ДИАС ВАЛЕЕВ

 

ПРОРОК  И  ЧЕРТ

 

трагедии, драмы, КОМЕДИИ

 

Содержание

 

Сквозь поражение  

 

Охота к умножению  

 

Пророк и черт 

 

Дарю тебе жизнь  

 

Диалоги 

 

Ищу человека

 

Вернувшиеся 

 

1887  

 

День Икс

 

Карликовый буйвол

 

Сквозь поражение

 

драма

 

 

 

 

Надежды

 

I.1

Столб, часы. Силуэты зданий. Слышен звон трамвая.

 

Д и н а. Кто вы?

С а л и х. Кто? А вы?

Д и н а. Я учусь в педагогическом институте. На вечернем. Днем работаю. А теперь...

С а л и х. Куда вам надо идти сейчас? Туда? Давайте лучше бродить сегодня там, где никогда не бываем. Сейчас восемь часов. Когда стрелка дойдет до двенадцати — разойдемся. Где бы ни были. На любом перекрестке.

Д и н а. Странно... Вы, наверное, все же... Это прием у вас такой?

С а л и х. Может быть, и прием. А может, настроение такое. Только уговор: эта встреча будет у нас единственной. Не боитесь?

Д и н а. Что ж, пусть! Сегодня — хорошая погода. Пусть!

С а л и х. День как карусель. Вечером там же, где был утром. И вдруг — вы. Неизвестная и чужая. Прекрасная, как незнакомка Блока.

Д и н а. Я еще не читала его. Бралась и — отложила

С а л и х. А это неважно! Да и как может незнакомка Блока читать Блока? Важно то, что прекрасная незнакомка сошла с какой-нибудь страницы... Из первого томика! Где у него там про любовь? И села в битком набитый людьми трамвай. И случайно сел в него я. И мне надо было понять: чужая вы или своя? А вдруг вы не чужая мне и я вам не чужой? Вдруг я вам нужен и вы мне нужны? И вдруг нам нужно было встретиться?

Д и н а. Вам плохо сегодня?

С а л и х. Почему плохо? Наоборот.

Д и н а. А я подумала, что плохо. К людям тянет, когда плохо.

С а л и х. Нет, жизнь прекрасна!

Они уходят. Спустя мгновение выбегают откуда-то взявшись за руки, отряхиваясь от снега.

Д и н а. Какая горка хорошая!

С а л и х. Осталась с Нового года. Не больно? Не ушиблась?

Д и н а. Нет! А смотрите, какие звездчатые снежинки! Как будто на парашютиках.

С а л и х. Хотите сказку? Это десант. Это живые существа, их только не видно простым глазом. Они все поэты, музыканты, художники. Пока люди спят, они захватят город. К утру город будет уже другим. Только живут они очень мало.

Д и н а. Как мы?

С а л и х. Почему как мы?

Д и н а. А помните? Я где-то читала. Они катались тоже с горы. Ну, не с такой горки, а с настоящей, высокой. И на санках! И на самом крутом спуске он ей сзади кричал: «Люблю!» Она не могла обернуться, помните? А внизу под обрывом он молчал или смеялся, как будто ничего не случилось…

Вдруг словно крик — то сирена «скорой помощи».

С а л и х. Не холодно? Не замерзла?

Д и н а. «Скорая помощь», беда у кого-то. Мы посидим, ладно? Устала.

С а л и х (присаживаясь на скамью). Я медик. Не врач, работаю в лаборатории. Но приходилось... Их было двое, муж и жена. Оба геологи. Она заболела энцефалитом, поехали на трех лошадях, а до поселка около семидесяти километров. Рации у них в отряде почему-то не было, вертолет вызвать не могли, а надо было успеть ввести сыворотку. Ночь, палатка, ни одной души, и она рядом с ним, в спальном мешке. Он поседел в ту ночь. Все это я узнал потом, а тогда гляжу, в амбулаторию вваливается кто-то седой, ее тащит. Глаза шальные. «Нельзя ли оживить, оживить нельзя ли?»

Д и н а. Не надо, пожалуйста. Я хочу! Этот вечер... Я хочу радости сегодня! Только радости!

Снова крик сирены «скорой помощи», но уже удаляющийся, затихающий.

С а л и х. «Я буду любить тебя столько, сколько звезд на небе». — «Да, милый, да». — «Столько дней, сколько звезд на небе». — «Да, милый, да». — «Столько лет, сколько звезд на небе». — «Да, милый, да...» А утром звезды погасли...»

Д и н а. Чьи это стихи? Это страшные стихи!

Они поднимаются, идут. Снова останавливаются.

С а л и х. Двенадцать. Уже двенадцать.

Д и н а. Уже? (Взглянув на часы.) У вас часы врут. Я сегодня проверяла утром.

С а л и х. Что толку от двух-трех минут?

Д и н а. Расставаться здесь? Какая ерунда! Вы ведь говорили сами, что все случайно. И все на самом деле случайно! Мы могли бы встретиться не здесь, а где-то в другом городе.

С а л и х. В другом?

Д и н а. Допустим, где-нибудь западнее. Какая разница, где мы теперь? А там еще нет двенадцати, и надо перевести стрелки. Мы не здесь, понимаете? Мы в Бресте, Львове, Риге — где угодно. Мы там сейчас. На какой-нибудь улице.

С а л и х. А дома? Дома не будут ругать вас?

Д и н а. Дома? Если бы... Мама умерла недавно. Два месяца назад. А папа еще раньше. Рак.

С а л и х. И как же вы теперь?

Д и н а. Одна. Трудно. А вы?

С а л и х. Нас с братом в этом городе воспитывал Самматов, дядя по матери. У него своих детей нет. Мать я не знаю. А отец в деревне. У него своя жизнь.

Д и н а. Значит, ты тоже как бы сирота?

С а л и х. Ты говоришь... ты?

Д и н а. Да, ты.

Бьют городские часы.

Двенадцать. Все-таки уже двенадцать.

С а л и х. Ладно, пусть будет так, как хочешь. Переведем стрелки на два часа.

Д и н а. Два часа — это целая жизнь. Я проснуться боюсь. Вот приду домой — и проснусь. И буду думать: было все это или не было? Какой-то человек подарил мне сегодня этот вечер. Наверное, в этом и есть смысл жизни. Хоть немножко добра, горсточку маленькую, подарить неожиданно кому-нибудь, да?

С а л и х. Нас только двое сейчас в городе.

Д и н а. А может, и в мире? Давай обойдем вокруг земного шара!

С а л и х. У кого-то есть роман «Мы будем любить друг друга завтра». Вокруг земного шара, говоришь?

Д и н а. Да! Ведь мы могли бы встретиться где угодно. Какая разница! Ведь кто-то ходит сейчас по земле и где-то там, далеко-далеко! А может, это тоже мы? Опять мы? Всегда мы? Я боюсь, когда звезды гаснут... Я не хочу, чтобы они гасли!

Уходят. И только голос Дины, беспомощный, ломкий,

звучит еще в ночи.

 

I.2

Начало лета. В квартире Салиха застолье, празднуется день его рождения. Шум, смех. Звучит музыка. Салих и Дина.

Д и н а. Я около дома ходила. Боялась.

С а л и х (встречая ее). Ну вот еще, глупости! Пойдем скорее! Ребята из моей лаборатории. Брат. Все свои.

Появляется Вера Яковлевна.

Познакомьтесь! Мама Вера, это Дина. Прошу любить и жаловать!

В е р а Я к о в л е в н а. Салих вас прячет почему-то. А я видела вас однажды на улице вместе с ним и порадовалась за него. Проходите, пожалуйста!

Д и н а. Может, на кухне вам нужно помочь?

В е р а Я к о в л е в н а. Дело твое еще молодое. Успеешь на кухне.

С а л и х (обращаясь ко всем). Внимание, внимание, дамы и господа! Эту девушку зовут Диной. (Знакомит ее со всеми.) Мой брат. Я тебе о нем говорил... Николай, приятель и друг школьных лет и всех последующих.

М а н с у р. Думаю, будем друзьями. Не знал, что у моего брата такой вкус.

С а л и х. А вот и Соня, коллега по институту.

С о н я. Вы очень милы, Диночка. (Погасшим голосом.) Поздравляю тебя, Салих. От души.

Н и к о л а й (Дине). Познакомьтесь! Тезка Салиха.

Н а с ы р о в (протягивая руку). Меня тоже зовут Салихом. Я первый раз здесь.

Д и н а (растерянно глядя на Соню и Салиха). Я... я тоже первый раз.

Н и к о л а й (положив руку на плечо Насырова). Вместе в школе учились. А сейчас здесь у нас летчиком-испытателем. У дома случайно встретились. Затащил сюда.

С а л и х. Ну, родные, живите! Живите!

Все снова разбиваются на отдельные группы.

 Салих с Диной танцуют. Мансур наполняет фужеры.

Н и к о л а й (Соне). Ты такая красивая сегодня!

С о н я (глядя на Дину). А-а, кому эта красота нужна?

Н и к о л а й. Что с тобой?

С о н я (усмехнувшись). То же, что и с тобой! (Отходит от него, садится.)

М а н с у р (продолжая прерванный разговор). Люблю людей, которые себя высокими мыслями тешат. Милый народ, страдальцы за идею... Угадал я вас?

Н а с ы р о в. А вы кто? Записной юморист?

М а н с у р. А вы потрогайте, потрогайте меня!.. Я нормальный, здоровый, больше того, жизнерадостнейший человек! А кто вы? Объяснить еще подробней?

Н а с ы р о в. Ну, объясни!

М а н с у р. А я не буду! Ха-ха! Не буду объяснять! Вот ходи и мучайся кто.

Н и к о л а й. Брось, Мансур!

М а н с у р. О, серьезные люди! С ними невозможно жить. Ну, если обижается, виноват, каюсь! Публично каюсь! (Насырову.) Ну, хочешь, на колени перед тобой брякнусь? Хочешь? (Тут же забыв все.) Салих, речь давай! Душа исстрадалась по речи! Речь новорожденного!

С а л и х. Не вижу налитых бокалов. Торичеллева пустота в рюмках… Что ж, двадцать пять лет назад в такой же день родился еще один человек. Им оказался я. И в каждый день своего рожденья я думаю, для чего я родился? Для чего рождаются на белый свет люди? Не для того ли, чтобы брать мир в свои руки? Чтобы мять его, как глину. Словом, за нас! За наше поколение! И да расступится перед нами жизнь!

С о н я. А я пью за вашу совместную работу с Николаем, за двух будущих великих медиков. (Глядя на Салиха.) Вы оба так талантливы! У вас все получится. И — танцевать! Я хочу танцевать. (Салиху.) Я приглашаю тебя танцевать.

С а л и х. А почему бы не потанцевать?

Н а с ы р о в (Дине). Вы не против? Давайте тоже потанцуем!

Н и к о л а й (наливая в рюмку вино). С тоски пьют. С радости пьют. Когда люди кончат пить? Когда они начнут жить и любить?

М а н с у р. Когда напьются, Коля. Когда напьются. Напивайся скорее!

Н и к о л а й. Ты думаешь, поможет? Прийти в мир, чтобы мять его, как глину? Нет, истину в нем искать, истину!

М а н с у р. Истина, милый мой, бесплодная женщина, хоть и красивая. Молокососам только может кружить головы. Вот когда она через жизнь проскочит, миазмами пропахнет...

С а л и х (смеясь). Кому нужна истина? Сомневаюсь, чтобы тебе нужна была истина. Тебе нужна... Соня, видишь, человек изголодался по истине? Потанцуй с ним, объясни, что это такое в обычной жизни.

С о н я (отходя от Салиха). Я устала, Коля. Потом, ладно? (Присаживается к столу.)

М а н с у р. А я не прочь с вами породниться, Диночка. (Салиху.) За чем дело стало?

С а л и х (обнимая за плечи робеющую и смеющуюся Дину). Сами разберемся.

Музыка. Салих танцует с Диной. Они счастливы.

В прихожей — Лукман Самматов. Вера Яковлевна снимает с него плащ. Он морщится, глядя на нее.

Хочет идти в свой кабинет, но шум в гостиной слишком громок.

 

С а м м а т о в (появляясь на пороге комнаты). Что у вас?

С а л и х. День рождения.

С а м м а т о в. Чей день рождения?

С а л и х. Мой.

С а м м а т о в. День рождения... Самматовы, между прочим, ничего не забывают. Кормил и поил тебя все-таки всю жизнь. Это помнится. Все помнится. Только я не помню одного...

С а л и х (перебивая). У меня сегодня день рождения. У меня гости. Ты это понимаешь?

С а м м а т о в. Убери эту музыку! (Пауза.) Да, все помню, но не помню одного: никто мне не говорил, что сегодня в моем доме будут гости... Музыку — вон!

С а л и х. Ха-ха! Знакомьтесь, уникальная личность! (Дине.) Не выключай магнитофон! (Самматову.) Повторяю, у меня день рождения и у меня гости! Сегодня утром я, к сожалению, еще не знал, что мы соберемся здесь. Поэтому прошу прощения за то, что нарушил мертвую тишину этого дома! Что же касается твоих затрат на мое воспитание — материальных, моральных... Постараюсь возместить! Кандидатскую я защитил. Даже с процентами постараюсь!

В е р а Я к о в л е в н а. Зачем так, Салих?

С а л и х. А как? Хватит! Надоело! (Всем.) Заседание продолжается!

С а м м а т о в (потирая рукой грудь). С процентами, говоришь? С какими? Я строил на пустырях заводы. Тысячам, десяткам тысяч людей, бывших под рукой, я давал работу, давал смысл жизни — делать на земле дело. А ты? На машине марку «Жигулей» заменил на марку «Фиата». Это твои проценты?

С а л и х. Может, о смысле жизни мы все же подискуссируем после? Так сказать, при более приемлемых обстоятельствах?

С а м м а т о в. Для меня обстоятельства никогда не имели решающего значения.

С а л и х. Как и люди?

С а м м а т о в. В твои годы я не рассуждал о жизни. Некогда было, потому что я ее делал, правду эту. Своими руками делал. И проценты твои делал, которыми ты мне сейчас платить за нее намерен.

С а л и х. Может, каждому человеку надо делать ее своими руками?

С а м м а т о в. Делай ее, делай, но делом делай! Не болтовней! В жизнь, которая на моем поту и нервах взошла, пришел ты. И судишь ее? А что у тебя за душой?

С а л и х. Покусился на твою собственность?

С а м м а т о в. Вот именно, на мою собственность.

С а л и х. Ты за своей собственностью не счел нужным даже поздравить меня с днем рождения.

С а м м а т о в. А ты думаешь, в этом мире нет дел поважнее? К тому же я еще не вижу, что ты родился.

С а л и х. Спасибо! На добром слове спасибо!

С а м м а т о в. Жаль, что сегодня, когда тебе уже двадцать пять лет, я вижу перед собой не человека своей крови. Девяносто девять процентов продукции, один процент брака. Видимо, бывает. Издержки производства, издержки природы... Бывает. День рождения окончен!

С о н я. За что? За что вы так?

С а м м а т о в. В воспитательных целях. И слишком шумно, моя милая. Шумно.

Н и к о л а й. Убедительные аргументы.

С а м м а т о в (остановившись перед женой). Уйди!

Вера Яковлевна отступает. И — Самматов уходит.

М а н с у р. У старика неприятности на работе, и старик бушует. (Смеясь.) Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат. Учить надо родимых, учить!

С а л и х (медленно подходит к магнитофону, включает его). На чем мы остановились? (Соне.) Ты хотела, кажется, танцевать?

С о н я. Ты что?

С а л и х. Танцуй! Николай, бери ее! Танцуйте, черт вас всех побери!

Н и к о л а й. Пойдемте лучше! Найдем какое-нибудь кафе или ресторан.

Д и н а. Салих...

С а л и х. Что Салих? Ты хочешь со мной танцевать? Пошли!

Д и н а. Не надо, Салих. Пойдем. Можно ведь пойти ко мне. И ты был не прав. Ты тоже не прав!

С а л и х. Я повторяю: празднества по случаю дня рождения продолжаются! Наполнить рюмки, фужеры и стаканы!.. (Растерянно, с ненавистью глядя на всех.) Значит, так? Тогда — вон!

Н и к о л а й (трясет его за плечи). Ты что?

С а л и х. И ты иди! Все идите! Все!.. Во-он! Вам же было сказано: во-он!

Н и к о л а й. В тебе самом самматовщина сидит! В самом!

С а л и х. Во-он! (Хохочет.)

Музыка звучит все громче.

I.3

Кабинет Самматова.

В е р а Я к о в л е в н а. Некрасиво все очень получилось. Не простой день сегодня. День рождения.

С а м м а т о в (не открывая глаз, ровно). Стакан горячего крепкого чая. Три куска сахару.

В е р а  Я к о в л е в н а. Ты всегда был суров по отношению к ним. Но сегодня…

С а м м а т о в. Все о них?.. А обо мне ты думаешь когда-нибудь?

В е р а Я к о в л е в н а. Мы же так мало, так редко говорим друг с другом.

С а м м а т о в. Да, оба мы старики с тобой теперь... Меня снимают, Вера. Сегодня принято решение. Говорят: не обеспечиваешь руководства. Хомут, мол, уже не по коню.

В е р а Я к о в л е в н а. Тебе давно на пенсию пора.

С а м м а т о в. На пенсию? (Взрываясь.) Куда? Сюда? Обсуждать с тобой ежедневно меню на обед?

В е р а Я к о в л е в н а. Ты же так устаешь!

С а м м а т о в (закрывая глаза, ровно). Стакан горячего крепкого чая. Три куска... сахара.

В е р а Я к о в л е в н а (опомнившись). Сейчас, сейчас! (Уходит.)

Появляется Мансур.

М а н с у р. Пришел откланяться и выразить свои чувства.

С а м м а т о в (равнодушно). Что нужно?

М а н с у р. Привык смотреть прямо в корень? Сразу: что?

Входит Вера Яковлевна с подносом.

С а м м а т о в (ей). Иди, иди к себе...

Жена уходит.

Стишки все пишешь? Статейки твои проглядываю иногда.

М а н с у р. Стишки, статейки... В общем-то правильно. (С усмешкой.) Вчера вот тоже лежу у себя дома. Супруга по хозяйству мурлычет. И вдруг голос чужеродный. Ну, думаю, кого это черт принес. Захлопываю детективчик, жду. Оказывается, старый приятель, не очень закадычный, но все же друг. То-се, тары-бары, ничего нового ни у меня, ни у него нет. Сидим, киваем друг другу, как обычно в таких случаях у нас водится. А приятель этот мой — литератор. Книжечку мне принес с трогательной надписью. Чтобы я ее отрецензировал. (Хохочет.) Так вот, и он тоже меня как бы невзначай спрашивает: «Пишешь что-нибудь?» А сам в это время очки протирает, а глаза у сукиного сына без очков такие, знаешь, темно-коричневые. И с поволокой! И такие еще невинные-невинные и за человечество страдающие! Ну а я гляжу ему в эти глаза тоже весьма задушевно, а сам думаю: «Бабник ты, наверное, дорогой мой, глаза у тебя такие. Черта с два с такими глазами на лице отвертишься, чтобы не сблудить».

С а м м а т о в (полузаинтересованно). Ну?

М а н с у р. А, схватило? Продолжение будет стоить четвертной. Внучатому племяннику твоему на детсад, а?

С а м м а т о в (доставая деньги). Рубль не на мне зарабатывать надо.

М а н с у р. Не все ли равно, как его заработать? Да, так вот, страдающий за человечество бабник этот, Лукман-абый, тоже никак забыть не может, что писал я когда-то рассказики и стишки. И представь себе, из чувства долга перед великой мировой литературой забыть не может. Из сострадания к изверившемуся в своих силах таланту. И что за память у людей?

С а м м а т о в. Ну? Короче!

М а н с у р. Видишь, уже короче! Вот я и говорю: это, черт возьми, тебе не шестнадцатый век, когда Шекспир, обыкновенный актеришка, вертел как хотел королями и принцами в своих трагедиях. А сейчас что? Напишешь эпический, можно сказать, эпохальный роман об управдоме, а он еще в твой личный унитаз воду не пустит! Какие у нее, мелкоты, державные чувства могут быть? Какие неумирающие мысли? Или, например, о тебе написать? А ты — человек авторитетный, влиятельный, двигаешь окружающие тебя массы вперед. Прочтешь ты это мое высказывание о себе в художественной форме и думаешь не поймешь, какой ты на самом деле великолепный, замечательный, исключительный экземплярчик?.. Да, экземплярчик! Именно!

С а м м а т о в. Хорошо!

М а н с у р. Что хорошо?

С а м м а т о в. Шутить научился?

М а н с у р. Именно шутить! Только шутить! И потому я, как видишь, чист, незапятнан и с трепетом храню твое доброе имя.

Звонит телефон. Самматов морщится, потом нехотя берет трубку.

С а м м а т о в. Кто? Да, я, я... Рад приветствовать, Леонид Степаныч. Да-да... Успею. Разумеется... Некоторая задержка оборудования... (Долго молчит.) Разумеется... да, взаимно. Всех благ! (Бросает трубку.) Звонят, звонят!

М а н с у р. Завод сдаешь?

С а м м а т о в. К первому числу со всеми потрохами. Шесть дней, а огрехов... Будильник куда задевался?

М а н с у р. Дешево ты ценишь меня, оказывается, Лукман-абый. Думаешь, я из-за четвертного пришел? (Вынимает из кармана те же купюры, швыряет небрежно на стол.) Это я так, Лукман-абый, шутки ради. Если бы ты мне не двадцать пять рубликов уделил, а хотя бы двести пятьдесят, то я, может быть, и взял бы. А может, и... не взял.

С а м м а т о в. Не взял?

Мансур неопределенно смеется.

Ну? (Берет деньги, засовывает в карман.) Короче!

М а н с у р. Я по делу, собственно. (Поспешно.) Суть такая. Если в двух словах, ситуация сейчас в редакции весьма благоприятная. Я человек способный, принципиальный. Отличный, наконец, организатор. Если бы с твоей помощью кое-кому подсказать, чтобы обратили внимание на эти мои ценные качества, а? Нужному человеку, короче говоря, в нужную минуту нужное слово, а?

С а м м а т о в (потеряв последний интерес). Проваливай с богом! Спать мне надо.

М а н с у р. Ну, а как же, Лукман-абый? Замредактора! Вакантное место, понимаешь.

С а м м а т о в. Ступай! Проваливай!

М а н с у р. Так ты поговоришь?

Молчание.

Пень! Старый пень! Только черт тебя разберет, какой породы. (Уходит.)

С а м м а т о в (потирая рукой грудь). Да, пень. А росток был... Смысл только в чем?

Звонит телефон.

С а м м а т о в (Протягивая руку к трубке.) Кто?.. Ну?.. (Повысив голос.) Почему четыре дня? А сегодняшняя ночь? Что, ты ее кошке под хвост бросаешь? Ты мне не болтай! Вылупился, как красное солнышко, и с ходу шайбы забивать?.. Бери за горло заводских технологов, пусть хоть пальцем, хоть чем указывают, что делать!.. Что? Сам приеду. (Бросает трубку.) Сам!.. (Снова потирает грудь рукой.) Вера, чай остыл! Чай! (Набирает номер телефона.) Машину!

Входит Вера Яковлевна.

Стакан чаю... Три куска сахара, пожалуйста.

Появляется Салих Самматов.

С а л и х. Доволен?

С а м м а т о в. Чем мне быть довольным?

С а л и х. Что ж, за сегодняшний день рождения — спасибо. За все спасибо! Ухожу я из твоего дома. Не хочу!

С а м м а т о в. Напрасно.

С а л и х. Ты не боишься смерти? Помрешь, кто тебя хоть одним словом вспомнит? Добра никому даже на копейку не сделал!

С а м м а т о в. Кто вспомнит? Ты же и вспомнишь. А насчет добра... Ты вот сидишь о каком-то добре нудно размышляешь, а я после пятнадцати часов работы снова иду эту работу продолжать. Громадный химфармзавод сейчас сдаю. Помимо него еще на шее двадцать три крупных производства в городе и республике... Мое добро — заводы, мной построенные. Милостынь же копеечных людям не даю. Никогда! И брезгую давать. Просишь милостыню — значит не жилец, освобождай место.

С а л и х. Ну и многих ты такого места лишил?

С а м м а т о в. Кой-кого лишил. На пальцах не считал.

С а л и х. Ивайкина, например? А пальцев-то хватит?

С а м м а т о в. Ничтожества! Я хотел сделать из вас сильных людей. Мужчин, готовых к жизни и борьбе. Мужчина не имеет права на слюнтяйство и слезы. Он не имеет права умирать в собственной кровати. К сожалению, не получилось. Оба вы с Мансуром мельче. Я всегда шел ва-банк, а вы? Размаха в вас нет, шаг короткий. Но главное, идеи у вас нет, идеи!

С а л и х. Идеи... С твоими идеями...

С а м м а т о в. У меня нет времени на пустые разговоры. Хребет слишком хилый, душа покупная! Мне многого не удалось сделать из того, что я хотел. И я хотел, чтобы вы... Просмотрел, видно. Видно, слишком облегчил жизнь, не подготовил для борьбы. Надо было бы в жизнь вас пнуть сначала, в котел, чтобы посмотрели, чем мир живет, чем люди живут. Ты думаешь, то, что в двадцать пять лет ты стал кандидатом наук, это прорезался твой талант? Нет, это я тебя сделал кандидатом. А зря... Зря!

С а л и х. При чем здесь ты?

С а м м а т о в. Я открыл тебе зеленую улицу!

С а л и х. Зеленую улицу я прокладываю себе, ночуя в лаборатории!

С а м м а т о в. Я строил новый корпус для твоего института. Я мог построить его за три года. Мог совсем отказаться от строительства. Пусть бы хозспособом строили... Я построил его за полгода!

С а л и х. Врешь!?

С а м м а т о в. Да. Смысл в чем? (Уходит.)

С а л и х. Врешь! Зачем он мне все это... сказал?

Входит Вера Яковлевна.

В е р а  Я к о в л е в н а. С кем ты разговариваешь?

С а л и х. Зачем он мне это сказал?

В е р а Я к о в л е в н а. Что?

С а л и х. Зачем?! (Напряженность в нем падает, тускнеет.)

В е р а Я к о в л е в н а. Жизнь всегда трудна, и всегда надо в ней человеком оставаться.

С а л и х. Что? Что?

Вбегает шофер Самматова.

Ш о ф е р. Салих, «скорую помощь» надо! Вера Яковлевна, Лукман Идрисыч...

С а л и х (вскакивая). Что?

Ш о ф е р. Нет, нет! Он на асфальте. Там он! Двух шагов до машины не дошел. Лежит. Я знаю, что трогать нельзя.

С а л и х. Звони, вызывай! Я туда! (Бросается к столу.) Где же валокардин? (Исчезает в двери вслед за Верой Яковлевной.)

Ш о ф е р. Алло, алло! Скорее, «скорая», черт вас подери!.. «Скорая»!

Раздается бой часов. Двенадцать раз бьют часы.

 

Ослепление

 

II.4

Прошел год. Сквер. Скамейка. Слышен звон трамвая.

В е р а Я к о в л е в н а (развертывая сверток). Смотри, что я ему купила!

Д и н а. Ой, какой костюмчик! Какой теплый! Но ведь когда он его наденет!

В е р а Я к о в л е в н а. Такие не всегда в магазинах бывают.

Д и н а (обнимая Веру Яковлевну). Ну, сейчас их много! Спасибо, тетя Вера. Вы как мама теперь для меня!

В е р а Я к о в л е в н а (роясь в кошельке). Вот тебе деньги! Купи деревянную кроватку, а то у него какая-то некрасивая.

Д и н а. Да ладно, тетя Вера! Что, у меня ничего нет, что ли?

В е р а Я к о в л е в н а (сердито). Вот еще, будем считаться! Есть! А что у тебя есть? Сегодня же купи! Деревянные кроватки тоже не всегда бывают.

Д и н а (смеясь). Как вам бабушкой приятно быть!

В е р а Я к о в л е в н а. Своих детей не было... Я ведь за Лукманом второй раз замужем... Я как раз беременна была, когда он меня взял... А потом детей уже не было. Ну ладно... К Лукману поеду. На даче он. Звони перед обедом, когда никого нет. И я буду к тебе на работу звонить.

Д и н а. Что бы я без вас делала?

В е р а Я к о в л е в н а. Ничего, смерть отца с матерью пережила, не сломилась. Выйдешь замуж за хорошего человека — полюбит и ребенку обрадуется. А о Салихе не думай! Не надо. Может, так даже и лучше... Ну, звони, звони! (Уходит.)

Дина остается одна. Вдруг появляется Салих.

Д и н а (от неожиданности вскрикнув). Ты?

С а л и х. А-а, здравствуй! Сколько же мы с тобой не виделись?

Д и н а. Ты?

Салих закуривает, смотрит пристально на нее.

Что? Изменилась?

С а л и х. Привыкаю.

Д и н а. Слушай, а это ведь та самая скамейка, на которой мы сидели когда-то с тобой! Помнишь?

С а л и х. Не знаю. Может быть... Экой ты стала! Гранд-дама.

Д и н а. Я мать уже теперь. Сын есть.

С а л и х. Замуж вышла?

Д и н а. Нет, замуж я не вышла.

Молчание.

С а л и х. Шутишь? Шутить стала?

Д и н а. Нет, не думай!.. Никаких прав, никаких счетов для оплаты... Все хорошо. Все так, как должно быть. Так неожиданно! Я даже испугалась сначала, когда тебя увидела. Ты в институте, да? Хорошо тебе?

С а л и х (задумавшись). Да, кошечками занимаюсь, собачками, морскими свинками, крысами, мышками... Радиацией занимаюсь. Но... пока, так сказать, обычный мелкий научный клерк одного из НИИ.

Д и н а. А я изменилась, значит? Очень?

С а л и х. Нет, просто время.

Д и н а. Да, бежит.

С а л и х. Бежит, и все забывается как-то. Все стирается. Улица вот. Сколько таких улиц?.. В чужой квартире чувствуешь себя как дома. Та же мебель, тот же вид из окна, те же корешки подписных изданий в шкафу, те же слова... Может, и люди взаимозаменяемы?

Д и н а. Взаимозаменяемы?.. Почему ты так говоришь?

С а л и х (улыбаясь). Что делать, если зеленые листики сами по себе облетают?

Д и н а. Ну почему, почему они должны облетать? Я по-другому жизнь чувствую. Ты меня бросил, пусть... Мне не это сейчас жалко. Мне жаль... Что с тобой?

С а л и х (словно сбросив с себя оцепенение). Слушай, Динка! К черту воспоминания! К черту все! Просто жизнь. Вечер. Тепло. И ты! Только ты и я. Какой еще смысл? Почему нам надо расплачиваться за слова? Слова вообще не имеют никакого смысла! (Он вдруг берет ее руки и целует их, поднося одну за другой к губам. Целует руки. Целует глаза, щеки.... Целует, смеется.)

Д и н а. Ты что? (Смеется робко, испуганно, недоуменно.) Ты что? С чего это ты вздумал? Не надо! (Вырывается.) Не надо!

С а л и х (не отпуская ее). Я так давно тебя не целовал.

Д и н а (с трудом). Да.

С а л и х. Тебя давно уже никто не целовал...

Д и н а. Да. Да.

С а л и х. Ведь я любил тебя, любил! И зачем-то оставил. Я не знаю, как все это случилось.

Д и н а. Да, да. Да! (Прижимается к нему, плачет.)

С а л и х. Пусть, как было. Пусть будет все, как было. Ведь было хорошо?

Д и н а. Да. (Отстраняется, долго смотрит ему в глаза.) Нет... Нет, Салих.

Долгое молчание.

С а л и х. Странно, живешь и не знаешь, а оказывается, сын... Конечно, я знал. Но одно дело мама Вера говорила, а другое дело... Можно, я что-нибудь ему подарю?

Д и н а. Можно... Все можно...

С а л и х. Я приду к тебе. Ты живешь все там же?

Д и н а (после паузы). Не надо... Все это для меня не так просто и легко, как для тебя. Я понимаю тебя и ни в чем не виню, пойми и ты... Я хочу, чтобы ты был счастлив. Мне кажется, с тобой что-то случилось. Что-то происходит с тобой. Да? Глаза у тебя другие.

С а л и х. Что происходит? То же, что делает жизнь со всяким человеком. Не более... Какая у тебя зарплата?

Д и н а. Не надо. Ничего мне не надо. (Поднимается, обходит скамейку, становится позади Салиха.)

С а л и х. Ничего-то тебе не надо... Ты хорошая женщина. А я? Не знаю, кто я... Я женюсь скоро. Ты ее видела. Помнишь, на дне рождения? Соня.

Д и н а. Я знаю. Ты не любил еще никого, наверное. Полюби ее! (Шепотом.) Полюби... (Уходит.)

Он смотрит ей вслед.

 

II.5

Осень. Ночь. В большой пустынной гостиной — Самматов. В руках у него — деревянный чурбак, нож.

У двери на краешке гнутого венского стула — старик Ивайкин, сторож коллективного сада и давний

многолетний приятель Самматова. Оба вполголоса напевают:

Наш паровоз, вперед лети,

в коммуне остановка.

Иного нет у нас пути,

в руках у нас — винтовка!

И в а й к и н (глубокомысленно). Тепло у тебя, Лукман Идрисыч. Исключительно!

С а м м а т о в. Н-да, печка, стены. Может, и прозимую здесь, на даче.

И в а й к и н. Не понял ты меня! Встретились два друга глухих. «Здорово, кум!» — «К Макару».— «Как живешь?» — «За кадкой!» А я тебе намек даю, Лукман! Общество надо. Вроде общества «Знание». Только под названием «Закономерность природы и человек». Вода, например, для земли, как для человека кровь, текущая по венам! А любое начало великой реки начинается с чистой капли воды. Так? И эту начинающуюся каплю воды нужно беречь, как мать... своего ребенка. Заводы, да? Это правильно. А души? Если туда, в будущее, пойти с мутью в душах, то никакие очистительные меры не помогут.

С а м м а т о в. Ну и кем ты там, в этой закономерности, хочешь быть? Президентом?

И в а й к и н. Нет, Лукман Идрисыч, председателем! Президентом никак нельзя. Это тебе не больно какая-нибудь капиталистическая шайка!

С а м м а т о в. А меня кем возьмешь?

И в а й к и н. Тоже председателем! В этом деле все — председатели.

С а м м а т о в. Инфарктный утиль мы с тобой, а не председатели.

И в а й к и н. Нет! Человека тащить еще надо! Ты вот сейчас чурбак строгаешь, красного коня из него вытащить хочешь? А ведь мы лес с тобой рубили, гигантский лес действительности. А души человеческие еще не до конца вытащили из леса. Вот о чем разговор.

С а м м а т о в (после паузы). Всегда было много дела, работы. Теперь — много времени... (Взглядывает на Ивайкина.) Ты... Зачем ты? Ты зачем всю жизнь со мной?

И в а й к и н. Как зачем? Одна судьба. А если рассматривать в полном смысле...

С а м м а т о в. Что в полном смысле? Что? Хватит! Проваливай! Проваливай!

Ивайкин исчезает, тает в двери, как видение.

Гаснет свет настольной лампы.

Было ли? Было ли все?

Бьют часы. Как лунатик бродит Самматов по пустому дому. Бессонница — не заснуть от мыслей.

Слева, где гараж, вдруг появляется свет фонарика. Скрипят ворота, что-то падает; звук густой, гулкий...

Он прислушивается, выходит. Видит незнакомца.

 

Что-о? Забыл здесь что-то?

Человек  оборачивается,  поднимается.  В  ту  же  секунду  жестко,  наотмашь старик бьет ребром

ладони его по шее. Пошарив рукой по стене,  врубает  электрический  свет.

Под  ногами  лежит  парень.  Выдергивает из его штанов тонкий плетеный ремень, связывает руки.

Толкает его ногой.

Вставай! (Льет из ведра воду на голову.) Ну?

Н е з н а к о м е ц (приходя в себя). Силен, батя... Что дальше делать будешь?

С а м м а т о в (переводя дыхание). Запру пока в сарай. Отдохнешь до утра. А там видно будет.

Н е з н а к о м е ц. В сарай? (С трудом поднимаясь.) А не лучше ли дело миром кончить? Полюбовно? Дядя здесь у меня неподалеку живет. Домишко у него поменьше, чем у тебя, но по ошибке, с пьяных глаз, напутал, забрел... Дыхнуть, что пьян?

С а м м а т о в. Дышать ты не здесь будешь.

Н е з н а к о м е ц. Так это я так перед милицией распинаться буду, не перед тобой! Какой факт налицо? Тот факт, что ты меня, пьяного, измордовал, ремнем моим снятым меня же унизил. Да и потом, папаша, само собой, тогда я в долгу перед тобой не останусь. В долгу... А долги я аккуратно всегда отдаю. Очень аккуратно!

С а м м а т о в. В долгу? (Усмехаясь.) А если не успею должок этот получить? Умру? Тогда что?

Н е з н а к о м е ц. Не умрешь, батя! Чего тебе умирать! Так по шее хряпаешь — значит, силенка есть. А должок в таком случае верну обязательно. И с процентами! В другие — без процентов — отношения я, учти, не вступаю. Правило такое! Потому имею предложить хороший вариант!

С а м м а т о в (полузаинтересованно). Ну-ну?

Н е з н а к о м е ц. Ты небось думаешь, что я... Нет! У меня дом, хозяйство. Когда хозяйство имеешь, многое нужно. Я еще летом моторчик-то твой приглядел. Ты в плату за травму и мое тяжелое нервное потрясение уступил бы его мне. Впрочем, лучше, пожалуй, я тебе его продам.

С а м м а т о в (недоуменно). Что-что?

Н е з н а к о м е ц. Продам, говорю! И в магазин тебе не надо будет ходить. Возиться с ним, выбирать, сюда везти... Годы у тебя уж не те! А мотор хороший, не прогадаешь! Само собой, просто так, с пустыми руками, уйти я никак не могу. Неудобно мне, хозяин. Не в моих правилах это. Ну как, договоримся?.. Купишь моторчик-то? Да вот еще этот скат от «Волги». (Пинает скат «Волги».) Пожалуй, и его тоже продам.

С а м м а т о в. Вон как? (Хохочет.) Что еще ты мне продашь? (Хватает левой рукой парня за ворот, бросает его на землю.)

Н е з н а к о м е ц (с трудом приподняв голову). В доме, сука, зажарю! В доме!

С а м м а т о в (уже окончательно впадая в ярость). Ты к кому пришел, сморчок?! Шутки шутить такие я сам в силе!

Н е з н а к о м е ц. В доме… Живого…

С а м м а т о в (снимая с себя ремень и наворачивая на руку). Был бы ты помельче да поглупее, в милицию сдал бы. Не возился сам. Но тебя, дурака, учить надо! По-хорошему учить!

Н е з н а к о м е ц (с трудом поднявшись и медленно отступая). Ты что? Ты что?!

Слышен смех старика и свист ремня, рассекающего воздух. Смех, свист и крик. Затемнение.

Утро. Самматов из сада возвращается в дом, раздевается, включает плитку.

Пытается что-то напевать. Входит Вера Яковлевна.

За ней Ивайкин с двумя тяжелыми сумками.

В е р а Я к о в л е в н а. Спасибо, Сенечка, что помог. (Лукману.) Продукты привезла.

И в а й к и н (не отрывая глаз от Веры Яковлевны). Да я что... Я ничего. Здоровье как у тебя?

В е р а Я к о в л е в н а. Спасибо, Сенечка. Ты как?

И в а й к и н. Живу. Лукман Идрисыч, я тебе хочу намек дать насчет меня. Ты вчера прогнал меня, а я тебе не успел намекнуть в полном смысле слова.

С а м м а т о в. На вот! (Лезет в карман, достает полтинник.) Две пачки «Беломора», ладно?

И в а й к и н (взглянув на Веру Яковлевну). Ну, я пойду тогда?

В е р а Я к о в л е в н а. Спасибо, Сенечка!

Ивайкин нехотя уходит.

С а м м а т о в. Садись! Позавтракаем, если хочешь.

В е р а Я к о в л е в н а (копошась в сумке). Нет, нет, ты сам кушай!

Старик медленно и, как всегда, основательно ест, молчит.

Я что приехала, Салих ведь жениться надумал.

С а м м а т о в. Звонил мне кто-нибудь?

В е р а Я к о в л е в н а. Нет.

С а м м а т о в. Никто, значит, не звонит... Ну-ну!

В е р а Я к о в л е в н а. Салих жениться хочет. Посоветоваться надо. Ты им все-таки вместо отца.

С а м м а т о в (не глядя на жену). Сам он должен приехать, если нужно посоветоваться! Почему никто из них не едет?

В е р а Я к о в л е в н а. Врачу тебе надо показаться.

С а м м а т о в (после паузы). Белье забери! Выстирай там или отдай! Как-нибудь заеду на машине.

В е р а Я к о в л е в н а. Соня очень милая. Она была у нас. Они вместе в институте работают. Но ведь Диночка еще есть... Я все надеялась.

С а м м а т о в. Как внук-то? Не болеет?

В е р а Я к о в л е в н а. Нет. Хороший мальчик!

С а м м а т о в. В чужой жизни трудно разобраться... Лишь бы людьми были. Людьми!.. Нам не надо внучонка бросать! (Пауза.) Женится, значит?.. Спал я сегодня плохо.

В е р а Я к о в л е в н а. Сидишь как сыч здесь. На дачу уехал. Ждешь, когда будут искать, когда кто-нибудь приедет, станет просить. Никто к тебе уже никогда не приедет.

С а м м а т о в. Молчи!

В е р а Я к о в л е в н а. Делами занимался, а сыновей мы проглядели. Всем занимался, кроме них. И я всю жизнь молчала. А сейчас старики. На пороге смерти...

С а м м а т о в (поспешно). Кто знает, кто знает, старая, может, смерть — это другая, новая жизнь? Оба конца цепи — в бесконечности, а мы всего лишь одно звено.

В е р а Я к о в л е в н а. О чем ты?

С а м м а т о в (угаснув). О чем? Вот именно... о чем?

В е р а Я к о в л е в н а. Тебе врачу показаться надо. Выглядишь плохо.

 

Молчание. Вдруг увидела недоделанную игрушку — это красный

деревянный конь. Посмотрела на Лукмана.

С а м м а т о в (смущенно). Вот... несколько дней уже... строгаю, выпиливаю. Хочу подарить... Вот пойдем в гости — и подарю.

В е р а Я к о в л е в н а. Господи! Лошадку стал делать?

С а м м а т о в. После больницы сидел у подъезда на лавочке, курил. Вдруг девочка какая-то выбежала. И сразу ко мне и дергает за рукав: «Смотри, какой у меня шар!» Меня никто не дергал за рукав. Уже около сорока лет никто за рукав не дергал! (После паузы.) Пусть Салих завтра приедет!

В е р а Я к о в л е в н а. Не приедет он. Домой тебе надо, Лукман. Сеня хоть здесь, в саду сторожем, а ты что сторожишь?

С а м м а т о в. Не знаю.

В е р а Я к о в л е в н а. К каждому приходит такая пора.

С а м м а т о в. Какая пора? Умирать?

В е р а Я к о в л е в н а. Поедем, домой, в город Нельзя одному.

С а м м а т о в. Ничего, старая, ничего. (Подходя к двери.) Здесь земля, небо... А один я всегда. И с тобой один. Гриву вот надо у коня еще выпилить. (С конем и лобзиком в руках.) Гриву...

В е р а Я к о в л е в н а. О чем ты?

С а м м а т о в (после паузы). Помню, строили маленькую плотинку... Я прорабом был, Семен у меня в десятниках ходил... По теперешним масштабам — ерундовая плотинка! А теперь думаю: было ли все это? Неужели было? Беломорканал, Челябинский металлургический... Оборонительные рубежи для Южного и Юго-Западного фронтов... Голая земля, в которую надо было вгрызаться… Ни киловатта энергии, ни грамма воды... Было ли все это? Было ли?!

II.6

Квартира Самматовых. Салих, Соня и Мансур.

М а н с у р (Салиху и Соне). Значит, семейство образовать решили? Правильно! Запаса прочности больше.

С о н я (смеется, взглядывает на Салиха). Как-то все вдруг…

В е р а Я к о в л е в н а (входя). Может, киселя принести? Я кисель сварила.

М а н с у р. Чего? Киселя? Ты нам лучше что-нибудь из запасов Лукмана. Да, мама Вера! Я сейчас во Францию турпутевку оформляю. Триста рублей нужно, минимум. Не считая своих.

В е р а Я к о в л е в н а. У меня деньги только на расход.

М а н с у р. Да знаю! Не у тебя. У него как? Выжать можно?

В е р а Я к о в л е в н а. Ты приходишь, только когда тебе что-то нужно. (Уходя.) Я кисель сейчас принесу.

М а н с у р (смеясь). Выживает из ума, что ли? Сплошной склероз! Говоришь про коньяк, дают кисель. Да, на днях сон я видел интересный. Что вроде кто-то из нас умер и кто-то кого-то хоронит. Но не поймешь, кто умер и кто хоронит.

С а л и х. Умер?

М а н с у р. Боишься?.. Боится, Соня! Боится!

Входит Вера Яковлевна с тремя стаканами киселя.

Следом за ней — Николай.

О, друг брата — мой друг!

В е р а Я к о в л е в н а. Проходи, Коля! Давно не был у нас. Не заходишь что-то. Вот кисель попробуйте!

М а н с у р. Спасибо, мама Вера, спасибо.

Вера Яковлевна выходит.

Н и к о л а й. Добрый вечер! (Глядя на Соню.) Я не знал, что ты здесь. (Салиху.) Хотел поговорить. Ладно, потом. (Намеревается уйти.)

С а л и х. Постой, постой!

М а н с у р (протягивает стакан с киселем). Кисель. Давай глотни!

Н и к о л а й (Соне). Значит, это правда? Уже решено? Правда?

С о н я. Да!

С а л и х. Ты за этим и пришел?

Н и к о л а й. Не знаю... Наверное, началась взрослая жизнь. Была мода играть в болтовню, в принципы, а сейчас взрослая жизнь. А пришел я затем, чтобы еще раз на своего бывшего друга посмотреть.

С а л и х. Почему же... бывшего?

Н и к о л а й. Оказывается, ты способный парень. Оказывается, и вор не бесталанный? Ходишь по лаборатории, задаешь провокационные вопросы. Ребята, увлекшись, начинают рассказывать и показывать, а ты сидишь и выдергиваешь, выдергиваешь идеи! Пишешь статью, несешь шефу, и те идеи, которые позаимствовал у других, даришь ему, предлагая соавторство, и никто уже не может возразить тебе. Ты под прикрытием шефа. И ты самый перспективный, самый талантливый...

С а л и х (с яростью). Выдергиваю идеи, говоришь? А что такое научная идея в наш нынешний век? Сама по себе! Ее еще надо облепить мясом, пропитать кровью, проверить ее на жизнеспособность и тогда уже смотреть — идея это или фикция!

Н и к о л а й. Да? Я этого даже не знал.

С а л и х. Не знал? А то, что для идей у Салиха Самматова, слава богу, своя собственная голова работает, знал? Ты давай без подтекста! И поосторожнее в формулировках!

Н и к о л а й. Без подтекста? Осторожно? На! (Швыряет на стол книжку.) Пишем вместе статью — как же, друзья! — посылаем в «Известия» Академии наук. Статью возвращают для переделки. Почему ты не сказал мне тогда об этом? Почему поехал в Новосибирск и там на совещании выступил уже только от своего имени? Я, как последний кретин, пишу в «Известия» — что со статьей? И мне отвечают, что статья давно выслана соавтору для переделки. Сейчас гляжу — она уже в трудах новосибирского совещания. Но только под твоим именем!

С а л и х. На совещании я выступил по более региональным вопросам.

Н и к о л а й. По более?

С а л и х. Да, по более. Когда-нибудь объясню подробней, когда ты будешь трезвее. Сейчас у тебя мозоль самолюбия вопит. Из-за Соньки. Так вот, когда успокоится. И вообще советую быть трезвее и тише.

Н и к о л а й. Тише? Это что? Угроза?

С а л и х. Нет, совет. Пока еще совет... друга. Диссертацию ты ведь еще не защитил, кажется?

Долгое молчание.

Н и к о л а й (Соне). Прости меня! Прости! Будь счастлива! Извини!

С а л и х. И ты хочешь, чтобы тебя любили женщины? «Будь счастлива»! А может, только я сделаю ее счастливой!

Н и к о л а й. Может, и ты... Конечно. Наверное.

С а л и х. Ты что? Пришел все эти гадости говорить? Про свои необыкновенные чувства?

С о н я. Салих!

Н и к о л а й. Не знаю, зачем я пришел... Я ухожу, кстати. К Тихомирову в университет ухожу. Сегодня договорился. Тебя, Соня, видеть больше не могу. (Салиху.) Тебя, твою самоуверенную физиономию видеть не могу. Шефа твоего любимого видеть не хочу!

С а л и х. Твое дело! Но учти, шеф и Тихомиров принадлежат к разным направлениям. И так уже с шефом отношения испортил. Уйдешь к Тихомирову — конец. Тебе еще защищаться надо. Смотри!

Н и к о л а й. Это уж ты смотри! Ты! А я плевать хотел, чтобы на всех вас смотреть.

М а н с у р. А если плевки эти полетят обратно?

Н и к о л а й. Утрусь. Утрусь и снова плюну.

М а н с у р. А если не успеешь утираться?

С а л и х (резко). Не вмешивайся! Это наш разговор! Шеф и Тихомиров — две враждующие группировки. Открытая борьба, значит? Давить друг друга?

Н и к о л а й. Давить? Для тебя работать в науке — значит кого-то давить? Только давить?

С а л и х. Слюнтяй, ничтожество! Пришел сюда монологи про мораль произносить?

Н и к о л а й. Нет! Я же сказал: на бывшего друга посмотреть еще раз. (Уходит.)

С о н я. Зачем ты так с ним? На нем лица нет.

С а л и х. А ты иди догони! Пожалей его, погладь! Поплачьте вместе!

С о н я. Перестань!

С а л и х (после паузы). Насчет статьи случайно получилось. Да, иллюзии уже истрепались, превратились в лапшу... Давно ли все было! Помню, написал первую статью, пошел к шефу. Радостный, довольный. Все-таки какие-то результаты, шаг к диссертации... (Смеется зло.) Шеф — само благожелательство: «Ну-ну, посмотрим, молодой человек, посмотрим... Зайдите через несколько дней». Проходит несколько дней... «Работа хорошая, но есть некоторые замечания, надо еще посмотреть». Еще неделя, вторая, месяц! Опять — какие-то замечания. Ты переделываешь, снова несешь статью, ее снова держат, и твоя идея начинает уже туманиться, ускользать от тебя. Ты уже недоволен, растерян. Шеф же в одну из очередных встреч начинает говорить, что многие идеи этой статьи он сам хотел претворить в жизнь. Есть даже какие-то наброски. Начинает копаться в бумагах и, конечно, ничего не находит. Но ты уже начинаешь кое-что понимать к этому времени и... говоришь, что очень рад, что твои идеи весьма близки к его идеям, что они даже вытекают из его идей!

С о н я. Но кто-то так ведь и не говорит!

С а л и х. А шеф в это время говорит: «Это как раз область моей работы, вам надо как-то сузить круг ваших задач и не затрагивать столь обширных проблем». И ты понимаешь: здесь уже все. Да, да, говоришь ты...

С о н я. Но кто-то ведь так не говорит.

С а л и х (перебивая, с яростью). А я говорю: «Да-да, я целиком поддерживаю ваши оригинальные идеи!» (Хохочет.) Моя работа, собственно, самое непосредственное развитие ваших идей, говорю я, и мне было бы крайне неловко, если бы статья вышла только под моим именем.

И так рождается статья. И так ты получаешь первый урок. В следующий раз путь уже проторен. Во введении, в списке литературы ты перечисляешь работы шефа, хотя они и не касаются твоей темы, идешь к нему и говоришь, что, поскольку работа развивает такие-то и такие ваши идеи, ты считаешь просто необходимым... Да, да, шеф с трудом соглашается — надо же поломаться — и предлагает лягнуть в статье своих противников, допустим, того же Тихомирова. И статья, как водится, выходит под двумя именами. И шеф потом говорит: мы думаем, мы решили, мы получили интересные научные результаты... Но ничего! И для шефа придет свой черед!

С о н я. Я иногда боюсь тебя.

С а л и х. Еще не поздно. Иди! Может, догонишь!

С о н я. Ты жертву из себя хочешь строить. Жертву обстоятельств.

С а л и х. Нет! Я слишком хорошо знаю себя, чтобы не винить других! Каждый из нас жертва и палач в одно и то же время. Каждый... Взрослая жизнь! (Мансуру.) Так ты говорил, тебе снилось, что кто-то из нас умер?

М а н с у р. Снилось, снилось.

Входит Вера Яковлевна.

 

В е р а  Я к о в л е в н а. Ничего так и не съели? А я вам еще яичницу сделала!

М а н с у р. О, мама Вера! Где же твой кисель? Ах, вот он! (Пьет.) Вкусный! Здорово ты, старая, кисель варишь.

В е р а Я к о в л е в н а. Ну вот, а сначала не хотели киселя.

М а н с у р. Как не хотели? Кто это не хотел? Ты садись, мама Вера, садись! Посиди с нами, как в старые добрые времена! Посоветуй, как жить, как душу живую сохранить?

В е р а Я к о в л е в н а. Ты смеешься все.

М а н с у р. Смеюсь. Очень смешно жить. Смеюсь!

В е р а Я к о в л е в н а. Ты бы Фаридика привел как-нибудь. Я ему подарок купила.

М а н с у р. И Фаридика приведу, и сама к нам придешь, и подарок отдашь ему — все будет.

С о н я (вставая). Я пойду. Поздно. До свидания! Я пойду. (Стремительно уходит.)

В е р а Я к о в л е в н а (Салиху). Поссорились? (Уходит за ней.)

М а н с у р. Иди проводи!

С а л и х. А-а, ничего... Я понимаю Лукмана. На такую фигуру, как он, ходячую мораль не напялишь. (Внезапно.) А может, бросить все? К чертовой матери, а? Динка есть у меня. Хорошая женщина! Хорошая, понимаешь? Помнишь, на день рождения приводил?

М а н с у р. Мало ли кого ты приводил?

С а л и х. Все как-то не так! Не так! (Морщится.) Когда-то мечтал о славе! (Усмехаясь.) Чтобы прыщавые юнцы с жаром выпытывали после лекций мнение о величии какого-нибудь икса, а знакомые при встречах завистливо хвалили очередную статью в журнале. Чтобы ученые мужи нашего почтенного города милостиво подавали мне свои жилистые потные руки. И чтобы от прикосновения моей руки у них начинались все признаки кондрашки не то от злости на самих себя, не то от преувеличенного почтения ко мне... Я Лукману завидую. Ловкости не хватило, груб был! А мы... Мы пришли слишком поздно, чтобы претендовать на маршальские лампасы на штанах. Но если не претендовать? Если не претендовать? Тогда что? Зачем все?

М а н с у р. Не знаю, не знаю... Я живу сегодня. У меня программа маленьких радостей, постепенных улучшений. Я бы душу Мефистофелю за бессмертие не продал. Правда, у него бы купил. Чтобы поиграть. А ты... купил бы?

Салих ходит взад-вперед. Не слышит, что говорит Мансур, смеется, хохочет.

Останавливается. Смотрит на свои руки.

С а л и х (со страстью). Нет, этот мир должен быть моим. Моим! Он будет моим! (Подносит судорожно трясущиеся от возбуждения руки к своему лицу, кулаками закрывает глаза. Раздается хохот.)

М а н с у р (с усмешкой). Зола будет. Одна зола от всех... А мир... Он всегда мир...

II.7

Загородный дом. Бьют часы. Два старика, два многолетних приятеля, коротают вечер,

 сидят спиной друг к другу. Разговор то прерывается, то снова возникает.

 

И в а й к и н (листая журнал). В наши дни все с молниеносной быстротой развивается. И мысли в такую даль уходят... Не достигнуть никому.

С а м м а т о в. Нет у тебя уже мыслей, Сеня! Нет!

И в а й к и н. А почему не быть? Есть. Я вот все думаю: когда человек умер, он как земля под дачей. Ни в чем не нуждается. А живой человек? Живой человек в любви нуждается, в общении.

С а м м а т о в. Наследники... Чтобы дело только наследовали, дело!

И в а й к и н. Дело! Не в деле смысл, в душе. А мы всем занимались, только не душой. Но, с другой стороны, нам вроде и некогда было этим заниматься, а?

С а м м а т о в. Чем?

И в а й к и н. Душой, душой!.. Мировоззрение, которое только на деле одном стоит, а такого качества, как душа, лишено, даже в законченном виде будет оставаться мировоззрением немощным, пустым. Оно никак не сможет народить энергию, которая нужна для обеспечения и вечного поддержания идеала. Я так считаю: без живого мышления разве настоящие убеждения будут? Не будут!

С а м м а т о в. Ты как бухгалтер, который на переправе сидит и подсчитывает, что люди через реку везут. Надоел.

И в а й к и н. Да, на переправе. Туда, в неизвестность. Человек... Он всегда на переправе.

С а м м а т о в. Черный хлеб и молоко. Вот что тогда было! А им, видишь ли, красной икры не хватает. Испытание сытостью сейчас наступило. Оно еще труднее. Мы свое испытание выдержали.

И в а й к и н. И они выдержат, Лукман. Человек все выдержит.

С а м м а т о в. Да!.. Что с тобой станет, когда я помру? Денег, что ли, тебе оставить? Пропьешь, потеряешь. Может, в дом престарелых тебя устроить?

И в а й к и н (хлюпнув носом). Я от тебя, Лукман Идрисыч, никуда. Я с тобой.

С а м м а т о в. Помереть тебе раньше меня надо.

И в а й к и н. Раньше нельзя! А кто тебя хоронить будет?

С а м м а т о в (после паузы). Да, может, и так... Ты что? Веру до сих пор любишь?

Молчание.

И в а й к и н. Вчера обрывок старого журнала нашел. Слова там. Большой разговор о человеке, о воспитании, о направлении и так далее. Те же старые слова. И мы стары, и слова старые, а нашли ли эти слова нас? Поздно нашли!

С а м м а т о в. И раньше говорун был... Философ запечный! Шут гороховый!.. (Пауза, затем резко, с яростью.) Ну а коль ты шут, черт шелудивый, так вон отсюда! К чертовой матери!

Ивайкин сидит.

Кому я сказал? Стой! (После паузы, засмеявшись.) Скажи: я шут.

И в а й к и н (глядя на Самматова). Шут.

С а м м а т о в. Гороховый!

И в а й к и н. Гороховый. Оба гороховые.

С а м м а т о в. Оба? (Хохочет.) А ну-ка... В молодости, помнишь? (Хлопает в ладоши и напевает.)

Ивайкин начинает дергаться в танце.

Да... Ладно, Сеня, ладно...

Ивайкин уходит.

На переправе. А на том берегу — что? (Один в большой гостиной. Ходит по кругу взад-вперед, как в клетке.)

Скрипит дверь, входит Незнакомец.

Н е з н а к о м е ц. Можно, папаша?

С а м м а т о в (не узнав сначала). Чего тебе? Кто такой?

Н е з н а к о м е ц. Вот это здорово! Вот это я понимаю! Забыл? А помнишь, ты меня ремешком потчевал? Баба моя знаешь сколько одежонку-то отстирывала и штопала? Пропиталась тогда кровью, пропиталась и порвалась. А я вот подлечился, и теперь к тебе с бутыльком! Столичную в импортном исполнении раздобыл. Не побрезгуешь? Со мной?

С а м м а т о в. А-а, ты... Сыновей ждал, и ты... Что ж, проходи! Поужинаем, посидим.

Н е з н а к о м е ц. Хлебосол? И угостишь даже? Вот это я понимаю!

С а м м а т о в. Водки не пью, коньяк с чаем... Картошка у меня варится, посмотрю. (Ставит на стол тарелки, рюмки. Ставит початую бутылку коньяка.) Садись! Значит, судьба твоя... и моя в том, что пришел.

Н е з н а к о м е ц. Коньяк?! Уважаешь, выходит?

С а м м а т о в. За что тебя уважать?

Н е з н а к о м е ц. Неприветлив ты, гляжу, старик. Но я не обижаюсь. Я сам такой. (Кричит весело и как бы глухому.) Вот, папаша, ты свое хорошо пожил. Сумел, а? А теперь я живу. Я здесь на станции, на узловой, поезда сортирую. Россия вообще-то что мешок, набитый под завязку. Под самую! Людей много, и живут все в одно время. А вот встретились на одной меже! За любовь за нашу! За встречу! Один живешь?

С а м м а т о в. Один... Один. Не беспокойся.

Н е з н а к о м е ц. А у меня дом, хозяйство, семья. А раньше летал, как свободная птичка!

С а м м а т о в (равнодушно). Не кричи! Что нервничаешь?

Н е з н а к о м е ц. Ох, старик!

С а м м а т о в. Как птичка, значит?

Н е з н а к о м е ц. Как птичка, отец, как птичка.

С а м м а т о в. Божья птичка? Ангел? Или Азраил?

Н е з н а к о м е ц (недоуменно). Что?

С а м м а т о в. Ничего, ничего. Сиди!

Н е з н а к о м е ц. Я говорю, сейчас вот укоренился. Исключительно, я тебе скажу, бабы меня с пропиской спасают. Еду в поезде, гляжу: одинокий кадр. И точно! Подъезжаем к месту назначения, она и говорит: «Давай, Боря, вместе сойдем!». А я говорю ей: «А почему, дорогая Клава, не сойти?». И вот любовь. Живем. Хозяйство есть. Жизнь свою на стоп-кран посадил.

С а м м а т о в. Ну а передо мной нутро свое чего выворачиваешь?

Н е з н а к о м е ц. А я разве выворачиваю?.. Ведь ежели его вывернуть... Да и говорить о жизни люблю. Сказал — ушел. Следов нет. (Хохочет.)

С а м м а т о в. Ушел?

Н е з н а к о м е ц (протрезвев, смотрит Самматову в глаза). Ох, старик... Силен! Всю жизнь, видно, по крупной играл?

С а м м а т о в (равнодушно). Жил по крупной.

Н е з н а к о м е ц. Но ведь и я по мелочи не живу! Не страшно здесь одному?

С а м м а т о в. Ешь картошку, ешь!

Н е з н а к о м е ц. Дома, говорю, забитые все, заколоченные. По воскресеньям, поди, народ приезжает? Да этот сторож — дурак. Кто его поставил сюда? Да-а, а сегодня вот решил к тебе — в гости. Премию дали! Ты небось думаешь, я — босяк! А мы работаем, работаем, старик!.. Вот снег завтра обещали, все запорошит.

Самматов медленно встает. Незнакомец вскакивает, сует руку в карман.

С а м м а т о в. Сиди, сиди! Чай кипит. (Возвращается с чайником.) Попьем чайку. Торопиться некуда. Ночь длинная.

Н е з н а к о м е ц (после паузы). Покрепче давай! Люблю крепкий.

С а м м а т о в. Да, коньячок с чаем. Бодрит... (Наливает немножко из бутылки в бокал.) Анекдот есть такой. Старый. Притча.

Н е з н а к о м е ц. Давай-давай!

С а м м а т о в. Приходит шаман племени к своему народу. Две новости, говорит, есть. Одна плохая, другая — хорошая... Плохая новость — еды больше нет, шаман говорит. Отходы свои употреблять остается. А хорошая — отходов таких много. Очень много. Так что куда спешить?

Н е з н а к о м е ц (резкий горловой смех). Ох, старик! Ну дает, во дает! На всю ночь у нас с тобой дерьма хватит, а? Верно! В самый раз хватит!

С а м м а т о в. Дерьма? Ты зачем пришел? Прошлое мое перечеркнуть хочешь? Да, со всеми грехами, пусть с ошибками... Но оно было, было! И не ради тебя я всю жизнь... Не ради таких, как ты... (Обрывает себя.)

Н е з н а к о м е ц (с усмешкой). Ты, старик, многодум. А я идеи пока в сундук положил. С клопами.

С а м м а т о в (бьет кулаком по столу, звенят чашки, рюмки, льется вино). Молчать!

Парень вскакивает.

Сиди, сиди! (Презрительно и властно.) Нож? Кастет? Положи на стол!

Н е з н а к о м е ц (бросая на стол гаечный ключ, с усмешкой). Я им орехи обычно бью. Этой... Штукой этой! Знаешь, грецкие?.. На черепок наш здорово похожи.

С а м м а т о в. Зачем спешить? Некуда спешить.

Н е з н а к о м е ц (после паузы). Я в детдомах детство свое извел. После войны дело было. И вот ты скажи, если такой разговор! Я мать не виню, что она меня когда-то, как щенка слепоглазого, бросила. Значит, не могла иначе. Но зачем она меня родила? Зачем?

С а м м а т о в. Налей водки! (Пьет.) Два инфаркта... Давно водки не пил... (Медленно, словно самому себе, и куда-то в пространство.) Сыновей нет. Приемные... Вот жду их... Вместо них ты пришел... Борис, значит?

Н е з н а к о м е ц. Борис, отец, Борис.

С а м м а т о в. Борис... А мать как?

Н е з н а к о м е ц. Настя вроде. Говорили так.

С а м м а т о в. Настя... Две тысячи женщин и голая земля под осенним военным небом. И невозможно сжатые сроки. Отсутствие стройматериалов... Но заводы оставались... Заводы... Вот копал землю в саду. А когда копал? Вчера, сегодня? Раньше я был нужен тому, что происходило. И был нужен такой, какой есть. Жизнь всегда оправдывала меня. И я нужен был ей. Жизни! Она шла в вечность и через меня! Какого черта меня надо было лечить? Таких, как я, не лечат... Теперь это колесико вертится без меня... Десятки и сотни миллионов рублей — чистую абстракцию — перевести, превратить в натуру, в крупные предприятия, десяткам тысяч людей дать работу, дело. Всю жизнь я делал дело! Дело было моим материалом, из которого я строил себя... А теперь?.. Я не понимаю вещи, которые понимал всю жизнь. Дерево растет. Почему оно растет? Почему пять больше трех? Вчера сон увидел... Я был чем-то, а потом это что-то стало незаметно львом, леопардом, зажило своей жизнью... А потом я стал чувствовать, как пасть, которая только что рвала мясо, вдруг постепенно превращается в рыло свиньи. И она уже рылась где-то в грязи. Ее пятак превратился потом в совсем острую морду. Затем в птичий клюв... И тело... Оно покрывалось то пухом, то шерстью. А потом шерсть облезла, сошла, откинулась, и опять я стал каким-то голым животным... Ступни с пальцами… Они стали сплошной ступней. А потом из суставов пальцев выросли новые пальцы. И новые пальцы ушли в землю и стали корнями дерева… Что это было? (Глядя на Незнакомца и не видя его.) Память о прошлой моей жизни? Или... тот путь, которым идти и жить после? Я... спорил бы с богом, если бы он был. Мы равны! Но нет его, нет! И детей нет. Никого нет. Тысячи людей были... Все кипело! А сейчас у последней черты!.. В итоге, слышишь? В итоге, в конце, у последней черты! И баланс не сходится! Итог подводишь, а баланс не сходится...

Н е з н а к о м е ц. Ты что? Чокнулся, что ли, совсем?

С а м м а т о в. Пей, ешь и молчи! Жри и молчи!

Н е з н а к о м е ц. Чего молчать-то?

С а м м а т о в. Раньше во мне будто жили всегда два человека. Тот, которым я являлся в глазах других. Теперь он уже мертв. Его время прошло... И тот, которым я был наедине с самим собой. Но может ли этот второй жить без первого?.. Жри! Жри!

Н е з н а к о м е ц. Куда жрать? Отяжелеешь зря.

С а м м а т о в. Пришел. (Хватая Незнакомца за шиворот и наклоняя к столу.) Тебе только жрать, только потреблять! Только хватать!

Н е з н а к о м е ц. Но-но! Потише! (Вырываясь.) Говорлив ты больно, папаша! (Теряясь все больше и больше.) Ты что? Мучить меня всю ночь хочешь? Я свое дело исполнить пришел! Про должок я не забыл. И я исполню. Исполню!

С а м м а т о в. Дело! И у тебя дело?

Н е з н а к о м е ц (все больше теряясь). Чего? Что я тебе сделал тогда? Мотор хотел только загнать. А ты со мной как?

С а м м а т о в (не слыша его). С собой тебя взять? Нет, иди и — живи! Коня сделал, а седока, человека не сделал... Ах ты, мразь!.. Неужели ты затем на белый свет пришел?..

Н е з н а к о м е ц (отступая). Я такой, какой есть! Значит, такой и есть, без всякого «зачем»! А ты, ты можешь сказать, можешь перейти, переступить через зачем? Ни черта ты не можешь! И никто не может! У меня Клавка есть. Жена. Любим мы друг друга. Дочка есть... Люди мы, люди!

С а м м а т о в. Лев пришел, лев ушел... В молодости на одной из строек... на бакинских промыслах... Такой же был. Молодая глупая сила была! Все было! И игра. Несколько четвертей самогона, один стакан на столе. В чемодане — гора денег, вся получка. Лев пришел, лев ушел, сказал, хватил стакан самогону — и в конец очереди... Кто выдержит! (Хохочет.) Я забирал деньги, когда уже все валялись плашмя. Шел по рукам и ногам... А потом — в женский барак. Ха-ха! Да, я имел право на все, чем мог быть! На все, на что у меня была сила! И я был всем, чем мог быть. И тем, что называют добром, и тем, что называют злом! Но кто отделит добро жизни от ее зла? И я был тем, чему нет слова... Лев пришел, лев ушел... Кого убивать ты пришел, сморчок? Лукман Самматов! Самматов — я!

 

Несколько мгновений два человека стоят не двигаясь. Их разделяет стол.

Они словно загипнотизированы друг другом... И вдруг в напряженной тишине слышен громкий стук.

На пол падает стакан. Самматов стоит еще какое-то мгновение,

но, рухнув, вдруг валится сначала на край стула, на котором сидел раньше, с него — на пол.

Раздаетсябой часов. Появляется Ивайкин.

 

С а м м а т о в. (Выдыхая жизнь.) Коня красного... коня!..

Н е з н а к о м е ц. Что коня? Какого коня? Ты что? Отец, отец! Ты что? Я не виноват! Сидели же, разговаривали. У меня ребенок второй скоро родится. Я — человек! Человек я! (Убегает.)

И в а й к и н. Лукман!.. Лукмашка! (В ужасе отступает.) Лукман... Наш паровоз, вперед лети... (Плачет.)

Раздается бой часов. На сцене Ивайкин. Вдруг раздается шум, смех.

Входят Мансур, за ним появляются Салих и Соня.

М а н с у р. Лукман-абый! Что не встречаешь, старый черт? С ночевкой к тебе! Жениха с невестой привез!

С а л и х. А в саду хорошо! Давно уже на даче не был. Даже и осенью, оказывается, хорошо...

Долгое молчание. Все в оцепенении.

И в а й к и н (переведя взгляд с мертвого Лукмана на молодых). К живому не приехали.

С а л и х (раздраженно). Вместо свадьбы — поминки! Черт бы все побрал!

С о н я (тихо). Надо вызвать врача... Еще один инфаркт, наверное.

И в а й к и н. Ждал он вас, а не дождался. Теперь когда встретитесь? Не скоро теперь встреча будет... Да и не признаешь друг друга при встрече-то... Не признаешь! (Уходит.)

С а л и х. Чертовщина какая-то!

Молчание.

С о н я. Я себя виноватой чувствую. Такое горе, а здесь свадьба наша. (Мансуру.) А это кто был? Такой странный?

М а н с у р. Ивайкин, что ли? Друзья когда-то были с Лукманом. Водой не разольешь. Вместе работали... Первый муж, кстати, нашей мамы Веры.

С о н я. Муж?! То есть как муж?

С а л и х (взрываясь). Как, как!

М а н с у р (объясняет). Давняя история. До войны еще дело было, давно... Тоже строителем был, номенклатурная личность и хват, говорят, порядочный. Это сейчас только придурок. Наш отец нашу маму Веру отбил у него.

С а л и х. Ладно, хватит.

М а н с у р. Я объясняю… Словом, история странная была. Этого хвата — за Полярный круг! Здание у него какое-то рухнуло.. И роль сыграла подпись отца. Время, конечно, такое было… Потом, когда тот дураком вернулся, Лукман его на работу к себе в трест вахтером устроил, сюда вот охранником ткнул и вообще шутом при себе держал.

С а л и х (раздраженно). О чем ты болтаешь?

М а н с у р (вдруг засмеявшись). А помнишь, как он мать снова за Ивайкина для потехи сватал?

С о н я. Я боюсь!.. Перед свадьбой. Вдруг это нехорошая примета? Как мы жить теперь будем?

М а н с у р (Салиху). Наследнички мы с тобой... Вот и исполнился мой сон.

Молчание.

С а л и х. Надо вызвать врача, чтобы официально было. И милицию тоже. И надо еще в город звонить, в трест! И вообще, что там нужно еще делать, когда человек умер? Ведь что-то нужно делать?

М а н с у р. Жить! Жить, черт тебя возьми! Жить, пока мы живы!

С а л и х. Жить? Да, конечно, жить. Ты прав. Жить. (Кричит.) Жить!..

Крушение

III.9

Прошли годы. Неостановимо движение времени.

Два столика в летнем кафе. За одним из них сидит Дина.

Появляется Салих. Присаживается за другой столик.

О ф и ц и а н т к а (подойдя к столику). Вот меню, пожалуйста.

С а л и х. Меню? (Долго смотрит, выбирает.) Триста коньяку.

О ф и ц и а н т к а. Все? А закусить?

С а л и х. Закусить. (Снова долго смотрит в меню.) А манная каша у вас есть?

О ф и ц и а н т к а. Но ведь манной кашей не закусывают.

С а л и х. Ну, сосиски вот эти. Они у вас в целлофане?

О ф и ц и а н т к а. Да.

С а л и х. Очень хорошо. Целлофан в коньяке отлично растворяется. Целлофанчику побольше, пожалуйста! (Какое-то время сидит глубоко задумавшись. Закуривает, оглядывается. Смотрит на женщину, одиноко сидящую в уголке кафе и как будто ждущую кого-то. Поднявшись, идет к ее столику.) Итак, прогулка вокруг земного шара продолжается.

Д и н а (вскинув брови). Салих?

С а л и х. Ярмарка встреч, ярмарка воспоминаний. Сижу сейчас гляжу на тебя и думаю: ты или не ты? Дина, мол, эта хорошенькая женщина или не Дина? Ты. Конечно, ты! И хороша! Ты здорово сохранилась.

Подходит официантка.

Что ж, выпьем за встречу! (Официантке.) Рюмку, пожалуйста, с того столика, фужеры и еще сухого бутылочку.

Д и н а. Нет-нет. Я не хочу!

С а л и х (вдогонку официантке). Не надо бутылочки!.. Да, женщина, которая когда-то принадлежала тебе, когда-то любила, — как знак, как напоминание. И будешь вспоминать, как о воде протекшей... Замуж, конечно, выскочила, обсыпалась детьми?

Д и н а. Замужем. Уже месяц.

С а л и х. Кто такой?

Д и н а. Он летчик-испытатель, майор.

С а л и х. Летчик-испытатель?

Д и н а. Да ты его знаешь. Помнишь день рождения? У тебя? Он тоже там был. Приятель Николая.

С а л и х. А, тезка!

Д и н а. Да. Я как-то сидела в Фуксовском саду, плакала, а он подошел. Помогал мне все эти годы, заботился. Сейчас вот здесь его жду. С завода должен подъехать. В гости собираемся.

С а л и х. Заново познакомишь или прикажешь удалиться за свой столик?

Д и н а. Почему? Я очень рада тебя видеть.

С а л и х. Да, любовь... Любовь, выражаясь образно, сквозь снега и версты, сквозь бремя лет! Одна-единственная на всю жизнь... Сколько мне было тогда? Двадцать четыре, двадцать пять? Путала волосы, целовала.

Д и н а. Ты выбрал не тот тон разговора.

С а л и х. Не нравится?

Д и н а. Нет. Устарел для меня уже этот тон.

С а л и х. Слушай! А что, если ты этого своего заботящегося майора оставишь наедине... с небом? А, Динка? Бросим все, уедем! У нас сын. Сколько ему сейчас?.. Плохо мне! Плохо, понимаешь? Уедем! Меня в Новосибирск приглашают, лабораторию дают. Бросим все! Ведь не поздно еще начать все сначала. Жизнь какая-то — колесо. Закручивает! Раньше компромисс казался невозможным, сейчас готов на любой компромисс. Раньше все было белым и черным, сейчас все серое. Но, может, не поздно попробовать все снова? Ведь о чем-то мечталось, думалось. Я наукой буду заниматься. Только наукой! У меня много идей. Я же ученый! Я настоящий ученый! Дома невозможно. Жена тоже человек в высшей степени заботливый. Но заботливость ее холодна.

Дина пытается что-то сказать.

Молчи, молчи! Она судит меня. А ты не будешь! Ты не будешь судить. Ты поймешь меня и простишь. Уедем, а? Все бросим, всех. Ведь ты любила меня когда-то. Любила. Сын! Пошли! Я хочу его увидеть.

Д и н а. Когда-то я ждала этих слов... А сейчас... Поздно уже, Салих, поздно. Я люблю его. Раньше я любила тебя, теперь люблю его. Так бывает, оказывается.

Молчание.

С а л и х. Итак, на чем мы остановились? Как о воде протекшей будешь вспоминать, а? (Неожиданно смеется.) Нет, я просто пошутил. Извини! Все то же, черт возьми. Круги жизни. Так сколько сейчас сыну? И будет все то же, а?

Д и н а. Что то же?

С а л и х. Не знаю. Все то же... Мне кажется, мы уже тысячи лет живем на земле! Мне, наверное, не тридцать один сейчас. Нет, мне три тысячи сто лет! Десятки, сотни прошлых «я»-существований... Сейчас старье читаю. О физиогномике души, о волшебном прутике или о храме здравия и чудесной постели доктора Гроэма... И мало что изменилось!.. Словарь разве только. Все время человек идет по одному и тому же кругу, по одной и той же колее.

Д и н а. Тебе оправдать себя надо?

С а л и х. Не надо мне никакого оправдания. Я уже тем оправдан, что живу. Всех судит жизнь, отпуская каждому положенное. И попробуй-ка осудить меня! Не осудишь. И никто не осудит! Ни у кого нет права суда надо мной. Природа, природа только одна осудить может! Если оправдает, то даст силу жить, а осудит — значит смерть, значит, нет сил жить.

Д и н а. Как много все сейчас говорят! Красиво и умно говорят. Одни слова.

С а л и х. Слова?

У столика — Насыров. На его лице улыбка. Он в штатском. Дина,

с каким-то оцепенением слушавшая Салиха, смотрит на него.

Д и н а. Познакомьтесь! Да вы ведь знакомы.

Н а с ы р о в. А, Салих!

С а л и х (с явным недоумением и непониманием смотрит на пришедшего). О чем я говорил? (Вставая, равнодушно пожимает руку Насырова.) Помню, помню вас.

Н а с ы р о в. Рад видеть!

С а л и х. Рады?

Н а с ы р о в. Да! Как жизнь?

С а л и х. Благодарю! (Короткий взгляд на Дину.) Вы очень любезны, майор! (Не глядя на него.) Я хотел отблагодарить вас за трогательную заботу о моей бывшей возлюбленной и о моем сыне. Мы только что в ожидании вас беседовали. И знаете, о чем? Женщина, говорил я, которая когда-то принадлежала тебе, когда-то любила, — как знак, как напоминание... Да! Но вы уверены, майор, что ребенок, которого вы, не сомневаюсь, уже тоже любите, действительно является именно моим сыном? То есть, я спрашиваю, уверены ли вы, что я действительно являюсь отцом вашего сына?

Д и н а (ошеломленно). Какой же ты подлец!

С а л и х. А ты прости меня, подлеца! Прости! (С яростью.) Зачем он здесь? Кто он такой, чтобы быть здесь?! Ты иди, майор! Иди, а мы еще поговорим здесь!

Д и н а. Нет! (Мужу.) Идем! (Уходит.)

С а л и х. Уходишь?.. Зачем я все это? Зачем?..

Насыров торопливо достает деньги, бросает на стол.

Н а с ы р о в. Не думал, что ты такой. Съездить тебе... по физиономии?

С а л и х. Извини, майор, но я ее тоже любил. Быть может... Пусть она меня простит. И ты прости! Ты летай там (неопределенно машет рукой), наверху... Летай...

Н а с ы р о в. Я-то полечу. Ты вот в предельный режим вошел. Сумеешь ли приземлиться?

С а л и х. Не разбейся только, майор, когда летаешь там, в небе! Не разбейся! А я буду любить тебя. Столько, сколько звезд на небе. Столько дней, сколько звезд на небе.

Насыров уходит.

Зачем? Зачем? (Сидит, подперев лоб рукой, потом поднимается, идет к своему столику. Садится.)

Подходит официантка.

О ф и ц и а н т к а. Вас рассчитать?

С а л и х (равнодушно). Еще сто пятьдесят коньяку, пожалуйста. И закусить что-нибудь.

О ф и ц и а н т к а. А что?

С а л и х. Манная каша у вас есть?

О ф и ц и а н т к а. Нет! Я же вам говорила, что манной каши у нас не бывает.

С а л и х. Ну, дайте что-нибудь пожевать. Дырку от бублика можно? Хочу вернуться в детство! Хочу манной каши! Нельзя, да? Сама садик я садила, сама буду поливать... И вам нельзя со мной посидеть? Не разрешают?.. И вы не накормите меня манной кашей?

III.10

Обычная комната. Тахта, стол, кресло. Салих, в рубашке, брюках, сидит на тахте.

Его пиджак висит на стуле. Женщина — ее зовут Надя — в кресле, курит.

С а л и х. Так, сколько за... манную кашу? (Тянется рукой к пиджаку.) Зарплату сегодня получил. Сколько? Пять, десять? Мало? Тогда двадцать. На! (Швыряет деньги.)

Ж е н щ и н а (недоуменно). Зачем? За кого ты меня принимаешь?

С а л и х. Ага, понятно... Пастушеская идиллия платонической небесной любви. Ее нельзя купить!

Ж е н щ и н а (глядя на него). Как я ненавижу всех вас, мужчин! Какие вы, мужчины! Вы еще не переспите с женщиной, а уже начинаете помыкать ею. А если я официантка, меня можно уже оскорблять? Можно унижать, да? Швырять в лицо деньги, играть разудалого купчика? Так, что ли? А сам? Ничтожество!.. Извините! Груба! (С насмешкой.) Иди! Зря все это.

С а л и х. Зачем ты извиняешься?

Ж е н щ и н а. Ходишь каждый день в кафе. Пьешь! Жалко стало. И себя жалко. Всех жалко! Надо же жалеть кого-то! А всех не надо жалеть. Сама виновата!

С а л и х. Значит, ты меня пожалела?

Ж е н щ и н а. Иногда думаешь: вот придет какой-нибудь человек хороший и останется. Останется навсегда.

С а л и х. И часто приходят?

Ж е н щ и н а (с вызовом). Часто! Да, часто! Деньги... Деньги подбери! Я тебя самого купить могу! Всего, с потрохами! На твои же чаевые... (Плачет. Молча. Просто по щеке ползут слезы, и она вытирает их сначала руками, потом платком.)

С а л и х (подобрав деньги). Ты, оказывается, любишь шутить. Ты веселая женщина!

Ж е н щ и н а. Да, я веселая женщина.

С а л и х. А идейка, знаешь, не лишена основания. Целующиеся голубки — это очень утомительно. Он и она, отрешившись от всего, соединяются для узколичного счастья... «За сизою тончайшей кисеей тумана, утром рано, перед собой, я новую увидел Афродиту». Ты моя Афродита! Ты любишь стихи? «Недвижна и бела, она недавно мраморной была, но вот богиню сняли с пьедестала, и в комнате прозрачно-голубой она живою женщиною стала...» Поэзия лжет сладко и безумно. Афродита, Афродита на ночь. Разве это не прекрасно? Тебе нравятся стихи?

Ж е н щ и н а. Ничего. Трогательные.

С а л и х. Вот-вот! Ты работаешь в столовой.

Ж е н щ и н а. Нет, в кафе.

С а л и х. Ну ладно, это не суть важно. Так вот, работаешь в столовой, смотришь на вечно жрущую человеческую плоть...

Ж е н щ и н а. Я не в столовой работаю. В кафе!

С а л и х. Отлично! Работаешь в столовой, приносишь мне домой объедки, ночью мы предаемся любви... Нет, не надо растравлять себя пустыми мечтами!.. Кошки и мышки, странники, спутники... Зачем все это, а? Смысл в чем?

Ж е н щ и н а. Я устала. Спать хочу. Иди, пожалуйста!

С а л и х. Мышки, кролики, белые свинки, собачки — я на них преимущественно специализируюсь. Сейчас у меня в лаборатории пятьдесят четыре белых пушистых кролика. Я их обожаю! Каждый день облучение от кобальта — шестьдесят. Тридцать рентген постоянно. Смерть наступает обычно при явлениях полного опустошения костного мозга. Знаешь, милый кролик, что такое полное опустошение?

Ж е н щ и н а. Что ты здесь передо мной выламываешься? Поговорили — и хватит!

С а л и х (поднимается). А все же почему ты одна? Странно, симпатичная баба, а одна.

Ж е н щ и н а. А с кем жить?

С а л и х. Ну, найди кого-нибудь!

Ж е н щ и н а. Мои уже все женаты. Мне ведь постоянного нужно. Друга, мужа мне нужно... (Доверчиво.) Я жила с одним... Долгая история. А теперь все. Пустая я. А кому нужна я такая, пустая?.. Хочу вот мальчишечку какого-нибудь из детдома взять и воспитывать.

С а л и х. Девичья невинность, значит, и сатир-соблазнитель? Брось врать!

Ж е н щ и н а. Это правда!

С а л и х (после паузы). Какое мне дело, собственно?

Ж е н щ и н а. Всем вам — какое дело! Всем! А если бы кому-нибудь все-таки было бы дело до другого?

С а л и х. Ну, не сердись, не сердись! Прости! (Оглядывается.) Та же тахта, то же кресло. И обои на стенах те же... И тот же вид из окна. Я был у тебя уже десятки раз... Это вот твое круглое тугое колено... Помнишь женщину, с которой я сидел в кафе? У нее такое же круглое и тугое колено... А возможно, она та единственная женщина, которая мне назначена судьбой. (Надевая пиджак, идет к двери, останавливается.) А возможно, эта женщина — ты. Может быть, и так.

Ж е н щ и н а. Этот дом ты забудь!

С а л и х. А вдруг мне спастись у тебя захочется?

Ж е н щ и н а. Спастись?

С а л и х. Я ученый, мышонок... Но одни говорят, что я вор. Другие считают, что мне талант дан от бога. И большой! Третьи... Третьи тоже что-то считают. А кто я на самом деле? Но авантюристам и талантам одинаково спасаться приходится. Вот и прибегу к тебе спасаться. Не пустишь?

Ж е н щ и н а (долго смотрит на Салиха). Если плохо, останься. Переночуй.

С а л и х (дернувшись, как от удара). Я приду к тебе завтра. Мы будем любить друг друга. Я это говорю всем... Так вот, я приду завтра, но уже счастливым прекрасным блондином! И мы будем любить друг друга, если ты только узнаешь меня.

Ж е н щ и н а. Некуда будет приходить — приходи.

С а л и х (подойдя и целуя руку). Спасибо, Надя! Спасибо! На самом деле спасибо тебе. Ты... чистая, славная. Прощай!

Ж е н щ и н а. Прощай!

Салих уходит.

Мне только куда пойти?.. К кому? (Медленно идет к тахте, садится... Видно, как мелко трясутся ее плечи, когда она ложится на кровать ничком.)

III.2

Квартира Самматовых. Через комнату с ворохом белья проходит Вера Яковлевна.

Соня стоит у окна, прижавшись лбом к стеклу.

В е р а Я к о в л е в н а. Задумалась, Соня? А я вот стиркой занялась.

С о н я (очнувшись). Я бы сама! Я хотела все выстирать. (Осекшись.) Все!

В е р а Я к о в л е в н а. Ну, я так привыкла стирать, что если не стирать... Ты ведь и так устаешь. (Смотрит на нее.) Вон как похудела!

С о н я. Нет, мама Вера, это не от работы.

В е р а Я к о в л е в н а. Я сегодня чак-чак сделала, во рту тает. (Идет на кухню.)

С о н я (боясь остаться одна). Не уходи, мама Вера! Я боюсь одна. Ты... Ты будешь сидеть и молчать... А если он опять не придет? Он может и не прийти... Тогда мы будем сидеть и ждать.

В е р а Я к о в л е в н а. Хорошо! Будем сидеть и ждать.

С о н я. Я так устала от всего!.. Я выстираю. Ночью выстираю. Не уходи!

В е р а Я к о в л е в н а. А я была счастлива с Лукманом. Несмотря на его характер. Три года уже прошло, как умер... А сегодня сороковой день, как Сеня умер... Оба умерли...

Входит Николай.

Соня. Ты?

Н и к о л а й. Добрый вечер!

С о н я. Зачем пришел?

В е р а Я к о в л е в н а. Так гостей не встречают. И хорошо, Коля, что пришел. Добрый вечер! Давно я тебя не видела.

Н и к о л а й. Спасибо, тетя Вера!

С о н я. Проходи... Чего в дверях стоять?

В е р а Я к о в л е в н а. Ладно, я уж стиркой занялась. Порошок там положила... (Уходит.)

С о н я. Зачем пришел?

Н и к о л а й. Может, за тобой.

С о н я. Откуда ты знаешь, что я?..

Н и к о л а й. Что?

Затянувшееся молчание. Смотрят друг на друга.

С о н я. Уходи!

Н и к о л а й. Ты... решилась? Уходишь?

С о н я. Не твое дело!

Н и к о л а й. Мы все равно будем вместе.

С о н я. Вот как! Когда же?

Н и к о л а й. Хоть завтра.

Молчание.

С о н я. Ты добр, мягок ко мне... И ты любишь меня... А мне не надо твоей проклятой верности. Не надо любви! И твоего монашества не надо. (С яростью.) Ты настолько хорош, настолько муж, а не мужчина, что выть порой хочется. Слава богу, хоть Салих похуже! Если бы ты знал, как трудно жить с людьми, когда нельзя их обидеть, когда они со слезами на глазах просят любви! Так меня воспитал Салих. И нам теперь с ним легко жить. Так легко, что бежать надо!

Н и к о л а й. Я был, наверное, слаб тогда. Не умел воевать за то, что люблю. Я понимаю сейчас... Понимаю, что доброта, мягкость, честность не стоят ни черта, если за ними не стоит сила.

С о н я. Когда-то Салих читал мне стихи. Он, наверное, всем женщинам читает эти стихи: «Я буду любить тебя столько, сколько звезд на небе».— «Да, милый, да».— «Столько дней, сколько звезд на небе».— «Да, милый, да».— «Столько лет, сколько звезд на небе».— «Да, милый, да»... А утром звезды погасли...».

Н и к о л а й. Но я действительно буду любить тебя столько дней, сколько звезд на небе. Я не знаю, зачем я пришел. И именно сегодня. Ходил возле дома. Долго не решался. А потом решил: будь что будет! Скандал так скандал!.. Господи, ты такая красивая!

С о н я. Красивая? Скажи еще!

Н и к о л а й. Что сказать?

С о н я. Что красивая, скажи!

Н и к о л а й. Красивая! Красивая!

С о н я. Приятно слышать. (Смеется.) Так давно не слышала... Ведь, значит, есть такие слова? Да? Ты говори, говори!

Н и к о л а й. Ты красивая. У тебя необычная красота. Неправильная красота. (Растерянно.) Своя красота.

С о н я (после паузы). Я решила неделю назад. После вашего отчета. Я так переживала, когда вы отчет защищали... Вся эта грязь! Твою тему прикрыли совсем?

Н и к о л а й. Пока.

С о н я (словно вздрогнув). Это он!

Н и к о л а й. Что?

Входит Салих.

С а л и х (увидев Николая). О, нежданный гость! Какими судьбами?

Н и к о л а й (Соне). До свидания! Извини!

С а л и х. К моей жене ходишь? Вот это новость! Нет, ты уж постой, посиди, будь так добр!

Н и к о л а й. Нам с тобой не о чем разговаривать.

С а л и х. Так уж не о чем? Банальный вопрос: как жизнь?

Н и к о л а й. Спасибо, хорошо.

С а л и х. Тихомиров не обижает?

Н и к о л а й. Не обижает.

С а л и х. Слышал, что над докторской диссертацией работаешь.

Н и к о л а й. Работаю.

С а л и х. Ну и как дела? Да, кстати, как настроение после обсуждения отчета? Как Тихомиров себя чувствует?

Н и к о л а й. Вы с шефом, я гляжу, не наукой, а постановкой жалких фарсов теперь занимаетесь. В комедианты вам надо идти.

С а л и х. А что? Талант есть?

Н и к о л а й. Есть.

С а л и х. Ну, это хорошо. Спасибо! Я шефу передам.

Н и к о л а й. Непонятно сейчас, то ли ты все еще пляшешь под дудку шефа, то ли он уже под твою дудку пляшет.

С а л и х. А мы оба пляшем. Оба дудим дружно в дудки и пляшем. Ха-ха! Великий учитель и ученик. Ученый с мировым именем и продолжатель его научной школы... (Резко изменив тон.) Я питаю этого склеротика своей кровью, я кормлю его своими идеями, самим собой! И он будет плясать под мою дудку, будет, пока я не уберу его к чертовой матери! Как и всех, кто мне мешает. Тебя я предупреждал. Не раз! Других я не предупреждаю... То, что случилось на защите вашего отчета, — милая шуточка! Не мешай, не путайся под ногами! И Тихомирову своему передай! Пусть тоже не снует! Силенок у него уже маловато, чтобы со мной в кошки-мышки играть.

Н и к о л а й. Хороший ты человек, Салих!

С о н я. Зачем весь этот разговор? Зачем все это?!

С а л и х. Я ученый! Я талантливый ученый. И тех, кто будет мешать мне...

На шум выходит Вера Яковлевна. С чайником, чашками.

Ставит на стол. Испуганно глядя на всех, стоит у двери.

С о н я. Опомнись, что ты говоришь?

С а л и х. Ни у кого нет права суда надо мной! Ни у кого! (Николаю.) И... не попадайся лучше мне под ноги! Прочь!

Н и к о л а й (хватает его за ворот). Прочь? Ну уж нет!

С о н я (бросившись к ним). Ты что? Ты же задушишь его!

Н и к о л а й (отпуская Салиха). Простите... Прости, Соня!

С а л и х (потирая шею). Га-ад!

Н и к о л а й. Простите, тетя Вера! Здесь не место... Но вот что я тебе скажу, талантливый ученый. Раньше я брезговал иметь дело с такими, как ты. Считал, что надо просто заниматься наукой, своим делом, к которому приставлен. Но теперь я понял в общем-то одну элементарную вещь. Подобного рода брезгливость опасна. Я понял, таких, как ты, надо бить, надо выволакивать на свет божий. Жизнь отпускает каждому ту меру счастья, на какую хватает у него сил. И я понял, что счастье, добро, истина — это прежде всего победа. Победа хотя бы вот над таким, как ты. Над такими, как ты. (Уходит.)

Молчание.

С а л и х. Зачем он приходил?

С о н я. А ты где был?

С а л и х. Играл... с шефом в преферанс.

С о н я. В преферанс?.. Помаду с щеки стереть забыл. Вот платок.

С а л и х. Я играл с шефом в преферанс!

С о н я. Я же ничего не говорю. Сотри только помаду!

С а л и х. Ты сама... Ты что делала здесь с ним?

В е р а Я к о в л е в н а. Как можно так, Салих?

С а л и х. Мама Вера, мы вдвоем поговорим. Вдвоем!

Вера Яковлевна выходит.

С о н я. Ладно, бог с ней, с этой женщиной. Люби только ее!

С а л и х (морщась). Я устал и хочу есть. Нельзя ли без психологии?

С о н я. Без психологии? Можно и без психологии... Я ухожу от тебя. Решила вот уйти.

С а л и х. К кому? К Николаю, значит?

С о н я. Нет! К маме пока. Как дальше, не знаю... Я сейчас боюсь людей.

С а л и х (глядя на нее и как-то обмякая, обвисая, делаясь усталым). Что ж, поздравляю. (Искренне.) Слушай! Давай сделаем так! Я не хочу, чтобы ты уходила. И давай сделаем так... Уедем! Бросим все. Я буду заниматься только наукой... На днях я уже говорил это. Одной женщине. Да, я ушел бы от тебя. Она любила меня, и я, наверное, любил ее. У нее есть сын от меня. Да, ты знаешь... Но ты не суди меня! Ты пойми и прости! Все прости! И то, что я эту женщину предал, и тебя, и себя самого. Самого!

С о н я. Поздно уже, Салих, прощать... Все поздно.

С а л и х. А ты прости, прости!

С о н я. Если бы дело касалось только меня и тебя. Но я насмотрелась на тебя на работе. Я насмотрелась, как ты ловчишь, как ты все время занят расчетом всяких вариантов. А твои отношения с шефом? Ты же действуешь его руками. Ты улыбаешься человеку, а потом его увольняют по собственному желанию. По твоему желанию. И в эти минуты я думаю: зачем тебе все это? Ведь природа действительно наградила тебя большим талантом. Но почему не большой душой? Ведь было бы лучше, если бы она наградила тебя большой душой!

С а л и х (после паузы). Ну что ж, иди!

С о н я. А это наследство, которое Лукман-абый оставил. Эти деньги, эта дача загородная. Зачем все это нам?

С а л и х. Иди!.. Идите!.. Все идите! Мне никого не нужно!

С о н я. Не надо так говорить.

С а л и х. А что я должен... тебе сказать? (Смотрит на ее ноги.) У тебя тугое круглое колено... С богом! Ты знаешь, что колени взаимозаменяемы? Как и руки! Как и руки, которые эти колени гладят. Как и души!

С о н я. И ты ничего больше не скажешь мне?! Только это?

Входит Мансур. За ним — Вера Яковлевна.

М а н с у р. Привет счастливому семейству! Ты просил прийти, и я, как видишь, здесь... Что это вы такие серьезные?

С а л и х. Привет! Познакомься! Моя бывшая супруга перед началом новой жизни с моим бывшим другом Николаем.

С о н я. При чем здесь Николай?

М а н с у р. Ну, это вы напрасно!

С о н я (Салиху). Я хочу, чтобы ты понял. Есть какие-то человеческие законы, против которых нельзя идти! То, что выше нас, сильнее. Перед чем наш мелкий, частный эгоизм должен останавливаться.

С а л и х (глядя в сторону). Ладно, Соня. Ты хороший, добрый человек. И мне, наверное, было с тобой хорошо жить. За вещами приезжай завтра! Можешь со своим носильщиком, Колькой. Можешь брать все, что угодно. Кроме книг. Если нужна комната, одну уступлю, разменяюсь. Мама Вера, думаю, не будет против. Если нужно еще что-то, пожалуйста.

В е р а Я к о в л е в н а. Что вы делаете? (Бросаясь к Соне и обнимая ее.) Останься! (Салиху.) Салих!.. Так мало времени у людей. Так мало человеку дано!

С о н я. Спасибо, мама Вера! Прощайте! (Уходит.)

Вера Яковлевна, плача, тоже выходит вслед за ней.

С а л и х (после небольшой паузы). Чаю, кофе?

М а н с у р (усмехаясь). Какао... Д-да! Любопытно наблюдать!

С а л и х. Об этом все... Что-то я хотел... Устал.

М а н с у р. Речь по телефону шла об организации фельетончика. Конечно, если твоего шефа публично скомпрометировать, а потом с почетом проводить на пенсию... Я слышал, об этом печется и дирекция твоего института. Верно?

С а л и х (не слыша его). Не знаю я сейчас ничего.

М а н с у р. В конце концов действительно фактическое руководство отделом у тебя в руках. Надо, чтобы оно перешло в твои руки и формально.

Входит Вера Яковлевна.

В е р а Я к о в л е в н а. Вот и проводила. Проводила Соню...

С а л и х. Спасибо, мама Вера! Спасибо!

М а н с у р (продолжает). Помочь, конечно, можно, но что я лично буду иметь от этого? Ты разводишься, и лукмановская дача тебе будет не нужна. Прибавления потомства не ожидается.

С а л и х. Что? (Пораженно.) Ты же и так каждое лето там живешь с семьей!

М а н с у р. В качестве гостя. Но не могу же я быть обязанным вам каждый год. Я не прошу, чтобы ты подарил ее мне. Мы все разделили. Честь по чести. Но уступи. Хотя бы за тысячу! Мы же не чужие, братья все-таки.

В е р а Я к о в л е в н а. Деньги! Главное для вас — деньги, успех! Кто вас заразил этим, кто? Да лучше бы Лукман сжег все перед смертью, чтоб никому ничего не досталось!

М а н с у р. Ты что, старая? Я же по-хорошему.

В е р а Я к о в л е в н а. Берите все! Вам жить. Берите, если это принесет счастье! Вы мелкие оба. Лукман, он крупный был, большой! А вы — мелкие!

М а н с у р. Ничего, завтра станем большими.

В е р а Я к о в л е в н а. У вас все завтра! А сегодня? Любовь, дружбу, друзей — все побоку сегодня! Но ведь какие вы сегодня, такими будете и завтра. И если ты сегодня не друг, не брат, не человек, то и завтра... Не хочу больше! Ребенка, внука буду воспитывать. Вы были для меня как дети, а вы...

М а н с у р. Ты что лепечешь? Какого ребенка? Спятила, чокнулась совсем? (Салиху.) Чего она? Кто ее укусил?

В е р а Я к о в л е в н а. Я не понимаю вас. Вы меня не понимаете. Для вас я так, кухонная вещь. И сами себя вы не понимаете. (Салиху.) Я к Диночке пойду, не прогонит. Не сяду ей на шею. Пенсия у меня. Уборщицей еще буду работать. Я всю жизнь уборщицей была. Для вас! А здесь хоть для людей убирать буду.

С а л и х. Успокойся, мама Вера! Это твой дом. Никто тебя не гонит.

В е р а Я к о в л е в н а. Детского голоса не слышно здесь. Не будет здесь слышно детского голоса никогда! А Диночка не прогонит. Я ей помогу. Вместе будем!

М а н с у р. Какая еще Дина?

С а л и х. Она замужем. У них своя жизнь. Зачем ты им нужна?

В е р а Я к о в л е в н а. Они люди, люди! А вы живете душите друг друга! Вы одни. Корней у вас нет никаких... Все вы забыли. Все в себе задавили! (Уходит.)

Спустя мгновение слышен стук входной двери.

М а н с у р. Черт те что, ничего не понимаю! Сонька, Вера... Бабий бунт какой-то! Что они? Взбесились?

Не отвечая, Салих открывает бутылку, ищет что-то

и вдруг отдергивает руку. На его ладони — кровь.

Ты что?

С а л и х (смотрит на руку). Какой-то гвоздь... Кровь идет. (Неожиданно кричит.) Иди! Убирайся!

М а н с у р. Ты что? Нервы совсем сдали? Ничего, старик. Все идет как надо. У тебя на носу защита докторской. У меня тоже дела неплохо идут. Мы идем вверх, вверх! Играть и играть, увеличивая ставки... Ладно. Пойду. (Встает, направляется к двери.) Так ты не забудешь насчет дачки?

С а л и х. Дачки?.. Дачки? (Подходит к Мансуру, хватает его за ворот.) Какой же ты гад!

М а н с у р (убирая руки Салиха). Я не гад. Я человек, который хочет жить. Которому на земле отпущено только несколько десятков лет. Ты думаешь, я так прост? Нет, милый мой, в этой жизни...

С а л и х. Брат!.. Брат!.. (Хохочет.) И кровь все не останавливается. (Смотрит на ладонь.) Может, это был гвоздь с распятия? И мы обречены на страдание, потому что только через страдание можно прийти к истине и разорвать мертвый круг?

М а н с у р. Ты слаб, оказывается. Жаль. Не пойдешь далеко.

С а л и х. Куда мне идти? Я уже дошел! Куда идти?!

М а н с у р. У меня дела. Пока! Завтра позвоню. (Уходит.)

С а л и х. Завтра... Мы будем любить друг друга завтра... Почему не сегодня? (Подходит к столу, роется в бумагах.) Только что законченная статья! На кой черт? (Читает.) «Известно, что синтез ДНК происходит только в определенной точке интерфазы клеточного цикла...» Плевать! (Сворачивает из бумаг мячик, бросает на пол. Смотрит, как он катится, берет нож.) Прерогатива высшего суда? Природа мстит?.. И мама Вера ушла куда-то... Что-то нужно делать... Убить обломки?.. Что-то же нужно делать!

Часы бьют двенадцать. С улицы доносится звон трамвая, потом крик сирены «скорой помощи».

Кто мы? Лишь миг. И надо наполнить этот шаг, наполнить его чем-то! Но чем? Неужели душа дешевле золота? И неужели геометрия только Эвклидова, а неэвклидовой нет? А бессмертие? Но ведь если я, если он не навеки, то зачем мы? Ведь кто-то нас позвал сюда, в этот мир! И зачем тогда мы, если мы не навеки здесь? Перевести бы стрелки на десять лет... Хотя бы на пять!

Замирает последний удар часов. Тишина.

Перевести бы стрелки...

1969

 

 

 

Охота к умножению

 

 трагедия

 

 

 

 

Часть первая

I.1

Гостиная в квартире профессора Арсланова.

Арсланов и его сын Гариф.

Г а р и ф (лежа на тахте). Тогда повезло крупно. В жилу попал.

А р с л а н о в (сидя в глубоком кресле). В жилу... Когда-то я тоже попал в жилу. И вот — жизнь прошла. М-да!

Г а р и ф. Деньги есть. Титулы, звания есть. Но я еще молод. Сил до черта. Хочу двинуть в Восточную Сибирь. Здесь я исчерпал все. Жить на проценты?.. Сейчас обо мне по инерции еще шумят... Да, а как селедочка сосьвинская? Специально к твоему юбилею выловлена!

А р с л а н о в. Бочоночек нетронутый. Сегодня на стол выставим. Заходил сюда какой-то молодой человек.

Г а р и ф. Специально в командировку его послал. Такими бочоночками, отец, да еще слабосоленым муксуном я, знаешь, иногда бреши в лимитах на фондированные материалы пробиваю. Вместо визитной карточки они у меня.

А р с л а н о в. А жизнь прошла... Быстро...

Г а р и ф. Гостиницу-профилакторий сейчас строю: шик-модерн! Очутился в Москве. Попался на глаза деревообделочный комбинат. Захожу. Так и так, мол, из Сибири, нефтяник. Из глуши, нужду в красном дереве имею для отделки интерьера. Отвечают: лимитов нет, фондов нет. Ну, нет так нет. Я — телеграмму. Вертолетом три бочонка рыбного деликатеса срочно доставляют в Тюмень, затем рейсовым самолетом — в Москву. А комбинат уже грузит вагон сверхдефицитной древесины. Да еще всякую мелочь в придачу. (С удовольствием потянувшись.) Давно дома не был. Хорошо!

А р с л а н о в. Хорошо, что прилетел. Здоровьем брызжешь, хорошо. Я ждал тебя, когда отец умер. Тяжело было тогда. Почему-то очень тяжело.

Телефонный звонок.

Г а р и ф. Опять поздравления! Замучают!

А р с л а н о в (взяв трубку). Да, да, дорогой... Спасибо, спасибо. Нет, торжественное заседание ученого совета, кажется, через три дня. Сегодня просто день рождения... В узком семейном кругу. Да, да, очень мило, тронут... Жду в семь... Да!

Г а р и ф. Не мог тогда прилететь. Всесоюзное совещание было. По быту. Со всей страны геологи съехались смотреть, какой я поселок в тайге отгрохал...

Телефонный звонок.

Что они там, взбесились?

А р с л а н о в (берет трубку, сразу же кладет на рычаг; направляется к книжному шкафу, что-то там ищет). Он шел в пятницу в мечеть, упал, и... «скорая помощь» подобрала.

Г а р и ф. Он же никогда не ходил в мечеть.

А р с л а н о в. Стал в последнее время компрометировать меня, так сказать. Вот... Коран его. Ночью приезжаю в больницу — он уже мертвый. Лежит покрытый простыней. В руках — вот этот Коран... В последние дни все с собой носил. С ним и в больницу попал.

Г а р и ф. Ну?

А р с л а н о в. Видно, как застали смертные судороги, так Коран и остался в руках. Насилу высвободил из пальцев, вырвал почти... Гляжу, на раскрытой странице ногтем отчеркнута сто вторая сура — «Охота к умножению».

Г а р и ф. Ну и что? Ничего не понимаю.

А р с л а н о в. Что-то он хотел этой сурой сказать мне! (Читает.) «Увлекла тебя охота к умножению, пока не навестил ты могилы. Так нет же, ты узнаешь. Потом, нет же, ты узнаешь. Если бы ты знал знанием достоверности... Ты непременно увидишь огонь. Потом непременно ты увидишь его оком достоверности... Потом ты будешь спрошен в тот день о наслаждении».

Г а р и ф. Стареешь, что ли, отец? Или измотался с этими своими юбилеями? Ищешь смысл в дурацком наборе фраз!

А р с л а н о в. Отец, видно, знал, что не увидит меня перед смертью. Не увидит никого... И вот свое слово оставил... Что я должен узнать? «Пока не навестил ты могилы...» Ну, навестил! Не один раз уже на могиле его побывал!

Г а р и ф. Настроение у тебя... Ты давай ванну прими пока! Отдохни!

А р с л а н о в. Видно, не мог простить... Он всю жизнь сомневался. Не простил…

Г а р и ф. Чего?

А р с л а н о в (словно очнувшись). Да, да, нервы. Переволновался. Трудно все время держаться, Гариф. Предчувствие какое-то...

Телефонный звонок.

Принеси эту... штуку. (Берет трубку.) Да! А, Аркадий Семенович!.. Тронут, тронут. Не пробился даже, хе-хе! Да, облепили... Спасибо, спасибо! (Бросает трубку.) Поздравляют. Если бы им нужен был я! Нужны мои чины, звания, титулы... А у себя дома — голые мы! Голенькие, когда наедине с собой...

Г а р и ф. Ладно, отец, полежи до гостей! Телефон я унесу. Погрузись в нирвану... Что-то нашего следователя не видно, черт его дери! Не изменился? Все такой же сухарь?

А р с л а н о в. Не знаю, не знаю... Тебя я тоже не узнаю... Сухарь... Впрочем... Пусть коньяку еще прикупит по дороге, позвони!

Входит Рашида Галеевна.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Корреспондент из газеты.

А р с л а н о в (безразлично). Корреспондент? Я устал, Рашида. (Взорвавшись.) Могу я хоть в день своего рождения устать или нет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты же сам назначил ей это время. Водишь за нос. Неприлично.

А р с л а н о в. Ну, извинись как-нибудь. (Взглянув на часы.) Скажи, что болен.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты как капризный ребенок! Зачем же ты тогда кокетничал с ней по телефону?

А р с л а н о в. Настроение было такое! Сейчас у меня другое настроение. Некокетливое! (Гарифу.) Видишь, как твоя мачеха с твоим отцом обращается?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты ничего не скрываешь от меня?

А р с л а н о в (обнимая ее). Когда ты поседела? Ты, оказывается, седая уже! (Гарифу.) Дай мне... Прикурить дай...

Г а р и ф. Прессу надо любить, отец. Реклама никогда не помешает. У меня в поселке восемь футбольных команд, несколько хоккейных. (С усмешкой.) Всех своих буровиков футболистами сделал. Финал областного первенства у себя провожу иногда. Мелочь вроде бы, чепуха, а все равно вокруг имени определенный климат создается. И дела легче проворачиваются.

А р с л а н о в. Всякие банальности говорить?.. (Поморщившись, машет рукой.) Ну, проси, проси!

Рашида Галеевна с Гарифом выходят из комнаты.

Потом она возвращается с журналисткой.

А р с л а н о в (радушно.) Очень рад, очень! Наконец-то мы с вами встретились. Дела, понимаете! Спешка, суета сует... Прошу в кресло. (Широким жестом придвигает пепельницу.) Сигареты? Виноват... Рашида, чего-нибудь горяченького... Чаю или кофе? (Взглянув на собеседницу.) Ну, что? О чем будем говорить? «Не торопитесь! Величайшие тайны натуры близки нам, и простота находит их скорее, нежели высокомерие!» Вместо эпиграфа к нашему интервью! Подойдет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. А может, на самом деле отложить разговор, Мансур? (Журналистке.) Вы извините меня...

А р с л а н о в. Ничего, Рашида, не беспокойся!

Рашида Галеевна выходит.

Ж у р н а л и с т к а. А чьи это слова?

А р с л а н о в. Слова? Какие слова?.. А-а, был такой чудак француз. В восемнадцатом веке. Хотите посмотреть? (Ставит на полку Коран, достает другую книгу, листает.) Можно сказать, первый популяризатор науки. Вот... (Читает.) «Счастлив тот, кто знает буквы, коими натура написана; еще счастливее, кто их складывать может; пресчастливейший тот, кто умеет читать ее». (Захлопывает книгу.)

Ж у р н а л и с т к а. Вы, я вижу, находка для журналистов. Обычно из людей слова клещами вытягиваешь.

А р с л а н о в. И что, клещи с собой носите?

Ж у р н а л и с т к а. Да! (С улыбкой.) Во-первых, Мансур Исмагилович, от лица редакции хочу поздравить вас с присвоением высокого звания...

Арсланов (машинально). Тронут, очень тронут. (Живо.) А вот и кофе!

Появляется Рашида Галеевна с подносом. Затем уходит.

Ж у р н а л и с т к а (после паузы). Давайте вместе с вами вспомним для начала все ваши титулы, звания и должности!

А р с л а н о в (удивленно). Для чего?

Ж у р н а л и с т к а. Но это же все говорит о круге ваших забот, обязанностей. Мне для преамбулы нужно. Для врубки к интервью. Итак: профессор, доктор биологических наук, член-корреспондент Академии наук...

А р с л а н о в. Если вам это нужно... Ну, пишите... Заслуженный деятель науки...

Ж у р н а л и с т к а (записывая). Сегодня, значит, вам присвоено еще одно высокое звание. Кроме того, вы директор института генетики...

А р с л а н о в. Да-да...

Ж у р н а л и с т к а. Затем вы — член общества... французского биологического общества, да?.. И почетный член антропологического института Великобритании, так ведь?

А р с л а н о в. Этих бирок на мне около пятнадцати. Жену лучше спросите! Она у меня вроде домашнего секретаря и лучше знает обо всем. Рашида! Впрочем, может, достаточно?

Ж у р н а л и с т к а. Конечно, конечно! Мне хотелось бы, Мансур Исмагилович, чтобы в интервью были затронуты проблемы — не только лично вашей, столь модной теперь, специальности. Любопытно узнать мнение такого крупного ученого, как вы, вообще о современной науке и ее перспективах.

А р с л а н о в. О перспективах? Пишите! (С усмешкой.) Они ошеломляющи!

Ж у р н а л и с т к а. Только, пожалуйста, не очень быстро.

А р с л а н о в. Сейчас в науке так много горячих мест, что даже трудно отдать предпочтение чему-то одному. Что есть, например, высшая задача искусства? Оно в той мере велико и значительно, в какой позволяет обогатить человеческую душу имитацией страдания. Очищение страданием не только через красоту, но и через безобразие. А наука? Она занимается поисками имитации истины... Я изъясняюсь достаточно популярно?

Ж у р н а л и с т к а. Извините, но это не совсем... Мне бы...

А р с л а н о в. Да-да! Конечно же безобразие, имитация истины! Какое у вас безошибочное, выверенное чутье!..

Ж у р н а л и с т к а. Извините... Извините, а если остановиться на вашей специальности?

А р с л а н о в. На моей специальности? Научная дисциплина, которую я представляю, мой молодой всезнающий друг, прошла путь, отнюдь не усеянный розами. Роз не было. Не было совсем. Не было!

На крик вбегают Рашида Галеевна и Гариф.

Рашида Галеевна. Что? Что с тобой?

А р с л а н о в (ровно). Я говорю, что не было роз. А что?

Р а ш и д а Г а л е е в н а (журналистке). Выпейте кофе, пожалуйста! Пойдем, Гариф!

А р с л а н о в. Она мне не жена! Она меня даже не ревнует. Она меня совершенно не ревнует к вам!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Не смущайтесь...

Г а р и ф. Ну, отец...

Уходят.

Ж у р н а л и с т к а. Мансур Исмагилович...

А р с л а н о в. Что?

Ж у р н а л и с т к а. Мне бы хотелось, чтобы в нашем интервью были затронуты проблемы...

А р с л а н о в. Какие еще проблемы?.. Давайте все же отложим этот разговор, а? Рад был познакомиться. Польщен вниманием газеты.

Ж у р н а л и с т к а. Но мы же только начали... Я ничего еще не записала. А материал идет в номер.

А р с л а н о в. Но вы же журналистка. Вы же умеете все это... художественно изобразить. Почему обязательно в форме интервью?.. Ну, что там? Пожалуйста: создана оригинальная научная школа, работает большой слаженный коллектив, хорошо работает... Поговорите с моими заместителями... Ну и — прошу завтра в институт. Посмотрим, завизируем.

Ж у р н а л и с т к а. Материал идет в номер. Пожалуйста! (Хватаясь за соломинку.) Ваш первый научный результат? Когда вы в первый раз почувствовали себя ученым, поверили в свои силы?

А р с л а н о в. Один мой знакомый — зимой мы на Волгу рыбачить вместе ходим,— так вот, он однажды представлял, как я творю. А именно: сную по кабинету, беспрерывно курю, то и дело хватаюсь за голову и другие части тела. Насмотрелся подобных мук творчества в кинофильмах. А жизнь проще и сложнее. Большую часть времени я провожу на всяческих заседаниях. Не для прессы? Хорошо. Для прессы мы вот что запишем... Записывайте! Творчество — это труд. Труд, растянутый на годы и десятилетия. И — редкие или частые озарения, которые приходят совершенно необъяснимо... Первое озарение я помню, конечно. Но это опять же не для прессы, мой молодой и опытный друг. Неприличный случай! Поэтому... давайте придумаем что-нибудь банальное!.. Да! Пишите! Решая важные народнохозяйственные задачи, коллектив института проводит целый ряд исследований... Целый ряд!..

I.2

Один из кабинетов областной прокуратуры. Азгар Арсланов и Разумовский.

А з г а р (у телефона). Чего не хватает? Куплю, куплю, конечно. Да нет нигде армянского. Этот есть, как его... Какой еще блат? Как там отец? Да приду, приду. Лина знает, мы вместе... Всего! (Кладет трубку.)

Р а з у м о в с к и й. Семейный праздник, Азгар?

А з г а р. Продолжим, Николай Семенович. Как вы, следователь с немалым опытом...

Р а з у м о в с к и й (перебивая). Ты стал мне «выкать», потому что нас разделяет этот стол?

А з г а р. Не будем выяснять, что нас отделяет и что сближает.

Р а з у м о в с к и й. «Вопросы здесь задаю только я!» Так, что ли?

А з г а р. Именно так!

Р а з у м о в с к и й. Меняются же люди.

А з г а р. Я вызвал вас на допрос.

Р а з у м о в с к и й. Я чувствую, что на допрос. Я это очень хорошо чувствую!

А з г а р. Вот и прекрасно! Меня интересует такая ничтожная деталь... Почему все-таки вы, опытный следователь, остановились тогда, семь лет назад, на довольно зыбкой версии о самоубийстве?.. Хотя факты говорили явно об ином.

Р а з у м о в с к и й. Я и сейчас убежден, что имел место факт самоубийства! И сейчас!

А з г а р (записывая показания). А вот эксперты, которые помогли вам прийти к такому выводу, уже не убеждены.

Р а з у м о в с к и й. Под монастырь задумал меня подвести? Ты что? Мы же вместе учились!

А з г а р. Отвечайте на вопросы, Николай Семенович!

Р а з у м о в с к и й (с апломбом, резко). Я могу лишь повторить то, что описано в протоколе осмотра! Ничего нового я вам не скажу. Там все описано совершенно точно.

А з г а р. Вы осматривали другие комнаты в квартире Ватагиных?

Р а з у м о в с к и й. Да!

А з г а р. Почему же это не зафиксировано в протоколе?

Р а з у м о в с к и й. Значит, там не было ничего интересного.

А з г а р. А что? Вы должны описывать место происшествия только тогда, когда там наблюдается что-то интересное?.. За годы работы вам много раз приходилось выезжать на место происшествия?

Р а з у м о в с к и й (с ненавистью). Вы бы поработали в районе!

А з г а р. Я работал и в районе. Я спрашиваю, много ли раз приходилось вам выезжать на место происшествия?

Р а з у м о в с к и й. Выезжал много.

А з г а р. Почему же у вас такое некачественное описание места происшествия?

Р а з у м о в с к и й. Вы считаете некачественным? Я считаю качественным. У каждого свой стиль работы.

А з г а р. Стиль может быть разным, закон один. Почему вы не сняли отпечатки пальцев с малокалиберной винтовки?

Р а з у м о в с к и й. Ошибка... Это была моя ошибка. Винтовка успела побывать в руках у многих.

А з г а р. Откуда вам это стало известно?

Р а з у м о в с к и й. Не помню.

А з г а р. Не помните? Может быть, в таком случае вспомните, почему Ватагин-старший не был вами допрошен?

Р а з у м о в с к и й. Из его объяснений ничего вразумительного для дела взять было нельзя.

А з г а р. Своеобразный у вас метод. Не допрашиваете свидетеля, может быть, и участника убийства, только потому, что он ничего хорошего не дает по делу. Вас никто не просил прекратить расследование?

Р а з у м о в с к и й. Вы что?!

А з г а р. Отец убийцы был в то время начальником районной ГАИ. Какие у вас были с ним отношения?

Р а з у м о в с к и й. Чисто служебные отношения!

А з г а р. Хорошо. Я зачитаю вам показания свидетеля, бывшего работника милиции Слесаренко. (Читает.) «Когда я вошел в кабинет начальника ГАИ, Ватагин плакал, вытирая слезы. Разумовский же ходил по кабинету взад-вперед. (Окидывает взглядом Разумовского, шагающего по кабинету; тот останавливается.) Затем Разумовский сказал: «Ладно, Василий Сергеевич, не расстраивайтесь, все будет в полном порядке». Заместитель начальника райотдела милиции Калганов тоже добавил: «Иди отдыхай!» Если Разумовский сказал — значит, все будет в ажуре». Вспоминаете такой разговор?

Р а з у м о в с к и й (после паузы). Я не помню такого разговора. Не помню! Если бы он и был!.. Я просто успокаивал человека. Попал в беду человек, и я успокаивал! Не знаю, как бы вы вели себя, если бы у вашего коллеги по работе случилось несчастье. Эти слова никак не могли относиться к уголовному делу!

А з г а р (закуривая). Понятно.

Р а з у м о в с к и й. Впрочем, я не помню такого разговора! Слесаренко оклеветал всех. Его уволили — он и клевещет.

А з г а р (ровно, сухо). Ладно, хватит на сегодня. Подпишите протокол и можете идти!

Р а з у м о в с к и й (подписывая каждую страницу протокола). Вот здесь только я не могу подписаться. Под этими словами...

А з г а р. Какими словами?

Р а з у м о в с к и й. Относительно разговора... Если и имелся разговор, то я просто успокаивал человека. Я припоминаю: такого разговора вообще не было!

А з г а р. Хотите очную ставку?

Р а з у м о в с к и й (помедлив, подписывается). Может, впрочем, он и был, этот разговор. Но я категорически утверждаю, что просто успокаивал человека.

А з г а р. Да-да, конечно! (Встает из-за стола.)

Р а з у м о в с к и й. Все, Азгар Мансурович?

А з г а р (подписывая повестку). Завтра к пяти.

Р а з у м о в с к и й. Доказать недоказуемое хочешь! Нет, дорогой, за случайные ошибки не судят! Служебного преступления здесь не было.

А з г а р. Случайные?

Р а з у м о в с к и й. Не выйдет у тебя ничего. Не выйдет!

Звонок телефона.

А з г а р. Да, да! Я. Ты, Лина?

Р а з у м о в с к и й (уже у двери). Все такой же? Принципиален, как первоклассник? Дважды два четыре, да? А в жизни...

А з г а р (в трубку). Подожди! (Кладет трубку на стол.) Ну, и что же происходит в жизни?

Р а з у м о в с к и й. Конечно, я послабей... Я, так сказать, сгибаюсь! Но зато такие, как ты... Такие, как ты, ломаются. Хребет себе сломать хочешь?

А з г а р (выдвинув ящик стола и бросив на стол письмо). Ваша работа? Анонимки эти с угрозами?

Р а з у м о в с к и й. Ты мне чужое добро не приклеивай!

А з г а р (вновь смахнув письмо в стол и задвинув ящик). Завтра к пяти.

Р а з у м о в с к и й. Всего доброго! Всего самого доброго! Но учти, карьеры на нас не построишь. Не тот фундамент. Как бы наоборот не вышло! (Уходит, резко захлопнув дверь.)

А з г а р (постояв и не сразу беря трубку). Да... Нет, никто не кричал. Что ты?.. Работаю просто... Да... Приходи, и вместе — к отцу. Ты что-нибудь купила? Да нет же, никто не кричал. Ладно! Жду!

Входит начальник следственного отдела Попов.

П о п о в. Ну, как дела?

А з г а р. Много еще темного. Хотя кое-что и прояснилось.

П о п о в. Ну-ну! (Листает протокол допроса.) Небогато пока.

А з г а р. Кое-что есть.

П о п о в. Кое-что и есть кое-что. Срок следствия на исходе. Надо перед генеральным прокурором возбуждать ходатайство о продлении. Пиши бумагу!

А з г а р. Хорошо. Иван Кузьмич, я хочу сегодня пораньше уйти. У отца день рождения.

П о п о в. Ну-ну! Ходатайство завтра мне на стол. (Уходит.)

 

Азгар начинает убирать со стола бумаги.

Входит архивариус прокуратуры Рустем Ахметович — пожилой мужчина.

В руках у него — папка.

 

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Как делишки, Азгар? Есть что-нибудь подымить?

А з г а р. Что-то ты, Рустем Ахметович, ласкательные, уменьшительные суффиксы любишь.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Искурился весь, а душа... просит. Вот и ласкательные суффиксы.

А з г а р (придвигая сигареты). Кури!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ну и как? Раскололся?

А з г а р. Кто?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я про этого следователя. Про Разумовского.

А з г а р. Возьми сигареты! (После паузы.) Не та публика, чтобы в стриптиз быстро играть.

Р у с т е м А х м е т о в и ч (закуривая). Народ тертый, что и говорить... Сонька замуж вышла, совсем один остался. Скучно дома, пусто. Как сыч сижу каждый вечер у телевизора. Может, Азгар, по рюмашечке после работы, а? По дороге? День рождения у меня сегодня.

А з г а р. Поздравляю! У отца сегодня тоже день рождения. Черт, коньяк еще надо купить! У кого бы занять рублей сорок до завтра?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Это можно. Я профвзносы сегодня собирал. Взносы растрясти можно.

А з г а р (усмехаясь). Взносы? Зачем?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (направляется к двери). Опять, значит, у телевизора одному с рюмашечкой сидеть. (Останавливаясь.) Да, совсем забыл! Дельце ведь тебе старинное архивное принес! Может, заинтересует?

А з г а р (запирая сейф и не глядя на Рустема Ахметовича). На кой она мне черт, пыль твоя архивная?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. В познавательном смысле... По-моему, тоже убийство, инсценированное под самоубийство. Срок давности только похлеще... И вообще в старых делах какой-то аромат есть.

А з г а р. Что это тебя так старые дела интересуют?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Просто в руки попало, когда всякий бумажный хлам списывали. Поглядел — любопытным показалось. И не сжег. Думаю, пусть полежит еще. А вчера полез на стремянку, а папка с полки — на голову. Стряхнул пыль — она. (Смеется.) Ну, думаю, отдам тебе — для расширения кругозора. Ароматное дело.

А з г а р (беря дело). Ты, я вижу, уже прикладывался?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (весело). Тут, наискосок, недалеко!..

А з г а р (листая бумаги). А что это?.. Начала нет, титульного листа нет... (Бросает.) Зачем оно мне?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я и говорю, выкинуть давно пора. Старье. Кстати, про однофамильца твоего…

А з г а р. Мне бы в своем деле разобраться.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Вот и я говорю. Удивился даже. Полностью идентично с тем делом, которое ты ведешь сейчас. Ничего не докажешь, конечно, к ответственности никого не привлечешь, срок давности истек, но, думаю, в познавательном смысле...

А з г а р (снова тянется за папкой). У меня своей пыли, своих бумаг...

Входит Лина.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Линочка, здравствуйте! Вот, развлекаю вашего супруга.

Л и н а. Добрый день! Моего супруга развлечь трудно...

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Серьезность — это достоинство, Линочка. Достоинство! (Азгару.) Так я деньжонки занесу?

А з г а р. Не надо... (Листая дело и остановившись взглядом на одной из страниц.) Ну, оставь дело, пусть полежит.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Если заинтересует... Так сказать, в познавательном смысле... До свидания, Линочка! У вас сегодня семейный праздник. Торжества! Желаю приятно провести время. (Уходит.)

Л и н а. Ты освободился? Пойдем?

А з г а р (перебирая страницы дела). Да! Сейчас. Хотел еще посидеть. Ты слишком быстро... пришла.

Л и н а. Опять кого-то допрашивать? Господи!

А з г а р. Да нет!

Л и н а. Я прическу сделала.

А з г а р (не глядя на нее). Да-да!

Л и н а. Мне идет?

А з г а р. Ага!

Л и н а. И вот — часы купила... Смотри, какой циферблат! И еще шарф. Понравится отцу?

А з г а р (не глядя). Да!

Л и н а. В парикмахерской такая очередь. Я тебе оттуда звонила. У меня там Клавка, одноклассница, работает... Ты даже не видишь, что у меня новое платье!

А з г а р. Ничего вроде, красивое. Оно красивое потому, что ты сама... красивая.

Л и н а. Это же я для тебя все!

А з г а р (взглянув на нее). Спасибо, если для меня. Но у меня дома рубашки нестираные.

Л и н а (резко). Ты не любишь меня! Почему ты такой сухой, такой?..

А з г а р. Ну, я пошутил... Ну не умею, видно. Не получается. (Оправдываясь.) Опять не то сказал? (Снова листая дело.) Вообще-то любопытное дело... Сколько лет назад это было? Стихи...

Л и н а. Какие еще стихи? Пойдем!

А з г а р. Сейчас. Сейчас...

Молчание.

А з г а р (листая записную книжку, вынутую из дела). Вот слушай! «Как утра хороши, их приход необычен и светел. Как мне хочется жить, потому что живешь ты на свете! Это времени вой или шепот задумчивых кленов... Я как будто с тобой прохожу по земле обновленной...»

Л и н а. Что это за стихи? Откуда они?

А з г а р. Ты слушай! «И в каком бы краю, как бы близко-далеко ты ни был, я всегда узнаю это синее-синее небо, блеск грозовых атак и улыбку чистую неба... Я люблю тебя так, что не надо ответа. Мне поют о тебе даже камни. О тебе даже грусть никому ни за что не отдам я, и любви этой знак — быть взыскательней, лучше и выше. Я люблю тебя так... Нет, я просто люблю тебя, слышишь?»

Л и н а. Искренне! Непрофессионально, конечно.

А з г а р. При чем здесь профессионально или непрофессионально?.. Это стихи о любви. Женщина, написавшая их, любила...

Л и н а. Ты все время мучаешь меня и себя. Я же люблю тебя!

А з г а р (после паузы). Стихи написаны за полгода до смерти. Меня всегда поражает... Вот такие следы чьей-то жизни поражают! Разве знала она, когда писала эти строчки, что через полгода к ней придет смерть? Что ее записная книжка будет десятки лет лежать в каком-то уголовном деле, заведенном прокуратурой после ее самоубийства, что... совсем чужие люди будут читать эти ее записи? (Вынимает из дела фотографию.) А вот и сама она. Красивая?

Л и н а. Красивая.

А з г а р (после паузы). Адрес... улица Гоголя, дом семь, квартира одиннадцать. Это... дом, где живет Наиля! Наш старый дом...

Л и н а. Какой еще дом? Пойдем!

А з г а р (листая дело). Ничего не понимаю! Большая комната, у окна стол... Там стоял диван... И сейчас диван у Наили. В ста тридцати семи сантиметрах от пола — пулевая пробоина... Ничего не понимаю! (Снова смотрит на фотографию.) Странно! На кого-то эта женщина похожа! Очень похожа! Я как будто ее видел.

Л и н а. Она на тебя похожа!

А з г а р. Ничего не понимаю!

Л и н а. Пойдем! Ведь у отца день рождения.

А з г а р. Да! Да... Да! (Листает дело.) Сейчас пойдем... Сейчас!

Л и н а. Что с тобой?.. (Почти кричит.) Что с тобой?!

А з г а р (кричит). Это мама!.. Это дело о самоубийстве матери! (Тихо.) Зачем он мне дал это дело? Этот наш Рустем Ахметович?.. Зачем.. все? Зачем?..

I.3

Квартира профессора Арсланова. Гариф и Рашида Галеевна.

Г а р и ф. Я был на многих юбилеях, но никогда не хотелось так есть, как сейчас. Чем это пахнет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а (задерживаясь у двери). Жареными гусями.

Г а р и ф. А-а, гуси! Как в детстве. Я всегда плачу, когда ем этих злодейски умерщвленных гусей. А вдруг придет время, когда даже гусь приобретет возможность защищать свои права по суду? Чем ты будешь тогда нас кормить?

Р а ш и д а Г а л е е в н а (смеясь). Придумал тоже! (В дверь.) Наиля! Гариф здесь.

Г о л о с Наили. Да видела я его! Сейчас!

Г а р и ф. Мы уже облобызались.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я так рада... Все вместе сейчас. Как раньше.

Появляется Наиля, подходит к зеркалу. Рашида Галеевна выходит.

Н а и л я. Всю прическу мне испортил!

Г а р и ф. Хорошеешь, сестра. Хорошеешь! (Берет с полки коран, подносит к носу, морщится, ставит на место.) А что твоего Ильдара нет? (Насвистывает.)

Н а и л я. Не взяла. На людях он меня раздражает.

Г а р и ф (располагаясь на тахте). Ага... Раздражает? (Хохочет.) А кто ж тебя не раздражает? Увивается, наверное, целый табун вокруг. Большой табун, а?

Н а и л я. А что... ты считаешь своих любовниц?

Г а р и ф. Я же хозяйственник! Мне нужно уметь считать.

Н а и л я. Самолюбие тешишь? (По-прежнему стоя у зеркала.) Все романы одинаковы. Начинает кто-нибудь строить куры, а ты строишь ответные куры. Забавно какую-нибудь важную личность в дурака, в ничтожество превратить, чтобы не соображал ничего. Тебя в дурака еще никто не превращал?

Г а р и ф. Меня? Ха-ха! Я же не твой Ильдар. Как он вообще?

Н а и л я. Полы моет. Белье стирает. Домохозяйка. Диссертацию защищу — вообще дома буду его держать.

Г а р и ф. Что в нашей арслановской породе есть хорошего, так это — сила. (Хохочет.) Я бы на его месте тебя — ремнем!

Н а и л я (присев на тахту и обняв брата). Может, и надо ремнем...

Г а р и ф. Ну-ну, ну... Чего ты?

Н а и л я. Ложь. А убери эту ложь… Может, и правда любовника завести? Ты тоже как я, да?

Г а р и ф. Что?

Н а и л я. Я ведь не любила, Гариф. Я никого не любила раньше. Я только сейчас. Недавно.

Г а р и ф. Что... недавно?

Н а и л я. А может, у нас нет силы говорить то, что думаешь? Жить так, как хочешь?

Г а р и ф. Ну, зачем обобщать, деточка? (Обнимает ее.) Кому нужна вся эта психология?

Н а и л я. Я ему верна, мужу. А люблю другого! А кокетничаю с третьим! Сколько может это продолжаться?

Г а р и ф. Ах, ах, какие мировые сложности!

Входят Азгар и Лина.

Г а р и ф (поднявшись.) Вот и они! Наконец-то. Детективу всегда некогда. Коньяк принес?

Азгар. На кухне.

Г а р и ф. А то старик вроде забеспокоился, что коньяка не хватит, в скупости еще обвинят.

Здороваются. Обнимаются.

А з г а р. В командировку или специально?

Г а р и ф. Юбилей отца не шутка.

А з г а р. Да, без юбилеев мы теперь не можем. Привыкли юбилеить. Не думаешь справить юбилей по случаю десятилетия появления лысины?

Г а р и ф. Экий ты юмористически-мрачный! Неприятности?

Н а и л я. У него неприятности, когда кого-нибудь посадить не удается.

Заглядывает Рашида Галеевна.

Мама, тебе не надо помочь? (Лине.) Пойдем!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Нет-нет! Я так заглянула... на вас посмотреть. (Уходит.)

А з г а р. Где отец?

Н а и л я. Его оседлали корреспонденты.

Г а р и ф (оглядывая всех, жизнерадостно, бодро). Да, хоть отдохну, черт возьми! А то ни одного выходного несколько лет подряд. (Наиле.) На твою психологию у меня времени не хватает. Если бы быть только начальником экспедиции! Но ты же еще и райздрав, и роно, и пищеторг, и суд, и твоя прокуратура. Все, что угодно. Ты — первая и последняя инстанция.

Н а и л я (засмеявшись). Слышим, слышим о твоих успехах. В газетах регулярно читаем. Своего пресс-атташе еще не завел?

Г а р и ф. Стране деловые люди нужны. Сейчас мы первая скрипка, не вы! (Толкая в бок брата.) Не всякие там... юристы.

А з г а р. Деловые люди нужны. Нужны ли дельцы?

Г а р и ф. Именно дельцы! Верно. Дельцы... Я тоже рос, наверное, идеалистом. Тоже, возможно, плакал над сказками, над сентиментальными индийскими фильмами. И тоже, вероятно, личной ненавистью ненавидел Дантесов, которые Пушкиных убивали... О нас пеклись, как о старых девах, чтобы мы тащили барахло своей книжной добродетели сквозь жизнь. Но кто знал, что захлопнется книга, и каждым движением своей ноги... мы должны будем давить в себе...

Н а и л я. Ты это к чему ведешь?

Г а р и ф. А к тому, что надо реально смотреть на вещи. С детства.

А з г а р. Уже учишь жить? Конечно, с высоты твоей карьеры тебе открылись горизонты.

Г а р и ф. Учись... у младшего брата. Ха-ха!

А з г а р (улыбаясь). На тебя хорошего прокурора, может, нет. Телецентр выстроил у себя в поселке, еще что-то... Пыль в глаза пускаешь? А откуда берешь деньги? Лимиты ограничены. Откуда берешь стройматериалы?

Г а р и ф. Откуда деньги беру?

Н а и л я. Как допрашивать привык! (Лине.) Он что, и дома следователем остается? И ночью? (Смеется.) Родную мать такой не пощадит.

А з г а р. У нас с Гарифом уже двадцать пять лет нет матери.

Л и н а. Азгар!

А з г а р. Ладно... Это так. Пустое все...

Г а р и ф. В рамки твоих законов не вмещаюсь? В букву? В параграф? (Хохочет.) Эх ты, сухая душа! Да дело важней любой буквы! Я нефть даю, нефть разведываю, милый! Я дело делаю! А дело не всегда в букву закона впишешь.

А з г а р (ввязываясь в спор словно против воли). Сам же в прошлый приезд говорил, что площади, которые ты считал перспективными и о которых трубил на каждом перекрестке, оказались сухими. Ты уже три года буришь вхолостую. Впрочем, неважно...

Г а р и ф. А что важно? Твоя работа, что ли? У меня, мои милый, хоть есть кое-что. Три месторождения… Это мало... для одного человека? Я заткнул глотки всем, кто орал о неэффективности поисковых работ в Сибири. У меня первая же скважина дала двести сорок тонн нефти в сутки. Это кляп, которым я забил рты всем, кто стоял на моем пути. Мне многое позволено, братец! Многое! Когда перед матчем мне надо высушить футбольное поле, я поднимаю в воздух «МИ-6» — и несколько часов кручу над стадионом его винты, платя за каждый час по тысяче шестьсот рублей экспедиционных денег. Я могу позволить себе эту роскошь. Плевать! Пусть утираются другие, поскромней! Я же рожден плевать на все, что мешает мне. Я не мелочен. Я знаю: праздник, который я устроил для своих буровиков, какой-нибудь финал областного первенства окупится завтра же на буровых! Сторицей! Люди знают, для кого я стараюсь. Я не боюсь риска! Не боюсь, когда надо идти ва-банк! И поэтому я терпеть не могу вас, законников!

Н а и л я. Хватит, Гариф! Все словно с цепи сорвались!

Л и н а. Давайте выпьем! Давай, Азгар, организуй!

Г а р и ф (смеясь.) Сухарь ты, Азгар. Засушенная — пересушенная душа. Ты честно выполняешь свои обязанности. Аккуратно платишь долги и аккуратно их взимаешь. Так я тебе скажу: это та честность, поблизости от которой нельзя на стене вбивать крюк. Повесится сразу кто-нибудь. Слабый повесится. А у того, кто посильней, желание появится хватить тебя дубиной по голове: «Не будь честным! Будь живым!»

А з г а р (хмуро). Ладно, все это неважно.

Входит Рашида Галеевна.

Рашида Галеевна. Еще не выпили, а расшумелись. Чего не поделили?

А з г а р. Бессмысленный спор.

Г а р и ф. Я знаю одно: деятельный характер всегда добьется успеха в жизни. Деятельность, собственно, есть добро, а недеятельность — зло. Деятельность превращает зло в добро.

Н а и л я. Садись, мама!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. И правда, устала. (Усаживается, снова вскакивает.) Пироги посмотреть надо.

Н а и л я. Да сиди! Все равно съедят.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Почему ты одна?

Н а и л я. А ребенка с кем оставить?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Сюда бы принесли.

Н а и л я. Да ничего!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Не нравишься ты мне, Наиля.

Н а и л я. Ну что ты, мама!..

Входит профессор Арсланов.

А р с л а н о в. Ну вот, отмучился. Могу теперь пировать до утра. Здравствуй, Линочка! Цветешь. (Треплет ее по плечу, затем Азгара.) Дочку — в щечку. (Целует Наилю.)

Н а и л я (улыбаясь). Колючий ты!

А р с л а н о в. Отцы всегда колючие. А не отцы? (Оглядывает всех.) Вся семья в сборе. Мило! Очень мило. Время? (Смотрит на часы.) Гости, по-моему, уже должны подходить. (Азгару.) А ты... почему-то немилый сегодня.

Наиля уходит в другую комнату, приносит отцу костюм.

Г а р и ф (зашнуровывая туфли). Все меня тут воспитывал! Я обычно таких воспитателей матом — и за порог! А старшего брата... Законы родства и почитания!

А з г а р. Устал. Дело запутанное веду. Шесть раз судом слушалось. Я уже седьмой по счету следователь, который им занимается. Убийство, инсценированное под самоубийство.

А р с л а н о в. А-а... Да-да! (Отмахиваясь.) Давай только не будем сегодня об этом... Закурить бы!

Г а р и ф. Ну а ты, конечно, клубок размотал?

А з г а р. Разматываю.

Г а р и ф. И что там? В этом клубочке?

А з г а р. Да так... В одном райцентре семь лет назад сын начальника ГАИ двумя выстрелами из малокалиберной винтовки...

А р с л а н о в. Малокалиберной?..

А з г а р (протягивает отцу сигарету). Да, двумя выстрелами из малокалиберной винтовки... убил свою жену.

Н а и л я. А дальше?

А з г а р. До того как приехала «скорая помощь», все было сделано, чтобы инсценировать самоубийство. К этой версии приложили руку эксперты, следственные органы. Дело было прекращено. Через три года в другом городе выстрелом из охотничьего ружья он убил другую женщину.

Н а и л я. Садист он, что ли?

А р с л а н о в. Нет... У тебя не те сигареты... У тебя что, Гариф?

Г а р и ф (протягивает пачку, весело). В расход надо таких пускать с ходу. Зуб за зуб — и весь разговор. А то разводят гуманизм на киселе, слушать тошно.

А з г а р (усмехаясь). Ты бы гуманизм не разводил, конечно?

Г а р и ф (весело). Нет, не разводил бы.

А р с л а н о в. И что? И первое убийство доказать можно? Доказано все?

А з г а р. Новой экспертизой. Все оставляет след.

А р с л а н о в. «Увлекла тебя страсть к умножению богатств, пока не навестил ты могилы. Так нет же, ты узнаешь»... Но что мы должны узнать, что?

А з г а р. О чем ты?

Звонок в прихожей.

А р с л а н о в. Кто-то пришел? (Словно стряхивая с себя наваждение, обрадованно.) Рашида!

Рашида Галеевна выходит.

А р с л а н о в (оживленно). Да, очень интересно! (Расхаживая по комнате.) Очень интересно. И все-таки... (Останавливается, смотрит на сына.) Жаль, что ты не пошел по моим стопам! Каждый день сталкиваться с изнанкой жизни...

А з г а р. Душно сегодня. Погода какая-то...

Г а р и ф (роясь в кипе приветственных адресов). Что это тебя до официальных торжеств «кожей» завалили?

А р с л а н о в. Привез один дурак — показать, обрадовать... (Резко.) Наиля, убери куда-нибудь!

Г а р и ф. Дожить бы до такой кожаной горы! (Наиле.) Подожди, не уноси...

А р с л а н о в. Гора у тебя будет еще выше. Если не свалишься...

Г а р и ф. Не свалюсь! (Раскрыв один из адресов.) Посмотрим, посмотрим, что о тебе пишут! Та-ак... «Вами лично, дорогой профессор, и под Вашим руководством выполнены работы, имеющие непреходящее значение...» Ясно! (Раскрывая другой адрес.) «В Вашем лице, лице крупного ученого, известного во всем мире, мы, научные работники, находим в то же время достойный пример скромности, простоты и беспредельной любви к работе. Мы глубоко уважаем, любим и ценим Вас не только как крупнейшего ученого, но и как чуткого и обаятельного человека...» Это, так сказать, из области эмоций. Непременно женщина сочинила.

А р с л а н о в (с усмешкой). По слогу, кажется, мой зам по науке.

Г а р и ф. Мильон подписей! Точно, твои институтские!

А р с л а н о в. Вообще-то он, верно, несколько женоподобен, мой зам. Особенно со спины.

Все смеются.

Г а р и ф. Я же говорю! У меня нюх на слабый пол. Та-ак! (Листает другой адрес.) «В Вашем лице мы видим одного из пионеров нового направления в биологии». Ясно! (Из другого адреса.) «Эта огромная работа оказалась Вам по плечу благодаря выдающейся научной интуиции, колоссальной энергии и врожденному организаторскому таланту...» А эта папочка... Что-то потертая малость. Использовалась уже, видно. Ха-ха! Ты прижучь их, гадов, прижучь, отец! Чтобы не жалели пятерки на дорогого учителя! Прижучь!

Общий смех. Смеется, но чему-то своему, и Азгар,

стоящий в стороне.

Есть хочу! Хочу жареного гуся! Слушай, отец, ты можешь ответить, что такое гусь? Ты же биолог, черт возьми! С научной точки зрения ответить?

А р с л а н о в. Гусь — это... это из семейства...

Г а р и ф. А еще доктор наук! Из семейства!.. Это символ! Символ благополучия в доме и сытости. Символ и реальное воплощение идеальных стремлений человеческой натуры! Пока мы созерцаем жареного гуся на столе, мы совершенно спокойны за все возвышенное в мире. В шестьдесят лет на столе десяток жареных гусей, а за столом — десятка три самых дорогих гостей, которые тоже в общем-то хорошие гуси! Ха-ха!

А з г а р. Душно!.. (Вынув записную книжку.) «Как утра хороши, их приход необычен и светел. Как мне хочется жить, потому что живешь ты на свете! Это времени вой или шепот задумчивых кленов, я как будто с тобой прохожу по земле обновленной». Помнишь эти стихи, отец? Мне кажется, хорошие стихи. Правда, Лине они показались в литературном отношении не совсем...

Л и н а. Ты что? Ты что, Азгар?!

А р с л а н о в. Когда-то я слышал, кажется. Что-то знакомое...

А з г а р. Знакомое? (Наиле.) А Ильдар дома, значит, остался?

Н а и л я. Дома. Что вы все о нем?

А з г а р (усмехаясь). Так... Подумал вдруг, что давно не видел его. Он у тебя хороший парень. Хороший парень просто.

Р а ш и д а Г а л е е в н а (войдя). Мансур, Аркадий Семенович пришел. И Козыревы.

А р с л а н о в. Иду! (Направляется к двери.)

А з г а р. Подожди... Ты извини, пожалуйста, отец. Я... сейчас должен уйти...

Л и н а. Куда?

Г а р и ф. То есть как уйти?

А з г а р. Я... дежурю ночью в прокуратуре. По городу дежурю...

Г а р и ф. Ты не мог ни с кем поменяться?

А з г а р. Не мог. Ты думаешь, это так легко? (Смеется.) Не мог.

Г а р и ф. Непонятный ты человек. У отца день рождения. Я приехал.

Н а и л я. Я так и чувствовала, что-нибудь произойдет!

А з г а р. Ты что? Что произошло? Ничего не произошло. (Отцу.) Я дежурю сегодня по городу. Извини! Я пришел только поздравить тебя. (Целует отца.) Вот часы мы купили с Линой. (Вынимает часы.) И еще шарф... (Лине.) Где шарф? Мама, где шарф? Я должен идти.

А р с л а н о в (после долгой паузы). Что ж, дежурство есть дежурство. Жаль! (Всем.) Гости собираются. Идемте в зал!

Г а р и ф (глядя брату вслед). Что-то в них жалкое есть, в этих законниках. Комплекс неполноценности. (Обнимает отца.) Пойдем!

А р с л а н о в. У каждого своя непонятная жизнь.

Г а р и ф. Да брось, отец. Ну действительно дежурство. Такая уж сволочная работа и... такой характер.

А р с л а н о в. Вконец испортил настроение.

Г а р и ф. Брось! Сейчас пить будем! Жареных гусей есть будем. (Уходит.)

А р с л а н о в (оставшись в гостиной один). Спрошен будешь в тот день о наслаждении... О наслаждении!

Звучит музыка в магнитофонной записи. Азгар выходит в прихожую,

начинает одеваться. Следом за ним выходит Рашида Галеевна.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Не каждый день отцу шестьдесят лет исполняется... И ничего не поел! Я так старалась, столько всего вкусного наготовила.

А з г а р. Не хочу, мама.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Пойдем на кухню, я тебя накормлю. Пять минут! Перемячи горяченькие есть.

А з г а р. Нет... Ты мне чего-нибудь с собой заверни. Я ночью поем. Вот портфель... Я правда все съем, мама.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ну ладно. (Уходит.)

Л и н а (в дверях). Что ты еще выдумал! У тебя же нет сегодня никакого дежурства!

А з г а р (не глядя на нее). Ты оставайся... Мне надо побыть одному. Подумать...

Л и н а. О чем? Что ты задумал?

А з г а р. С одной стороны анонимки с угрозами. С другой — шантаж? Но какая связь между Разумовским и Рустемом Ахметовичем? Для расширения кругозора? В познавательном смысле? (Вынимает из кармана фотографию.) Она была моложе тогда, чем я теперь.

Л и н а. Нет! Нет! Ты сошел с ума! Ты с ума сошел!

А з г а р. Сейчас кажется, что я ее помню, что никогда не забывал ее лица... Сколько мне было лет, когда она умерла?.. Нам с Гарифом всегда говорили, что она умерла! (Пауза.) И вдруг дело о ее самоубийстве... Я сам ничего не понимаю.

Л и н а. Не надо, Азгар, не надо. Прошу тебя!

А з г а р. Дело велось неграмотно. А неквалифицированное следствие можно повернуть сейчас как угодно. Ведь не случайно же мне подсунули это дело? Именно в этот день! Сегодня. Это не случайно!

Л и н а. Не уходи! Куда ты сейчас идешь? Не надо!

А з г а р. А что если они решили шантажировать? Мне надо подумать, Лина. Подумать.

Л и н а. Втемяшится что в голову — свернуть не можешь. Завтра же верни эти бумаги! Не прикасайся к ним! Не трогай!.. Нельзя прикасаться к прошлому. Оно не наше.

А з г а р. Не наше?

Л и н а. Оно — их! И не прикасайся к нему! Что бы там ни было, ты ни при чем!

А з г а р. Ты хочешь, чтобы я предал отца? А если они пойдут на шантаж? Почему ты никогда не понимаешь меня? Почему мы часто бываем такими чужими друг другу?

Л и н а. Я боюсь, Азгар, боюсь.

А з г а р. Пойми же, я не могу. Ведь это моя мать. И мой отец.

Л и н а. Речь идет и о нас! Не только о них. О нас!

А з г а р. Мне нужно знать, что там было... Знать истину.

Л и н а. Ты испортил всем вечер... Ты испортишь все! Да и можно ли сделать счастье из тех истин, которые ты выяснишь для себя? Что получится из твоих истин? Они у тебя иногда бывают такими, что в приличном обществе о них не упоминают...

А з г а р. Зачем ты так говоришь? Я не могу жить дальше, пока не узнаю! Пойми же это! Мне надо быть готовым ко всему, если кто-то задумал скомпрометировать имя отца. Ведь не случайно же мне это дело подсунули! Они думают, что спасут себе шкуру, если «расширят мой кругозор». Я должен...

Л и н а. Не делай ничего! Не ходи никуда! Я боюсь! Поверь мне. Поверь моему страху...

Входит Рашида Галеевна.

Р а ш и д а  Г а л е е в н а. Что с вами? Поссорились?

А з г а р. Нет, нет, ничего. Да, перемячи... (Берет портфель.) Спасибо. (Целует ее.) Вы веселитесь. Веселитесь! (Уходит.)

Часть вторая

II.4

Служебный кабинет. Азгар Арсланов и Калганов. Звонит телефон.

А з г а р (берет трубку). Да! Ты, Лина? Ну!.. Слушай, сейчас не место и не время!.. Перестань!.. Ладно! (Бросает трубку на рычаг, какое-то время сидит молча.) Продолжим... Давайте продолжим. (Сухо, ровно.) Из материалов следствия видно, что осмотр производился не во всех комнатах квартиры Ватагина. Почему?

К а л г а н о в. Не знаю. Это дело следователя районной прокуратуры.

А з г а р. Вы были тогда заместителем начальника райотдела милиции по оперативной части. Разве не ваша задача установление истины?

К а л г а н о в. Установлением истины по этому делу занимался следователь Разумовский. Я не занимался.

А з г а р (записав показания). Чем же вы тогда занимались?

К а л г а н о в. Я попрошу... попрошу не издеваться! Я не позволю оскорблять себя! (Вынимает поспешно из кармана таблетку, глотает.) Нечего давить на мою психику!

А з г а р (налив воды из графина). Пожалуйста! Вы в состоянии продолжать наш разговор?

К а л г а н о в. Да!

Телефонный звонок. Азгар берет трубку, слушает — бросает

на рычаг.

А з г а р (после паузы). Если вы не занимались установлением истины, то в таком случае на основании каких фактов, едва следствие началось, у вас сложилось мнение, что в квартире Ватагиных произошло самоубийство? Именно самоубийство?

К а л г а н о в. Тогда все склонны были видеть в трагедии, разыгравшейся в квартире Ватагиных, самоубийство. Кто мог предположить убийство в квартире начальника ГАИ? Никаких данных для этого не было.

А з г а р (записав показания). Однажды вы вызвали Слесаренко и сделали ему внушение за то, что в разговорах с другими он высказывал мысль, что жена Ватагина-младшего убита. Почему вас встревожили эти разговоры?

К а л г а н о в. Этого не было. Никого из своих работников я не вызывал и ни с кем на эту тему не говорил.

А з г а р. А о чем шел разговор с Разумовским и Ватагиным у вас в кабинете? Что вы говорили тогда Ватагину?

К а л г а н о в. Я не помню такого случая.

А з г а р (записывая показания). Еще вопрос... Чем был вызван инструктаж работников милиции, на котором вы, ставя точку над «и», утверждали, что сноха Ватагиных застрелилась на почве ревности?

К а л г а н о в (после паузы). Я, очевидно, проинструктировал работников уголовного розыска и работников паспортного стола для того, чтобы они разъяснили жителям, что произошло. Несчастный случай сразу же вызвал во всем районе нездоровый интерес. Конечно, в то время я еще не знал со всей степенью достоверности, что именно произошло в квартире Ватагина, но нужно было успокоить людей. Конечно, мы проявили халатность — с недостаточной тщательностью подошли к раскрытию истины. Согласен, в этом деле допущено много ошибок. Но поймите, для нас это было несчастье, случившееся в семье нашего товарища по работе! В конце концов мы тоже люди... А вы... Я знаю, что такое ошибка и что такое должностное преступление. Между ними громадная дистанция!

А з г а р. Логично.

К а л г а н о в. Что логично? Вы хотите опорочить честных работников? Что логично? Где конкретные факты? Прошло семь лет. Что у вас есть, кроме сплетен и собственных измышлений?

А з г а р. Вот вода... Пожалуйста!

К а л г а н о в. Я... я!..

А з г а р. Вы говорите, где факты? Следователь Разумовский не допрашивает своего коллегу по работе. Он не снимает отпечатки пальцев с малокалиберной винтовки. Не принимаются во внимание показания врача «скорой помощи» о том, что смерть снохи Ватагиных наступила как минимум за шестьдесят-восемьдесят минут до его приезда. Я не говорю о массе других «ошибок», допущенных Разумовским во время расследования этого дела. Но благодаря главной из них — заведомо неправильному, как установлено следствием, определению траекторий полета пуль, обнаруженных в стене, версия самоубийства получила тогда, семь лет назад, научное обоснование. Так действовал следователь Разумовский, который, как вы говорите, занимался установлением истины по этому делу.

К а л г а н о в. При чем тут Разумовский? Я отвечаю за себя, не за Разумовского!

А з г а р. Не только Разумовский. Не только... Районный судебный медик...

К а л г а н о в. При чем здесь медик?!

А з г а р. И вы. В частности, и вы!

К а л г а н о в. Что я? Что?

А з г а р. Что? Вы фотографировали место происшествия в квартире Ватагиных. В частности, почему-то именно вы сделали снимки погибшей женщины. На ее спине, по данным судебного медика, была выходная рана от пули. Потом, когда появились сомнения в результате его экспертизы, эти важные снимки найти было трудно. Пропали и негативы.

К а л г а н о в. Повторяю, не я вел следствие. Откуда я знаю, где теперь могут быть негативы?

А з г а р. Но вы контролировали следствие.

К а л г а н о в. Это все слова! Дайте мне факты! Факты!

А з г а р (записав показания). Была ли это выходная рана? Кто извлек пулю из тела?

К а л г а н о в (после паузы). Слушай, Азгар Мансурович, давай в открытую играть. Я тебе в отцы гожусь. Давай — в открытую! Любая палка о двух концах. И один конец...

А з г а р. Я регулярно получаю анонимки с угрозами. (С иронией.) Только что мне звонили, и чей-то незнакомый мужской голос... Благодарю за напоминание! Так кто извлек пули?

К а л г а н о в. Понимаю... Угрозами, запугиванием, шантажом и подтасовкой фактов взятки вымогать хочешь?

А з г а р. Что?!

К а л г а н о в. Не выйдет! Я сегодня же, сейчас же напишу жалобу прокурору о неправильных методах следствия!

А з г а р. Ваше право жаловаться. Заявление тщательно проверят. Меня же интересует...

К а л г а н о в (перебивая). Я не буду отвечать. Я не буду подписываться под этими грязными инсинуациями! Я сейчас же напишу жалобу прокурору! Подтасовкой фактов, фальшивками и угрозами вымогать то, чего в действительности не было? Это не метод! Это все так просто вам не пройдет! (Направляется к двери.) Порочить заслуженных опытных работников!..

А з г а р. Не торопитесь! Там конвой.

К а л г а н о в. Конвой? Какой конвой?

А з г а р. Вот постановление на ваш арест.

К а л г а н о в. Меня? Меня... арестовать?

А з г а р. Ознакомьтесь и распишитесь!

К а л г а н о в (прочитав и отпихнув от себя бумагу). Санкционировали арест? У меня же семья! У меня дети… Дочь...

А з г а р. Вы в состоянии продолжать наш разговор?

К а л г а н о в. Пусть меня уведут!.. Но ты заплатишь! Своей шкурой заплатишь. Жизнью своей заплатишь, щенок!

А з г а р (в дверь). Уведите арестованного! (Возвращается к столу, сидит не двигаясь.)

Звонит телефон. Долго, настойчиво. Арсланов идет к сейфу,

вынимает дело матери. Снова звонит и замолкает телефон.

«Увлекла тебя охота к умножению, пока не навестил ты могилы. Так нет же, ты узнаешь...» Может, здесь, в этих словах, дед оставил свое свидетельство? Не мог в минуту смерти молчать — и оставил?.. (Берет газету, где напечатано интервью с отцом.) Интервью... (Отодвигает ее в сторону. Сидит, сжимая голову руками.)

Г о л о с  о т ц а. Я проснулся от боли в плече. И тут увидел жену с малокалиберной винтовкой. Я закричал: «Что ты делаешь?» — и бросился в соседнюю комнату. И тогда щелкнул еще выстрел. Меня сковал ужас. Когда я заглянул в спальню, она лежала на полу. Детей тогда не было дома, они были в деревне. Был только мой отец.

О н тоже выбежал. Мы подумали, что она умерла. Стали звонить в «скорую помощь»; потом, когда обнаружилось, что жена жива, я позвонил профессору Лапшину и попросил его нас прооперировать... Обоих... Какие причины побудили ее покончить жизнь самоубийством?.. Не знаю... Она очень переживала смерть своего отца. Это был не только мой тесть, но и мой научный руководитель, профессор Луковский. Он умер незадолго перед тем от инфаркта... Нет, никаких видимых причин не было...

Г о л о с  Р а ш и д ы  Г а л е е в н ы. Она была моей самой близкой подругой. Уже в больнице, в приемном покое, я спросила ее: «Зачем ты сделала это? Ведь ты такая молодая, красивая... и так любишь Мансура». Она вздохнула: «Не спрашивай ни о чем. Я не хочу жить после этого. Он изменил...». «Тебе изменил?» — спросила я. Она сжала мою руку. «Я никого не хочу сейчас винить. Безумно жалко всех. Особенно детей. Позаботься о них!». В эту минуту подошел хирург. Она сказала: «Вы опоздали. Не трогайте меня. Займитесь мужем, у него что-то с рукой». Больше она уже ничего не могла сказать...

А з г а р (встав из-за стола и расхаживая по кабинету). Что произошло там тогда?.. «Пока не навестил ты могилы». Но что мы должны узнать?

Открывается дверь. Входит начальник следственного отдела Попов.

А з г а р (резко оборачиваясь.) Что? Кто?

П о п о в. Какой вы взвинченный сегодня, Азгар Мансурович! Добрый день!

А з г а р. А, это вы, Иван Кузьмич?.. Добрый день.

П о п о в. Что с вами?

А з г а р (не сразу). Не спал ночью. Устал. Юбилей у отца.

П о п о в. Юбилей... Нет, вы не на юбилее были.

А з г а р. Почему вы так решили?

Молчание. Звонит телефон.

Меня нет.

П о п о в. Да! Прокуратура.... Позвоните попозже. (Кладет трубку на рычаг.) Не знаю. Опыт, наверное... Ну, как Калганов?

А з г а р. Отправил сейчас с конвоем. Хочет писать жалобу прокурору. Оказывается, я занимаюсь вымогательством... Три дня назад допросил бывшего начальника райотдела милиции. Ушел рассвирепевшим, тоже обещал кому-то там жаловаться. Грозился выгнать с работы. Так что имейте в виду!

П о п о в. Звоночки были.

А з г а р. Ну и что — в этих звоночках?..

П о п о в. Сетовали на то, что слишком вы жестки. Что ищете злой умысел там, где была просто следственная ошибка. Что следовало бы заниматься выяснением вины самого преступника, а не лиц, которые не смогли в свое время обнаружить его вину.

А з г а р (равнодушно). Демагогов еще хватает. (Резко.) Я, кстати, за место не держусь. Имейте это в виду! Я за себя держусь.

П о п о в (тоже резко). Что это за тон?! Никто не давит на тебя. (Мягче.) Вам доверяют. Делайте то, что положено по закону... Но японцы в иных случаях говорят так: потерял лицо, потерял, как бы выразиться точнее...

А з г а р. Потерял лицо?

П о п о в. Мне всегда нравилось твое лицо. Нравится и сейчас. И мне хотелось бы работать с тобой и впредь.

А з г а р. Зачем все эти неопределенности?

П о п о в. Дело, порученное тебе, сложное. Я не зря дал его именно тебе. По объему общественно опасных последствий должностные преступления не имеют себе равных. Они подчас убивают в людях чувство справедливости, веру в правосудие. Пусть спустя семь лет, но закон в этом деле должен победить! Я рад, что еще один сильный человек работает у меня. Но... противники — не дай бог никому... Встать поперек их карьеры, их положения, их благополучия? Они могут выкинуть неожиданный фокус.

А з г а р. Короче, вы даете понять, что сами уходите в сторону?.. «Потерял лицо»... А вы, Иван Кузьмич, часто теряете свое лицо? Часто?

Молчание.

П о п о в. Хорошо, доказывай! В обиду тебя не дам, но предупреждаю — поработай основательно.

А з г а р. Не знаю... Ничего я не знаю! (Резко.) Дорого стоит истина. Очень дорого! Вам приходилось платить за истину?

Входит Рустем Ахметович.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не помешаю? (Смотрит то на Азгара, то на Попова.) Три дня назад, Иван Кузьмич, бросил курить, сигарет не покупаю, а не курить не могу. (Смеется.)

А з г а р (улыбаясь). А, Рустем Ахметович!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Покорнейше прошу извинить, Азгар, за подобное систематическое мздоимство. (Попову.) Он меня, Иван Кузьмич, на табачное содержание взял.

А з г а р. Много говоришь. Это хорошо. Закуривай! (Смеется.) А иногда плохо, а?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (Попову). Веселый человек. Люблю веселых. Эх, Азгар... Мансурович. Дома — один я. На работе тоже один. Среди бумажек, в архиве. От одиночества не то что говорить, заговариваться начинаешь. Вчера вот чайник купил. Сижу и слушаю, как булькает. Музыка... для души. Целый год чайник искал — нету! Больших кастрюль — пруд пруди, а чайников... Оказывается, показатель по валу большими кастрюлями легче достигается, чем мелочью всякой.

П о п о в (равнодушно). Показатель, Рустем Ахметович, вещь важная.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А я бы, Иван Кузьмич, так сказал: что важнейшая из важнейших! (Глядя то на Попова, то на Азгара.) Как-то приятель заболел, сосед мой бывший. Естественно, пришел участковый врач. Милая, деликатная женщина, а он тоже одинокий. Ну, смотрит обрадованно ей в лицо, показывает язык... Грипп? Грипп. А на больничном листке? А на больничном листке — катар. Катар верхних дыхательных путей. Вот я ему и говорю: «Дурак, чему удивляешься? Грипп — болезнь все-таки инфекционная. И что же получится, если показатель заболеваемости по участку, который обслуживает больница, по району в целом, по области в целом будет слишком большим? Значит, профилактика ведется плохо. Значит, плохо кое-кто работает. (Смеется.) А заболел-то он опять же отчего? Отчего в носу у него захлюпало? Без шапки оказался в промозглую ночь. Содрали с головы любимый и единственный «пыжик». И опять весь фокус в том, что произошло это на самой середине улицы, на границе двух районов. Конечно, в обоих райотделах от души готовы были помочь. Но — показатель! Ведь из-за какой-то несчастной шапки вырастет процент преступности в районе. И вообще — в городе! А если так, то в конце концов, что важнее? Какая-то поношенная шапка, быть может, даже и не пыжиковая, и наверняка не пыжиковая! И вообще, где доказательства, что сия шапка существовала на белом свете?.. Где? Ха-ха! Шучу, шучу, конечно, Иван Кузьмич. Для остроты разговора чего не скажешь!..

П о п о в (направляясь к двери). Ну ладно, байки байками, а дело стоит... А ты, Рустем Ахметович, все-таки не ради сигареты пришел. (Азгару.) Истина стоит дорого, верно. (Уходит.)

А з г а р (сухо). Ну! Что?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Я на минутку, Азгар Мансурович. Я насчет дельца пришел полюбопытствовать. Того, старинного... Калганова, значит, арестовал?

А з г а р. Что это оно тебя интересует?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Интересует. Очень интересует. Я ведь так иногда считаю, что во мне, быть может, великий сыщик умер. Следовательский дар в себе ощущаю, Азгар Мансурович. А вот не нашел ему применения, с бумажками сижу, архивариус несчастный. А дар-то?.. Живет, душу волнует! Конечно, следовательских кадров тогда опытных не было, за войну перевелись. Тем более потерпевшая ничего перед смертью не сказала. Да и как сказать? Как сказать, если двое детей осталось? Там в деле их имена вроде упоминаются. Живы, наверное, и теперь. И давно забыли все.

А з г а р (пристально глядя на него). Да, интересный ты фрукт, Рустем Ахметович. Ждал я тебя. (С улыбкой.) Садись, садись!

Р у с т е м А х м е т о в и ч (добродушно улыбаясь). Ах, Азгар, Азгар. Один ты мне добрые слова говоришь. Люблю я тебя. Ведь я — что? У меня жизнь без интереса прошла. А человеку что надо? Думаешь, отдельная квартира, кусок мяса? Не-ет! Надо, чтобы в стене щель была. И чтобы в эту щель дуло! А я —чтобы ворочался во сне и ругался. Я когда что потеряю — носки или галоши, радуюсь: искать надо. Теперь вот об этом деле все думаю, ворочаюсь, не сплю. Все думаю.

А з г а р. И что же ты думаешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А думаю я, Азгар, над тем, что мне мой приятель, то есть бывший сосед, рассказывал. Это у которого шапку-то с головы сорвали.

А з г а р (беря ручку и лист бумаги). И по какому же адресу этот бывший твой сосед проживает?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не знаю, Азгар. Чего не знаю, того не знаю. Вроде бы в другой город уже уехал. К детям. Чего не знаю, того не знаю. Знаю только то, что он рассказал.

А з г а р (напряженно). Ну и что же этот твой бывший сосед рассказал?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Да ничего особенного. Так сказать, некоторые домыслы... Относительно твоего однофамильца. Конечно, только предположения, никаких достоверных фактов.

А з г а р. Короче!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Заинтересовало, Азгар Мансурович? Я же сказал, что это дело тебя заинтересует. Друзьями они были когда-то, сосед мой и твой однофамилец. Друзьями не друзьями, но что-то в этом роде. Вместе у одного крупного ученого в аспирантах ходили. Ученый этот биолог был. И вот в одно время всех их, бедных, кто его направления придерживался, на сессии Академии сельскохозяйственных наук покритиковали немножко. И ученого этого тоже против шерсти погладили. Обычная научная свара, какая человеку всегда свойственна. Да и как не подсидеть, как в ереси кого-то не обличить, ежели это нужно для какой-нибудь пользы? Ничего особенного, конечно.

А з г а р. Ты про Луковского говоришь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (смеясь). Может, про него, а может, про другого! Кто их разберет? Да, а вот когда вернулся он с сессии, тоже в переплет попал! В обструкцию! И очень уж крепко, говорят, твой однофамилец против него ополчился. В учениках его любимых ходил, на дочери его был женат, а все же принципиальным оказался, когда соответствующие принципы силу обрели. Ну и старик, естественно, не выдержал, от инфаркта почил. Много неопубликованных трудов осталось. Очень, мой сосед говорит, были эти труды капитальными. Много в себе новых идей содержали. Ну и, понятно, вся эта картина на глазах у дочери происходила. Какой-то крупный скандал — и самоубийство... А может, и убийство. (Смеется.)

А з г а р. Дальше? Ну!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Потом, говорят, когда конъюнктура изменилась, этот твой однофамилец на трудах покойного тестя очень быстро сделал научную карьеру. Предположения, конечно! Сосед мой — что? В общем-то неудачник. Может, и клевета это, Азгар? Так ведь? Кто научную карьеру себе сделал, а кто никакой. А завистливые глаза черны!

А з г а р (улыбаясь). Деликатен ты, Рустем Ахметович. Очень деликатен. Боишься поранить мою душу? Моего отца все однофамильцем называешь. Деда по матери Луковского тоже как-то так числишь... Почему?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (после паузы). Ну, Азгар Мансурович...

А з г а р (по-прежнему улыбаясь). Не понимаю пока еще только, в чем твоя корысть? Чего хочешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Какая же корысть, Азгар? Я вообще... Я жалею даже, что дал тебе это дело. Тебя мне жалко, Азгар! Люблю я тебя. Как сына люблю. За человечность твою, доброту люблю. Мне вообще всех жалко. У родственника одного тоже вот неприятность случилась. Племянница неделю назад прибегает, а она за Разумовским замужем, за этим... бывшим следователем... Такой, понимаешь, ничтожный человек, слякоть! Но — муж все-таки. И любит ее. И она любит. И вот заливается, плачет, что Арсланов якобы сажать ее мужа хочет. Я уж уговаривал ее: дура ты, дура, говорю, Азгар Мансурович, говорю, добрый и справедливый человек. Опытный, говорю, и талантливый следователь. Он, говорю, разберется во всем. Всех жалко, Азгар Мансурович, всех! Может, оттого, что у меня самого жизнь неудачно сложилась. И каждому помочь хочется...

А з г а р (после долгой паузы). Ясно. Ясно. (Встает из-за стола.) Ну и как же ты думаешь помогать тем, кого жалеешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (другим тоном). Я, Азгар Мансурович, так думаю. Кроме меня и тебя, о старом архивном деле пока еще никто не знает. В конце концов, его списать пора. Его еще несколько лет назад надо было списать. За давностью. А тут как раз ты к нам в прокуратуру работать поступил. Ну, я и оставил его. Одни, Азгар, марки коллекционируют, а я — тайны. Ценный капитал — человеческие грехи, Азгар Мансурович. В любой момент могут пригодиться. Ну, вот мы эти грехи давние и спишем по акту, как полагается в хорошем учреждении. И тихо будет, спокойно. Ну и родственник мой, конечно, успокоится. Муж племянницы.

А з г а р. Ну-ну? Дальше?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Его грешки, образно говоря, тоже спишем. Да и какие грешки? Намудрили, конечно, в том деле, которое к тебе на доследствие попало. По неопытности, по незнанию отдельных вопросов попортили картину происшествия. Но ведь без умысла.

А з г а р (с улыбкой). Опыт у тебя есть такой?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Какой?

А з г а р. В коллекционировании?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Есть.

А з г а р. И не боишься даже мне такое предлагать?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (тоже смеясь). А что, у тебя магнитофон включен?

А з г а р. Нет здесь магнитофона.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Чего же бояться? Что мы, дети? От слов краснеем? Слова следов не оставляют.

А з г а р. Значит, коллекционируешь?

Р у с т е м А х м е т о в и ч (объясняет). Это же как филателия! Увлечься надо!

А з г а р. Ты чем занимался раньше?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ты мне мораль не читай! Ты об отце лучше подумай, пока не поздно! И о себе!

А з г а р. Об отце я думаю. Все время думаю. (Идет на Рустема Ахметовича.) Ну иди, иди, мразь! И советую... в мой кабинет больше... не заходить! Бить морду буду, Рустем Ахметович! Невзирая на твой почтенный возраст. И не предупреждая. И даже при людях!

Р у с т е м А х м е т о в и ч (отступая). Дороже заплатишь, Азгар Мансурович. Много дороже. Я по-человечески с тобой договориться хотел. По-свойски.

А з г а р. Я уже плачу. Дороже некуда. (Снова взрываясь.) Вон!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Знакомый у меня был в молодости. Следователь. Одно дело попытался распутать. И однажды не пришел домой...

А з г а р. Пугать вздумал? В меня уже стреляли два года назад. Ничего!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Конечно, кое-кому в жизни везет. Отцу твоему всегда везло. Слишком даже! И тебе. А брат твой?.. А завистливые глаза черны! (С ненавистью.) Я бы весь ваш род, всю вашу фамилию… (После паузы.) Впрочем, зайду чуть позже. (С усмешкой.) Бросил курить, а не могу без сигареты... Я зайду, Азгар, зайду еще. Потому что черны завистливые глаза! Очень черны! (Уходит.)

Азгар один. Стук в дверь. Входит Гариф.

А з г а р (резко). Что еще тебе здесь надо?!

Г а р и ф. Ты что? Очумел?

А з г а р. Да, да... Извини! Извини...

Г а р и ф. Почему на телефонные звонки не отвечаешь? Почему бросил трубку, когда я с тобой говорил?

Молчание.

А з г а р. На, читай! (Кладет перед ним папку.) Читай! Это дело о... самоубийстве нашей матери.

Г а р и ф. Лина мне рассказала. На досуге как-нибудь... (Отодвигает папку.) Сейчас не о том речь!

А з г а р. Не о том?! А о чем?.. Ну, хорошо, что пришел... Ты помнишь то лето, когда матери не стало? Мы еще жили в деревне... Осенью, когда вернулись в город, нам сказали, что она в командировке, так ведь? В командировке она была очень долго. Потом нам сказали, что она умерла... Потом, через два года, в доме появилась Рашида-апа... Потом родилась Наиля. Отец сделал быструю карьеру... Нам надо сейчас все вспомнить... Все, все вспомнить!

Г а р и ф. Зачем ты все это копаешь?

А з г а р. То, что я узнал сегодня ночью...

Г а р и ф. Ты болен, наверное? Больной человек. Дело было прекращено. И пусть оно лежит там, где лежало двадцать пять лет. Испортил вчера весь праздник.

А з г а р. Пойми, мне и так трудно!

Г а р и ф. Тебе трудно? А нам всем?!

А з г а р. Что ж... Хороним родственников, хороним свою совесть, честь свою, принципы, друзей, любовь... И спешим, спешим! Надо скорее похоронить, скорее! И только потом поднимаем глаза к небу, когда наги, нищи! Как жить без схороненного? Пойми, я не могу так!.. К сожалению, прошлое не всегда принадлежит только истории. Иногда оно возвращается. Мне подсунули дело о самоубийстве нашей матери.

Г а р и ф. Ну?

А з г а р. Сделку предлагают. Я закрываю дело Разумовского и Калганова, они же... хоронят это дело.

Г а р и ф. Ну? И что... ты?

А з г а р. Я сам теперь боюсь, сам не хочу ничего знать... Но что бы я ни делал сейчас, как бы ни стремился уйти, каждый шаг приближает меня... Мне нужно было самому убедиться...

Г а р и ф (взрываясь). В чем? В чем, черт тебя дери, убедиться? За каким дьяволом ты ездил ночью на старую квартиру? Расковырял стену?

А з г а р. Если бы не было этой стены... Этой пули... Пуля, которая фигурирует в деле о самоубийстве матери, вошла в стену почти под прямым углом, углубившись в нее на два с лишним сантиметра... Ты понимаешь, что это значит?.. Так не могло случиться с пулей, пробившей тело человека. Это был инсценированный выстрел. Стреляли просто в стену!

Г а р и ф. Мне плевать на твои углы и сантиметры.

А з г а р. Мне нужно понять, что там произошло. Эта пуля... Этот угол полета... Получается, мать погибла не по своей воле.

Г а р и ф. Что?

А з г а р. Неграмотное следствие... Сейчас можно толковать прошлые события и так и этак... Отец, понимаешь? Я не верю, не хочу верить, но... Объективно этот след пули, оставшийся в стене, свидетельствует против него. Если ему бросят сейчас обвинение в убийстве?!

Г а р и ф. Психология заела, дурак? Спокойно жить не хочешь?

А з г а р. Хочу! Хочу спокойной жизни. Я думал, что можно устроить себе счастливый, уютный мирок. Спокойно жить. Без ошибок. Без путаницы. Делать свое дело. Но чтобы жить честно, оказывается, надо чего-то лишаться. Ты пойми! Я хочу, чтобы ты понял...

Г а р и ф. Что я должен понять?

Телефонный звонок.

А з г а р (взяв трубку). Да... Я Арсланов... Кто говорит? Что?! (Меняется в лице, резко кладет трубку на стол, тут же набирает номер по другому телефону.)

А р с л а н о в. Из прокуратуры. Номер телефона 21—71— 09. Немедленно проверьте, откуда звонят... (После долгой паузы.) Из автомата? Номер, адрес? (Пауза.) Спасибо! (Кладет обе трубки на рычаг.)

Г а р и ф. Кто такой?

А з г а р. Очередной доброжелатель... (Снимает трубку, набирает номер.) Девяносто седьмой... Пожалуйста, адрес Гайшина Анвара Каримовича, год рождения тысяча девятьсот восемнадцатый. (Ждет.) Спасибо! (Кладет трубку, записывает адрес.)

Г а р и ф. Чей это адрес?

А з г а р. Бывшего приятеля отца. Проходил свидетелем по делу. Хочешь, сходим к нему вместе?

Г а р и ф. Зачем?

А з г а р. Не знаю. Поговорим... Я ничего сейчас не знаю.

Г а р и ф. Ничтожество! (Направляется к двери.)

А з г а р. Постой!

Г а р и ф. А пошел ты!..

А з г а р. Я прошу тебя! Ты мне нужен сейчас…

Г а р и ф. Зачем тебе надо было брать в руки это дело, черт возьми? Сам поднимаешь архивную пыль...

А з г а р. Я подумал, шантаж. Я подумал, надо быть готовым. А теперь у меня у самого зародилось сомнение. Зачем? Не знаю.

Г а р и ф. За отца не волнуйся. Он, как никогда, твердо стоит на земле.

А з г а р. В уголовном порядке ему, конечно, ничего уже не грозит: дело давнее. Но существует еще ответственность нравственная, гражданская. Она срока давности не признает... (Нервно.) Во мне сломалось что-то! Жизнь вопит и кричит, когда ее допрашиваешь вот здесь. Но сейчас она кричит во мне самом, потому что тоже приговорена!

Г а р и ф. Ну хорошо! Давай раскинем на весах! Завтра становится известно, что наш отец преступник. Что происходит с ним? Наступает его моральная смерть. А может, и физическая... И... общество теряет крупного ученого. Теряет человека, которого трудно заменить, который единствен!.. Дальше. Я, начальник нефтеразведочной экспедиции, который живет не здесь, за тысячи километров, который вовсе не отвечает за отца... Так вот, и я завтра тоже теряю многое. И общество теряет меня. Теряет, смею сказать — а я очень нескромен в этом отношении,— одного из своих талантливых хозяйственников, великолепного администратора, которых сейчас не так уж много, которые нужны стране как воздух, которые знают, что делать и как делать дело. Я уже не смогу работать в полную силу. Исчезнет самое дорогое — уверенность! Все мои титулы, звания, вся моя слава, все, что я заработал, не помогут. Всегда может найтись какая-нибудь прыщавая бездарность, которая будет тыкать в меня пальцем и кричать: «А король гол!» И этому пальцу будут верить! Выгодно это обществу? А что произойдет с тобой, с Рашида-апой, с сестрой, с твоей женой?! И кому все это нужно? Да если бы еще было точно известно, что отец... Этого ведь нет! Двадцать пять лет назад был доказан факт самоубийства. Именно самоубийства! И пусть дело лежит там, где лежало все эти годы! Поднимется шум, машину вспять будет вертеть уже гораздо трудней. И давай тогда думать, где КПД больше! Нравственность, справедливость, истина — это понятия и экономические. Так давай считать, на счетах считать, на арифмометрах, если хочешь, что экономичней? Считать, исходя не из своих шкурных позиций, а из общих интересов!

А з г а р. Я не знаю, Гариф... Я знаю только, что обречен пройти этот путь до конца. Я чувствую это.

Г а р и ф. Тебя уже раздавили... Слюнтяй! Я сам договорюсь с твоим архивариусом.

А з г а р. Не смей!..

Дверь со стуком захлопывается.

А з г а р (стоит неподвижно, подходит к столу, убирает бумаги. Вынимает из ящика стола служебный пистолет.) Выход? Неужели только один этот выход? Иногда за истину платят ценой жизни... Что если это такой случай?..

II.5

Небольшая квартира. На столе чемодан. Раскрытый чемодан и на стуле.

По комнате снует Лина, складывая вещи. Раздается звонок.

Она уходит в прихожую, возвращается с Наилей.

Л и н а. Думала, Азгар. Ну и хорошо, лишних разговоров не будет. Всех этих выяснений отношений.

Н а и л я. Каких выяснений? (Озираясь и недоуменно глядя на разбросанные вещи.) Он что, в командировку уезжает? Я звонила ему на работу, там его нет. Где он?

Л и н а. Это я в командировку уезжаю, я! Бросил вчера меня одну там, у вас, всю ночь где-то шлялся, в шесть утра только пришел. А я, дура, бежала вчера после гостей через весь город!.. А если бы со мной что-нибудь случилось?

Н а и л я. О чем ты говоришь? Я утром домой пришла, матери убираться ночью помогала. Оказывается, он у нас был. Всю ночь с Ильдаром стену ковыряли, какие-то углы мерили. Мне надо с ним поговорить.

Л и н а. Все это меня уже не касается. Я ухожу.

Н а и л я. Как уходишь? Куда?

Л и н а. Чтобы я еще за следователя замуж выходила!

Н а и л я. Ты что? На самом деле уходишь?

Л и н а. Я все на самом деле делаю. Мне все на самом деле нужно. Муж так муж! Жизнь так жизнь! Это ты все подделками пробавляешься!

Н а и л я. Он же любит тебя! И ты!.. Ты же сама по нему сохла.

Л и н а. Вот и высохла! Какая любовь? Не можешь ничего купить. Клетка эта. Разве это квартира? У других... Вчера шли к отцу, и я же должна думать, что купить в подарок, я же должна целую неделю искать, у кого можно занять деньги.

Н а и л я. Вас двое, вы оба работаете!

Л и н а. И обзывать еще дрянью! Вчера золотой перстень с рубином мне ваш отец подарил, сказал, что поможет трехкомнатную квартиру построить. Я, как дура, бежала через весь город, а он меня-дрянью. Идеалист несчастный!.. Ну хорошо. Если я дрянь, так и живи без дряни. Посмотрим, до чего его эти углы доведут... А я еще молода!

Н а и л я. О какой ерунде ты говоришь?

Л и н а. Пусть, пусть... я обычная, слабая. Если бы это только сейчас! Он всегда так! Он ничего никому не прощает! Он не умеет прощать людям их слабости. Нет более жестоких и бесчеловечных людей, чем бессребреники. Счастье, что у нас нет еще детей!

Н а и л я. А ты ведь точно дрянь. Несчастье в семье, а у тебя на уме золотой перстень, квартира... Свое собственное благополучие на беде построить хочешь? Вся семья наша может рухнуть.

Л и н а. А вы чистенькие? Вы все чистенькие? Я хочу жить, как живут все! А он пусть... Пусть со своими кодексами в постели лежит! Со своими законами!

Молчание.

Н а и л я. Тебе не помочь собрать вещи?

Л и н а. Что?.. Ты меня из моей же собственной квартиры выгнать хочешь? Вещи, говоришь, собрать? (Хватает чемоданы, вываливает все, что в них, на диван, бросает в них костюм, рубашки Азгара.) Помоги! Помоги, конечно! А я, дура святая, сама хотела уйти. Но квартиру нам обоим дали, обоим! Не ему только. Пусть сегодня же убирается отсюда! Может, у вас всех наследственное? Может, он меня тоже убьет?

Н а и л я. Бог ты мой, на каком тонком волоске висит мир! Будь же ты проклята! Проклята! (Уходит, хлопнув дверью.)

Л и н а (вслед). Он никогда ничего не добьется! Он слепой! Он не видит жизни! (Садится на стул, вынимает снова вещи Азгара из чемодана; в руках рубашка, гладит ее рукой, плачет.) Я ему даже не сказала, что ребенок! Что у нас будет ребенок!.. А вдруг он и сам не придет? Если и сам больше не придет?

II.6

Небольшая комната в одно окно. Стол, два стула. За ширмой в полумраке

виден угол тахты, на которой кто-то лежит. Стук в дверь.

 

Г а й ш и н. Открыто. Открыто, говорю!

Входит Азгар.

А з г а р. Простите, Гайшин здесь живет?

Г а й ш и н (вставая). Да, да... А вы кто? Чем обязан?

А з г а р. Арсланов. Следователь областной прокуратуры.

Г а й ш и н. Следователь? (Невольно отступая.) Арсланов, говорите?

А з г а р. Да, Арсланов!

Г а й ш и н. Арсланов... Ну что ж! Тогда сейчас вместе и поужинаем. Правда, у меня... небогато. Если бы я знал... Арсланов... Пожалуйста, присаживайтесь! (Накрывает стол газетой.) Прошу! Впрочем, может, я сбегаю? А? Здесь рядом!

А з г а р (присаживаясь у стола). Нет-нет, что вы!

Г а й ш и н. Но ничего! Магазинчик под боком — всегда успеем. (Вынимает из-под стола и разглядывает недопитую бутылку.) К сожалению, дешевка. Мне-то все равно, мне что водка, что коньяк, что шампанское — один черт. Действие одно, хе-хе!.. Поэтому самое дрянное беру. Все равно алкоголь. Хе-хе! (Выставляя небогатые припасы.) Это какой же вы Арсланов? Старший, младший? Азгар? Гариф?

А з г а р. Вы знаете нас всех? Меня зовут Азгаром Мансуровичем.

Г а й ш и н. Хе-хе, вот, пожалуйста, килька!.. Вы чрезвычайно похожи... Да, чрезвычайно похожи на свою мать. Конечно, смешно сейчас говорить: старик пенсионер... Но когда-то ведь и мы были молоды! Эта комната у меня еще со студенческих лет. Вся жизнь здесь. И ваша мать когда-то сюда захаживала. С вашим отцом. Не один раз. Да!.. Давайте выпьем за прошлое!

А з г а р. Ваше здоровье!

Г а й ш и н. Нет, нет, никаких трагедий. Женился, дети, соответственно... Жена умерла, дети разъехались. Хе-хе! Зовут к себе, а я... Рад вас видеть! Знак прошлого. Но... чем обязан? Столь неожиданный визит.

А з г а р. Видите ли, мне нужно, чтобы вы как можно подробнее... Вы ведь дружили и с моим отцом, и с матерью. Расскажите о матери!

Г а й ш и н. Что именно? Что именно я должен рассказать?

А з г а р. Меня интересуют события... В сорок восьмом году погибла мать. Тогда же умер от инфаркта мой дед, профессор Луковский. Вы можете рассказать мне об этом?

Г а й ш и н. Нет, давайте сначала выпьем! У меня еще бутылочка есть. Не беспокойтесь!.. Что? А, да, да! Мы с вашим отцом оба были аспирантами у профессора Луковского. Знаете, после фронта, еще в гимнастерках. Хе-хе!.. Странно!

А з г а р. Что странно?

Г а й ш и н. Недавно встретился с одним давним знакомым. Выпили, разговорились. Он вдруг тоже стал вспоминать. Когда-то, до войны еще, мы все вместе — отец ваш, я и он — жили в одном дворе. Тоже выпытывал подробности. А теперь — вы? Закон парности случаев?

А з г а р. Его зовут Рустемом Ахметовичем?

Г а й ш и н. Вы знакомы? Да, бывшие друзья... Все бывшее.

А з г а р. У вас случайно не срывали с головы пыжиковую шапку?

Г а й ш и н. Что? Какая шапка? Никогда не имел такой!

А з г а р. Я внимательно читал ваши показания двадцатипятилетней давности. Ведь все происходило на ваших глазах. Я прошу вас...

Г а й ш и н. Когда вы сами перешагнете некий рубеж, поймете, что очень многое в жизни происходит на глазах каждого. История выкидывает коленца. Дети становятся взрослыми. Взрослые погружаются в младенчество. Цена на вино меняется. И цена на человека... (Снова разливает вино.) Интересно наблюдать. Да! Да! Именно только наблюдать.

А з г а р. Вы давно ни с кем не разговаривали?

Г а й ш и н. Мне не нужны посторонние собеседники... Не нужны! Я сам в самом себе являю целое человечество!

А з г а р. Меня интересует все, что связано с моим отцом и матерью. Если можно. Я прошу вас!

Г а й ш и н. Прошло столько лет! И вдруг являетесь вы... Зачем? Прошлое не должно возвращаться. (Роется в шкафу, достает альбом.) Вот фотографии! Вот здесь мы все трое... Ваша мать, ваш отец, я...

А з г а р. Дело в том, что мне в руки попало дело о самоубийстве матери. Я хочу знать, что произошло тогда.

Г а й ш и н (засунув альбом в шкаф). Все уже поросло быльем. Все это уже никому не интересно! Какой ответ вы хотите получить?

А з г а р. Любой, но только правду.

Г а й ш и н. Вы считаете, правда всегда благо? Иногда лучше не знать ее, потому что, узнав правду, потом не будешь знать, что делать с ней. Я любил вашу мать. Да, любил. Впрочем, это никого не интересует! И никогда не интересовало! Что тогда произошло? Хорошо, если хотите... Так вот! Да! Резко обострившаяся борьба, разделившая биологов на два непримиримых лагеря, разгорелась тогда вокруг старого вопроса: зависит ли изменение природы организма от изменений условий жизни? Можно сформулировать этот вопрос, простите за вульгаризм, даже так: что раньше возникло — яйцо или курица? Одни давали четкий, категорический ответ: яйцо! Другие столь же категорически заявляли: курица! Хе-хе! Считалось, что сторонники «куриной концепции» стоят на правильных, материалистических позициях. И напротив, ученые, отстаивающие «концепцию яйца», стоят на позициях метафизических. А вообще-то природа мудрее, и истина была за обоими направлениями. Глуп человек! И всегда, во все века думает, что истина только одного цвета. А истина бывает разного цвета, самого разного. Кстати, сегодня в газете я с удовольствием прочел интервью вашего отца... Ха-ха! С огромнейшим удовольствием! (Срывает газету со стола, рвет ее в клочья, сминает в кулаке.)

А з г а р. Извините, я не совсем в ладах с чувством юмора.

Г а й ш и н. Юмора? (Снова взрываясь.) Какой юмор? Конечно, вы можете счесть меня за неудачника. Да, я ничего не добился! Так сделайте на это скидку! На зависть! На черную зависть сделайте скидку! Я не мог удержаться в науке. Я стал простым школьным учителем биологии. Потом докатился до сторожа. Как говорят, не состоялся... Зачем вы пришли? Что вы хотите у меня выпытать?

А з г а р. Я должен все знать.

Г а й ш и н. Что? Что знать?!

А з г а р. Успокойтесь. Ради бога, успокойтесь!

Г а й ш и н. Вы думаете, я — ничтожный человек? Никто и ничто, так? Хе-хе! Личность, не имеющая лица? Нет! Ваша мать верила в меня! Я занимался тогда нейробиологией, пересадкой памяти. Тогда еще никто этим не занимался. Я пробовал пересаживать клетки — носительницы памяти из одной части мозга в другую. От одного животного другому. Я как бы передавал этому второму животному комплекс чувств, восприятий и ощущений, которые принадлежали первому.

А з г а р. Я не вполне понимаю...

Г а й ш и н. Я думал, что я избавлю людей от некоторых неизлечимых психических заболеваний. Я считал, что уже близок к решению проблемы излечения умственно отсталых людей. Но потом я вдруг понял, что могу прийти и к обратному результату. Да-да! Следуя моим разработкам, можно было научиться синтезировать химические соединения, соответствующие любым эмоциональным состояниям мозга. То есть как угодно менять психику человека, вносить в нее насильственно не только своеобразные вытяжки добродетели, но и зла.

А з г а р. Я хочу все знать об отце. О своем отце.

Г а й ш и н. Предательство друга. Смерть учителя. Ее гибель... А я... Я отказался от науки, забросил свои эксперименты. Я захотел просто остаться человеком. И не жалею! (Наливает себе в стакан вино, пьет.) Об отце, говорите?.. В его мозг тогда словно ввели экстракт трусости и безволия!

А з г а р. Вам нельзя много пить. (Раздраженно.) Перестаньте пить!

Г а й ш и н. Ха-ха! Теперь об экспериментах, которые я забросил, пишут даже в популярных очерках. А я мог бы на этих экспериментах сделать себе имя! Но я принес все в жертву, потому что знал: в природе что-то должно оставаться недоступным разуму человека. Есть границы, которые нельзя преступать! (Выдвинув из-под кровати чемодан.) Вот! Вот здесь мои расчеты, выкладки, результаты экспериментов! Вы думаете, все это устарело? Нет! Пожелтела только бумага... (Роясь в бумагах.) А вот — золотая медаль Академии наук за студенческую работу! Хе-хе! Когда мне не на что выпить, я закладываю ее. Хе-хе... Сколько дадите? Если бы была жива ваша мать... Она бы поняла меня! Она бы меня оправдала. Хе-хе! Сколько дадите мне за мою молодость?.. (Яростно.) Ты думаешь, я буду поить тебя на свои деньги?

А з г а р (растерянно). Вот, возьмите!.. Извините, пожалуйста!

Г а й ш и н (отшвырнув деньги). Вы что?! Меня никто не покупал! Никогда не покупал! Никогда! Ха-ха! У меня теперь у самого не своя, а пересаженная память.

А з г а р. Вы начали с анекдота про яйцо и курицу. Но мне не до анекдотов. Мне нужно знать, что было на самом деле.

Г а й ш и н. Это не анекдот! Это совершенно научная постановка вопроса. Биология разделила организм надвое — наследственную плазму и сому, то есть тело. И это деление является одним из основных положений современной биологии. Больше того, это одно из крупнейших ее обобщений!

А з г а р. Оставим теорию в покое. Вопрос такой. Почему отец, как вы говорите, предал Луковского? Как это произошло? Меня интересуют причины.

Г а й ш и н (непонимающе смотрит на него). Отец?.. Ах да, речь ведь о вашем отце... С сессии Академии сельскохозяйственных наук профессор Луковский вернулся уже больным. Но убила его не болезнь, а предательство Мансура. Ваш отец был любимым его учеником! Так сказать, наследным принцем. Луковского доконало предательство...

А з г а р. Как это произошло?

Г а й ш и н. Как было? Хе-хе! Очень просто: Арсланов объявил во всеуслышание, что решительно отмежевывается от порочных концепций своего бывшего учителя и бывшего ученого Луковского. Да, да, он так и назвал его — бывшим ученым! Луковский умер на улице, не дойдя до дома. От инфаркта. А ваша мать вскоре покончила с собой. А я... Я не мог больше работать там... рядом с ними. Я хотел быть просто человеком. И вообще... (Хохочет.)

А з г а р. Я слышал, что монографии отца, сделавшие ему имя не только у нас, но и за рубежом, созданы в основном по рукописям Луковского. Выходит, что отец не только предал, но и обокрал его. Это правда?

Г а й ш и н. Что? Чушь!

А з г а р (зло). Это правда или нет? Отвечайте!

Г а й ш и н. Абсолютная чушь!

А з г а р. Все перемешалось...

Г а й ш и н. Арсланов во многом развил идеи Луковского. Обогатил их. Но обокрасть? Нет, нет! Он сам по себе крупный ученый. Сам — фигура незаурядная. Нет, я не думаю, конечно, чтобы он был талантливее меня. Но все-таки не случайно же он ходил в любимчиках Луковского. Он только предал — и все... (С наслаждением.) Предал. Мы с ним оба фронтовики. Он начал войну молоденьким лейтенантом, а когда его демобилизовали по ранению, был уже полковником. О рейдах его танковой бригады по тылам врага писали газеты. Но здесь он струсил. Лишь раз в жизни. Это большой ученый. С оригинальнейшими идеями!.. Но он предал. Он предал! А я — никого не предавал. Я никогда никого не предавал!..

А з г а р. А себя?

Г а й ш и н (после паузы). Да, вы правы. Себя я как раз предал. Я не нашел тогда в себе сил для борьбы. Себя я предал! Когда время изменилось, было уже поздно возвращаться в науку... Я ненавижу его. Ненавижу вашего отца до сих пор! Так много... Так много он сделал, а я — ничего. Ничего!

А з г а р. Но вы защищали тогда Луковского от нападок?

Долгое молчание.

Г а й ш и н. Нет! Мы оба предали его. Оба. Вы правы... Только каждый по-своему.

А з г а р. Вы хотели оставаться просто человеком, говорите?

Г а й ш и н (страстно). Да! Да... Да!! Я хотел быть просто человеком.

А з г а р (задумавшись). Все нашли тогда для себя выход. Хороший выход... Отличный выход!.. Где мне теперь только выход искать?.. Вы никем не были. И человеком... тоже.

Г а й ш и н. Зачем вы пришли?! Уходите отсюда! Никогда не являйтесь ко мне! Прошлое не должно возвращаться! Вон! Во-он!.. Зачем вы пришли?

А з г а р. Душу спасать я пришел! Истину спасать я пришел! Жизнь спасать я пришел!

Часть третья

III.7

Квартира Рустема Ахметовича. Светится экран телевизора, какой-то мультфильм.

Рустем Ахметович в кресле, ноги на маленьком стульчике. Входит Разумовский.

 

Р а з у м о в с к и й. Добрый вечер! (Подходит к телевизору.)

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не трожь!

Р а з у м о в с к и й. Я только звук убавлю немного.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Не трогай!

Р а з у м о в с к и й (вынимая две бутылки коньяку). Вот подумал: посидим, выпьем.

Р у с т е м А х м е т о в и ч (глядя на экран и заходясь от смеха). Прибежал? Поджилки трясутся?

Р а з у м о в с к и й. Да так... вот...

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А я думал, один с рюмашечкой посижу. Но это хорошо, что беспокойство тебя треплет. Хорошо! Крепче меня любить будешь! (Делает жест рукой, чтобы убавил звук.)

Р а з у м о в с к и й. Повышение ожидалось. А если сейчас дело так повернется, как Арсланов поворачивает, с работой прощаться надо. Диссертацию начал писать, два кандидатских экзамена сдал уже... Все, все рушится!

Р у с т е м А х м е т о в и ч (глядя в телевизор и смеясь). Разнюнился! (С презрением.) Держаться надо! Не помню, не знаю! (Ставя чашку с чаем, спокойно.) Сопляк. Не люблю сопляков. Ради тебя не стал бы. Племянницу жалко. Розку жалко. (Ногой швыряет стульчик.)

На него и садится Разумовский.

Р а з у м о в с к и й. Это была ошибка. Просто ошибка. По неопытности. Что же мне, всю жизнь расплачиваться за одну ошибку?.. Если Арсланов не пойдет, не согласится?

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Шелковеньким станет. Об отце речь. Читал сегодня в газетах, как расписывают?.. И в этот самый распрекрасный торжественный миг вдруг старое дельце вынырнет, а? В апогее чествований и славы! Контрастно. Люблю на контрастах работать. Конечно, срок давности истек. Да и не докажешь. Но огласка? Сплетни, шум.

Р а з у м о в с к и й. Тебе бы надо с ним еще поговорить.

Р у с т е м А х м е т о в и ч. А зачем торопиться? Торопливость нужна только при ловле блох. Житейская мудрость. (С наслаждением.) Пусть крючок поглубже вопьется! Пусть он заглотит его хорошенько, осознает. Все в свой срок. И расплата... Чем только ты мне платить будешь?

Р а з у м о в с к и й. Рустем Ахметович, мы с Розой...

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Вы с Розой! С вас-то по-родственному я ничего не возьму. Но ведь не один ты такой хороший оказался. Эксперты... Этот, как его, гоголевский тип с глупой рожей? Зам по оперативной части... Все цену имеет. Любое участие. (Ставит бутылки коньяка под стол, вынимает бутылку какого-то вина — все это не поднимаясь с кресла, глядя на экран.) Налей себе! Ну что? (Подняв чашку с чаем.) За здоровье профессора Арсланова? И его сыночка, который в таком же жалком виде, как и ты, окажется? (Хохочет, смотрит в телевизор.)

Р а з у м о в с к и й. За то, чтобы обошлось. (Пьет, но вино не идет внутрь. Разумовский давится им.)

Р у с т е м А х м е т о в и ч (презрительно). А если бы не обошлось, руки бы не марал. Компромиссиками все грешат. Все... У меня здесь еще чистый интерес есть. Не только тебя как некоторым образом случайного родственника обелить, не только комиссионные с других за помощь содрать, нет... Я еще и художник, и чистый интерес у меня имеется! Так сказать, высший художественный интерес! (С презрением глядя на Разумовского.) Люблю наблюдать, как чужая душа извивается, как она смердит вокруг тебя, а ты ее мнешь, как глину, пальцами и лепишь, лепишь...

Р а з у м о в с к и й. За вас, Рустем Ахметович! Может, выпьете? На брудершафт!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ха-ха! Нет. Здоровье берегу! А ты пей! Ты плебей, тебе полезно пить. Нужно пить. Пей!

Р а з у м о в с к и й. Ваше здоровье!

Р у с т е м А х м е т о в и ч. Ха-ха! Если бы ты знал, каким бывает художественное наслаждение духа! Как сладок полет мечты!.. Таинство власти!.. (Презрительно.) Босяк!

Разумовский с трудом пьет, кашляет, вино льется на пол. Потом, увидев нетерпеливый

жест Рустема Ахметовича, включает звук телевизора. Раздаются голоса героев мультфильма.

Но их перекрывает хохот,счастливый хохот Рустема Ахметовича...

Стук в дверь.

Р а з у м о в с к и й. Это еще кто? (Выходит в прихожую и возвращается с Гарифом Арслановым.)

Г а р и ф (жизнерадостно улыбаясь). Мир дому сему!

III.8

Гостиная в квартире Арслановых. Рашида Галеевна и Арсланов.

Р а ш и д а Г а л е е в н а (с рубашкой в руках). У тебя здесь одной пуговицы не хватает. Сейчас поглажу.

А р с л а н о в. А галстук этот мой любимый... Вчера я куда-то его забросил...

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Поищу...

А р с л а н о в. Опять у тебя глаза красные. Что, в конце концов, происходит?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Это так, Мансур. Палец вот уколола сильно. Я сегодня прическу даже сделала.

А р с л а н о в (направляясь к двери и задержавшись, чтобы обнять жену.) К лицу, Рашида, к лицу!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты так редко... редко со мной...

А р с л а н о в. Редко?.. Ты всегда занята чем-то. (Отходит от нее, смотрит.) А ты счастлива со мной? Ты довольна жизнью со мной?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ты что? Что так вдруг?

А р с л а н о в. Быстро время идет.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я люблю тебя, Мансур! Люблю! Ты...

А р с л а н о в. Да, да... Серебряная свадьба скоро. Двадцать пять лет скоро будет.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Да!

А р с л а н о в (гладит ее лицо). Ладно, пойду полежу пока... Что-то не по себе... (Уходит.)

Спустя мгновение входят Гариф и Наиля.

Рашида Галеевна. Ну что? Где Азгар?

Г а р и ф. Отец дома?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Он плохо чувствует себя сегодня... Как же теперь? Через два часа специальное заседание ученого совета по случаю юбилея.

Г а р и ф (раздраженно). Я спрашиваю, дома он или нет?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Тише! Услышит...

Н а и л я. Где же Азгар? Ему на работу звоню, телефон не отвечает. К ним домой пришла, Лина как безумная. Складывает вещи в чемоданы, уходить хочет!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Что же это она?.. Неужели все это правда?.. Нет, Мансур не мог! Не мог!

Г а р и ф. Тебе лучше знать, мог или не мог. Правда это или неправда?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Что я могла знать? Я была подругой вашей матери... Двое вас, сирот, осталось. Обстирать, обмыть, накормить. Я даже недоучилась... Нет, Мансур не мог! Но я понимаю Азгара: все-таки мать... Нет-нет, я была и счастливой. Я и сейчас люблю Мансура. Но сколько раз я плакала по ночам! Во сне он часто произносил ее имя. И я плакала оттого, что он не может забыть ее... Но, может быть, это совесть его мучила? Ее тень, тень Веры, приходила к нему? Не сразу я стала Мансуру женой...

Г а р и ф (перебивая). Для нас ты мать. Ты нас воспитала.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я старалась заменить вам мать. Я хотела быть для вас матерью. И все-таки сколько раз вы все, хотя бы ты, подчеркивали, что я не родная вам.

Г а р и ф (насвистывает). Ну ладно, ладно!

Р а ш и д а Г а л е е в н а (Гарифу). Я взяла не только вас с Азгаром, его детей, но взяла на себя и его грех. Тогда Мансур не выдержал. Просто не выдержал. И только в этом его вина. Это было самоубийство, а не убийство! Иначе бы я...

Н а и л я. О чем ты, мама? Чего не выдержал?

Г а р и ф. Ладно. Все это бессмысленный разговор!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Все вы выросли, добились чего-то в жизни. А оказывается, все на песке построено. Маленький толчок, и прошлое...

Г а р и ф. Ничего страшного. Статус-кво есть статус-кво!

Н а и л я. Какой статус-кво?

Г а р и ф. Отец слишком известный и уважаемый человек, чтобы зря трепать его имя. Для чего? Давать пищу для пересудов и сплетен? Подарочек устроил в день рождения, гад! Таких бы..

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я знаю Мансура... Он не мог. Что-то здесь не так.

Н а и л я. Я знала, знала, что должно что-то случиться. Это дед беду накликал кораном! Он напророчил!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Тише, Наиля!

Н а и л я. Потому что ложь! Когда я выходила замуж, я ведь тоже знала, что не люблю. Зачем? Тоже по расчету, выходит? Брак с удобствами. Как квартиры есть — с удобствами и без. Это наказание за нашу ложь! За то, что мы все время лжем себе. Во всем!

Г а р и ф. Деточка! Твоя сексуальная драма сейчас никого не интересует.

Н а и л я. Ложь! Ложь! Господи!

Р а ш и д а Г а л е е в н а (обнимая Наилю). Не надо так грубо, Гариф. Что бы ни случилось, вы родные.

Г а р и ф. Ты, мать, как клушка. Хочешь, чтобы все цыплята живы остались и возле тебя зерно клевали. А так не бывает, потому что зерно, зернышко... одно! (Резко, с яростью.) Законники, сухие процентные души! Они вот у меня где сидят! Широта нужна человеку. Законы для мелких людей писаны, не для нас. Когда я харкнул тогда своей нефтью...

Р а ш и д а Г а л е е в н а. При чем тут нефть, когда об отце речь?..

Г а р и ф. А-а, брось! Ты для кухни родилась и на кухне же... Прости!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. На кухне...

Г а р и ф. Ну да ладно! Я поговорил с Рустемом Ахметовичем. Все будет нормально! Надо только, чтобы Азгар понял, что все нормально, и угомонился наконец.

Н а и л я. Новая ложь!.. Как все перепуталось! И сколько грязи! Грязь и ложь!

Г а р и ф (с усмешкой глядя на Наилю). Конечно, каждый день мы видим мир таким, каков он есть, и это нам надоедает! Поэтому мы хотим видеть его таким, каким он должен быть. (Кричит.) Но каким он должен быть? Кто знает, каким он должен быть? Ты хоть это пойми, девочка!

Н а и л я. Мы все чужие. Я не могу! Не могу!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Где же Азгар?

Г а р и ф. Когда-то вместе в футбол играли, рыбачили. А сейчас я бы его... Пинком вместо мяча.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Я не дам его обижать. Он от скарлатины умирал, на моих руках умирал, и я его выходила... Сына... (Плачет.) Ведь вы все мои дети...

Входит Арсланов.

А р с л а н о в. В чем дело? Что такое?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Ничего, Мансур... Я же часто плачу... Ничего!

Появляется Азгар. Долгое молчание.

А р с л а н о в. Итак, и ты здесь. Хорошо!

А з г а р (вздрогнув). Что?

А р с л а н о в. Надо поговорить.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Но, Мансур, ты ведь хотел немного отдохнуть.

А р с л а н о в. Накрой на стол! (Ядовито.) Ко мне пришли дети.

Рашида Галеевна выходит.

А р с л а н о в (Гарифу.) Какие у тебя сигареты? (Беря сигареты.) Не люблю с фильтром...

Н а и л я (Азгару). Иди домой! Лина там как безумная. Иди успокой! Господи, что же это происходит?

Никто не слышит ее. Молчание.

А р с л а н о в. Так вот... Слышал, что тебя шантажируют. Вытащили старое дело о смерти матери с тем, чтобы ты сгладил острые углы в деле, которое ведешь сейчас. Слышал, беспокоишься. Не беспокойся, защищать меня необходимости нет никакой: мелкие укусы. Поступай, как велит совесть и закон.

Входит с подносом Рашида Галеевна.

Арсланов. (Жене.) Ты иди! (Наиле.) И ты выйди!

Н а и л я. Никуда я не пойду!

Р а ш и д а Г а л е е в н а (обнимая ее). Пойдем! У нас свои секреты есть.

Н а и л я. Я никуда не пойду. Не пойду!

Молчание.

А р с л а н о в. Ну? Так в чем дело?

Г а р и ф. Он считает, что ты... У него, видите ли, есть новые факты.

А р с л а н о в. Какие могут быть новые факты спустя двадцать пять лет? В свое время все было расследовано. Какие-то сволочи взяли тебя в оборот — и ты готов бросить тень на своего отца?!

А з г а р (хрипло). Вчера ночью в квартире у Наили я восстановил пулевую пробоину. Я замерил угол, под которым пуля вошла в стенку. Это почти прямой угол...

Телефонный звонок.

А р с л а н о в (беря трубку). Да... А, Иван Кириллович... Юбилей? Нет, не забыл, конечно... Машину? Пришли чуть позже, я еще не готов. Нет, в преферанс в эту среду я не игрок. Спасибо, спасибо! (Бросает на рычаг трубку, но тут же снова раздается звонок. Арсланов вырывает шнур из гнезда.)

А з г а р (продолжает). Такая траектория полета и такая пробоина характерны для выстрела без прицеливания. С расстояния в несколько метров. При таком угле и таком расположении пулевой пробоины в стене мать покончить жизнь самоубийством не могла. Выстрел в стену был сделан ради инсценировки самоубийства.

А р с л а н о в. Замерил углы?.. В квартире столько раз производился ремонт!

А з г а р. Пробоина была просто замазана шпаклевкой. Если бы она была загрунтована, то шпаклевка была бы прихвачена намертво. А так она легко вываливалась из дыры. Сохранился даже след пули. Кроме того...

А р с л а н о в. Что кроме того? Что? Твоя мать скончалась в больнице. На операционном столе. Она была в полном сознании и могла бы сказать все, что хотела...

А з г а р. Если бы у нее не оставались мы, дети... Пуля, пройдя через тело, вошла в стену на два сантиметра. Экспертная же практика говорит, что для выстрелов из малокалиберной винтовки в упор в область грудной клетки характерны, как правило, слепые ранения...

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Этого не может быть! Мансур, ведь этого не может быть!..

Н а и л я. Нет, нет... Нет!

А р с л а н о в (после паузы). Спасибо... Своеобразный подарок! Хороший подарок преподнес ты мне в день рождения...

А з г а р. Ты был тогда тоже ранен. Из твоих показаний вытекает, что мать стреляла в тебя. Кто ранил тебя в руку? Ты сам или твой отец? Он был единственным свидетелем происшедшего... Не потому ли он и в мечеть зачастил в последние годы? «Увлекла тебя охота к умножению богатств, пока не навестил ты могилы...» Сура из Корана! Он молчал об этом всю жизнь. Но в минуту смерти, видимо, молчать не мог.

А р с л а н о в. Не трогай его! Он мертв. И ответить не может.

А з г а р. Он ответил. Теперь отвечать должны мы все.

А р с л а н о в. Что же ты тогда не ведешь протокола допроса? Веди!

А з г а р. Это не допрос, отец. Я сейчас не следователь, не юрист. Я пришел... Не знаю, зачем я пришел...

А р с л а н о в. У тебя сейчас такие же глаза... Как у нее! Как у твоей матери тогда... Перед тем...

Н а и л я. Какие глаза?

Р а ш и д а Г а л е е в н а. О чем вы говорите?!

А р с л а н о в. Хорошо! Хорошо!.. Я расскажу, как это было. (Быстро.) Когда после выстрела я вбежал в комнату, она уже лежала на полу. Неподвижно. Я почему-то схватил винтовку, и тут вошел отец. Он тоже проснулся. Он сразу же стал кричать о том, что я сделал. Отец подумал, что это я... Он выхватил винтовку из моих рук. Он был взбешен, но в последний момент я успел ударить по стволу, и пуля впилась в стену, лишь задев меня. Экспертная практика здесь ни при чем... Потом приехала «скорая помощь», мать пришла в сознание. А отец так и не поверил мне, что я... не стрелял. До самой смерти он не верил. Сомневался... Я был рад... рад... Да! Когда он умер, я был рад!

Н а и л я. Нет... Нет!

А з г а р. Почему же ты на следствии говорил, что в тебя стреляла мать?

А р с л а н о в. Пулю в стене надо было как-то объяснить. Если бы я сказал правду — арестовали бы отца. И на вопрос: «Почему вы стреляли в сына?» — он бы ответил, что стрелял в убийцу. Тогда бы взяли нас обоих... А я думал о вас. Конечно, мне в голову не приходило, что не только перед своим отцом, но и перед вами я предстану как... как убийца.

Г а р и ф. А почему... мать пошла на это?

А р с л а н о в. Почему? Не знаю.

А з г а р. Почему ты выступил против профессора Луковского, обвинив его во всех смертных грехах? Он был твоим учителем. Ты полностью разделял его научные взгляды. Почему же ты пошел на такое предательство?

А р с л а н о в. Та-ак!.. Целое досье, значит, на отца собрал? (С яростью.) В хорошие времена быть хорошим легко. Все просто! Все ясно!.. Но когда честность дорого стоит? Ты называешь мое выступление против Луковского предательством, а я называю это... слабостью духа. Ты называешь смерть матери убийством, а это был просто несчастный случай. Конечно, сейчас здесь, в теплой комнате, легко рассуждать о том, как это нехорошо. Но когда ты стоишь перед чертой?.. Горбатого ты судишь за то, что он горбат? Я тоже не хотел никому зла. Но человек не из железа, иногда ему присуща слабость. А можно ли судить за слабость? Мы вовсе не ищем случая непременно кого-то предать. Мы даже и не тогда предаем, когда нас прямо вынуждают к этому, — в такие минуты к нам приходит мужество и стыд! Мы если и предаем друг друга, так скорее по инерции, из желания покоя. Твоя мать не могла простить мне этой трусости. Не могла простить мне инфаркта и смерти Луковского, своего отца. Она не была взрослой, твоя мать. Она не была готова к тому, что в мире существует и подлость. Не могла понять, что зло — тоже основа жизни, как и добро. Жизнь, мой милый, это борьба! Борьба всегда, всюду, везде. Вслед за Луковским его противники легко расправились бы и со мной, если бы я дал им эту возможность. А я им этой возможности не дал! Кто знает о том, что я пережил, когда умер Луковский, когда погибла жена? Когда умер отец? Кто был со мной в эти ночи? Кто знает о том тяжком разговоре с Луковским, когда он мне сказал, сказал сам: «Отрекайся!.. Ты должен отречься от меня!» Да, я отрекся! Но я... не прекратил наших исследований, я только сменил тактику. Посмотрел бы я, как бы ты поступил на моем месте!

А з г а р. Сейчас я на твоем месте. Перед выбором — как и ты двадцать пять лет назад. В той же ситуации. (Взглянув на Гарифа.) И он — на твоем месте. Все мы.

А р с л а н о в. Многого твоей матери нельзя было сказать. Она была слишком молода. Да, все в мире связано! Одно вытекает из другого. Какой-то английский поэт сказал: «Тронешь на земле незабудку, дрогнет в небе звезда...» Да! Да! Жизнь есть жизнь, и я шел ее путями.

А з г а р. Ты должен был поступать согласно своим взглядам.

А р с л а н о в (взрываясь). Я поступил согласно тем условиям, которыми были мои действия предрешены!

А з г а р. Ты не должен был впадать во власть этих условий, потому что они были...

А р с л а н о в. Я не мог выйти из-под их власти!

А з г а р. Ты не хотел.

А р с л а н о в. Я не мог!

Н а и л я. Я тоже пошла на компромисс. Маленький компромисс, и все. Я тоже, тоже! Одни компромиссы!

А р с л а н о в (после паузы). Я не знаю, предавал ли я? Потому что не знаю, что сильнее... власть совести? Или власть над совестью?

А з г а р. Да! Ты человек, и ты поступил так, а не иначе, потому что иначе поступить не мог. Ты предал своего учителя. Ты сделал потом себе блестящую научную карьеру. Ты убил мою мать. Неважно, кто в данном случае нажал на спусковой крючок, ты или она сама. Все это ты делал в силу обусловленности твоих действий. Обусловленности страхом, корыстью, талантом, силой, которые ты в себе чувствовал и боялся потерять. Пусть так! Пусть оттого, что ты горбат, ты невиновен и не несешь за свои действия никакой ответственности. Ты невиновен, потому что нет в мире того, что мы называем истиной, и совестью, и высшим судом, а есть одна голая природа! Но поскольку ты не должен был поступать так, как поступал, поскольку ты не имел права быть «горбатым», то безразлично, мог ли бы ты поступить иначе или не мог, отец. И поэтому ты виновен! Виновен, потому что есть в мире то, что мы называем истиной, и совестью, и свободой. Есть высший суд! Так ты не понимаешь этого даже теперь? Я пошел в путь, не зная, что выйду на твою вину и она станет и моей виной.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Остановись, Азгар! Остановись хоть сейчас!

А з г а р. Закон здесь ни при чем. Это преступление, которого нет в Уголовном кодексе.

А р с л а н о в (перебивая). Ты зачем пришел? Разрушить всю мою жизнь? Ее не разрушишь! Прочь из моего дома! Ты мне не сын. Вон! Не сын!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Мансур!.. Азгар!..

Н а и л я (с ней истерика: плач, смех). Голова... Голова... болит. Какая-то пустая голова!

А з г а р. Я люблю тебя, отец!

Н а и л я. Ненавижу! (Азгару.) И тебя ненавижу! Будьте вы все прокляты!

Г а р и ф (поймав ее у двери). Бежать хочешь? Нет уж, поучаствуй, поучаствуй в этой комедии!

Н а и л я. Отпусти! Не хочу! Отпусти! (Плачет, хохочет.)

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Как мы будем теперь жить?

А з г а р. Я тоже боялся правды. Я тоже боюсь ее...

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Пусть будет правда... Только пусть она не убивает нас, как убивала ложь.

Г а р и ф (с яростью). Кому она нужна сейчас, твоя правда?! Прошло двадцать пять лет! Давно все забыто. Неужели ты не понимаешь, что толкнул в пропасть всю нашу семью? Отца в первую очередь! Вот ее, мать! Меня! Сестру! Себя наконец! Ты думаешь, твоя правда нужна людям? Людям нужна другая правда — светлая, здоровая! Вот, читай! (Сует ему в лицо газеты.) Отец является крупным ученым. Гордостью, славой города, республики, всей страны! Это — тоже правда. И она переломит хребет и твоей правде, и тебе самому.

А з г а р. При чем здесь... люди?

Г а р и ф. При чем? Ты думаешь, они простят тебе, если ты будешь всем тыкать в нос свою куцую никому не нужную правду? Несколько дней назад у тебя еще было все. Сегодня у тебя уже нет дома, нет жены. Лина правильно поступила. Жить с таким идиотом... У тебя нет теперь уже сестры, она прокляла тебя!

Н а и л я. Я ничего не хочу! Оставьте меня! Оставьте!

Г а р и ф. С сегодняшнего дня у тебя нет отца, нет брата! Никого и ничего!.. Юбилей у отца кончается, пора за дело. Завтра я улетаю к себе. Но сначала будет поставлена точка. Я встречался с твоим архивариусом... Человек он современный, мы поняли друг друга сразу. Так вот, никаких сплетен, никаких слухов не будет! Но и тебе, уважения ради, придется пойти на незначительный компромисс. Я имею в виду экспертов и следователей, которых ты хотел упрятать за решетку. Ты не должен их трогать. Они ошиблись, и все. (Загораживая дорогу.) И ты никуда не уйдешь отсюда, пока не дашь мне слова!

А з г а р. Они не ошиблись.

Г а р и ф. Они ошиблись! Дело о смерти матери будет списано и уничтожено. Так что ничего не случилось.

А з г а р. Да, ничего не случилось, и у всех у нас совесть чиста... Не было самоубийства матери. Не было отцовского предательства. Мы не стали с тобой врагами. Меня не предала жена. Ничего не произошло. Все прекрасно!

Н а и л я. Спрятать лицо... Убрать его, убрать...

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Вы не враги, о чем ты говоришь?!

А р с л а н о в (после паузы). Он прав!.. Все эти годы... Пусть все развяжется!

Г а р и ф. Не будь тряпкой, отец! Запомни, ничего не случилось. Никто никого не предавал и не убивал!

А р с л а н о в. Не убивал? Я?.. А ты ведь на самом деле думаешь, что я убийца! Ты даже уверен в этом. Он — нет, а ты уверен. У тебя нет даже тени сомнения. Ты... Ты даже ненавидишь меня!

Г а р и ф. Сейчас не время для выяснения отношений! Не будь размазней! Хоть сейчас найди в себе мужество! Ничтожества! Испачкаются с головы до пят, а потом оторопь охватывает. Все зарубите себе на носу: ничего не случилось! Ничего не было! Все! Все! Повторяю: ничего не было. Забыть, забыть все! Вырубить из памяти. Саму память вырубить!

А з г а р. Вырубить память?.. Но когда твое ремесло — истина, и ты пришел в мир, чтобы остановить зло... И когда смысл каждого поступка глубок, как бездна. И когда за все надо платить! И не только за то, что сделал или не сделал сам. Но и за тех, кто рядом сделал что-то или не сделал... И вырубить память? Но кто мы есть без этой памяти?

Входит Лина, бросается к Азгару.

Л и н а. Ты прости меня, прости!

А з г а р (жестко). Оставь!

Л и н а. Твой пистолет? Он всегда был заперт в столе. Ты никогда его не брал! Почему ты его взял? Зачем?!

Г а р и ф (сквозь зубы). Я никогда не забуду этого дня! Не будь ты мне братом, я бы...

А з г а р (перебивая). А ты езжай! Суши с вертолета свой стадион, пускай пыль в глаза! Зарабатывай политический капитал, греби лопатой славу, власть! И с высоты деляческой карьеры учи, учи жить. Но когда-нибудь ты тоже будешь платить... А пока... заплачу я. Я заплачу и за тебя... Когда-то за всех заплатила наша мать.

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Людей прощают. За раскаяние. За давность срока. Людей прощают!

Звонок в дверь. Молчание.

Это... Это машина пришла. (Уходит, тут же возвращается.) Машина!

Г а р и ф. Какая еще машина?!

Р а ш и д а Г а л е е в н а. Юбилейный вечер. В институте. Мы забыли.

Г а р и ф. Праздник. Ха-ха! Вот именно! Все идет так, как положено. Надо только понять, что ничего не случилось. Надо понять...

А р с л а н о в. К черту! Не хочу! К черту все юбилеи, все торжества. Не хочу. Впрочем, сегодня будет отменный юбилейный вечер. Из ряда вон! Сегодня я не дам заскучать моим дорогим гостям. «Увлекла тебя охота к умножению, пока не навестил ты могилы»! (Хохочет.)

Г а р и ф. Ты что, отец?! Марать свое имя?

Л и н а. Мы просто все сошли с ума!!

А р с л а н о в. Мне это нужно. Мне! Мне самому. Люди мы или не люди? Он прав. Человек не имеет права быть горбатым. Нет у нас этого права... Свободным!.. Без горба... Свободным...

Г а р и ф. Вы все сумасшедшие! (Внезапно обратив внимание на Наилю; ее лицо, словно в маске, в толстом слое белого крема.) Она же сходит с ума! (Обнимая ее, лаская, теребя за плечи; внезапный острый порыв в забытое для себя, человеческое.) Наиля, Наиля! Успокойся, успокойся!.. Это все сон, сон! Неправда, сон!.. Проснись же, проснись!

Все бросаются к ней. И только Арсланов, как-то вдруг сгорбясь, пытаясь удержаться за стену

немеющей рукой, сползает вдруг по стене. Медленно-медленно сползает, лицом и грудью скользя

по стене вниз, вниз...  Никто  не  видит  этого,  только  Азгар  в  первую  же  

минуту бросается к нему.

 

А р с л а н о в. «Пока не навестил ты могилы»... Узнаешь... Что? Что?

1971

 

 

 

Пророк и черт

 

трагикомедия

 

 

 

М а г ф у р - счастливец, человек по призванию

К л а в а  - его жена

В и к т о р - их сын

Д р е в н я я   М и г р и

Х у д о й  м у ж ч и н а  п о  и м е н и  Х а б у ш

Т о л с т ы й  м у ж ч и н а  п о  ф а м и л и и  Б а я н о в

А р и н а

Э л ь з а

Ж е н щ и н а,  к о т о р а я  и л и  ч р е з в ы ч а й н о  т о л с т а,                      и л и   ч р е з в ы ч а й н о  т о н к а

Д в о е  п р о х о ж и х

Т р о е  д л и н н о в о л о с ы х  п а р н е й

Д е т и, которые появляются только в финале, но голоса которых слышны на протяжении всего спектакля

Н е и з в е с т н ы й

 

 

Действие первое

I.1

Пустырь возле нового дома. На скамейке в тяжелом зимнем пальто сидит старая Мигри. Сколько ей лет, автор,

право же, не знает, но иногда думает, не живет ли она вообще целую вечность…

М а г ф у р (работая лопатой). Ну что, древний человек, солнышко светит? А говорила, не доживешь. Дыши больше! Может, валенки принести?

Мигри не отвечает.

М а г ф у р (в раздумье поглядывает на небо, чешет затылок, потом начинает забрасывать корни яблони землей.) Вот еще одну жизнь в землю воткнул. Может, вырастет?

Появляется Неизвестный.

Н е и з в е с т н ы й. Копает.

М а г ф у р. А тебе что?

Н е и з в е с т н ы й. Опять копает… Докопается! (Исчезает).

М и г р и. Пупок… Какие теперь у людей пупки?

М а г ф у р. Пупки? Какие еще пупки?

М и г р и. На животе. Если пупок наружу торчит, плаксивый человек… будет… А если внутрь втянут — никого, значит, не любит.

М а г ф у р. Ну?

М и г р и. Хороший пупок у тебя… И не наружу. И не внутрь.

М а г ф у р. А-а-а…

М и г р и (после паузы). Когда пупок правильный, хорошо…

Д е т с к и й  г о л о с (во всю глотку). Эгей! Плешивый! Почем волосы?

В т о р о й  г о л о с. Дядя, дядя, голова! А на ней растет трава!

П е р в ы й  г о л о с. Отдай кошку! Это была ничья кошка!

М а г ф у р (смеясь). Вот я вас!

В т о р о й  г о л о с. Дяденька, дяденька, сядем-ка, сядем! А куда, куда? Никуда, никуда!

П е р в ы й  г о л о с. Не отдашь кошку, папе скажу…

М а г ф у р. Эта кошка будет жить теперь у меня.

Рядом с Магфуром разбивается комок земли.

П е р в ы й  г о л о с. Не догонишь, не догонишь!

В т о р о й  г о л о с. Атас! Кикимора ползет!

Появляется чрезвычайно толстая женщина. Довольно-таки расфуфыренная, молодящаяся, моднейшим образом одетая.

Впрочем, женщина эта может быть, при всех остальных своих прелестях, и чрезвычайно тонка.

Ж е н щ и н а. Опять копаете?

М а г ф у р (машинально). Копаю.

Ж е н щ и н а. Две недели уже копаете.

М а г ф у р. Две недели копаю.

Ж е н щ и н а. А на той стороне дома детская площадка будет?

М а г ф у р (подняв голову и впервые посмотрев на женщину). Наверное… А что?

Ж е н щ и н а. Детская площадка — это пыль, шум, визг.

М а г ф у р. Визгу, конечно, будет много. Да ведь жизнь без визга не может… Обязана, должна сильно визжать.

Ж е н щ и н а. Безобразие! Ждешь, ждешь квартиру, а получишь — у черта на куличках… пыль, грязь, ни одного насаждения. Совершенно неинтеллигентные соседи. Воды вчера целый день не было. Вы здесь должны навести порядок.

М а г ф у р. Да вот стараюсь. Как-нибудь.

Ж е н щ и н а. Что значит как-нибудь? Так ты до смерти копаться будешь. Надо взяться как следует! В организованном порядке, индустриальными методами. Дедовская лопата. Позор! И пьешь, наверное? А? За воротник закладываешь? Почему нос красный?

М а г ф у р (невольно дотрагиваясь до носа). Нос как нос. Обыкновенный.

Ж е н щ и н а (перебивая). Ладно, ближе к делу! Смотри, вон подъезд! Мои окна — слева. Вон те, с цветными занавесками. Видишь? Посади там что-нибудь, да погуще! Я люблю, когда под окнами что-нибудь зеленое есть. Одним словом, пейзаж какой-нибудь, природа! (Расстегивает сумочку и вынимает деньги.) Вот за труды. На бутылку…

М а г ф у р. Да посажу я. Посажу ваше зеленое. Без денег посажу.

Ж е н щ и н а. Не морочь голову! А потом втридорога запросишь? Знаю я вас, вымогателей… (Снова сует деньги.) На большее не рассчитывай!..

М а г ф у р (отстраняя их). Поговори с кем-нибудь о любви, на смех поднимут… Только одно у всех на уме — деньги.

Ж е н щ и н а. Что? Что ты мелешь?

М а г ф у р. Я говорю, все мы очень много думаем о деньгах. Даже когда спим, думаем. А сколько людей, которые за деньги отдали свою радость, смех свой и счастье свое! Почти все отдают за них здоровье. Кто любит деньги, тот служит и отдает им все свои силы и все радости, пока жив. А зачем?

Ж е н щ и н а. Вы… (Мигри.) Он… (Магфуру.) Вы случайно на учете не состоите?

М а г ф у р. На каком… учете?

Ж е н щ и н а. В психоневрологическом диспансере не состоите на учете?

М а г ф у р. Не состою еще… пока. Ну ладно, извиняюсь. Мне вон еще сколько копать!.. Извиняюсь!

Ж е н щ и н а. Не понимаю... Разве вы не дворник?! Почему же тогда вы копаете здесь вторую неделю? Эти… непонятные растения… сажаете?

М а г ф у р (доверчиво). Отпуск у меня. Хочу, чтобы сад здесь был. Руки по электрической части трудятся, а душа… Специально отпуск сейчас взял. Очень люблю, когда цветет все.

Ж е н щ и н а. Сад? Здесь?..

М а г ф у р. Вы, извиняюсь, может, в милиции работаете? Так я с участковым по этому поводу…

Ж е н щ и н а. Я не в милиции работаю!

М а г ф у р. Вы допрашиваете как бы… Вот я и подумал… Извините, конечно…

Ж е н щ и н а. Так-так! Сад, значит?

М а г ф у р. Сад!

Ж е н щ и н а. Сад?

М а г ф у р. А что?

Ж е н щ и н а. Понятно. Все понятно! Частнособственническая психология вон куда завела! Средь бела дня! В новом квартале! Что за наглый народ! Никакого порядка, никакой дисциплины. Жулье какое-то поселили. Ни магазинов, ни милиции, ни аптеки! (Идет, останавливается на мгновение.) Завтра же!.. Завтра же твоего духа здесь не будет. (Стремительно уходит, почти столкнувшись с Клавой, женой Магфура.)

К л а в а (смотрит то вслед женщине, то на Магфура. В руках у нее кошелка). Лучше бы для дома что-нибудь делал, чем людей дразнить! Без конца скандалы!

М а г ф у р. Да не скандалю…

К л а в а. У других мужья как мужья. Дачу для семьи строят…

М а г ф у р (серьезно). Не понимаешь ты меня, Клава!

К л а в а. А чего понимать! Вон опять жаловаться приходили. Хорошо еще Виктора дома не было. Зачем ты в молочный-то магазин с кошкой пошел? Ну зачем?.. Да еще просишь, чтобы в грязную бутыль молока налили. Кошка за пазухой драная, грязная. С профессорской женой обморок случился. Зачем тебе кошка? Зачем молоко?

М а г ф у р. Я вежливо попросил молока.

К л а в а. Что ты, какой-нибудь капиталистический миллионер? Причуды свои надо показывать? Драную кошку надо таскать?

М а г ф у р (тихо, но непримиримо). Пусть тоже живет, Клава! Кошка так, ей и жить нельзя, что ли? Я ее у детей отнял. Она в подвале… пока. Я ее домой возьму! Ее лечить надо.

К л а в а (тихо, на тонкой нервной ноте). Знай: или кошка, или я! Ой, мутит меня что-то… От тебя мутит. От всего мутит. (Уходит.)

М а г ф у р (Мигри). Вот видишь… А ты говоришь — пупок…Пупок тоже не всегда помогает. Особенно в семейной жизни…

Мигри молчит.

Спишь? Ну, спи! (Отходит, начинает работать. Про себя.) Многие люди всю жизнь спят… Что с ними делать?

Доносятся крики: «Мадам, мадам!» Потом появляется уже знакомая женщина, за ней двое мужчин.

П е р в ы й. Мадам, что вы бежите? В расстроенных чувствах…Я хотел утешить, хотел приятное вам сделать. По простоте души… Комплимент, так сказать... (Требовательно.) Мадам!..

В т о р о й (запыхавшись). Да пошли! Ну ее начисто!..

П е р в ы й. Нет… Почему она бежит? От меня женщины никогда не бегали!.. Мадам!..

Ж е н щ и н а (резко останавливается; ее трясет как в лихорадке). Вы… вы — сексуально распущенная личность!

П е р в ы й. Я — личность?

В т о р о й. Да пойдем! Ну ее начисто!..

П е р в ы й (обиженно). А чего она меня личностью обзывает? Я к ней по простоте души, а она...

М а г ф у р (загораживая женщину). Извиняюсь…

П е р в ы й (отшвырнув Магфура). Пошел! (Женщине.) Я по простоте души — и личность, выходит?

М а г ф у р (снова оттесняя прохожих от женщины). Вы — хорошая личность… Возможно даже, вы — лучшие из людей на земле.

П е р в ы й. Что?!

М а г ф у р (продолжает). И тем более, тем более стыдно набивать желудок водкой, а мозги всяким мусором, а о разумности, о добре не заботиться...

Ж е н щ и н а (издали). Мерзавец на мерзавце! Шпана на шпане!

М а г ф у р. Женщина — это цветок. Даже самая глупая женщина и та — драгоценный цветок природы!

П е р в ы й. Цветок? (Второму.) Какой еще цветок?

В т о р о й. Да пойдем! Ну их начисто!..

П е р в ы й. Нет, но что он лезет? Я комплимент женщине говорю, а он лезет!.. С цветком! (Хватает Магфура за плечи и в сердцах начинает трясти его.) Ну, последнее свое слово говори! А уж потом я тебя приговорю. Я тебя хорошо приговорю!..

М а г ф у р. Зачем трясти? Не надо трясти. Человек все-таки более хрупкий сосуд, чем бутылка.

П е р в ы й. Сосуд? (Ошарашенно.) Он что? (Крутит пальцем у виска.) Ты понимаешь что-нибудь?

В т о р о й. Да пойдем, а то магазин закроется… Ну его начисто!

П е р в ы й. Видать, синхрофазотрон у тебя… Связываться!

М а г ф у р (останавливая первого, встревоженно). Опять пить? А о душе когда думать? Самое дорогое в себе не ценим, а плохое, дрянь всякую ценим превыше всего! Душу свою когда будем поить и кормить? Душу!

П е р в ы й (со слезами в голосе). Кто ты такой?

М а г ф у р. Человек я. Человек!

П е р в ы й. Издеваться?.. Ты — издеваться?!..

Разгорается драка. Магфур небольшого роста, полный…

Он обороняется, но сам не бьет.

Его мироощущение не позволяет ему причинить боль человеку.

Но обороняется он старательно.

 

В т о р о й. За угол его, за угол… И… начисто!

 

Все скрываются за углом дома. Какое-то время оттуда доносятся крики, пыхтенье, и вдруг — внезапная тишина.Затем слышен незнакомый, невнятный голос. Его перебивает голос Первого: «Да, товарищ лейтенант!Он сам первый полез. Вон нос красный, как свекла! Это же пьяница, алкаш известный.Пристает ко всем… да, товарищ лейтенант!» Голоса постепенно замолкают.Мигри поднимается со скамейки, тревожно смотрит по сторонам, медленно ковыляет по пустырю.

 

М и г р и. Те, которых нет сейчас на земле, — они были? А которые есть сейчас на земле — их не было? А пупки… разные.

I.2

Спустя несколько часов. Квартира. Клава занята домашними делами.

Входит сын Виктор.

В и к т о р (сурово). Отец не появлялся?

К л а в а. В милицию, говорят, забрали.

В и к т о р. Ну вот… Чего от него ждать? Медаль за спасение утопающих получил… Лучше бы сам утонул тогда.

К л а в а (оправдываясь). Вчера же опять била.

В и к т о р. Пользы от этого!.. (Безнадежно.) Нет, такие не тонут… В прошлом году с шестого этажа упал, ничего — встал, пошел. «Жигули» наехали — весь передок помят, радиатор трещину дал, а ему хоть бы что!.. Еще шофера успокаивал, извинялся, что машину повредил… (Возбужденно.) Другие детей своих учат, чтобы судьбу свою хватали, а он только компрометирует и компрометирует... Нашла с кем связать жизнь!.. За другого не могла замуж выйти?

К л а в а. А от другого, может быть, и не ты бы родился.

В и к т о р. Да лучше и не родиться вовсе!.. (Шепотом.) Это все старая бабка! От нее все идет. (Еще тише.) Мне кажется, ей уже тысяча лет. Я ее боюсь!

К л а в а. Тсс!

Виктор замолкает.

К л а в а (уходит на кухню. Но вскоре возвращается.) Давай! Кашу поешь!

В и к т о р. Каша? Тебе бы только кормить меня кашей… Ничего ты не понимаешь! У меня, может, призвание к политической деятельности… Нет, никто ничего не понимает. Здесь все важно. Пойми! Каждая мелочь! Любой ваш шаг бросает тень на мое имя! (Долго пронзительно приглядывается к матери.)

К л а в а. Ты чего?.. Чего смотришь?

В и к т о р (возбужденно). Хабуш ходит к нам каждый день. К кому, интересно, он ходит?

К л а в а. Он к отцу ходит.

В и к т о р. Я все знаю!

К л а в а. Что ты знаешь?

В и к т о р. Все!.. Все… знаю.

К л а в а (смущенно). Когда был маленький, плакал, смеялся...

В и к т о р (перебивая). Я никогда не плакал. И никогда не смеялся. Ты мне зубы не заговаривай!...

К л а в а. Теперь только и знаешь — всех подозревать (Уходит.)

В и к т о р. Распустились… Все распустились! (Встает со стула, ходит взад-вперед, останавливается перед огромным настенным зеркалом.) Сто шестьдесят сантиметров… (С горечью и отчаянием.) Хоть бы еще двадцать сантиметров!.. А ведь кто-то из великих людей был маленького роста. Наполеон? Обычный лейтенант. А потом… Улыбка вообще-то обаятельная. Зубы ничего. Белые — все как один. Зубы для общественного деятеля — вещь важная… Так! А если сделать вдохновенное лицо? (Изменяет выражение лица.) Ну а если… лукавинку подпустить? Допустим… «Рад приветствовать вас, дорогие друзья!» (Снова сгорбившись, с горечью, трагично.) Хотя бы еще десять сантиметров!.. И здесь насолил, гад. Отец называется!..

Звонок в дверь. Появляются Клава и Арина, красивая девушка небольшого роста.

К л а в а. К тебе. Кнопка.

А р и н а. Я не кнопка!

К л а в а. Ну, не кнопка — значит, звонок…

А р и н а. Я не звонок!

К л а в а. Ух ты, маленькая — и такая настырная!..

А р и н а. Мы оба с Виктором маленькие.

В и к т о р (сидит за столом, ест). Я не маленький!..

А р и н а. Я просто хотела сказать: маленькое к маленькому больше подходит.

В и к т о р (взорвавшись, ударяя ложкой по столу). Я не маленький!..

А р и н а (Клаве). Я одного автора читала. Фамилии не помню. Так у него в книге средние женились на средних, толстые на тонких, а длинные только на маленьких. Это чтобы гармония была. А по-моему, неправильно. По-моему, и души, и рост должны соответствовать. Я даже хотела этому автору написать, а потом узнала, что он жил четыре века назад. По-моему, про гармонию у него неправильно…

К л а в а. Да, гормоны. Гармонист бабе нужен в жизни… хороший.

А р и н а. Вы — мама Вити. Я именно такой вас и представляла. (Виктору.) А где твой папа? Я хочу и с ним познакомиться.

В и к т о р. Папа… Тебе еще и папу надо!

К л а в а. Не груби! К тебе пришли в гости. (Уходит.)

В и к т о р. Чего явилась?

А р и н а. А что тут такого?.. Что же мне делать, если… если я тебя вдруг безумно полюбила?

В и к т о р (прерывая). У человека… (Рассудительно.) У человека, посвятившего себя большой цели, нет времени на любовь.

А р и н а. Я же тебя за это… за это как раз и люблю. Что к себе не подпускаешь! Другие сразу намеки разные делают, на ноги нехорошо смотрят (Пауза.) Но я же… Я ведь уже физически сформировавшаяся! Во мне импульсы, токи всякие бродят. Я не могу наедине с этими токами оставаться все время…

В и к т о р. А что, во мне они не бродят? (Встает из-за стола). Но я себя укрощаю… Сколько замыслов погибло из-за женщин!.. Сколько великих людей они погубили!.. Вот Эльза…

А р и н а. Она тебя любит?

В и к т о р. У нас чисто товарищеские отношения. Не все такие сформировавшиеся, как ты.

А р и н а. Но я же… Смотри, какая я красивая!

В и к т о р. Лучше бы ты была уродом. Эльза вдохновляет меня, а ты… Отвлекаешь на разную ерунду...

А р и н а. Она сухарь, твоя Эльза!

Входит Мигри, смотрит на них.

Здравствуйте. Я… я — товарищ Вити. (Виктору.) Это папина мама?

В и к т о р. Так он говорит. А кто на самом деле — неизвестно.

М и г р и. Никто… никто меры не знает. В еде, питье, в смехе, хитрости — во всем мера… Все, что сверх меры…

А р и н а. Чего это она такая? Старая, да?

В и к т о р. Откуда я знаю? Всегда накаркает, а потом неприятности. (Взглянув на часы). Ладно, пошли! Пятнадцать минут на любовь я могу выделить.

 

Уходят. Исчезает и Мигри. Появляется Клава. Подходит к зеркалу, долго смотрит на себя, поглаживая рукой живот.

В дверях — очень высокий и очень худой мужчина — Хабуш.

 

Х а б у ш. Мое почтение, Клавдия Викторовна! Дверь открыта, я уж без стука. А Магфур Хузеич дома? (Пауза.) Магфур Хузеич!..

К л а в а. Нету Магфура Хузеича!

Х а б у ш. Жарко. Упарился. Пива выпил. Нету, значит, Магфура Хузеича?

К л а в а. Тебе кто, он нужен или я?

Х а б у ш. Дорогая моя, обожаемая. Пока мы одни… (Пытается обнять.)

К л а в а (отталкивая Хабуша). Тебе бы только лизаться!..

Х а б у ш. Конечно, я золотарь… ассенизатор, так сказать… человек исчезающей профессии. Всю жизнь от меня отворачивались женщины. И вы… вы тоже меня постоянно отталкиваете. Как это больно!

К л а в а. Жалеешь тут всяких прохвостов, а потом… потом в положении оказываешься!

Х а б у ш. О, как я несчастлив!.. Как мне трудно теперь смотреть в глаза Магфуру Хузеичу!

К л а в а. Пожалела тебя, дура непутевая!.. Пожалела, что так умрешь, не узнав счастья… (Плачет.) На кой шут жалеть тебя надо было? Магфуру сказала, так он, дурачок, обрадовался…

Х а б у ш (отступив, с внезапным металлом в голосе). Магфур Хузеич не дурачок! Это — самородок, мыслитель, Клавдия Федоровна! А то, что он рабочий человек, обыкновенный электрик, а не штатный философ,— это все ничего не значит.

К л а в а. Был бы мыслитель…

Х а б у ш. Спиноза всю жизнь шлифовал стекла! Для очков. Это сейчас он — Спиноза... А тогда был так… шантрапа… Магфур Хузеич, можно сказать, современный Сократ. И даже почище! Конечно, иногда… своими поступками… он… роняет себя…

К л а в а. Был бы умный, так не допустил бы в свой дом такую пакостную рожу. О, блудливые твои глаза!

Х а б у ш. Да-да! Я очень страдаю. Я теперь часто плачу, Клавдия Федоровна. Я предал своего учителя. Если бы вы только знали, как я страдаю из-за того, что вошел в грех! Если бы кто-нибудь измерил страдания человека, предающего самое драгоценное в своей жизни, но не имеющего сил не предавать... Я чистосердечно признаюсь, совершенно чистосердечно… (Падает на колени.) Я так себя казню за то, что потерял с вами… невинность.

К л а в а. Ну, встань, встань! Штаны все измажешь... Глаза бы мои на тебя не смотрели… Ну, поцелуй, поцелуй! Если бы мы были помоложе лет на двадцать пять…

Х а б у ш. На тридцать… На тридцать, Клавдия Федоровна!..

К л а в а. Я бы бросила своего дурака, своего помешанного…

Х а б у ш (вырвавшись из ее объятий, рассерженно и принципиально). Ради любви я готов на все, но этих слов, этих слов, Клавдия Федоровна... Магфур Хузеич — мой учитель и ваш муж… Да, ваш законный супруг… И даже ради дружбы народов нельзя нарушать этот священный союз. Моя любовь тайная, а кроме того, я убежден досконально… (Взглянув на дверь.) Магфур Хузеич?

Входит Магфур.

М а г ф у р. Задержался, Клавочка, задержался. Здравствуй, Хабуш!

Долгая пауза.

Х а б у ш. Здравствуйте, Магфур Хузеич! Я… вот, так сказать… восхищен, потому что… потому что (наткнувшись на взгляд Клавы) унижен. Мы сейчас спорили с Клавдией Федоровной. Я говорил, что ваши гениальные наблюдения над человечеством…

К л а в а. Где ты был?

М а г ф у р. О, где я только ни был!.. Где я только ни был, Клава!

К л а в а. Опять избили. Да, видно, мало!

М а г ф у р. Я смотрел на людей, Клава. Я думал о жизни. Интересно ведь понять, откуда пришла она и куда идет...

Х а б у ш (загораживая Магфура). Клавдия Федоровна, я не позволю!..

К л а в а (хватая половник). Я вас обоих сейчас!..

Х а б у ш (самоотверженно загораживая Магфура). Клавдия Федоровна! Такое пренебрежение к мужскому достоинству — это… это почти оскорбление!..

К л а в а (Магфуру, с внезапной жалостью). Опять синяк под глазом!

М а г ф у р. Пустяки, не больно, Клавочка… Люди нервные какие-то пошли… В милиции-то сразу разобрались, что к чему, и выпустили. Иду домой, и ребята… совсем еще зеленые… В садике. Все заплевали вокруг себя. Стал в пристрастии к матерщине их уличать. Не учить, говорю, я в жизнь пошел, а любить. Ну а парень один…

К л а в а. Ты так голову себе сломаешь...

М а г ф у р (с улыбкой). Все равно из жизни живым не выйти.

К л а в а. Сейчас примочку сделаю… Надо же, какой синяк!.. Голодный, наверное? Мы все уже поели.

М а г ф у р. Давай, давай, я проголодался вообще-то!.. Пойду руки помою… (Уходит.)

Х а б у ш (после паузы). Клавдия Федоровна! Серенькое мышление, серенькое устремление воли и сердца потому-то именно и трудно победить, что в нем не торчит никакой гениально выдающейся или гениально уродливой мысли, от которой можно было бы отказаться или которой… восхититься. А Магфур Хузеич… он — индивидуум! И, как всякий гений, он хрупок. Нам пока надо совместно беречь его для человечества.

К л а в а (оглянулась). Это как же ты своего дорогого Магфура Хузеича беречь надумал? Обнимая меня в его постели?

Х а б у ш (возмущенным шепотом). Клавдия Федоровна, я очень уважаю вас, но иногда вы бываете вульгарны. Невозможно вульгарны! Порой ваши речи отдают такой безвкусицей! Я от почтения к Магфуру Хузеичу не могу вас называть даже на «ты», а вы? Поймите, гений… он вечно между есть и нет. Он вечно болен… идеей...

Входит Магфур.

К л а в а. Ох, я же хотела тебе примочку для глаза… Сейчас. (Берет кастрюлю). Я тебе суп подогрею…

М а г ф у р. Да ничего, Клавочка, я и холодненького поем. И холодненького можно.

Клава уходит.

М а г ф у р. Вот, Хабуш, родит Клава скоро. Нового человека родит… Не у каждой бабы, конечно, это святое дело в такие годы выйдет, не каждая на такой страх пойти решится. А если решилась — значит, героическая женщина. Уважаю это ее решение.

Х а б у ш. Да! Да!

М а г ф у р. Неплохая она женщина. Всякая душа человеческая о добре тоскует… В каждом человеке обязательно что-нибудь хорошее есть.

Х а б у ш. Да!..

М а г ф у р. Садись, Хабуш! Садись за стол!

Хабуш подсаживается к столу. Входит Клава, хлопочет вокруг Магфура, подает еду.

Старается хорошо накормить мужчин, тем более что

каждый из них достоин ее жалости.

Знаешь, Хабуш, о чем я думал, когда шел сейчас домой? Вот мы говорим, что у животного есть головной мозг, сердце, нервная система и так далее. И вот поэтому-то оно и считается животным.

Х а б у ш (задумавшись о своем, не слушает Магфура). Какое животное?

М а г ф у р. Ну, всякое животное. Собака, коза, комар, например.

Х а б у ш. Да-да! (Ничего не понимая.) Понятно.

Клава накладывает на глаз Магфуру повязку, затем уходит.

М а г ф у р (с повязкой на глазу). А что такое полип?

Х а б у ш. Полип? Это, это… что?

М а г ф у р. У полипа, например, нет ни одного из органов, которые есть у животных. Ни мозга, ни желудка, ни нервов. А ведь тоже живое существо! Вот я и подумал… А может, камень — это тоже как бы замаскированное животное. А? Не такое, конечно, как, например, кошка, но…

Х а б у ш (перебивая его). Кстати, о кошке, Магфур Хузеич. О кошке! Я должен с вами серьезно поговорить. Зачем вам эта одноглазая кошка? Зачем вам эти разговоры с пьяницами? Какой в этом смысл? Вы постоянно во все вмешиваетесь, а от этого — одни неприятности. Так нельзя! Ваша жизнь должна быть посвящена главному.

М а г ф у р. Ты тоже не понимаешь меня, Хабуш.

Х а б у ш. Я? Не понимаю? Нет человека, который бы вас так понимал и ценил, как я. Человечество ждет от вас новых, образно говоря, догматов веры. Я записываю все ваши мысли, все изречения, беседы с людьми. Это будет книга. Наши потомки когда-нибудь будут учиться по ней и поклоняться вашему имени, вашей мудрости. Вот почему я, ваш ученик, не могу спокойно смотреть на то, как вы отвлекаете свои мысли на всяких ничтожных полипов и кошек.

М а г ф у р. Ты что, Хабуш? Как я могу спокойно пройти мимо человека, если вижу, что он — несчастен, что жизнь его полна огорчений и страданий? Как я могу пройти мимо кошки, если вижу, что ей надо помочь? Как я могу не думать о полипах, если эти мысли приходят мне в голову?

Х а б у ш. Когда я слушаю вас, Магфур Хузеич, сердце у меня бьется, а из глаз почти… льются слезы. Но иногда… иногда мне хочется, чтоб вас вообще не было на свете. Да! Трудно дышать одним воздухом с вами.

М а г ф у р. Ай, брось, Хабуш, не говори чепухи! Единственное, что я вижу, — это я вижу земной шар зеленым, Хабуш. Земля должна стать зеленой от растений. А то во многих местах она сейчас красная от крови. Поэтому вот… и сад на пустыре сажаю. Мелочь, конечно… А единственное, что я говорю всем, что надо любить друг друга и делать друг другу добро. А про это люди тысячу лет говорят. Но говорить — мало! Вот что я понял! Мало… только говорить...

Х а б у ш. Вы, Магфур Хузеич, даже не осознаете своего значения. Да!..

Входят Виктор, Эльза, Клава.

В и к т о р (Эльзе). Вот смотри!.. Видишь, опять разукрасили?

Незаметно, как тень, в дверях появляется древняя Мигри.

Х а б у ш (Виктору и Эльзе). Нужно, наверное, сначала поздороваться со старшими?

В и к т о р. Слушай! (Матери.) Он что? Будет еще здесь права качать?

К л а в а. Хабуш!

Э л ь з а (Магфуру). Мне хотелось бы с вами поговорить… Я не случайно сюда пришла. Я пришла собственными глазами посмотреть на вас, Магфур Хузеевич.

М а г ф у р. Чего на меня смотреть? Видишь, Клава, какой я красавец? Даже специально смотреть на меня ходят…

Э л ь з а. Здесь нет ничего смешного. Дело слишком серьезно. У вас такой сын! У него — огромное будущее! А вы… вы… так безответственно обращаетесь с фамилией, которая ему принадлежит.

М а г ф у р. Разве он меня родил? (Глядя на Клаву.) Ведь я его родил.

Э л ь з а. Вот-вот, эти постоянные речи с душком нездоровой философии! Необдуманные поступки, скандалы. Подумайте сами, какое вы имеете право?.. Ну почему, почему вы не можете быть как все? (Виктору.) Ты согласен со мной?

В и к т о р. Да! Полностью.

Э л ь з а. Короче говоря, как сугубо конкретная социальная личность, вы очень беспокоите меня и вот его, вашего сына. Я как представитель…

М а г ф у р. Ай, не обижайся, прошу тебя! Когда гость обижается, я обижаюсь. В моем доме как? Придет холодный, голодный, нищий, бездомный — согрею, накормлю, спать уложу. Враг придет с нуждой — последний рубль отдам. Дурак приходит — сам дураком становлюсь. На время, чтобы гость умным себя чувствовал. Давай лучше поешь чего-нибудь! Худая! Тебе потолще надо быть...

В и к т о р (безнадежно). Что ему объяснять? Я воспитательную работу с самого детства с ним провожу.

К л а в а (Магфуру). Другие — вон как живут! (Жалуясь Эльзе.) Сделал в детском саду проводку, а денег за работу не берет. Из детского сада за ним бегают.

М а г ф у р. Ну да! Буду еще с детей деньги брать!

К л а в а. Не с детей, а за работу.

В и к т о р (Эльзе). Вот… видишь. В этом моя трагедия. Разве можно хоть чего-то добиться, если все знают, что ты сын такого человека… Сейчас выборная кампания. Ответственный момент. И я не хочу быть сыном помешанного... Сыном дурака... Это всегда будет висеть надо мной...

Х а б у ш. Я протестую!

В и к т о р. Слушай, ты!

М а г ф у р (с болью). Ничего, Хабуш. Ничего… Жизнь сложная. Сложная жизнь, а жить надо!

Общее молчание.

Э л ь з а (Виктору). Да, ты прав! Болезнь зашла слишком глубоко. Необходимо предпринять какие-то меры. (Уходит, на пороге останавливается). Да, чуть не забыла. (Вынимает из сумочки несколько листков бумаги.) Завтра встреча в политклубе… Будешь выступать третьим по счету.

В и к т о р. Я на этой неделе только два дня работал…

Э л ь з а. Надо, Виктор! Себе мы уже не принадлежим. Фигура у тебя видная, голос громкий. Сейчас наша главная задача — повсеместно проявлять свое общественное лицо. Вот, галстук тебе купила… (Вынимает из сумочки галстук.) Текст выступления. Прошлогоднее, но очень актуально…

В и к т о р. Все — на одной орбите. Я обязательно должен стать депутатом. Пора на более высокую ступень выходить.

Э л ь з а. Не забудь только, надо быть скромным. Все так начинают… Да, садись прямо в середину президиума! Пусть народ привыкает видеть нас там. (Уходит.)

М а г ф у р (после паузы Хабушу). Вот видишь! К общественной деятельности у человека призвание… Шлифовальщик, расточник. С металлом дело имел? (Виктору.) Зачем ты на бумаги переключился?

К л а в а. Молчи уж! Сам ничего не добился, сыну не мешай. Другие с завода хоть что-нибудь домой несут, а ты вон эту лампочку, лампочку эту поганую (тычет пальцем в потолок) и то в магазине купил. Хоть бы что-нибудь по дому делал!

М а г ф у р. Ну что ты привязалась? Чего я по дому не делаю? Мне и руки-то для того дадены, чтобы что-то делать.

В и к т о р. А что тобой в жизни сделано? В жизни?

М а г ф у р. Людям электричество даю, огонь даю, энергию даю.

В и к т о р. Говорить с тобой!.. (Бросается к шкафу, вынимает из него папку, лихорадочно развязывает ленточки. На пол сыплются десятки, сотни газетных вырезок. Все они очень однообразны по форме.) Вот! Пятьсот сорок два некролога! Десять лет собираю. На, на, почитай! Поймешь, быть может, как люди живут! Вот! (Читает.) «Родился в деревне Старая Клюква в семье крестьянина…» Свою трудовую деятельность начал, как и я… рабочим. Как активный производственник был выдвинут… А умер? Умер генералом армии! А вот — министр! Вряд ли его отец компрометировал сына! Двумя министерствами за жизнь заведовал! (Презрительно.) А ты?.. А подписи! Какие подписи! Вот как живут люди! А ты?! Умрешь, о тебе даже строки не напишут! Ни одной строчки! Никто, понял, никто не выразит мне соболезнования!

Х а б у ш. Я не согласен! Наследие Магфура Хузеевича будут изучать веками! Я постараюсь! Я оставлю человечеству свои диалоги с ним.

В и к т о р (матери). Пусть этот вонючий ассенизатор заткнется!

К л а в а. Хабуш!

В и к т о р (показывая на папку). Здесь у меня — отборные… Я всякую мелочь не вырезаю. Почитай, посмотри, как люди живут! А у тебя не то что памятника, даже доски на могиле не будет! Потому что не заслужил! Ты как будто вовсе не жил, не был на свете. А я, я — буду!.. Я хочу быть! Меня тоже выдвинут… И не позволю… не позволю мешать мне!

К л а в а. Да! Не мешай! Сын он тебе.

В и к т о р. Когда-нибудь и обо мне напишут... (Читает.) «От нас ушел пламенный человек, неутомимый труженик… Светлая память… в наших сердцах…» (Не выдержав, плачет, вдруг видит себя в зеркале.) Сто шестьдесят сантиметров! (Плачет еще сильнее.) Вы же мешаете мне… строить жизнь.

К л а в а (возмущенно). Ребенка до слез довел. Хулиган!

М и г р и (вновь появляется в дверях). Пупки. Пупки плохие.

М а г ф у р. Пойдем, Мигри! Пойдем куда-нибудь! Может, увидим женщину, которая плачет, или… ребенка, у которого отняли игрушку… Или пьяного человека, заснувшего на холодной земле… Кто-то все равно ждет нас…

Х а б у ш. Я тоже с вами, Магфур Хузеевич.

К л а в а. Хабуш!

Х а б у ш. Да-да! Я люблю вас обоих. У меня сердце разрывается. Я обоих вас люблю!

I.3

Пустырь, вечер. Хлыстики посаженных деревьев торчат из земли.

Появляется Магфур, останавливается, любовно поглаживает

веточку яблони.

М а г ф у р (обращаясь к яблоне). Хочешь, чтобы я тебя еще полил? Водички хочешь? Хе-хе! Живая ты, знаю!.. Сейчас я… Сейчас. (Уходит.)

В наступающей тишине вдруг слышится смех Арины.

Появляются Виктор и Арина.

В и к т о р. Тарантулы величиной… вообще… вот... Только прикоснувшись, доводят людей до безумия.

А р и н а. Они же что-то выпускают при укусе.

В и к т о р. А вы… женщины, при поцелуях разве не выпускаете чего-то? Вы —страшнее тарантулов, страшнее мухи цеце! Вы даже без прикосновения… Если на вас, женщин, смотреть даже издалека, и то в вас есть что-то такое, что сводит человека с ума. (Осуждающе.) Вон ноги у тебя раздетые, голые. А Эльза… она другая. А ты ходишь с такими голыми ногами, с таким… ртом!..

А р и н а. Я хочу быть красивой! Я должна быть красивой, я только для этого и родилась. (Увидев скамью.) Давай посидим! (Молчание.) А ты… наш город любишь? Кустики какие хорошие!

В и к т о р. Отец посадил… Расстроился из-за него сегодня.

А р и н а. Хочешь, я тебе стихи почитаю?

В и к т о р. Стихи? И охота тебе тратить время на эту муть?

А р и н а. Они тебе посвящены. Про сказочного принца. Другой бы на твоем месте от радости прыгал, что такая женщина, как я, о тебе стихи пишет.

В и к т о р (усаживаясь на скамейку и глядя на ноги Арины) Ну давай!

А р и н а (вставая). Значит, так… стихи про сказочного принца… Только не смотри на меня!

Дождик льет и льет,

Нет ему конца.

Неужель моя юность пройдет

Без сказочного принца`?..

В и к т о р. При`нца, наверное, а не принца`?

А р и н а. Это для рифмы, не перебивай!

Может, умерли принцы все,

А такого, как ты, не будет?

Но блеснет мечта впереди,

И нальются жаром груди.

В и к т о р. Груди?

А р и н а. Ну как? Здорово? Понравилось?

В и к т о р (хмуро). Про груди… ничего. А вообще…

А р и н а. Плохо?

В и к т о р. Разве так обо мне надо писать?

А р и н а. Правда, значит. В редакцию посылала. Ответили: «Дорогая Арина, опубликовать ваше стихотворение не можем, так как в художественном отношении оно несовершенно. С приветом». И подпись. Неделю назад другое послала и даже привета не получила.

В и к т о р (поднимаясь со скамьи). Я… я пойду.

А р и н а (поспешно). А у меня другое еще есть!

В и к т о р. Что?

А р и н а. Оно, по-моему, совершенней. Я как раз на совершенство внимание обращала…

В и к т о р. Не хочу!.. Я… Рот у тебя какой-то… Губы. Я пойду лучше…

А р и н а. Ну, пожалуйста! Ну послушай!

Буду настойчиво дятлом долбить

Сердца твоего кору…

В и к т о р. Какая еще кора? (Неловко пытаясь обнять ее). Где у тебя эти токи…импульсы, о которых днем говорила?

А р и н а (увертываясь от него). Ты что?

В и к т о р. А что?..

А р и н а. Думаешь, простодушная я, так все со мной сразу можно? Без предисловий?

В и к т о р (растерянно). А какие нужны предисловия?

А р и н а. Я строгая. Хоть я тебя люблю, ты все равно должен еще меня добиваться. Моей благосклонности добиться. Я хочу, чтобы ты ради меня подвиги совершал!.. Я сразу решила, что ты будешь моим рыцарем.

В и к т о р. Чего-чего?

А р и н а. Ты должен будешь постоянно доказывать мне свою любовь.

В и к т о р. Нет, ты не та номенклатура. (С презрительной насмешкой.) Тебе надо не со мной любовь крутить, а с кем-нибудь поничтожнее… Мало ли всяких, которые растрачивают себя, свое свободное время на болтовню, на хулиганство!.. Ты вообще отдаешь себе отчет, с кем ты говоришь? Мне не исполнилось еще пятнадцати лет, когда я поставил уже перед собой цель. Меня зовут Виктор. По-латыни — победитель. Посмотри на людей, перебери всех знакомых! Кто из них имеет цель?

А р и н а. Я…

В и к т о р. Что я?

А р и н а. Я хочу, чтобы у меня… чтобы у нас потом были… детки.

В и к т о р. Детки? (Вставая.). Ладно! Все  это пустая трата времени. Себе я не принадлежу. У меня программа-минимум стать через десять лет…

Слышатся голоса, затем громкий смех приближающейся веселой компании.

А р и н а. Ой, ребята какие-то!

В и к т о р. Мало ли кто по улицам шляется!

Появляются трое парней. Один из них с гитарой.

П е р в ы й  п а р е н ь (удивленно). Мальчик и девочка? (Живо.) Мальчик любит девочку, а девочка любит мальчика. Что будем делать?

В т о р о й  п а р е н ь. А ну марш отсюда! Ноги устали.

А р и н а (прижимаясь к Виктору). Я боюсь!

В и к т о р (одновременно). Что за тон?! Я попрошу…

Г и т а р и с т. Ну, зачем так грубо? Нехорошо! (Виктору и Арине.) Они шутили. Они извиняются. (Ребятам.) Извинитесь перед дамой и ее кавалером!

П е р в ы й  и  в т о р о й. Извините!

Г и т а р и с т. Места на земле, и, в частности, на скамейке хватит всем.

В и к т о р (Арине). Пошли!

П е р в ы й (загораживая дорогу). Торопитесь? А куда?

Усаживаясь с двух сторон на скамейку, парни усаживают Виктора и Арину.

Гитарист стоит — перебор струн, аккорд.

 

Г и т а р и с т. Лунная весенняя ночь. Прекрасная незнакомка. Бледный рыцарь и три музыканта. (Пауза.) Бледный рыцарь споет прекрасной незнакомке какой-нибудь романс? Например, «Я помню чудное мгновенье…».

Перебор струн, аккорд. Виктор пытается встать, но снова плюхается на скамейку.

Рыцарь не имеет желания спеть романс в честь прекрасной дамы?

П е р в ы й. Пой, друг! Чего ты? Стесняешься, что ли?

В т о р о й. Шеф дважды не просит.

А р и н а. Гадкие!.. Трое на одного? Гадкие вы, гадкие!

В и к т о р (вырываясь). Да какое вы имеете право?

Г и т а р и с т. Никакого, никакого! (Арине.) О нет, вы дурно о нас подумали. Никакого насилия. Бледный рыцарь по своей, по доброй своей воле споет романс в вашу честь. Потом он спокойно отправится домой. А мы… мы всего лишь исполним его поручение, почтительно проводив вас. (Взглянув на Виктора.) Итак… «Я помню чудное мгновенье…».

В и к т о р (вырываясь). Я!.. Я!..

Г и т а р и с т (поспешно). «Я помню чудное мгновенье…».

В и к т о р. Я!..

Г и т а р и с т. «…помню чудное мгновенье…».

В и к т о р. Я… (невольно под аккомпанемент) помню чудное мгновенье…

Г и т а р и с т. Вот и чудненько!.. (Быстро подсказывает.) «Передо мной явилась ты». Смотрите на свою даму, пожалуйста!

В и к т о р. Передо мной явилась ты…

Г и т а р и с т. «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты».

В и к т о р. Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты.

Г и т а р и с т (морщась). Фальшивите! Очень фальшивите! Повторим. (Снова аккомпанирует.)

В и к т о р. Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты!..

А р и н а (вскакивая, с яростью). Ты что?.. Поешь?.. А вы… вы издеваться?.. (Всем дает пощечины: пощечину Виктору, пощечину гитаристу, по пощечине парням.) Гадкие, гадкие!

В т о р о й (растерянно). Ты чего? Чего дерешься?

А р и н а. Волосатик несчастный! Все волосы у тебя повыдеру! (Подпрыгнув, чтобы дотянуться, таскает его за волосы.)

В т о р о й (жалобно). Чего дерешься?

А р и н а (бросив его и повернувшись к Виктору). Влюбилась в тебя, как дура!.. Недоносков испугался!

В и к т о р. Вон как ты раскрылась! Ничтожная личность!

А р и н а. Я — ничтожная? Эти яблони, говоришь, отец посадил? А ну-ка ломай! У меня душа сломана, у меня любовь погублена! Ломай! (Гитаристу.) Пусть ломает!.. Все яблони!.. Пусть здесь все вытопчет!..

Г и т а р и с т. Кончай, и так противно…

А р и н а. Мелкую пакость сделал, крупной боишься? А ты крупную подари! Пусть ломает!.. Эти яблони мне не нравятся. Мне не нравится, как они торчат из земли. Они неправильно торчат.

Г и т а р и с т (морщась и не глядя на Виктора). Ну ладно, давай, только поскорее!.. Давай!..

В это время чуть в стороне появляется Магфур с ведром в руке. На его глазах падает на землю первое деревце.

Он стоит смотрит, как гибнет будущий сад. Потом отворачивается, уходит.

 

А р и н а (с отчаянием). Отец посадил, а ты ломаешь?!

Но трещат молодые деревца, и одно за другим падают на землю. Уже никого не остается возле Виктора,

а он в остервенении все ломает и ломает яблони. Подходит Эльза.

 

Э л ь з а. Успокойся, Виктор, успокойся!

В и к т о р. Ты?..

Э л ь з а. Я видела все... Теперь ты понял, что с женщинами нельзя связываться? Никаких женщин! Они действуют разлагающе! Ты должен быть совершенно свободен от них. Только — дело! Одно дело!

В и к т о р. Ты права.

Э л ь з а. Впереди ответственные дни.

В и к т о р. Да, да… Ты знаешь, во мне такая ярость была, такая ярость сначала! Я хотел сразить их словом, но они же — ничтожества, недоумки… Они не понимают слов. А потом я подумал: если ради идеи я не смогу переступить через себя, то что же я тогда вообще смогу сделать? Синяк под глазом — мелочь. Но такая мелочь может перечеркнуть все.

Э л ь з а. Правильно! Совершенно правильно. Наше лицо должно быть неприкосновенно.

В и к т о р. Я даже рад, что произошла эта провокация! Я проверил себя. Я убедился, что принципы мне дороже всего. (Смеется.) Они, эти ничтожества, думают, я пел из трусости. Нет! Из принципа!

Вдруг появляется чрезмерно толстая женщина, та, которая, возможно,

и чрезмерно тонка.

Ж е н щ и н а (с восхищением). Только сегодня сигнализировала, и — такая оперативность! Спасибо! Большое спасибо от лица всей общественности дома!

В и к т о р (очнувшись). Что? О чем вы?

Ж е н щ и н а. Я в домоуправление сигнализировала, в милицию, в редакции двух газет… Какая оперативность! А может быть, вас командировали из Москвы? Я телеграфировала туда, прямо в правительство.

В и к т о р. Обо мне?.. Обо мне — в правительство?

Ж е н щ и н а. Да, с этим надо бороться! Самым решительным образом! (Оглядывая поле боя.) Уничтожать, уничтожать! В корне! Что правительство думает предпринять по отношению к этому субъекту?

В и к т о р. Простите… Эсфирь Ноевна? (Облегченно.) Вы не узнали меня? Вы были воспитательницей в нашей группе. В детском саду номер тринадцать. (Эльзе.) Это же Эсфирь Ноевна!

Ж е н щ и н а. Да-да… Я вспоминаю. Как же я рада, что мой труд не пропал даром, что зерна, посеянные мною, взошли! Я сигнализировала. Захват земли в общественном месте! Я прошу вас, как бывшего воспитанника, доложите! Отметьте! Я всю жизнь сигнализирую. Столько лет никто не реагировал на мои сигналы, и вдруг теперь наконец-то… Значит, это — симптом? Симптом!..

В и к т о р (Эльзе). В самом начале… так сказать, на пороге деятельности получить благословение от старого воспитателя… Я рад, Эсфирь Ноевна! Я борюсь за место депутата. Всех на чистую воду! Я покажу всем!

Ж е н щ и н а. Да-да! Это симптом. Симптом и символ.

В и к т о р. А вы… вы не узнаете Эльзу? Она тоже воспитывалась в нашем детском саду.

Уходят. Снова появляется Магфур. Его, как нашкодившего школьника, тащит за руку на место

преступления старая Мигри. В руках у него ненужное уже теперь ведро. Он вытирает слезы.

Поднимает с земли тонкий прутик, гладит его, шепчет что-то.

В эту минуту он похож на ребенка, у которого сломали любимую игрушку.

 

М и г р и. Зачем плакать? Добро любишь — зло до конца узнавай! Человек сына своего воспитать не сумел, в семье порядок навести сил нет… Зачем тогда слово? Сын деревья с корнем вырывает, себя корней лишает, а человек молчит, бежит… Тьфу! Если человек твердый, вода из глаз не течет. Тьфу!..

М а г ф у р. Понимаю, старая. Понимаю! Не буду больше, не буду!

действие Второе

II.4

Пустырь возле дома. Саженцы яблонь торчат из земли. Рядом с ними лежит лопата. Магфур и Мигри.

Мигри в зимнем пальто, в валенках.

М а г ф у р (подводя Мигри к скамейке). Дыши давай, дыши, древний человек!

Появляется Клава c кошелкой в руках.

К л а в а. Все отпускные… На деньги Хабуша живем. На его деньги тебя кормлю.

М а г ф у р. Не надо нервничать, Клавочка! Деньги есть, денег нету… А человека родить — дело святое… Душевной тишины требует. (Заботливо.) Ты в тишине теперь живи!

К л а в а. Ты в мою природу не лезь! Мое дело — рожать, не рожать… (Уходя, оборачивается.) Еще учить будешь, как рожать. (Уходит.)

М а г ф у р. Трудно ей со мной, старая. Мне с людьми легко, а им со мной… (Начинает работать.) Но ничего: кто-то ломает, кто-то сажает.

М и г р и. Все к одному и тому же идут. К одному и тому же стремятся. И разными дорогами к одному и тому же идут…

М а г ф у р. Я ведь знаешь когда первую яблоню в землю посадил? Старик на войне землю копал. Самый настоящий ад был, горело все от огня. Дом его горел, а он сад, огнем выкорчеванный, снова сажал. Когда последнюю яблоню посадил, его и убило. А для меня она первая была.

Мигри молчит.

Тогда я истину узнал. Не догадывался только сначала, что истина.

П е р в ы й детский голос. Эй, ты опять тут!

В т о р о й голос. Дядя, дядя, ноги носишь,

У людей чего ты просишь?

М а г ф у р (подняв голову и улыбаясь.) А-а, вы! А платье у тебя какое красивое!

В т о р о й голос. Папа купил. Помнишь, он тебя побил?.. А потом пошел в магазин и купил. А у тебя такого платья нет. А хочешь, я еще про тебя стихотворение сочиню?

М а г ф у р. Сочиняй!.. Я вот чего не могу, того не могу. Складно сочинять не могу. Идите сюда! Поближе!

П е р в ы й голос. Хитрый!..

В т о р о й голос. Дяденька, дяденька!

На штанах нет пуговицы!

Как же ты, как же

Шагаешь по улице?

М а г ф у р. Ах, чертенята!.. Ух ты, верно! (Смеется.)

П е р в ы й голос. Атас! Кикимора!

Появляется уже знакомая нам женщина. И вместе с ней мужчина неопределенных лет и неопределенной наружности.

Ж е н щ и н а. Вот, опять!.. Видите? В прошлый раз, когда я просигнализировала, сразу же все вырвали. С корнем. Я это так не оставлю! Я доведу дело до конца! Я не позволю ограничиваться полумерами!

М у ж ч и н а. Понятно, разберемся.

М а г ф у р. Хорошая такая женщина — и опять сердитесь? Если словами воздух сотрясать, пыли больше.

Ж е н щ и н а (перебивая). Молчать!.. Вы вообще лишены права голоса. (Мужчине.). Я телеграфировала в Москву. (Магфуру.) Вы головой ответите за эти безобразия!.. (Мужчине.) А вы, если не наведете порядка…

М у ж ч и н а. Прежде всего, Эсфирь Ноевна, спокойствие.

Чуть в стороне появляются Хабуш и Неизвестный. Последний — весьма странное и донельзя ничтожное

лицо в какой-то серой одежде. Кто он, автор решительно не знает. Возможно, прораб из какого-нибудь

СМУ или житель одного из соседних домов. Возможно, работник какой-нибудь коммунальной службы,

а то даже и какой-нибудь помешанный, которому до всего есть дело; а возможно,

автор допускает даже и такое, — и сам черт. Во всяком случае, и облик, и речь его весьма странны.

 

Н е и з в е с т н ы й. А Сальери Моцарта отравил...

Х а б у ш. Что?

Н е и з в е с т н ы й. Отравил! Отравил!

Хабуш бежит.

Н е и з в е с т н ы й (вслед ему.) Отравил! (Смотрит на Магфура.) Хе-хе, копает… Докопается. (Исчезает вслед за Хабушем.)

Ж е н щ и н а. Спокойствие? Таких, как он, надо травить гексохлораном. Его мало отдать под суд! Частный сад, который он разводит среди кварталов новых домов, не просто сад! Это факт, свидетельствующий об извращении частнособственнических инстинктов, это наглая реставрация… За этим частным случаем, товарищ Баянов...

М у ж ч и н а. Разберемся! Реставрация уже произошла.

М а г ф у р (вздыхая). Без них, без людей всяких — разных, и жизнь, наверное, вкусна не будет. Скучно покажется, как стоптанная подошва. А яблоневый дух, когда им весной повеет, напряжение в затвердевших мозгах снизит…

М у ж ч и н а (Магфуру). Разберемся! (Женщине.) Уверяю вас, разберемся!

Ж е н щ и н а. У вас честное лицо. Я верю вам, хотя меня часто обманывали. Я одинока, а вокруг (с ненавистью взглянув на Магфура) столько жуликов, проходимцев!..

М у ж ч и н а. Я сегодня же загляну к вам… Чтобы сообщить о результатах...

Ж е н щ и н а. У вас честное лицо, но порога моей квартиры еще никогда не переступала нога мужчины.

М у ж ч и н а. У меня совершенно честные намерения! Так сказать, по долгу службы.

Ж е н щ и н а. До свидания! (Уходит.)

М у ж ч и н а (глядя ей вслед). Если бы люди занимались филателией… (Магфуру, грустно). Баянов, работник домоуправления.

М а г ф у р. Магфур Хузеевич.

Пожимают друг другу руки.

М у ж ч и н а. Баянов Баян Баянович. (Осматриваясь). Производительно поработали. Производительно!

М а г ф у р. Да… Так вот… Люблю в земле копаться. От металла и оборудования устаешь, а от земли душевностью веет… На другой фазе жизни как бы живешь.

Б а я н о в. Сад имеете где-нибудь, дачку?

М а г ф у р. Нет… Как-то не получилось…

Б а я н о в. Не имеете. Понятно!

М а г ф у р. Хорошо ведь работу делать там, где живешь. Приятней, знаете ли, без личной выгоды. Для души!

Б а я н о в. Понимаю. Я человек широких взглядов и… понимаю… (Лирически.) У меня, можно сказать, уникальное собрание марок. Конечно, может быть, это нескромно, но у нас в городе… Переписываюсь со многими филателистами... Из других стран... Из других городов... Так вот, по коммунальному хозяйству… а душа тоже… (Вздыхая.) Но вообще-то не положено…

М а г ф у р. Что не положено?

Б а я н о в. По плану благоустройства здесь, как и везде, положено древонасаждение породы американский клен на каждые пятьдесят квадратных метров. К концу текущей пятилетки… Извиняюсь за выражение… Я, кстати, недавно присутствовал на одном… весьма узком совещании в Горзеленхозе… Конфиденциально!.. Так вот, смею вас уверить, уже к концу текущего десятилетия одно древонасаждение будет приходиться в городе на сорок восемь и три десятых метра... Большой прогресс! Ну а все, что вы здесь посадили, это придется…

М а г ф у р. Что?..

Б а я н о в. К сожалению, мы не успели в этом квартале договориться с Горзеленхозом относительно саженцев. Спрос большой, поэтому мы не стали писать заявку. Но в следующем квартале…

М а г ф у р. В следующем квартале лето будет.

Б а я н о в. Мне совершенно конфиденциально обещали удовлетворить заявку…

М а г ф у р (ничего не понимая). Сажать летом нельзя!

Б а я н о в. Ничего, посадим.

М а г ф у р. Все погорит, засохнет.

Б а я н о в. Это неважно.

М а г ф у р. Неважно?

Б а я н о в. Времени у нас много, чтобы должным образом удовлетворить все потребности трудящихся. Когда в прежнее время я работал в системе Госснаба…

М а г ф у р (перебивая). Товарищ Баянов, саженцы у меня есть. Московскую грушовку, например, я достал. Анис, белый налив, боровинку, золотой ранет, антоновку. И ранние сорта есть, и поздние. Несколько сортов вишен, смородина, сирень, рябина. Подъезды хочу диким виноградом оплести. У меня свояк в плодопитомнике. Обещал подбросить, когда машина будет. Насчет торфа и навоза договорился. Все есть. Экскаваторщика вот попросил ямок наковырять… Сам бы справился разве? Ничего мне не надо, только бы не мешали. А вон там, посмотрите, цветники разобью. Бульдозер надо будет достать часа на два. Но я уже почти договорился… Хорошие люди отзываются, откликаются… Посадочный материал тоже в наличии. Маки, астры, георгины, дельфиниум, мальва, золотые шары…

Б а я н о в (проникновенно). Понимаю! Понимаю и в душе одобряю. Не думайте, что я человек узких взглядов! Но поймите меня и вы, Магфур Хузеевич! Плодово-ягодные культуры, а также и зерновые культуры в жилых массивах не положены! В инструкции о них, к сожалению, не сказано ничего...

М а г ф у р. Но инструкция — это что? Слова.

Б а я н о в. Слова?.. Без яблони, извините, человек может прожить, а без инструкции… Когда я в молодости работал укротителем зверей…

М а г ф у р. Но, товарищ Баянов...

Б а я н о в. Я понимаю вас. Как обладатель уникального собрания марок, я очень капитально понимаю вас, Магфур Хузеевич. Но, видите, и общественность протестует. Всякая самодеятельность, знаете ли, должна иметь определенные организационные формы, утвержденные и одобренные. Иначе будет анархия. Наше учреждение, как ни говорите,— ведомственное, имеющее определенные планы по благоустройству. Вы же хотите осуществить свою индивидуальную, эгоистическую мечту, не согласовав ее предварительно с нами, не посоветовавшись…

М а г ф у р. Но, товарищ Баянов...

Б а я н о в. Мне тоже нравится это обращение. Все мы товарищи друг для друга. Я понимаю вас. Но поймите меня и вы!.. Видите ли, если расхождение ваших планов благоустройства с планами благоустройства домоуправления перевести на категорию долларов, простите, рублей… (Очнувшись.). Какая странная, подозрительная бабушка… Она так внимательно и пристально смотрит на меня… Здравствуйте, бабушка!

М а г ф у р. А, Мигри. (Мигри.) Не холодно тебе? Ты дыши, дыши!

Б а я н о в. Ваша близкая родственница? (Кланяется Мигри.) Очень приятно познакомиться!

Мигри молчит.

Б а я н о в (громче.) Я говорю, очень приятно познакомиться!

М а г ф у р. Она не всегда слышит.

Б а я н о в. Понятно. Очень хорошо.

Появляется Хабуш, бережно неся в руках две кружки с пивом.

Х а б у ш. Магфур Хузеевич! Пивка вам принес!

М а г ф у р. Спасибо, Хабуш!

Х а б у ш. Ваш новый ученик, Магфур Хузеевич?

М а г ф у р. Какой ученик? Что ты болтаешь?

Б а я н о в. Ну что ж, все ясно! Поверьте, я отлично вас понимаю. Иногда сидишь с марками. Тишина, ночь… И куда-нибудь… в Гималаи уносишься… От прозы жизни. Вы, конечно, понимаете, Магфур Хузеевич, что в душе я — ваш сторонник. Кстати, у меня за городом сад имеется, дачка. Как вы думаете, в плодопитомнике вашего уважаемого свояка выращиваются какие-нибудь действительно уникальные сорта?

М а г ф у р. Наверное, выращиваются.

Б а я н о в. Да, да, я думаю, мы поставим ваш вопрос в домоуправлении. В конце концов на вашу инициативу, если вы не будете сами беспокоить нас, плюс некоторые детали, которые мы обговорим с вами лично, можно будет закрыть глаза. А на выходки этой недалекой женщины, которая вас беспокоила, не обращайте внимания. Филателия, знаете ли, Магфур Хузеевич, приучает человека к спокойной созерцательности… (Обнимает Магфура за плечи.) Можно вас на две секунды тет-а-тет?

Баянов и Магфур уходят.

М и г р и. Слепнет тот, кто смотрит прямо на солнце; но проходит время, и возвращается свет воскресшим глазам. Но навечно слепнет тот, кто смотрит во тьму, кто клятвы свои в обман превращает… Поскользнется нога после того, как стояла твердо… Слова свои в воде полощут. Зачем… в воде?

Х а б у ш (ставя бокалы на скамейку). Час пробил. Они правы! Они не понимают его, но они правы. (Лихорадочно.) «Когда бессмертный гений не в награду любви горящей, самоотверженья, трудов, усердия молений послан, а озаряет голову безумца...» Тьфу!.. Стихи еще откуда-то... Но что толку-то, если он будет жить?.. Какая польза для человечества? Только скомпрометирует все своим поведением. Одно дело — сказать слова добра, другое — донести их до сознания всего человечества... ( Поспешно вынимает из карманов разные пакетики, что-то пересыпает из одного в другой. Потом рука его замирает над одной из пивных кружек. Мгновение — и золотистый порошок летит в пивную пену.) Нравственное совершенство должно существовать лишь в идее... (Увидев Магфура.) Жарко!.. Вот пиво, Магфур Хузеевич.

М а г ф у р. В том-то и беда, Хабуш, что мы охотнее десять раз на дню пойдем выпить пива, чем один раз сходим к своей душе… Что за человек попался! Так ни о чем и не договорились. Деньги просит.

Х а б у ш. Я договорюсь, Магфур Хузеевич. Я договорюсь!

М а г ф у р. Да, у тебя это как-то лучше получается, Хабуш.

Х а б у ш. Надо говорить с человеком на понятном ему языке, на языке взаимообмена услуг.

М а г ф у р. И с экскаваторщиком ты так разговаривал?

Х а б у ш (смешавшись). Да-да, люди корыстны. (Берет кружку с пивом и протягивает Магфуру ту, в которую всыпал яд.) Жара, Магфур Хузеевич. Пиво.

В это время Мигри, встав со скамейки за их спинами, тычет палкой в воздух, силится что-то сказать и не может.

Слышится только какое-то нечленораздельное бормотание.

 

М а г ф у р (выпив и поставив кружку, оборачивается к Мигри). Ты чего? (Обняв ее.) Домой хочешь?

М и г р и. Пупок… Нехороший пупок!

М а г ф у р. Чего ты? Что с тобой?

Х а б у ш (обеспокоенно). Женщина тут какая-то… Приходила, ругалась, напугала ее.

М а г ф у р (улыбаясь, Мигри). Ничего, ничего. Ты сиди! Дыши! Бери лопату, Хабуш! Осталось уже совсем немножко... (После паузы.) Но ты меня огорчил, Хабуш, огорчил. На языке пол-литра разговаривать нетрудно, а вот на языке совести…

Х а б у ш. Да! Да!

М а г ф у р (работая). Красота и любовь должны быть вокруг человека. Начав с отдельного проявления прекрасного, вот хотя бы с посадки этой яблоньки, человек может подняться и к прекрасным большим делам, а? А то мы часто носим слова любви только во рту.

Х а б у ш. Моя душа кровоточит от ран, когда вы говорите такие слова, Магфур Хузеевич. (Вынув записную книжку.) Я должен записать ваши последние слова.

М а г ф у р. Что у тебя за привычка?! Записываешь, записываешь…

Х а б у ш. Это уж мое дело, Магфур Хузеевич. Мой долг. Я все вот… думаю, почему у каждого человека должен быть непременно свой предатель? А у великого человека тем более. Иуда предал Христа. Платон, говорят, донес на Сократа, а потом записал беседы с ним, которые вошли в историю мировой культуры. Не только Сальери…Словно какая-то объективная закономерность проглядывает во всем этом. А жизнь Фирдоуси?.. Сколько всяких легенд в истории человечества!..

М а г ф у р. Значит, так должно быть. Но нам это не грозит, мы не великие. Знаешь, в чем смысл этой вот гайки? (Поднимает с земли гайку.) А в том, что она огромную металлическую жизнь воедино собой скрепляет. А смысл маленького человеческого пути? Земная ось чувствует вес каждого из нас.

Х а б у ш (про себя). Человечество оправдает меня… оправдает… (Плачет.)

М а г ф у р. Ты что, Хабуш?

Х а б у ш (глотая слюну). Просто я сам… так боюсь смерти…

М и г р и. Нехороший человек! Очень нехороший!

М а г ф у р. Кто?

М и г р и. Нехороший человек — зрячий человек. Хороший человек слепой бывает. Прогони, прогони!..

М а г ф у р. Ты что, старая? Это же Хабуш!... Эх, старая… (Вытирает пот со лба). Все мы рано или поздно придем к цели, Хабуш. Всех нас природа отзовет, знаем мы или не знаем число своих месяцев… Что-то меня в пот бросает. (Снова вытирает пот.). А все-таки между восходом и заходом солнца всегда есть время для счастья.

Х а б у ш. Каждое ваше слово, Магфур Хузеевич, как яд… Как яд…

М а г ф у р. Экий ты сегодня!

Х а б у ш. На душе тяжело. (С трудом.) Если бы вы знали, Магфур Хузеевич, как вы дороги мне! Уже столько лет я хожу в ваш дом!

М а г ф у р. Пиво, что ли, тяжелое попалось? (Кладет на землю лопату). Живот что-то пучит… Черт! Я скоро вернусь… (Держась за живот, поспешно уходит).

Мигри в тревоге тычет палкой то в воздух, то в землю, поспешно ковыляет за ним.

Х а б у ш (оставшись один). Нет, это не зависть, Магфур Хузеевич. Не стремление унаследовать ваше ложе... Просто бренная человеческая оболочка унижает дух, идею. Человек более велик, когда он мертв. Я сделал это ради твоего бессмертия... Ты был мне единственным другом, Магфур! Учитель!.. (Плачет.) А ложе… Чтобы лучше узнать, чтобы проникнуться всем духом твоей жизни! А душа… Знай, душа у меня всегда будет в трауре... И знай: твои мысли, твои идеи, твоя будущая слава — в надежных руках твоего ученика! Я сделаю из тебя нового святого! Нового пророка! А то, что ты был обыкновенным человеком, маленькой гайкой в великой колеснице жизни, лишь увеличит твою славу. Кто помнит сейчас, что Спиноза шлифовал стекла, что Омар Хайям был просто пьяницей?.. Горьким пьяницей! Человечеству всегда нужны новые примеры для подражания… Ради человечества я пошел на этот тяжкий подвиг...

II.5

Квартира. Никого нет. На столе — папка, разложены некрологи.

Из другой комнаты выходит Виктор с газетами и ножницами в руках, садится за стол.

 

В и к т о р (радостно). Все меньше и меньше конкурентов. (Любовно рассматривая снимок в газете). Ничего, пожил.

В дверях неслышно, как тень, появляется старая Мигри.

Ну, чего встала? Иди спи себе!

М и г р и. Из капли создан человек. Колеблющимся. Когда коснется зло — печальным бывает… Когда добро коснется — недоступным для зла. Убытка никто не чувствует. Убыток… большой. (Медленно ковыляя, уходит.).

В и к т о р (вслед ей). Хоть бы одно слово нормальное сказала! Ворона тысячелетняя! (Вырезает из газеты некролог, читает). «На всех постах, куда бы его ни посылали, работал с полной отдачей сил. Трудолюбие и деловитость, внимание к людям и отзывчивость были отличительными чертами его характера…» (Вырезает второй некролог.) «Неустанным трудом, разносторонними знаниями, богатым жизненным опытом, вниманием и чуткостью к людям он завоевал всеобщее уважение и признательность… Светлая память… навсегда сохранится в наших сердцах». (Любовно.) Сейчас вас положу вот сюда в папочку. Здесь лежать теперь будете. У меня.

Входят Клава и Хабуш. Хабуш тащит тяжелую сумку с продуктами.

К л а в а. Отец не приходил?

В и к т о р. Где газеты?.. Я просил тебя купить все сегодняшние газеты...

К л а в а. Забыла я, сынок.

В и к т о р. Забыла! Все забываешь!.. (Собирает некрологи в папку, берет газеты и ножницы, уходит к себе).

К л а в а. Опять пропал, значит. (Хабушу.) И ты как вареная рыба сегодня.

Х а б у ш (обессиленный, падает на стул). Да, да! (Отрешенно смотрит на Клаву, занимающуюся домашними делами, затем достает записную книжку. Читает сначала про себя, потом вслух, с благоговением.) «У большинства людей мысли — без гордости и силы…» (Смотрит невидящим взглядом на Клаву.) Как это удивительно верно!

К л а в а. Что?

Х а б у ш (продолжает читать). «Если спросить любого, почему ты так много думаешь, то каждый ответит — потому что я не хочу быть глупым. Глупым считается всякий, кто не думает. Хотя на самом деле именно он мудр, раз он не думает, а все же находит свою дорогу».

К л а в а (глядя на Хабуша). Что ты там бормочешь?

Х а б у ш (очнувшись). Это одно из последних изречений Магфура Хузеевича... Вот, Клавдия Федоровна, вот, послушайте!.. «Людьми овладел бес наживы. Они гоняются за холодильниками, за полированными столами, за автомобилями, за никчемными сервантами...»

К л а в а. А как же без холодильника? И сервант тоже нужен… У всех дачи, машины… (Голос ее доносится уже из кухни.)

Х а б у ш (продолжает читать, но уже тихо, как бы про себя). «Люди хватают вещи всю жизнь, все больше и больше, и не замечают при этом, как тускнеют их глаза. Никогда не нужно забывать, что мы нуждаемся в совсем немногих вещах и человеческой жизни не хватит, чтобы их все даже пересмотреть…»

Входит Клава.

Кто знает… Кто знает, Клавдия Федоровна, может быть, мы больше никогда не услышим его голоса.

К л а в а. Чьего голоса? О чем ты?

Х а б у ш. Конечно, и вы правы. Блаженство жизни —в невозмутимом состоянии духа… Но выбор? Проблема выбора? (Смотрит на Клаву.) В вас сама жизнь! Унаследовать у своего учителя все — и его философию, и… его жену. Как это высоко и как низко! О, если бы я еще так сильно не любил вас, Клавдия Федоровна!

К л а в а. Тише! С ума сошел!

Х а б у ш. Мне кажется, что самый счастливый среди нас — это он… Магфур Хузеевич. Теперь ему хорошо. Всегда… будет теперь хорошо. А мы… несчастно рожденные люди.

К л а в а. Ладно, сиди! Разболтался. Пьяный, что ли? Мне обед надо готовить.

Х а б у ш. Не уходите, Клавдия Федоровна! (Приближаясь к ней.) Все эти дни я был как в огне! Я не знал, как мне быть, что делать. Я люблю вас обоих, Клавдия Федоровна! Магфура… Хузеевича… как учителя — я преклоняюсь перед его гениальностью, а вас… вас как женщину. Какая… у вас прекрасная линия ноги!

К л а в а. Двоих сразу любить нельзя.

Х а б у ш. Можно… Очень даже можно!.. Ведь мне так дорога философия и возвышенные интересы. В Магфуре Хузеевиче я любил проявление великого духа жизни, а в вас — самую жизнь. В моей памяти… вот закрою только глаза — и ваш бок!

К л а в а. Что?

Х а б у ш. Бок. Вот здесь. (Показывает на ее бедро.) Теплый. И так хочется к этому теплу прикоснуться и забыть… все! (Обнимает Клаву.)

К л а в а. Не придави! Я же в положении. Вот скажу Магфуру! Допоешься. А то распелся… соловей!.. Вот Магфурка придет…

Х а б у ш (не выдержав). Магфур Хузеевич не придет! Он никогда… больше не придет. (Плачет.) О, Клавдия Федоровна, есть ограниченные люди одного цвета — черные или белые. Но есть еще несчастно рожденные пегие души… Они очень возвышенные… и совершенно искренне отзываются на все. Такие они чувствительные... Они готовы любить все и… служить всему. Во мне больше благородной стали, но зато она гнется… Так гнется! Если бы вы только знали, как я страдал в ту минуту, когда сыпал в пивную кружку Магфура Хузеевича порошок!.. Я сознавал свой долг, а сам в это время немел от любви и благоговения.

К л а в а. Какой порошок? Что ты болтаешь? Какой такой еще порошок?

Х а б у ш (падая перед ней на колени). Я чистосердечно вам признаюсь, Клавдия Федоровна. В ваших руках теперь моя судьба. И судьба наследия Магфура Хузеевича. У меня нет другого выбора — или в тюрьму, или сюда, в этот дом, на его ложе. Сегодня у пивной бочки, что расположена недалеко от вашего дома, я совершенно намеренно приобрел две кружки пива. Подчеркиваю, совершенно намеренно! Я решил поступить по примеру… Есть всякие легенды, и я вдохновился примером некоторых моих предшественников в истории мировой культуры… Когда-то в детстве я увлекался химией. По рецепту древних алхимиков я стремился получить яд. Да, яд чрезвычайной силы воздействия на живые организмы. Я решился. Я признаюсь чистосердечно... Идеал значителен только в идее, ибо, осуществившись, он только компрометирует себя. И ради человечества, ради будущего бессмертия Магфура Хузеевича… я исполнил свой долг. Я… отравил его. Поэтому сейчас я — вы совершенно точно это подметили, — действительно как вареная вобла.

К л а в а. Отравил?.. Ты Магфура отравил?!

Х а б у ш (стоя на коленях). Его уже нет теперь, Клавдия Федоровна. А я… я могу пойти добровольно в тюрьму, если вы… если вы… Сейчас же пойду с повинной!

К л а в а. Ну зачем же сразу в тюрьму? Зачем в тюрьму? Из-за меня никто еще других людей ядом не травил… Где он сейчас?

Х а б у ш. Его тело увезли в вытрезвитель.

К л а в а. В вытрезвитель? Почему в вытрезвитель?

Х а б у ш. Я долго боролся с собой. Гуманистические идеалы боролись во мне с сознанием долга…Его, говорят, забрали как пьяного, нарушившего порядок в общественном месте. Он не успел добежать. И его увезли в вытрезвитель.

К л а в а. В вытрезвитель?

Х а б у ш. Видимо, предсмертный бред приняли за пьяную икоту! Грубые люди... Ему было очень плохо… И там он умер. Наверняка. (Плачет.)

К л а в а. Я так и знала. Так я и знала, что он плохо кончит… (Плачет.) Теперь и бить некого будет. Ну, встань, встань! Брюки надо беречь. Вещь… все-таки.

Х а б у ш (поднимаясь с колен). Так мне не идти в милицию с повинной? Вы меня прощаете?.. Ведь ради человечества, ради бессмертия Магфура Хузеевича… Теперь мы вместе будем хранить память о нем.

К л а в а. Тебя посадят.

Х а б у ш. Если вы сохраните все в тайне, Клавдия Федоровна, никто в мире ни о чем не узнает…

К л а в а. Судьба, значит.

Х а б у ш. Судьба! И он думал так же… Я запомнил его последние слова, когда его увозили… «Так и должно быть»,— сказал он. О, это был великий человек!.. А его мечта превратить пустырь в яблоневый сад, его грандиозные опыты в исследовании основ человеческой души!.. Это был человек неизбывного оптимизма и бесконечной веры. И я его отравил... Но я продолжу его дело!

К л а в а. Так сильно, значит, ты меня любишь? (Плачет на груди Хабуша.) Я привыкла к нему, дураку. Жалко!..

Х а б у ш (обнимая Клаву). И мне жалко. Но он не был дураком, Клавдия Федоровна! Я его верный ученик, и я знаю его. Конечно, на первых порах и мне он казался смешным. Вечно на уме какая-то чепуха! Вечно талдычит одно и то же… Но потом я разобрался. Потом я понял, как содержательны его слова! Они таили в себе высшее благородство! (Снова взрыв рыданий.) Я уверен, если отворить Магфура Хузеевича, открыть его изнутри, то внутри… внутри у него окажутся изваяния древних богов! И я уверен, даже изваяние самого Сократа!

К л а в а. Уж отворили, наверное, в морге-то… Открыли живот-то… (Плачет.) Но мне… капитальный человек нужен для жизни, Хабуш. И чтобы… витамины были. А то — вон врач гормоны какие-то выписывает… О покойном нельзя говорить плохо… Мне гармонист нужен!

Х а б у ш (поспешно). Я буду стараться, Клавдия Федоровна. (Обнимает ее.) Я постараюсь вам соответствовать.

Входит Виктор. Потом появляется Мигри.

В и к т о р. Что это такое? Что это еще за обнимания?..

М и г р и (зовет). Магфур! Магфур!

К л а в а (продолжая плакать). Отец у тебя умер. Магфур мой умер. (Оставив Хабуша, идет к сыну). Столько раз я его обманывала! Бедный! (Плача на груди сына.) И что он во мне, дуре, нашел? И на кого он меня оставил?.. (Глядя то на Хабуша, то на сына.) Такого доброго человека нет больше на земле, никогда не будет! Кого я бить теперь буду?..

Х а б у ш. А я на что, Клавдия Викторовна?

В и к т о р. Как умер? Когда умер?..

Х а б у ш. Умер.

В и к т о р. Точно умер? Окончательно?

К л а в а. Он отравился пивом… Какое пиво плохое варят! Безобразие! Люди травятся. (Плача.) А у него организм тонкий! Другие бочку денатурата выглохтят, и хоть бы что!.. Я знала, я ему не раз говорила: сломаешь себе голову, сломаешь!..

М и г р и. Магфур!..

В и к т о р. Па-па!.. (Вытирает слезы.) Мы не понимали друг друга. Я думал, что такие, как он, не тонут. Я хотел его исправить, хотел, чтобы он был достоин своего сына. Но… светлая память о нем навсегда сохранится в моем сердце!

Х а б у ш. Сын. Взрослый сын уже у вас, Клавдия Федоровна.

В и к т о р. Значит, я теперь… не сын дурака? И не сын сумасшедшего? Мертвые все равны. (Матери.) Не плачь! Ты не знала женского счастья, но ты узнаешь материнское счастье, когда твой сын, которого ты недостойна, возвысит тебя… Теперь я уже не сын дурака. Что ж, может быть, люди когда-то поставят памятник и ему, моему отцу. Все-таки с его помощью я родился. (Вдруг снова плачет.) Па-па!

М и г р и. Магфур!

К л а в а (встрепенувшись). Пойдем, Виктор! Пойдем, Хабуш! Надо узнать все. Пойдемте из автомата позвоним в вытрезвитель, в морг. Пойдем, Витя!

Уходят. Одна старая Мигри остается в комнате. Ее томит беспокойство,

нервны ее движения. Но… входят Магфур и Эльза.

М и г р и. Нехорошие пупки. И тебя нет.

М а г ф у р. Здесь я, старая. Здесь. Куда я денусь?

М и г р и. Чужой дом. Плохой дом.

М а г ф у р (смеясь). А жить надо! Все равно жить надо!

М и г р и (смотрит на Эльзу). Тот, кто творит, такой же снаружи, как тот, кто не творит. (Уходит к себе.)

Э л ь з а. Виктора нет? Опять, наверное, с женщинами. (С болью.) Как он не поймет, что с женщинами нельзя связываться! Я его выдвигаю... Стараюсь...

М а г ф у р. Что, любишь его?

Э л ь з а. Вы что? У нас чисто деловые отношения! Поймите, ваш сын — прирожденный политик. Не у каждого человека такое призвание. У Виктора должна быть чистая, безупречная биография. (По-женски, с тоской.) Пожалуйста, я прошу вас!..

М а г ф у р. Вон, значит, как! Ух ты! Ну а кем он хочет стать? Председателем горсовета, что ли? А? Главой администрации? На место этого... как его?..

Э л ь з а. Не надо понимать все так буквально! На любом посту…

М а г ф у р (не слушая ее). Хорошее дело! Если ему это удастся, ясно, и себя будет возможность показать, а главное — наш славный город еще больше возвеличить. Вообще глаза всех будут обращены на него. Вон, значит, как!

Э л ь з а (садится поближе к Магфуру за стол). Вот видите… Вы же, оказывается, можете понять!..

М а г ф у р (смеясь). Ну, не скрывай, не скрывай, с чего же вы с Виктором начнете свое служение городу? Наверное, будете застраивать окраины. Чтобы люди жили получше… и вообще.

Э л ь з а. Забота о благе горожан, конечно, главная задача, но сейчас не об этом речь… И Виктор мечтает о другом. Совсем о другом!

М а г ф у р. Постой, постой! А вот мне, например, интересно, на сколько времени хватает картошки одного урожая в пригородной зоне, чтобы прокормить население? И сколько картошки надо откладывать в запас, а? Ты, наверное, обдумала этот вопрос с Виктором?

Э л ь з а (еле сдерживая себя). Этот вопрос мы не обсуждали.

М а г ф у р. Вопрос о картошке вы должны были обдумать. Вдруг случится такая неприятность, что население останется без картошки. А вы с полным знанием дела могли бы в таком случае прийти на помощь, помогли бы своим советом городу. Обязательно надо было подумать!

Э л ь з а (вскакивая из-за стола). Вам безразлична судьба вашего сына!

М а г ф у р (успокаивая ее). Я разве сказал тебе обидное что? Я ведь как думаю… Просто своим кривым умом думаю — хозяйство даже в одной семье, в одной квартире никогда вести невозможно, если не знать наперед всех будущих нужд. И не заботиться о них заранее. А в нашем городе сколько семей, сколько квартир? Сотни тысяч.

Э л ь з а. Да при чем тут город?! Нас такой уровень вообще не интересует... Что вы прицепились к городу? Повторяю, ваш сын…

М а г ф у р. А я вот думаю: может, вы с Виктором попробовали бы сначала свои силы на какой-нибудь одной квартире. Хоть на твоей! Посоветовали бы чего-нибудь матери. Польза была бы, может.

Э л ь з а. Матери! Что она понимает? Она только ворчит, чтобы я бросила свою общественную деятельность и выходила скорее замуж.

 Магфур. Ну вот!.. Правильно говорит. А ты и мать не можешь уговорить, а думаешь, что сможешь заставить слушаться тебя всех граждан нашего древнего города.

Э л ь з а. Да при чем здесь город?!

М а г ф у р. Да еще вместе с твоей сварливой матерью.

Э л ь з а. Я всегда подозревала, что вы — не так уж глупы... Теперь мне ясно… мне все ясно!.. Вы маску надели… Вы хуже, чем просто глупый человек... Вы, вы… (Стремительно выходит, сталкиваясь в дверях с Виктором. Виктору.) Жду, жду тебя здесь! Ходишь со всякими…

В и к т о р. У нас несчастье! Умер мой папа! (Увидев отца.) Ты живой?.. Почему ты живой?!

Входят Клава и Хабуш.

К л а в а (Хабушу). Магфур?.. Он живой?..

Х а б у ш. Живой…

К л а в а. Почему он живой?..

В и к т о р. Почему ты живой?

М а г ф у р. А что такое? Почему я должен быть… мертвым?

В и к т о р. Почему он живой, я спрашиваю?!

Общее молчание.

Х а б у ш. Непостижимо… Но я понимаю. Я очень даже все понимаю. Кто вскормил в себе истинное совершенство, тому дается в удел и истинная любовь природы! И она делает этого человека бессмертным! Ведь десять лет тому назад я пробовал порошок на мышах. На живых мышках и кошках.

М а г ф у р. Что на мышах… ты пробовал?

Х а б у ш. И даже живот у вас прошел, Магфур Хузеевич? Не пучит?

М а г ф у р. Да… Было, но прошло.

Х а б у ш (потрясенно). Значит, яд за долгие годы хранения превратился в слабительное. В слабительное чрезвычайной силы воздействия.

В и к т о р. Яд?

М а г ф у р.Какой яд?..

Х а б у ш (потрясенно). Чрезвычайной силы воздействия… на живые организмы.

М а г ф у р (увидев Мигри, снова появившуюся из своей комнаты). Старая, скажи, я в самом деле дурак или они все — сумасшедшие? Яд? Какой яд? Ты дал мне яд, Хабуш? То-то меня после твоего пива…

Х а б у ш. Я… я хотел… предать вас, Магфур Хузеевич, в руки смерти. Ради будущего бессмертия вашего! Я чувствовал свой священный долг перед человечеством. Но яд превратился в слабительное. Значит, это судьба! Рок! Поверьте, я хотел умертвить вас искренне, от всей души!.. Я так увлекся вашей философией… но потом… долг перед человечеством... Ведь идеал значителен только в идее… Поэтому только в идее он и должен существовать... Иисус Христос не был бы Богом, если бы вовремя не умер на кресте. Ради человечества, Магфур Хузеевич!

Молчание. Вдруг доносится рокот мотора.

К л а в а (Хабушу). Обманщик, шпана несчастная! Золотарь вонючий! Не мог по-настоящему отравить, а теперь нюни распустил. Вон!.. Оба вон! Ни бывших мертвецов мне не нужно, ни отравителей. Мне положительный человек нужен. Чтобы все было как у людей! С витаминами... Положительная жизнь мне нужна!

В и к т о р. Да! Надо кончать эту историю.

Э л ь з а. Виктор, я с тобой.

В и к т о р (подойдя к шифоньеру и вынув оттуда старую рубашку и плащ. Отцу). Вот твоя рубашка, плащ. (Матери.) Принеси ему его зубную щетку!

М а г ф у р (прижимая к груди рубашку и плащ). Что? Зачем мне сейчас зубная щетка?

К л а в а (вернувшись и швыряя в него зубной щеткой). Вот все твое имущество! Больше ничего не получишь. Кошку только свою драную забирай! Выброшу! Не мог умереть — уходи! Никого мне больше не надо!..

Рокот наполняет квартиру. Звук густой, сильный несется

из открытого окна. Кажется, будто рушится не только привычный,

хотя и неважный, быт, но и весь мир.

М а г ф у р. Что?.. Что там?

Э л ь з а (глядя в окно). Траншею прокладывают. Роторный экскаватор.

М а г ф у р (подбежав к окну). Траншея… (Растерянно.) Там же посажено!

К л а в а. Сколько ты денег туда закопал! Тебя бы туда закопать!

М а г ф у р. Не закопаешь! Истину я увидел, когда старик яблоню под огнем сажал. Эта истина и держит меня на земле. Держит, чтобы я каждого будил, уговаривал, увещевал. Иначе всю свою жизнь вы в спячке проведете, во сне своем фальшивом, если только истина, заботясь о вас, не пошлет к вам еще кого-нибудь. Думаешь, я ничего не видел, ничего не знал? Все видел, все… все знал… Старая, где  ты? Старая! (Наклоняется за зубной щеткой, прижимая к груди плащ и рубашку. Ищет кошку.) Кис-кис-кис… (Кошка под диваном. Он вытаскивает ее, гладит.) Пойдем, мать! Котятки у тебя скоро должны родиться… Пойдем, маленькая!..

К л а в а. Ну вот, «пойдем». Мало, что ли, тебя раньше выгоняли? Гордость свою показываешь?.. У меня тоже нервы есть... Я тоже могу свою гордость показать. Но я же не показываю! (Магфуру.) Зубную щетку положи на место! Положи, говорю!

М а г ф у р. Старая! Где ты?

М и г р и (тяжело опираясь на палку, ковыляет к Магфуру). Плохие люди… Думают, ничего не слышу. Думают, ничего не вижу. Зачем плохое видеть?.. Зачем плохое слышать?

Входит Арина.

В и к т о р. Ты? Тебе еще чего здесь надо? Вон! И передай своей шпане…

А р и н а. Это… это очень хорошие мальчики. Они все стали моими поклонниками.

В и к т о р (перебивая ее). Не выставляй свои ноги! Отныне все эти провокационные штучки на меня не действуют. Уходи!

Эльза тоже принимает позу, подчеркивающую линию ее ног.

Правда, сравнение не в ее пользу.

 

А р и н а (презрительно). Я не к вам пришла. Вы уже для меня не существуете. Я вас даже в упор не вижу, хотя и смотрю, допустим, на вас. Я вот пришла к нему. (Магфуру.) Вы папа… этого субъекта?

М а г ф у р. Я знал только слова добра, любви. А жена помыкала мной. Сын туп, но стыдится собственного отца. Друг подсыпает яд в пивную кружку. Ну хоть бы яд, а то какую-то гадость. И все равно, даже видя все это, я буду знать только слова добра. И говорить только их. Все равно! (Клаве.) И лампочки с завода я не буду таскать домой никогда!

А р и н а (воспользовавшись паузой). Я давно вас искала. А сейчас иду, вижу — экскаватор!

М а г ф у р (очнувшись). Экскаватор?

А р и н а. Канализацию, говорят, к какому-то дому проложить забыли.

М а г ф у р. Да! Пусть! Канализация земле нужна. Очень нужна.

А р и н а. Вы не знаете меня, а это я приказала тогда вырвать ваши деревья. Я сказала, что они неправильно торчат. А они не торчали… Они очень правильно росли. Очень красиво росли! (Плачет.)

В и к т о р (Арине). Еще раз повторяю: вон!

А р и н а (с презрением). Я вас не вижу. И даже не слышу! (Магфуру.) Я ведь не думала, что так будет. Я совсем не думала, что он станет вырывать саженцы. Я всю ночь тогда плакала. Всю ночь! (Плачет.) Не сердитесь, пожалуйста. Я скажу… Я прикажу… У меня около двадцати поклонников. Я их всех приведу сюда, вы не думайте! Они получше экскаватора будут работать… Я и этого сейчас… изругала… экскаваторщика…

М а г ф у р (засовывая руки в карманы). На вот конфетку! Собака есть у меня одна знакомая. Для нее купил. Но ничего, ты поешь.

А р и н а. Я ведь думала, он — сказочный принц.

М а г ф у р. Принца хочешь найти?

А р и н а. Да! (Взрыв рыданий.) Папка пьет у меня, мамку бьет. Я мечтала, чтобы красиво было. У каждой дамы должен быть рыцарь-защитник… И чтобы он колено преклонял. В книжках пишут. А я что, хуже?.. (Плачет.)

М а г ф у р. На-ка вот слезы вытри! (Дает Арине платок.) Сейчас пойдем, я тебе мороженого куплю.

А р и н а. Маленькая я, что ли?

М а г ф у р. Ну, шоколадку… Или духи, может? У меня деньги есть, и на духи хватит. Пойдем, старая! Пойдем куда-нибудь! К брату пойдем. И тебе куплю шоколадку…

Х а б у ш. Магфур Хузеевич!..

Не отвечая, Магфур уходит. Вместе с ним уходит Мигри и Арина.

В и к т о р (поймав взгляд Эльзы). У тебя ноги ничего… Хорошие. Даже не тянет на них смотреть.

Э л ь з а. Как я рада, что ты наконец совсем порвал с ней!.. С этой! Она такая безнравственная…

Хабуш нерешительно смотрит на дверь, делает к ней шаг.

Х а б у ш. Я… пойду тоже…

К л а в а. Что?..

Х а б у ш. Я…

К л а в а. Куда?!

Х а б у ш. Я… я…

К л а в а (подняв с пола зубную щетку). Выронил… щетку. Вот! Твоя будет щетка. Иди положи на место!

Х а б у ш. Я…

К л а в а. На место!

Хабуш покорно берет зубную щетку, несет ее в ванную.

К л а в а (Виктору). Мы решили с Хабушем пожениться.

Вдруг из ванной доносятся приглушенные рыдания.

К л а в а (бросается туда, тут же выволакивает Хабуша, вырывая из его рук брючный ремень). Я тебе дам вешаться! Я тебе повешусь!..

Х а б у ш. Магфур Хузеевич… Вы… Не хочу!

К л а в а (хлещет его ремнем). Я тебе повешусь! Дурак! Ассенизатор вонючий!.. Я тебе так повешусь!..

II.6

Пустырь  возле  дома.  Обезображенная  земля.

Тяжело  опираясь  на палку, ковыляет старая Мигри.

Появляется мужчина по фамилии Баянов.

 

Б а я н о в (кланяясь в спину Мигри). Здравствуйте! Рад вас видеть в добром здравии. Мне бы Магфура Хузеевича.

Мигри молчит, не оглядывается.

Я пришел сообщить радостную новость: домоуправление положительно решило ваш вопрос. (Забегает вперед и говорит уже в лицо Мигри.) Я товарищ Баянов. Работник домоуправления. Мы недавно с вами познакомились.

Мигри молчит.

В таком случае простите за беспокойство. В следующий раз. (Увидев Магфура, несущего табуретку и лопату.) А, вот вы где! А я только что беседовал о вас с вашей милой родственницей.

М а г ф у р. Салям, Баян Баянович!

Б а я н о в. Долго жить будете! Легки на помине... Я пришел сообщить вам радостную весть.

Пожимают друг другу руки.

М а г ф у р. Вот, ушли отсюда… а она (кивает на Мигри) говорит: надо закончить дело, которое начал. Надо, мол, победить. Вот так!

Б а я н о в (оглядывает двор). А как хорошо будет дышаться здесь, Магфур Хузеевич, когда всеми запахами весны заблагоухает наш сад!.. (Восторженно улыбаясь.) Филателия, знаете ли, так развивает воображение, мечтательность!.. Вот смотрю я на вашу маму или тетю и думаю... Психология старого человека — и кварталы новых домов… Формы нового быта, конечно, перековывают характер. Но ведь этот сад… цветущие яблони — это и ее мечта, вашей родственницы, я убежден! И давно жила в ней эта мечта... Давно... Да-да, эта мысль. И только в условиях нашей действительности, при содействии нашего домоуправления, она может осуществиться… (Деловито.) Всего тысячу рублей.

М а г ф у р. Саженцы я снова достал. Только бы не погубили!

Б а я н о в. Все это не так страшно. Не будьте пессимистом, Магфур Хузеевич! (В деловом возбуждении спешит выпалить свою сногсшибательную новость.) Из коммунхоза пришло указание — в каждом домоуправлении организовать дом образцового быта, понимаете? А мы тут как тут с нашей великолепной инициативой. Я доложил о нашем вопросе. Положительная реакция! Больше того, начальник коммунхоза на районном совещании уже привел работу нашего домоуправления как пример! Видите, какую я развил деятельность!.. И теперь для нашего замечательного сада открываются великолепные перспективы... Так и быть, полтысячи. Ровно полтысячи.

М а г ф у р (работая лопатой). Сейчас по ту сторону дома траншею для канализации прокладывают. Здесь, говорят, по ошибке проложили... А вдруг — там по ошибке? Вы не в курсе?

Б а я н о в. Это все несущественно, Магфур Хузеевич. Пусть роют, прокладывают. Главное — наш почин одобрили! Кстати, вы как-то изволили заметить, что в плодопитомнике вашего свояка… Двести. Окончательно.

Появляется женщина — та, конечно, которая чрезвычайно толста или чрезвычайно тонка.

Ж е н щ и н а. Товарищ Баянов!

Б а я н о в. А, Эсфирь Ноевна!.. (Чуть отступая.) Почтение мое… Мое почтение!..

Ж е н щ и н а (оглядывая обезображенный пустырь). Прекрасно! Вы не обманули моих надежд. Именно так — с корнем, до основания...

Б а я н о в. Да-да! Я никого никогда не обманывал.

Ж е н щ и н а. На протяжении всей жизни я — на страже общественных интересов. Я всегда сигнализировала. Того, что мещане и обыватели (с ненавистью бросает взгляд на Магфура) называют пошлым словом «личная жизнь», у меня не было. И не могло быть! (Взглянув на Баянова.) И вот, видите, оценили. Прислушались. Это симптом, товарищ Баянов.

Б а я н о в. Да, конечно! Конечно. (Магфуру.). Сто. Согласен на сто.

Ж е н щ и н а (оглядывая поле брани). Совершенно верно! Именно так надо бороться с такими элементами. (Презрительно смотрит на Магфура.) Но сам факт, что эти элементы находятся еще на свободе…

Б а я н о в. Видите ли, Эсфирь Ноевна, поскольку филателия…

Ж е н щ и н а. Нет, не спорьте! Не спорьте! Лишняя гуманность ни к чему. Вы очень мудро использовали великолепную технику, выпущенную нашей промышленностью. Все инстинкты, все эти извращения прошлого надо выкорчевывать с нашей прекрасной земли именно могучей техникой. Какой век на дворе, знаете? И что бы ни говорили, а технический прогресс должен и обязан диктовать свои условия в борьбе с такими гнусными явлениями! (Опять взгляд на Магфура.) Я убеждаюсь в этом снова и снова... И со своей стороны…

Б а я н о в. Видите ли, Эсфирь Ноевна, дом построили, а траншею… для канализации…

Ж е н щ и н а. При чем тут канализация? Надо просто всемерно распространять этот опыт, пропагандировать его. Мне предлагают другую работу, и я подумаю, уважаемый Баянов, даю вам честное слово, я подумаю, каким образом можно будет использовать технику… Сегодня у меня радостный день!.. (Достает из сумочки какую-то повестку.) Вот! Приглашают прийти.

Б а я н о в (взглянув на повестку). Психоневрологический диспансер? (Отступая.) Да-да! Понятно. Это очень значительно, поскольку… очень, очень приятно…

Ж е н щ и н а. Я всегда утверждала, что среди нас — много ненормальных людей, которых надо изолировать от общества. Целый ряд материалов на эту тему со статистическими выкладками, с конкретными предложениями был направлен мною в центральные учреждения. (Торжествующе.) Я предложила, уважаемый Баянов, весьма целостную и обширную программу! Не сомневаюсь, мои факты убили и потрясли. Познакомившись с ними, ничем иным больше нельзя заниматься. И вот — приглашают. Видимо, хотят, чтобы я возглавила. Поняли наконец, что я не могу находиться в роли воспитателя в рядовом детском саду.

Б а я н о в (отступая от нее все дальше и дальше). Я… я поздравляю вас, Эсфирь Ноевна! Да-да! От всей души поздравляю...

Ж е н щ и н а (с признательностью и великодушием). Я — одинокая женщина. Мужская нога никогда не переступала порога моего дома. Голых мужчин — какое, правда, гадкое слово? — я видела только во сне. Но у вас честное лицо, товарищ Баянов. Я верю вам. Приходите в семь! Посидим как коллеги. За чашкой чая.

Б а я н о в. Как коллеги? Да-да… Видите ли, кое-какие дела. Надо заботиться о… трудящихся. Ссе…мейные заботы. Да! Да! Заботы...

Ж е н щ и н а. Никаких возражений. Жду вас в семь! (Магфуру.) Как только я приму дела, я брошу на вас всю технику. (Стремительно уходит.)

Б а я н о в. Кко…ллеги… Почему она меня назвала коллегой? У меня что-то… с головой. Я пойду! Что-то у меня… с головой… (Уходит.)

М и г р и. Ходят, бегают. Тот, кто творит, такой же снаружи, как тот, кто не творит. Трудно понять, кто творит, а кто не творит. Кто пустой, кто полный.

М а г ф у р. Хорошо, что ты привела меня сюда, старая. Нельзя отступать. Нельзя...

С разных сторон подходят Виктор и Эльза.

В руках у Виктора газета.

 

В и к т о р. А я к тебе как раз шел.

Э л ь з а. Ты знаешь, сегодня собрание… было. Меня там вслух обозвали… тупой дурой.

В и к т о р. Тупой?

Э л ь з а. Да! Тупой…

В и к т о р. Ничего, мы еще поборемся. (Потрясая газетой.) Вот… опять некролог... Столько вакантных мест освобождается каждый день. Мы будем нужны!

Э л ь з а. Я давно заметила, что на меня как-то странно смотрят… Но то, что произошло сегодня... Стараешься, стараешься ради людей… и никакого понимания...

В и к т о р. Большим, великим людям всегда трудно. Часто их не понимают.

Э л ь з а. Спасибо, Виктор!

В и к т о р. Эх, хоть бы токи от тебя шли! Жалко, токов никаких нет.

Э л ь з а (ошеломленно). Каких токов?

В и к т о р. А! Хоть бы в каких-нибудь импульсах… забыться...

Уходят.

М и г р и. Ходят, говорят. А чего говорить? Кто прямым путем идет, тот… для всех идет… Кто заблуждается, тот заблуждается во вред себе… Ходят все, говорят… А к душе не идут.

М а г ф у р. Ничего, вечная совесть ты человеческая! И земля будет зеленой, и дураков станет меньше. Меньше станет... Время, отпущенное на жизнь, — не наша собственность. Я так понимаю. Оно отпущено для исполнения долга. И в этом — главная радость жизни. И смысл. А, спишь? Ну спи, спи… Из дому уйдешь, а с земли своей куда уйдешь?.. Надо исполнять.

Появляются мальчик и девочка. Они вдвоем несут ведро с водой.

Д е в о ч к а. Дядя Магфур!

М а л ь ч и к. Вот ведро воды принесли! Из дома.

М а г ф у р. Вода нужна. Хорошо. Вода очень нужна.

Появляются двое прохожих.

П е р в ы й (обрадованно). Друг! Ты! Ух ты! (Второму.) Ну, я ему двинул тогда, а? (Магфуру.) Слушай, не обижаешься? Что я тебе саданул тогда? По простоте души же! Растравил ты меня…

М а г ф у р. Чего на тебя обижаться?

В т о р о й. Да пойдем… Ну его начисто!..

П е р в ы й. Сейчас, сейчас! (Магфуру.) Ты скажи, правильно ведь я тогда тебе по роже заехал, а? Меня совесть что-то скребет. А? Правильно?

В т о р о й. Закроют же магазин!..

П е р в ы й. Нет, пусть он скажет! А, друг?

Девочка. Папа, не бей его больше!

П е р в ы й. Брысь! У нас мужской разговор.

М а г ф у р. Я тебе так скажу! Каждый человеческий организм имеет определенный энергетический запас. Я как электрик это хорошо понимаю. Так вот, запас этот свой надо ко всей энергетической системе жизни подключать… Не поймешь ты меня сейчас. Когда поймешь, тогда приходи. Завтра… поймешь. Завтра и приходи!..

Девочка. Папа, иди домой!

П е р в ы й. Брысь, я те сказал! Родителей не слушается совсем. Постой, постой!.. Вот у нас спор с ней. Каждый день. Она говорит, что ты умный, а я говорю, что дурак. Почему она не слушается родителей? Искренне, так сказать, душевно… Как друга прошу, скажи ей сам, что дурак. Я ведь ей отец, а она на мой родительский авторитет плюет. (Девочке.) Слышь, иди сюда!

Девочка. Фигушки тебе!

П е р в ы й. Слышь, друг, я по-дружески прошу!

М а г ф у р. Ты познаешь мир только через желудок… Попробуй хоть раз пойти на поклон к своей душе и тогда узнаешь сам, кто ты, и кто я, и кто дурак в этом мире.

П е р в ы й. Я же к тебе как к другу!..

В т о р о й. Да врежь ему по-настоящему! И — начисто! Закроется же!..

Уходят.

М и г р и (приподнявшись с табуретки, грозя им палкой). Ходят, бегают… Убытка в себе не знают. Палку… палку… только знают. Глупые люди...

М а г ф у р (гладя Мигри по голове). Чего я прошу? Невозможного, наверное, прошу. А может, возможного?.. Сад… на пустыре поднимется, и будут сидеть в саду красивые и счастливые люди…

М и г р и. Кто идет прямым путем, тот — для всех идет. Не туда идут.

М а г ф у р. Раньше думал, один справлюсь. Один ничего не сделаешь. Сейчас бульдозер придет. Кто-то сажает, кто-то ломает. На этом уж вечно мир стоит. И еще постоит, так ведь? (Берет лопату.) Все равно тот, кто сажает, победит.

М и г р и (опираясь на палку, медленно бредет к скамейке). Когда пупок правильный… Пупки плохие…

Появляется Неизвестный. Странное лицо в серой одежде. Да, наверное, это все-таки прораб

из какого-нибудь СМУ (строек так много повсюду), но, возможно,— жизнь настолько фантастична,

что автор порой готов не верить даже собственным глазам,— и какой-нибудь завалявшийся в закоулках

бесконечной материи черт, разуверившийся в силе своих бесчисленных подручных и теперь уже сам,

собственной персоной, вышедший на борьбу с нашим героем.

 

Н е и з в е с т н ы й (не обращая ни на кого внимания). Так! Копать будем здесь, здесь будет большая яма. (Магфуру.) Ну, чего стоишь? Копай!

Немая сцена.

М а г ф у р. Какая яма? Для чего яма?

Н е и з в е с т н ы й (деловито). Яма для ямы. С дырой.

М а г ф у р. С какой еще дырой?..

Н е и з в е с т н ы й. Туда…

М а г ф у р. Куда… туда?

Н е и з в е с т н ы й (деловито). Здесь будет большая яма. Прошу разойтись!.. (Мигри.) Гражданка, прошу освободить территорию!

М а г ф у р (выпрямляясь). Всю жизнь я боролся с тобой, всю жизнь… (Наступая на Неизвестного). Все равно посажу яблони… Никакой ямы и никакой дыры здесь не будет. Здесь вырастет сад. Сад здесь поднимется! И это говорю я! Я это говорю!

Н е и з в е с т н ы й. Освободить территорию для строительства ямы!

М а г ф у р. Врешь! Сад здесь будет!

Н е и з в е с т н ы й. Здесь будет дыра!

М а г ф у р. Сад, сад!..

Н е и з в е с т н ы й. Дыра!..

1973

 

Пролог

Площадка испытательного полигона, а дальше степь, развороченная, распластованная на десятки километров, держащая в себе панораму гигантского строительства. Какие-то конструкции, головоломные и фантастичные; падают искры от сварки, доносится натужный вой, урчанье тяжелых, многотонных машин. И не поймешь, что это — день, ночь. И на эту грубую музыку, на гул работающей степи, обнажившей древнее свое нутро, ложатся отдельные сцены пролога.

— Ребята, бетон! Принимай, раззявы!

— Что долго так? Дождь же! Если не работать, совсем крышка! Для вас же дорогу делаем, для твоего ишака!

— Это не ишак, а МАЗ. И не оскорбляй мою машину!

— Тоже мне, князь!..

Проходят двое.

— К нам давай. Триста рублей плюс командировочные.

— На черта мне эти деньги!

— Через два месяца квартиру дадут. Поработаешь два года, в Москве дадут!

— На черта мне эта квартира!

— У нас НОТ. Школу пройдешь,

— На черта мне НОТ? Здесь я на самом пике! — Ты влепишь кому-то по загривку, приедут, тебе вломят по шее — жизнь!..

 

По телефону, на междугородней.

 

— Алло, алло!.. Ну вот, значит... Ну, приехал!.. А бог его знает! Грязь страшная, народу тьма! В столовках так кишмя все кишит!.. Посмотреть надо.... Не поймешь сейчас ничего, говорю! Не пойме-ешь!..

 

Дарю тебе жизнь

 

драма

 

 

 Часть первая

I.1.

На крыше вагончика — Алсу.

А л с у. Широченное поле. Раздолье.

Необъятное чистое поле.

Скачет по полю жеребенок.

Ни тревог, ни забот, ни горя

Лошадиный не знает ребенок.

Жеребенок красив до боли.

Плещет молодость в стройном теле,

Ноги стройные — загляденье!

Как мне хочется стать

Жеребенком...

Появляются Николай Николаевич Сатынский,

Качаева, Гоголев. Умолкнувшая Алсу — свидетель разговора.

Г о г о л е в. Результаты испытаний, конечно, внешне эффектны. На первый взгляд. Но, Николай Николаевич, дорогой мой, мы же не знаем, как эти фундаменты поведут себя во времени. Мы хотим посадить на них весь этот гигантский комплекс заводов, а насколько они надежны?

С а т ы н с к и й. Вы читали «Маленького принца» Сент-Экзюпери?

Г о г о л е в. Кажется. В далеком отрочестве. И что?

С а т ы н с к и й. Маленький принц попал к богу.

К а ч а е в а. Не к богу, к королю.

С а т ы н с к и й. Да-да, к королю! Простите, к королю. Так вот он спросил у короля: «Можешь ты приказать, чтобы солнце зашло?» Король сказал: «Могу, но зачем? Все сразу запутается. Вот когда настанет час заката...»

Г о г о л е в. Не понимаю!

С а т ы н с к и й. В том-то весь комизм, что вы все, Алексей Борисович, и те, кто стоит за вами, уподобясь этому королю, ждете, когда ситуация созреет, когда она покажется естественной даже самому последнему, простите, кретину. И не сомневаюсь, когда это произойдет, даже самый последний кретин не преминет заявить о своем приоритете в этой области.

Г о г о л е в. Если бы я не знал вас давно, Николай Николаевич. Но, слава богу, я работать начал у вас.

С а т ы н с к и й. Ну что вы, что вы? Вы карьеру начали у меня, не работу!

К а ч а е в а. Николай Николаевич, конечно, пока это мое личное мнение, но хотелось бы, чтобы вы провели еще ряд испытаний. Нужна предельная ясность.

С а т ы н с к и й. Вам все еще не ясно?

К а ч а е в а. Через несколько дней приедут остальные члены госкомиссии, и в ваших же интересах продумать...

С а т ы н с к и й. Спасибо, спасибо. Вы очень милы, что заботитесь о моих интересах. Французские духи? Прекрасный букет!

К а ч а е в а (смеясь). Экий вы, в шипах. Есть хочу. Вчера я жила сигаретами и вашим чаем. Не поедете с нами?

С а т ы н с к и й. Мне довольно одних сигарет и чая. Благодарю. (Вынимает из кармана пачку чая, снова засовывает ее в карман. Слышен шум отъезжающей машины. Сатынский один, что-то бормочет про себя, машет вдогонку кулаком.)

А л с у. Опять сами с собой разговариваете, дядя Коля?

С а т ы н с к и й. Я не разговариваю. Я договариваю... За всю жизнь ни одного, прошу прощения... нецензурного слова не употреблял. Про себя только.

А л с у. А сейчас употребляете? А как это? Употребите, а?

С а т ы н с к и й (вынув из кармана носовой платок). Маневрирование сложное. Тот, кто видел воздушные бои... (Смотрит на Алсу.) Ты не видела. Тебя не было.

А л с у. Не было. Я после войны, дядя Коль, появилась.

С а т ы н с к и й. Кто хоть раз видел воздушные бои... Целый ряд маневров. И все. Бесконечные петли маневров... Но так выглядит все с земли.

А л с у. Издалека?

С а т ы н с к и й. Полей-ка мне лучше. А то я руки… какие-то пожимал.

Алсу исчезает на мгновение в вагончике,

затем появляется с кружкой.

 

А л с у. Комиссия опять была, дядя Коль, да?

С а т ы н с к и й. Госкомиссия на днях приедет, а это так… Маневры. Шпионить приехали, вынюхивать… (Протягивает пачку чая.) Ну-ка, чаю мне завари. Покрепче.

А л с у (вернувшись). Сегодня сюда министр приезжал! Я думала, министры все толстые от кабинетной работы. А он ничего, нормальный. Я как раз каркасы для свай варила. Он и ко мне подошел. Варишь, говорит. Варю, говорю. Он и пошел. Седенький такой, симпатичненький. Вот как вы! Измученный тоже. А один хахаль моложавый из его свиты даже куры начал мне строить, но я на него так… небрежно очень посмотрела. Он и побежал сразу догонять.

С а т ы н с к и й (засмеявшись). Глаза у тебя как блюдца. Умирает, наверное, народ, глядя на тебя?

А л с у. Я сама теперь умираю.

С а т ы н с к и й. Да… Сорок лет назад… У Фроси такие же глаза были.

А л с у. У какой это Фроси?

С а т ы н с к и й. Строили тогда домны и мартены в Кузнецке… Она стала моей женой. Через год, выступая на одном собрании, она кричала на весь зал, что я… классовый враг и что она порвала со мной навсегда на политической почве. Она была прекрасна в своей убежденности. И чиста. Ты, наверное, тоже… По-своему.

А л с у. Это вы про что, Николай Николаевич?

С а т ы н с к и й. Маленький объект, который я возвел тогда… Я только дискредитировал идею! А год назад опять увиделись. Случайно… Старик, больная старуха и те же фундаменты. Та же золотая рыбка! Все возвращается на круги своя. А ее глаза — у тебя остались.

А л с у. Остались? А она что? Умерла уже? Да?

С а т ы н с к и й. Мне доказать надо! Доказать, что я был прав тогда! Всем доказать! Стране нужны были тогда мои фундаменты. Они нужны ей и сейчас, мои фундаменты!

А л с у. Вы счастливый. У вас все было. Вы и любили! А сейчас парни все какие-то практические. Сразу бросаются лапать.

С а т ы н с к и й. Лапать?.. Некрасивое слово.

А л с у. Вчера лежим. Скулит, скребется в дверь. Пьяный. К одной там у нас пришел. И требует, как окрошку в столовке.

С а т ы н с к и й. Окрошку?

А л с у. Ну, я примерно говорю!

С а т ы н с к и й. Да-да.

А л с у. Ну, я разозлилась, что спать не дает, говорю, давайте, девочки, стриптиз устроим. Затащили, разнагишали в минуту — и за дверь. Ладно, ночь была. Какая же это любовь? Унижение одно, а не любовь. Я по-другому любовь представляю, когда от нежности, быть может, взглядом боишься тишину нарушить… Вы не слушаете, Николай Николаевич?

С а т ы н с к и й. Хорошо. Тишину взглядом не нарушить… Хорошо.

А л с у. Я все своего жду, дядя Коль. Ведь должен ко мне он прийти. Для кого я создана, а?

С а т ы н с к и й. Не знаю. Не знаю. Ничего я не знаю.

А л с у. А может, он есть уже? Только я не знаю сейчас, он это или не он? Машина пылит!

С а т ы н с к и й (поднимаясь). Значит, уеду в гостиницу. Тяжелые дни у меня, Алсу, будут. Тяжелые.

А л с у. А я думала, накормлю вас. Ребята уехали, а я картошку варю. И чай?

С а т ы н с к и й. Да-да, спасибо. В другой раз. Картошку в мундире и чай — в другой раз.

А л с у. Мы все сделаем, дядя Коля. Не беспокойтесь. Ночью будем работать!.. Дядя Коль, ведь у вас нежелатели есть, да?

С а т ы н с к и й. Нежелатели?

А л с у. Хотите, порчу на них напущу, туман? Я все могу. Взгляд у меня тяжелый.

С а т ы н с к и й. Ну, если взгляд тяжелый, не надо. Не надо!

А л с у. Боитесь или не верите?

С а т ы н с к и й. Верю, верю.

А л с у. А хотите, погадаю? По руке могу. На картах. По чертам лица. Хотите, узнаю, сколько лет жить будете? (Глядя пристально, не мигая, сильно растягивает пальцами кожу лба у него над бровями.) Не бойтесь, чего вы?

С а т ы н с к и й (опешив от неожиданности). Ты что? Что ты?

А л с у (отойдя в сторону). Сейчас вам шестьдесят два? Еще двадцать четыре года. Умрете, когда вам будет восемьдесят шесть лет. Можете пить, курить, бросаться под машины — ничего не будет!

Незамеченные, появляются Саттаров и Ахмадуллина.

Ахмадуллина уходит....

 

С а т т а р о в. А мне погадаешь? Тоже хочу пить, курить, бросаться под машины, и чтобы ничего не было. Привет, Николай Николаевич.

С а т ы н с к и й (здороваясь). После отпуска? Что-то быстро!

С а т т а р о в. Уезжал на неделю по делам. (Алсу.). Ну, погадаешь?

А л с у. А ты кто такой? (Узнавая.) А-а... Нет, вам не буду.

С а т т а р о в. Это почему?

А л с у. Нельзя, наверное, вам. Вы начальство...

С а т т а р о в. И ты знаешь, что мне можно и что нельзя? Все все знают, только я не знаю. А может, погадаешь? И не поверю тебе, а все равно... думать буду. Погадаешь?

А л с у. Ну, если хотите. (Подходит к Саттарову, обхватывает пальцами его лоб... и вдруг отшатывается.)

С а т т а р о в (потирая лоб). Ну, и сила у тебя. Не пальцы, а черт знает что... Чего молчишь?

А л с у (растерянно). Тридцать семь...

С а т т а р о в. Что тридцать семь? Мне сейчас тридцать семь!

А л с у. Не знаю. Ничего я не знаю.

С а т т а р о в. Говори!

А л с у. Это так... игра. Глупо. (Уходит.)

С а т т а р о в (после долгой паузы). Вот гадалка… Тебе все рассказала, а мне не хочет... Кто такая?

С а т ы н с к и й. Сварщица. Алсу. Познакомились каким-то странным образом. Вот и разговариваем иногда.

С а т т а р о в (уже другим тоном). Ну, как дела? Что нового? Слышал, на днях госкомиссия?

С а т ы н с к и й. Были... Только что... Вынюхивать приехали. Качаева, дамочка из конкурирующего проектного института. Гоголев — из субподрядного министерства...

С а т т а р о в. Дама из Амстердама... Ну?

С а т ы н с к и й. За! Все — за! Но, говорят, надо продолжать эксперименты. Боюсь я, Гайнан... Салимович. Это не государственная комиссия будет! Ведомственная, узковедомственная. И не только по составу, но и по своим позициям.

С а т т а р о в. Ничего. Задавим их результатами испытаний! Хотят открытой борьбы, пусть ставят на карту престиж, имя, свое положение!

С а т ы н с к и й. Не все так просто.

С а т т а р о в. Мы выиграем целый год... Выиграем, Николай Николаевич, выиграем год, который уже проиграли в другом! Красиво!

С а т ы н с к и й. Что красиво?

С а т т а р о в. Не надо копать котлованы, перекидывать с места на место сотни миллионов кубов земли... Когда в работе заложена мысль!..

С а т ы н с к и й. Я о деле, Гайнан Салимович.

С а т т а р о в. А я о чем?

С а т ы н с к и й. Не так все просто. Контракты с фирмами, договорные отношения с поставщиками!.. В это дело втянуто, втравлено все! Всем надо пересматривать все. Что, дело в этом Гоголеве, Качаевой? Они лишь то, что выступает на поверхность. Даже сами заказчики против! А степень риска! Практически ни один завод не стоит на таких фундаментах!

С а т т а р о в. Не стояли, так будут стоять! Ну? Держи! (Прощаясь, протягивает руку.)

С а т ы н с к и й. На меня начинают уже смотреть как на какого-то кустаря-одиночку! Как на старика зануду, мешающего всем! А я — проектировщик! Как будто все это не моя обязанность, а только моя блажь, бред! А это не бред! Не блажь!

Вдруг — шум.

Крики. — Где Гараев?

— Нет его! Байкова сюда! Скорей!

— Надо позвонить!

— Что звонить! Не звонить, везти, пока живой!..

Виктор Дурылин с лопатой в руках.

В и к т о р (Сатынскому). Алсу не видели?

С а т т а р о в. Такая черненькая, глазастая?

В и к т о р (вспыхивает в ярости). А твое какое дело, что глазастая? Не у тебя спрашивают!

С а т т а р о в. А что? Стар, что ли? (Жестко.) Что случилось?

В и к т о р (глядя на Сатынского). Начальничек небось какой-нибудь?

С а т т а р о в. Ну, не совсем. А что?

В и к т о р (надвигаясь с лопатой). А то, что не на девок глаза надо пялить, а делом заниматься во время работы!

С а т т а р о в. Ну?

В и к т о р. Не нукай! Не запряг! Диспетчеров всяких много. Начальников! Ставят два экскаватора впритык друг к другу, а потом люди гибнут!

С а т т а р о в. Дальше!

В и к т о р. Дальше? Позавчера гравий возил. Полдня мотался. Никаких указателей на дорогах. И — в отвал! Понял?

С а т т а р о в. Понял.

В и к т о р. Вчера бетон, клиентов на этот раз нашел, а они его — в отвал! Заявку на бетон сделали, а не надо! И в отвал! Понял?

С а т т а р о в. Понял.

В и к т о р. А сегодня — человека в отвал! Корешка моего — в отвал! Понял? А если понял, то и пяль глаза на это. Бардак один! Разговаривать здесь еще с каждым! (Уходит, швырнув лопату в сторону.)

Появляется Вадим Байков.

С а т т а р о в (хватая его). В чем дело?

В а д и м. Извините, Гайнан Салимович! Надо позвонить!.. Чтобы с носилками встретили! (Убегает.)

С а т т а р о в (Сатынскому). Пошли. (Уходят.)

Появляются Виктор и Алсу.

В и к т о р. Вот такие пирожки. Глиной накрыло... Глиной!

А л с у. Кого?

В и к т о р. Петьку Лесняка... Петьку! Еще на Саратовской ГЭС корешили, а здесь... Баба его из роддома только выписывается. Так по-идиотски расставили механизмы!

А л с у. А он что?

В и к т о р. Кто?

А л с у. Ну... он?

В и к т о р. Петька? Увезли. (После паузы.) Ты не про него! Ты... о мальчике большого папеньки? Ничего! Не беспокойся! Папаша выручит!

А л с у. Зачем пришел? Мстить?

В и к т о р. А ты? Как вчера со мной? Раздели! Унизили!

А л с у. Чтоб я пьяным тебя никогда не видела! Пришел, приполз. Гордости у тебя нет.

В и к т о р. Нет перед тобой у меня никакой гордости! И не надо ее мне перед тобой! Вчера нарочно выпил! Люблю я тебя! С Токтогульской из-за тебя сюда приехал. Ты же моя!

А л с у. Это чем ты меня купил, что я твоя? Не надо мне тебя.

В и к т о р. А кого тебе надо? Его, что ли? Я помню, как ты на него смотрела и как он смотрел! Я год из-за тебя уже отсидел, когда, помнишь, того очкарика до бессознания изметелил. Еще сяду! Я через этого твоего на «КрАЗе» проеду! Он друга у меня убил! Тебя отнял!

А л с у. Иди! Уходи!

В и к т о р. Нужна ты ему. Сын начальника строительства... Что, он на тебе женится? Да таких, как ты, в базарный день...

А л с у (с яростью). Таких, как я... Я одна такая! На земле миллионы лошадей, каждая из них единственная. Каждая! Это только мы говорим, лошади. Знаем, что бегают быстрее нас, что не умеют летать. А может быть, какая-нибудь и умеет летать?

В и к т о р. При чем здесь лошади? Какие лошади?

А л с у. Ну не лошади, так сосны! Недавно стихотворение одно читала. Про сосну. Во дворе стояла, посреди асфальтовой лужи. Гвозди в нее вбили, веревку натянули, чтобы белье сушить. А она взяла да ушла. Вместе с бельем в лес.

В и к т о р. Я сегодня опять напьюсь. И опять приду.

А л с у. Может, ты и любишь меня, а мне... не надо, понимаешь? Я чем виновата?

В и к т о р. Чем? Красива! Чем!.. Тебя убить надо, убить, чтобы спокойно было, тихо было! Что, я один из-за тебя маюсь? Все равно от тебя не отстану!

А л с у. Не дождешься ты меня никогда. Я своего жду. А ты не для меня.

В и к т о р. Я же люблю.

Появляется Вадим.

А л с у. Люби, если любится. Я что могу сделать, люби!.. Все любят и друг друга губят. А я вот не люблю, а тоже гублю.

В и к т о р (увидев Вадима). И ты сюда?.. Как раз и встретились.

В а д и м. Это вы мне говорите?

В и к т о р. Тебе... Идем, поговорим о жизни.

В а д и м. Что?

А л с у (Виктору). Пожалуйста, уйди, Виктор. Очень прошу. Очень!

В и к т о р (после долгой паузы). Ну, еще встретимся. Встретимся!.. (Хрипло, на блатной манер.) «За что же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват? Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват. Она по проволоке ходила, махала белою ногой...» (Уходит.)

А л с у. Я тебя знаю. Тебя зовут Вадим.

В а д и м. А ты — Алсу!..

А л с у. Да.

В а д и м. Алсу... Я знаю даже, что твое имя в переводе с татарского значит. Вода, возьми! Су ал.

А л с у. Да.

В а д и м. Или розовая вода. Или нежность.

А л с у (задерживая его). Тебе плохо? Он будет жить?

В а д и м. Не знаю. Почти полтонны глины. Увезли сейчас. Это я... виноват.

А л с у. Ты шел... Ты ко мне сейчас шел?

В а д и м. Не знаю.

А л с у. Тебе плохо, да?

В а д и м. Не думал я, что в такой день с тобой встречусь.

А л с у. Я знала, что придешь. И ждала.

В а д и м. А я... Помнишь, месяц назад?

А л с у. Ага...

В а д и м. Ты, видно, не поняла?

А л с у. Поняла.

В а д и м. А я...

А л с у. Да...

В а д и м. Я ночью ходил около вагончика...

А л с у. Да. Я знала.

В а д и м. Какие у тебя глаза. Как у колдуньи.

А л с у. Я — татарка!

В а д и м. Почти полтонны глины! Всего переломало.

Появляются Гаухар и Нюра.

Н ю р а (увидев Алсу и Вадима). Ого!

Г а у х а р. Какой молоденький!

В а д и м. Салют!

Г а у х а р. Привет!

В а д и м. Я пойду, Алсу. (Уходит.)

Г а у х а р. Ни-че-го!

Н ю р а. Вот это да!

Уходят. Алсу одна.

I.2

Кабинет начальника строительства. Видимо, где-то рядом общежитие.

Гремит музыка. За столом — начальники строительных подразделений

и служб. Конец летучки.

Б а й к о в (по телефону). Это не первая моя стройка!.. Но без этого мы не можем. Самое тяжелое время настает. Ну, аппетит... Аппетит от масштабов стройки... Пятидесяти семи миллионов рублей не хватает... (Зажав рукой микрофон, с яростью). Что, мы целый день эту музыку слушать будем?

М у н и р. Какой-то балбес, очевидно.

Б а й к о в. Балбес, так надо привести в чувство! А то подумают там в Москве, что мы музыку только слушаем! Узнай-ка у городских властей, как они там относятся к музыке.

М у н и р. Хорошо, Иннокентий Владимирович. (Исчезает.)

Б а й к о в (по телефону). Проектировщики, проектировщики все время портачат. Один свинорой у них, а не проекты... Хорошо, хорошо. До свидания... (Бросает трубку.) Продолжим! Сколько механизмов без людей?

Д у н а е в. Нужно сто крановщиков, чтобы укомплектовать только первую смену. На самосвалы девятьсот человек.

Б а й к о в (оглядывая собравшихся). Кадры! Где вы там? Записывайте! Чтобы через две недели люди уже работали!.. Ахмадуллина! Шоферам, бульдозеристам, экскаваторщикам создавать все условия!

А х м а д у л л и н а. Если вы не будете вмешиваться и отменять мои распоряжения!

Б а й к о в (поморщившись). Лаптев, как у вас?

Л а п т е в. Иду по графику.

Б а й к о в. Монтаж металлоконструкций?

Л а п т е в. По графику.

Б а й к о в (поворачиваясь к Ахмадуллиной). Что с жильем?

А х м а д у л л и н а. Послезавтра сдаем двухсотквартирный дом. Последний лоск навожу. Заканчиваем строительство поселка из ваших передвижных домов.

Б а й к о в. Почему моих?

А х м а д у л л и н а. Ваша идея... Разместим пять тысяч семей.

Д у н а е в. Утром я был там. Осталось подвести коммуникации. Домики со всеми удобствами...

Б а й к о в. Ну, хватит лирики. Как дела с землей?

Д и с п е т ч е р (встает.) По неполным данным...

Б а й к о в. Кому нужны ваши неполные данные?

Д и с п е т ч е р. Информация еще обрабатывается.

Б а й к о в. Плохо, значит, обрабатывается. Если еще раз не будете готовы, вместе с неполными данными приносите заявление об увольнении по собственному желанию. Чем вызвано снижение по бетону?

Д и с п е т ч е р. Отказов много, Иннокентий Владимирович.

Б а й к о в. Кто отказывался?

Д и с п е т ч е р. Промстрой, например, просил сто семьдесят кубов бетона, а не принял ни одного.

Л а п т е в. Дороги развезло. Бульдозерами пытался таскать машины с бетоном. Бульдозеры тонут.

Б а й к о в. А кто должен заботиться о подъездных путях? Ваша тетя из Гондураса?.. По графику! У вас отставание и по монтажу железобетона. Завалили всю стройку панелями, проехать негде. А техника безопасности молчит!

С а л и к о в а. Докладная написана, Иннокентий Владимирович. Завалили!

Л а п т е в. Поставляют же некомплектно.

Б а й к о в. Когда есть транспорт, вы говорите, что нет дорог. Когда есть дороги, у вас нет транспорта. Когда есть и то, и другое — не хватает кранов для разгрузки. Когда есть краны, вы поете, что нет крановщиков. Вы что? За стройплощадкой надо ухаживать как за своей любовницей, дорогой мой!

Л а п т е в. Не на нас же все замыкается, Иннокентий Владимирович. Потом автохозяйство машин не дает.

Д у н а е в. А что тебе давать? Машины у тебя простаивают, фронта разгрузки нет. Вчера двадцать семь «КраЗов» тебе дали. Сколько из них стояло?

Л а п т е в. Это неправильная информация. (Торопливо.) Кроме того, Иннокентий Владимирович, завод не поставил мне сто тонн металлоконструкций. Их представитель обещал еще в мае сдать. А это такие сто тонн, которые держат у меня на земле тысячу тонн.

Б а й к о в. На одну дыру вторую хочешь положить?.. Если за неделю не выправите положения со сборным железобетоном... За неделю! (Помощнику.) Запиши!.. Чтобы построить заводы в срок, надо перестроить сначала себя, все свои службы! Так перестраивайте. Все! Можете быть свободными. Дунаев.

Все расходятся. Остаются Байков и Дунаев.

Д у н а е в. Что?

Б а й к о в (бросив папку с документацией на стол и выключив динамик). Подпиши! С подписью главного механика солиднее.

В кабинет заглядывает Саликова.

С а л и к о в а. Иннокентий Владимирович, извините, когда к вам можно зайти? Посоветоваться?

Б а й к о в (недоуменно). О чем посоветоваться?

С а л и к о в а. Посоветоваться, Иннокентий Владимирович, относительно несчастного случая... Я имею в виду... относительно Лесняка. На участке... литейного завода.

Б а й к о в. Что советоваться? Расследуйте.

С а л и к о в а (подойдя к столу). Да, да! Там инженер один, прораб, ссылается на болезнь... Бросил котлован, ушел самовольно.

Б а й к о в. Результаты расследования и проект приказа мне на стол. (Дунаеву.) Ну? Чего стоишь?

Д у н а е в. Опять просить дополнительную технику?

Б а й к о в. Запас не помешает.

Д у н а е в. Не слишком ли часто мы пишем слезные бумажки в Госплан? Я устал уже подписывать!

С а л и к о в а. Извините. Я поняла. (Направляется к двери.)

Б а й к о в (раздраженно). Ничего! Титька есть, надо сосать.

С а л и к о в а (уже у двери). Поняла!

Б а й к о в. Что?

С а л и к о в а. Поняла! (Исчезает.)

Д у н а е в. Карман у страны большой, конечно!

Б а й к о в. Ты меня не убеждай в том, что я сам знаю!

Д у н а е в. Техники на наш объем строительства по нормам достаточно. А мы еще просим. Мы совесть потеряли.

Б а й к о в. По нормам, говоришь? А где есть нормы, по которым такая махина строится в такие сроки? Что, мне твоей совестью землю копать?

 

Музыка, врывавшаяся в окно, в этот момент стихает.

Вот... хоть здесь победили. Одного балбеса все-таки победили... (Засмеявшись.) А паникуем!.. (Дунаеву.) Ну?

Д у н а е в. Я не могу отстоять в Госплане такую потребность в материально-технических ресурсах.

Б а й к о в (как бы равнодушно). Врагом стройки хочешь стать?

Д у н а е в. Не надо выговоров, Иннокентий Владимирович. Я уже столько их за свою жизнь наполучал, что могу ими вместо обоев квартиру оклеить.

Б а й к о в. До сих пор я считал вас неплохим специалистом! До сих пор вы были способны отстаивать в плановых органах все, что нужно.

Д у н а е в. Мне в глаза уже говорят, что я грабитель с большой дороги. Вы сами... езжайте в Госплан и сами отстаивайте.

Б а й к о в. Нет, дорогой, поедешь ты.

Д у н а е в. Нет, Иннокентий.

Б а й к о в. Я никогда не держал рядом тех, кто не был патриотом стройки.

Д у н а е в. Стройки или страны?.. Так просто я не уйду, Кеша. Заявление об увольнении по собственному желанию я тебе на стол класть не буду! Нет у меня такого желания. Ты мне другое скажи, до каких пор все-таки мы будем спекулировать на важности стройки? Надо идею Сатынского быстрее пробивать, а мы только хапаем и хапаем технику, деньги!

Б а й к о в. Да пошел ты с этими идеями! Журавлей в небе много! А тут черт знает что! Цемента вон всего на два дня. Баржи — еще за шестьсот километров. Подпишешь или не подпишешь?

Д у н а е в (после паузы). Нет.

В кабинет врывается женщина с плачущим ребенком, без стеснения отбиваясь от щуплого на вид,

но четко знающего свои обязанности помощника.

 

М у н и р. Занят, занят он!

Т а и с и я. Пошел, пошел! Чего ребенка толкаешь? Не успеет человек родиться, а его толкают!

М у н и р. Иннокентий Владимирович принимает в четверг, в три часа.

Т а и с и я. А до четверга, до трех часов что я буду делать?

Б а й к о в. Тихо! Базар устроили. (Помощнику.) Впусти. Ну? В двух словах!

Т а и с и я. Вот родила!

Б а й к о в. Поздравляю.

Т а и с и я. А пока рожала, из общежития выписали... Езжай, говорят, домой, воспитывай, говорят. Заботятся! А где у меня дом-то, спросили? Жена я Петина! Куда я от его могилы?

Б а й к о в. Какого Петина? Какого еще Петина?!

Т а и с и я. Пети Лесняка! Экскаваторщик который! Который два дня назад погиб. Плакать сейчас надо, а я о другом вот думаю!

Б а й к о в. Постойте, постойте. (Нажимая на кнопку селектора.) Дания Каримовна, на минуту!

Т а и с и я. Куда же я с ним теперь? В общежитие с ребенком нельзя, комендант говорит. Жилья нет.

Б а й к о в (задумавшись). Жилья не хватает, потому что не хватает рабочих. Рабочих не хватает, потому что не хватает жилья... Как сбалансировать?

Т а и с и я. Мне баланс расписывать ни к чему. Не пойму все равно! (Указывая на ребенка.) Мне крышу надо для этого вот человека устроить. Не уйду никуда. Мне за штукатурку, а тебе за балансирование деньги платят. Вот и балансируй, как следует быть!

Б а й к о в. Д-да... Извините. (Встает, подходит к ней, смотрит на ребенка.) Человек, значит, родился... (Дунаеву.) Чего с ним делать теперь? (Женщине.) Устала? (Устраивая на своем громадном столе, сплошь заваленном бумагами, нечто вроде постели.) Положи вот пока...

Т а и с и я. На бумаги эти? Ему не бумага нужна.

Д у н а е в. Положи, положи!

Б а й к о в. Здесь будущее всего края! На будущем полежит. (Таисии.) Взбалмошная ты баба... Ваш брак официально был зарегистрирован?

Т а и с и я. Я в жилстрое работаю, штукатурщицей. Мы в разных общежитиях жили.

Б а й к о в (терпеливо). Вы были расписаны?

Т а и с и я. Расписаны, не расписаны! Что ты понимаешь в бабьей любви! Он... Мы только собирались как раз!.. (Плачет.) Его на участке, где сын твой работает, задавило!

Б а й к о в. Знаю!

Т а и с и я. Я... ничего. Я так.

Б а й к о в. Расследуют... Сын, не сын... Разберутся. (Глядя на ребенка.) Сын... (Склоняется над пацаненком.)

Смотрит на него и Дунаев. И, склоняясь, они сталкиваются.

Подпишешь или не подпишешь?

Д у н а е в. Слушай, а он тебе будущее не обмочит сейчас?

Оба хохочут.

Б а й к о в (давя Дунаеву плечо). Ладно, иди! Потом!

Дунаев уходит.

Я вот о таком внуке мечтаю... Хоть недельку бы понянчить, а?

Т а и с и я. И-и, нянька из тебя! И грудь сам давать будешь? Это тебе не баланс!

Б а й к о в. Хоть недельку...

Входит Дания Каримовна Ахмадуллина. Что-то неуловимо

строгое  во  всем  ее  складе — деловое  лицо,  деловая  походка,  решительность.

 

(Ахмадуллиной.) Вот... э-э... женщина... Пока находилась в родильном доме, место в общежитии у нее заняли. Поручите кому-нибудь срочно разобраться. Коменданта... вплоть до увольнения...

Т а и с и я (с надеждой). Всегда в балансе дырку можно найти!

Б а й к о в. Ладно, мать, ладно. Иди. Всего хорошего. Поможем. Что же делать?

Т а и с и я (глядя то на Байкова, то на Ахмадуллину). Пока совсем не устроите, никуда не уйду!

Б а й к о в. Да, выделите ей малосемейку. Из резерва.

А х м а д у л л и н а. Не надо широких жестов, Иннокентий Владимирович. У меня нет сейчас квартир.

Б а й к о в. Найдите!

А х м а д у л л и н а. У меня квартир нет.

Б а й к о в. А я говорю, найдите!!

А х м а д у л л и н а (бесстрастно смотрит на женщину, потом на клочке бумаги что-то пишет, достает ключ). Вы устали и измучились. Вот адрес, ключ. Извините, сейчас у меня нет времени заняться вами.

Т а и с и я. Это квартиру... вы мне даете?

А х м а д у л л и н а. Ключ от моей квартиры. Будете жить пока там. Идите!

Женщина уходит.

Б а й к о в (нажимая на кнопку звонка и глядя на моментально вошедшего в кабинет помощника). Ты что, Мунир? Повторяю, прием по личным делам у меня в четверг, в три часа. Людям напоминать об этом следует не в моем кабинете, а в приемной. Но выталкивать женщину с ребенком?! По таким вопросам!..

М у н и р. Понимаю, Иннокентий Владимирович! (Исчезает.)

Б а й к о в. Благотворительностью занимаешься? Почему не заселяешь передвижные дома?

А х м а д у л л и н а. Они без коммуникаций. Ничего там нет. Только стены.

Б а й к о в. Мне нужно принять в этом месяце пятнадцать тысяч человек. Иначе план второго полугодия рухнет... Где я их буду расселять? Куда я эту женщину дену? Ребенка ее? Это, кстати, наш уже с вами ребенок, Дания Каримовна. Строительный ребенок. Сегодня же начните заселение.

А х м а д у л л и н а. Там нет даже воды.

Б а й к о в. Потерпят! Будем возить пока в цистернах.

А х м а д у л л и н а. Если все это не остановить...

Б а й к о в. Вы что? Перед своими принципами хотите всю стройку на колени поставить! Думаете, я не понимаю? Жизнь требует.

А х м а д у л л и н а. Позавчера подошли четыре списанных парохода. Поселок я заселять пока не могу. И не буду.

Б а й к о в. Не можешь? Не будешь? (Снова вспыхивая.) Тогда сама и занимайся его строительством!

А х м а д у л л и н а. Если вы считаете, что у вашего зама по быту мало обязанностей и в его задачу входит еще строительство...

Б а й к о в (нажимая на кнопку звонка). Ломать вас надо, Дания Каримовна, ломать.

А х м а д у л л и н а. Ломайте. Гнуться как-то не способна!

Б а й к о в (морщась, со скрытым раздражением). Ладно. Отложим вселение на две недели.

Ахмадуллина уходит. Входит помощник.

Если зайца часто лупить по голове, то и он должен научиться спички зажигать, а? Должен же!

М у н и р. Не знаю. Я не заяц, Иннокентий Владимирович!

Б а й к о в. Не о тебе! Я вообще, вообще!.. Ладно, давай... докончим записку. (По селектору.) Никого не впускать! (Муниру.) Что там было? На чем остановились?

М у н и р (скороговоркой читая написанное). На стройке создалось тяжелое положение... Не можем набрать необходимого темпа работ...

Б а й к о в (перебивая и расхаживая по кабинету). Пиши! Детальной инженерной проработкой установлены просчеты, допущенные при формировании плана. Для ввода объектов, предусмотренных постановлением правительства, требуется дополнительно 56,9 миллиона рублей.

М у н и р. Дорого у нас все получается против проекта. Проектировщики, наверное, будут утверждать, что мы вводим в заблуждение Госплан. А, Иннокентий Владимирович?

Б а й к о в (уже в запале). Это они вводят в заблуждение плановые органы! Не рассуждай, а пиши!.. Победителей не судят. Точка. 56,9 миллиона рублей. Точка!..

I.3.

Панорама ночной степи. Звезды и движущиеся огни на земле. Группа парней и девушек.

А ш о т. Где же здесь отдел кадров?

Ю р и й. Ничего, перекантуемся до утра! Гражданка, гражданочка, можно я вам помогу? Вы откудова? Случайно не из моей деревни? По-моему, мы где-то встречались?

Р у ш а н ь я. Ну, репей! На, неси!

Ю р и й. Ах, ты моя заинька! Я сразу был тронут твоим видом, когда смотрел на тебя с верхней полки. Смотрю и думаю: лицо такое родное, милое. Лапочка ты моя!

Р у ш а н ь я. Я тебе не лапочка, я уже шесть лет баба!

Ю р и й. Баба! А мне как раз баба и нужна. Приехал строить завод и семью. А ты, сестренка? Как это тебя мама отпустила?

В е р а. Я сама.

Ю р и й. Такая, значит, самостоятельная?

Р у ш а н ь я. Ну, чего пристаешь к малолетке?

Ю р и й. Ты, моя лапочка, не ревнуй!.. Я тебя люблю, я тебе сказал уже. (Вере.) Дай, дай, понесу что-нибудь. А то у меня ни кола, ни двора, ни собственного чемодана.

В е р а. А вы мне... потом отдадите?

Ю р и й. Ух ты, моя маленькая! Как же я тебя обижу? Я только больших обижаю! Больших! Вот таких баб, таких крокодилов!.. Ишь какой крокодильчик!

Р у ш а н ь я. Трепло!

Д е в у ш к а. Огней-то! Не наврали в газетах!

Ю р и й. А это кто?

А ш о т. Преподавательница французского языка.

Ю р и й. Чего, чего?.. Слышишь, Ашот,— училка! (Рушанье.) Вот! По-французски с тобой будем объясняться!

Все уходят. Шум останавливающихся машин. Лучи от фар, скрещивающиеся друг с другом.

Появляется Саттаров, затем Байков.

С а т т а р о в (увидев Байкова). Домой?

Б а й к о в. Домой.

С а т т а р о в. Машины гуляют с землей. Посмотреть вышел.

Б а й к о в. Неделю не виделись, а сколько всего!..

С а т т а р о в. Здесь, где стоим, что будет?

Б а й к о в. Здесь?.. Завод тоже... Может, будет стоять заводской буфет и будут торговать пирожками... с луком и яйцами. Поесть бы!

С а т т а р о в. Вот... Хочешь?..

Б а й к о в (разламывая сухарь). Устал. С полшестого как заводная машина. Домой в одиннадцать, в двенадцать. Нажрешься, как удав. Сто граммов для расширения сосудов — и спать. Сколько лет — ни воскресений, ни отпусков. Деградируем мы так постепенно... Сутки бы. И ни о чем!..

С а т т а р о в. Ты не устал. Ты растерялся просто.

Б а й к о в. А ты не растерялся? Нас двое здесь сейчас... Построить за эти годы? Растерялся... Да! До осени надо сдать под монтаж около двух тысяч фундаментов. Это что, пустяки? Каждую ночь они на меня!.. Как в склепе, в этих фундаментах! Как заживо замурован в них, и мечешься, мечешься. Если в этом году не успею сделать жилье, не пущу предприятия стройиндустрии, железные и шоссейные дороги, не начну разворачивать работы на основных заводах, тогда хана! Хана! Знаешь, об инфаркте иногда мечтаю. Чтоб отдохнуть...

С а т т а р о в. Брось.

Б а й к о в. Жена не поймет. Перед подчиненными не будешь раздеваться. Но сколько можно душить в себе?

С а т т а р о в. У нас есть фундаменты Сатынского. Если их применить...

Б а й к о в. Пока еще дадут «добро»...

С а т т а р о в. Можно и поторопить.

Б а й к о в. Все только начинается. Эшелоны с оборудованием, техникой, продовольствием, даже пробившись сюда, ко мне, неделями стоят неразгруженные! Мало людей, нет еще жилья! Средний разряд у рабочих — два и шесть десятых! И эти два и шесть должны строить черт знает что! Чего вообще не строили в мире. Начальник производственного мальчишка, сопляк. В техническом отделе старый болтун и демагог. А я должен мириться с их бездарностью.

С а т т а р о в. Почему мириться?

Б а й к о в. А потому, что объект жареный. Потому что толковые люди бояться сюди идти, боятся сломать себе хребет! И только я, старый дурак и болван, сунул в этот хомут голову! Он уже петлей на мне!.. А с другой стороны... Хе-хе!.. Без этой петли...

С а т т а р о в. Я считаю, тебе есть на кого опереться. Не прибедняйся. Дунаев, например, а? Одна Ахмадуллина чего стоит.

Б а й к о в (морщась). А-а, Ахмадуллина! В постели, что ли, она чего стоит? Тебе о ней, конечно, лучше знать.

С а т т а р о в. Что?

Б а й к о в. Давно вы с ней... ну... это самое?

С а т т а р о в. Что?!

Б а й к о в. Ничего... Она ничего... Извини... Она ничего баба. Зверь. Тянет. (Подчеркнуто.) Самостоятельна только... слишком!

С а т т а р о в. Знаешь, выходит?

Б а й к о в. Ну, шептуны же есть, стараются иногда услужить. Тебе, поди, обо мне мимоходом докладывают, а мне о тебе. Думают, наверное, вдруг пригодится?

С а т т а р о в. Мы с ней из одного детдома. Ладно, все об этом!

Молчание.

Б а й к о в. Нас двое... Нас только двое тут, быть может, знают, что в такие сроки невозможно построить! Вот в чем... суть, Гайнан!

С а т т а р о в. Мы не знаем с тобой этого!

Б а й к о в. Брось, брось, Гайнан Салимович, знаем. Нет-нет, мы же, мы с тобой знаем, что и не построить нельзя! В том-то и трагедия наша! Лезть на колючую проволоку под пулеметы без артиллерийской подготовки? Я лез и бросал свою роту в войну, когда это было нужно. Я полезу и сейчас. Я все брошу! План этого года я тоже дам!.. Только все это будет стоить недешево. Дорого будет стоить! Много стоить!

Шум  остановившейся  машины.  Возбужденные  голоса.

 Вбегает Мунир.

 

М у н и р. Несчастный случай, Иннокентий Владимирович. Машину у нас просят... до больницы!

Б а й к о в. Ну так дай! Что стоишь? Что там?

М у н и р. Током сильно ударило. Сварщица с испытательного полигона. Алсу какая-то. К госкомиссии торопилась. Две смены работала и... (Исчезает.)

Б а й к о в. Опять! Я всю войну прошел. Сотни, тысячи людей... на моих глазах! Но когда здесь... У сына в котловане несчастный случай. Под суд его надо отдавать!

С а т т а р о в. Гадалка. Себе... не нагадала.

Б а й к о в. Что?

С а т т а р о в. Так...

Б а й к о в. Ремнем бы за такой героизм! Перед комиссией. Несчастный случай. Этого еще не хватало! Хотя, конечно... На таких колоссальных объектах издержки неизбежны. Лес рубят — щепки летят.

С а т т а р о в. Много щепок, мало леса! Слишком большие щепки. И слишком часто они у нас летят! Смысл в чем? И ради кого все это? Щепки!..

Б а й к о в. Что? А, ну-ну! Что ж, твое дело философию в стакане воды разводить. А мое дело — строить. Мне вон... пятидесяти семи миллионов рублей сейчас не хватает. Что я без них?.. В связи с более детальной инженерной проработкой выяснилось, что сметные-то показатели занижены! Кто-то за это там премию получил. А вот кто-то своим горбом отдувается.

С а т т а р о в. К концу года, когда ты сделаешь еще более детальную проработку проекта, тебе, может быть, еще двадцати миллионов рублей не хватит? Ты... никогда не думал, где эти пятьдесят семь миллионов берешь? Ты их у страны, у народа берешь! Здесь ты, там другой... Ты никогда не думал, что благодаря таким, как мы с тобой, люди еще не так живут, как могли бы?

Б а й к о в. Для тебя это первая большая стройка, а для меня...

С а т т а р о в. Фундаменты Сатынского, Иннокентий. На них мы с тобой должны стоять. Ты же сам Сатынского сюда перетащил. Затеял все это? А теперь пальцем о палец не бьешь... Неделю меня не было здесь, и ничего не сдвинулось! Ничего!

Б а й к о в. Так что, я против, по-твоему?

С а т т а р о в. Ты не против. Ты — за! Все — за! Но чего ты ждешь! Ты погряз в текучке и ждешь. Чего ты ждешь?

Б а й к о в. «Добро» мне нужно. Официальное!

С а т т а р о в. Плевать на решение комиссий. Они примут, они вынуждены будут дать «добро». Тебе же надо готовиться.

Б а й к о в. На стройке голод, бетонный голод. Ты это понимаешь?.. В общем, знаешь, эти ночные разговорчики!.. Днем их не хватает! Ладно, будь здоров!

С а т т а р о в. Со мной поедешь? Машину... свою отпустил.

Б а й к о в. Нет.

С а т т а р о в. С текучкой нам надо кончать, пока не поздно, Иннокентий. Вот что я тебе скажу. А то засосет она нас со всеми потрохами. По шею! По горло!

Б а й к о в. Спокойной ночи, милый!

С а т т а р о в. Будь здоров! И тебе такой же желаю, родной мой!

Расходятся в разные стороны.

I.4.

Полигон. Саликова и Вадим Байков.

С а л и к о в а. Ответьте на такой вопрос. Давали ли вы указание прорабу строго следить за безопасностью работ?

В а д и м. Ну, говорил, конечно. Положено говорить — и говорил.

С а л и к о в а. Нам известно, что прораб, непосредственно ведущий котлован, где и произошел несчастный случай, приехав на смену к семи утра, в котловане не был и неизвестно по какой причине уехал, не спросив ни у кого разрешения. Вы... полагаю, подтверждаете это?

В а д и м. Что? То есть как? Я не пойму. Вы... имеете в виду Гараева?

С а л и к о в а. Да, конечно. Вашего прораба.

В а д и м. Нет, он отпрашивался у меня. Приехал на смену и, отпросившись, сразу же уехал домой... Он был в тот день нездоров.

С а л и к о в а. Кто-нибудь присутствовал при этом разговоре?

В а д и м. Нет.

С а л и к о в а. Вот видите. Больничного, как выяснилось, у него тоже нет.

В а д и м. Мы так договорились. Зачем больничный лист? В поликлинике народу тьма, не пробиться.

С а л и к о в а. Очень, знаете, все непринципиально, нехорошо получается.

В а д и м. Что непринципиально?

С а л и к о в а. Он ваш друг, кажется?

В а д и м. Друг.

С а л и к о в а. И давно?

В а д и м. Что давно?

С а л и к о в а. Друг!

В а д и м. В одной комнате в общежитии жили, когда учились. Вместе сюда приехали.

С а л и к о в а. Все шесть лет вместе жили?

В а д и м. Я не понимаю. Какое отношение это имеет к делу?

С а л и к о в а. Самое определенное! Вы заняли довольно скользкую позицию. Защищаете своего приятеля, выгораживаете, помогаете ему уйти от ответственности! А он инженер! Он должен, обязан был знать, что работать на таком тесном клочке двум экскаваторам опасно. Имело, наконец, место нарушение проекта производства работ!

В а д и м. Да я же с вами не спорю! Но при чем здесь он? При чем Гараев здесь?

С а л и к о в а (перебивая). Я... понимаю вас. Выручить из беды товарища — долг каждого. Но в данном случае?.. Прислушайтесь ко мне как к человеку, имеющему гораздо больший жизненный опыт.

В а д и м. Гараева не было тогда в котловане!

С а л и к о в а. Такие вещи мы не можем прощать. Никто нам не позволит прощать их! Это подсудное дело. Материалы расследования будут переданы в прокуратуру.

В а д и м. Я понимаю... Но при чем?..

С а л и к о в а. Этот Гараев подвел и вас. Отговаривается болезнью, тем самым бросая тень на вашу... фамилию.

В а д и м. Зачем же вы так? Зачем? Ведь вы женщина!

С а л и к о в а. Вы меня не понимаете? Защищая друга, хотите подвести под удар себя и тем самым... Иннокентия Владимировича. Мало у него своих забот... А ваш друг, этот Гараев...

В а д и м. Гараев правду сказал!

С а л и к о в а. А где доказательства этой правды? Где факты этой правды?

В а д и м. А какие факты вы собираете? Человек погиб. У него ребенок родился, без отца будет. Я сказал вам, в этом деле виноват я один. Вы что, хотите, чтобы я стал еще предателем? Чтобы я предал Гараева? Мало мне того, что по моей вине погиб человек?!

С а л и к о в а. Успокойтесь, успокойтесь. Я просто... просила бы вас подойти со всей ответственностью...

В а д и м. Это что, приказ отца?

С а л и к о в а. У каждого из нас своя жизнь... Вы только поймите всю сложность ситуации. Вам по молодости все кажется просто. А жизнь, она, знаете, забавная. Бывают обстоятельства, когда нужно выбирать. Поймите, Вадим...

В а д и м. Иннокентьевич.

С а л и к о в а. Вот именно... Иннокентьевич... Поймите, иногда один необдуманный шаг, и все в жизни может поплыть по другому руслу. Я в матери вам гожусь.

В а д и м. Да вы и... никогда не были матерью!

С а л и к о в а (с горечью). Ну пусть... Вы правы...

В а д и м. Простите.

С а л и к о в а. Поэтому мне и жаль вас. Как сына жаль.

В а д и м. Ладно. Хватит. Пишите. Пишите так. С целью форсирования работ по выемке грунта из котлована... я приказал прорабу Гараеву ввести в забой второй экскаватор! Я лично! Несмотря на его возражения... Пишите, пишите... Я считал, что когда появится опасность, я... выведу один экскаватор из забоя... Почему вы не пишете? Если это официальный документ, то вы обязаны писать!.. Я сказал, пишите!

С а л и к о в а. Ах, он сказал. Вы посмотрите на него — он сказал. Да кто вы такой? Разве дело в вас! Вы никто!

В а д и м. Ну, почему же никто? Я — сын Байкова. Но я еще и сам Байков! Я еще, наверное, человек сначала! Пишите! Запишите все, что я сказал!

С а л и к о в а. Хорошо... Идемте на место обвала.

Уходят. Появляются Дунаев и Мунир Зарипов.

Д у н а е в. Им что? Они приехали и уехали, а мы здесь — вкалывай и расхлебывай. Что комиссия? Им бы только командировки отметить. Я людей и технику на рытье котлованов ставлю, а завтра, быть может, их засыпать придется.

М у н и р. Называется — научная организация труда.

Уходят.  Появляются Сатынский, Качаева,  чуть  позднее

Гоголев.

К а ч а е в а. Комиссия же ничего не решила. Что вы истерику устраиваете? Пришли же к выводу, что надо продолжать испытания.

С а т ы н с к и й. Вы так наивны! Вы — счастливый человек... Комиссия, и вы в том числе, и приехали сюда, чтобы ничего не решать! О-о, какой у вас изящный запах духов. Из Парижа?

Г о г о л е в (ввязываясь в разговор). Ну, Николай Николаевич, родной вы мой, стареете вы, что ли? Расплакались. Нас бог знает в чем обвиняете. (С улыбкой глядя на Качаеву и уже говоря как бы от имени обоих.) Конечно, приверженцы любой группы склонны приписывать себе самые лучшие намерения. Позиция же оппонента всегда неблаговидна. Если не находится конкретных пунктов, по которым могут быть сделаны возражения, под вопросом вдруг оказывается его искренность. Впрочем, я на вас не обижаюсь.

С а т ы н с к и й. Вы были у меня самым талантливым. Печально! Который час?

Г о г о л е в. Без двадцати три.

С а т ы н с к и й. А я думал, сегодня среда. Всего хорошего. (Уходит.)

Г о г о л е в. Вот старик... С его головой карьеру можно было сделать. А он всю жизнь так вот... Но ты молодец. Ты говорила так хорошо, так убедительно... Так аргументированно. Я сам... после твоего выступления на секунду даже усомнился... в целесообразности применения этих фундаментов.

К а ч а е в а. Странный юмор!

Г о г о л е в. Шучу. Шучу! В гостиницу? Купим сейчас хорошего винца, поговорим за жизнь! Выключимся из всего этого! А то знаем друг друга двадцать лет... ну, ну, десять... ну, пять месяцев, а я как-то никогда не смотрел на тебя как на женщину.

К а ч а е в а. А ты циничен. Значит, не лжешь... Хоть самому себе не лжешь...

Г о г о л е в. Что?

К а ч а е в а. Ты думаешь, я не понимаю. Я же все прекрасно понимаю! Еще бы, под угрозой политический капитал, престиж нашего института, а мы законодатели мод, самая солидная проектная фирма страны, у нас заслуги... (С истерическим смехом.) И потом — проект сдан, вагон чертежей, деньги затрачены, перепроектировать невозможно. Люди здесь что-то делают! Девчонка эта по своей неосторожности чуть не погибла! А мы радуемся. Еще один повод придраться. Хотя... при чем здесь фундаменты? Да... Я говорила очень аргументированно.

Г о г о л е в (оглядываясь). Ну ладно, я понимаю, надо очиститься. (Снова с привычной усмешкой.) Вот и будем вместе очищаться... от грехов. (Смотрит на ее ноги.) Какая у тебя... рука... красивая...

К а ч а е в а. Нехорошо что-то мне. Ты иди. Иди, очищайся. Может, твоему шефу надо еще чем-то услужить?

Г о г о л е в. Слушай, детка!

К а ч а е в а. А-а, ты мужчина! Я задела твою мужскую гордость? Прости.

Г о г о л е в (с трудом улыбаясь). Что ж, будем считать, что ты извинилась.

К а ч а е в а. Ты тоже как по инструкции шпарил.

Г о г о л е в. Все страхуются... от неприятностей.

К а ч а е в а. Правильно, все. И я тоже. А некоторые почему-то не страхуются.

Г о г о л е в. Я люблю Сатынского, люблю. Я ученик его, но он не понимает жизни! Он попадает всегда со своими прожектами в межведомственную склоку и думает, что кругом патентованные дураки. Не дураки! Идея оценена. Очень и очень положительно. На какой-нибудь другой стройке потом будет использована. Когда он сам остынет и будет морочить голову всем другой ересью. А сейчас? Если начнут гнать эти фундаменты... Это же будет поток! Мы не поспеем!.. Сейчас наш министр ходит и жалуется, что у нас нет фронта работ! А если применить фундаменты Сатынского! Если сроки строительства будут сорваны, виноваты будем уже мы, наше министерство. Пока в деле проект вашего знаменитого института, мы, слава богу, гарантированы от неприятностей. Так что вы должны быть только благодарны нам, должны спасибо сказать нам за поддержку вашего дерьмового... прости! склеротического проекта, от которого пахнет по меньшей мере тридцатыми годами, не нынешним днем!

К а ч а е в а. Но мне зачем играть в такую игру? Мне? Господи, что я там говорила, что говорила!

Г о г о л е в. Ну, брось, старая, брось. Что, ты не хочешь работать в своем институте? Сейчас посидим в номере, все забудем. Отключимся.

К а ч а е в а. Не хочу сидеть. Не хочу говорить.

Г о г о л е в. Да успокойся, ради бога, успокойся. Все все знают и все всё понимают. Согрешим, покаемся. Покаемся, согрешим. Все правильно. Если опять будет совещание, ты повторишь снова все, что говорила. Мы маленькие люди. Очень маленькие.

К а ч а е в а. Да, я знала! Все знала!

Г о г о л е в (с усмешкой). То, что делает человек, в большей части предписано пониманием им своей роли. Чтобы ориентировать себя в какой-то ситуации, человек сначала устанавливает, в чем состоят его собственные интересы, а затем делает все, что может, чтобы овладеть обстоятельствами  в  соответствии  с  этими  интересами. Не в наших интересах... Повторяю, мы лично люди маленькие.

К а ч а е в а. Маленькие? Почему непременно маленькие?!

Г о г о л е в. А вот этого не надо. Не надо! (Гладя Качаеву по голове.) Маленькие, и все! Вон мой шеф — тоже маленький. Перед людьми такого ранга, как мы, он во! — крупный, а вообще — вот, маленький. И шеф моего шефа маленький. Видел как-то, на цирлах в одном кабинете стоял и дрожал, маленький-маленький. Все мы небольшого роста. И у всех нас есть маленькие детки, которых мы хотим вырастить маленькими счастливыми людьми. И этих маленьких деток мы очень любим. И свое положение любим. И разве мы виноваты в этом?

К а ч а е в а. Тошно мне! И от твоей философии — тошно!

Г о г о л е в. Вон что! Чистенькой себя хочешь чувствовать?! (Зло.) Не выйдет! Потому что даже в дружной семье, где все обожают друг друга, существуют определенные процедуры, с помощью которых грешников приводят к норме. Если один маленький человек даже и убежден в правильности своих впечатлений, а кто-то другой, на сантиметр выше ростом, заявляет, что его точка зрения ошибочна, у первого уже обязано появиться сомнение, что он не прав! (Презрительно.) Ты напряги свой красивый лобик, поразмышляй!

К а ч а е в а (отстраняясь от него). Ладно, оставь меня.

Г о г о л е в. Больших людей мало. (Криво улыбаясь.) Не всем дано, значит.

К а ч а е в а (с испугом глядя на него). Ты иди, Алексей, иди к этим маленьким.

Г о г о л е в (искренне). Да, я чиновником стал, обыкновенным чиновником! Но, думаешь, мне всегда хорошо? Тоже паршиво бывает... Ну, как знаешь!.. (Холодно.) Только уж тогда извините, если что!..

Появляется Саттаров.

С а т т а р о в (взглянув на Качаеву и Гоголева). У вас кислый вид. Что же вы не торжествуете?

Г о г о л е в. Был весьма рад познакомиться с вами. Завтра улетаю. Всего доброго. Думаю, что разные позиции в некоторых принципиальных вопросах не помешают...

С а т т а р о в. Разумеется! Я тоже был необыкновенно рад познакомиться с вами.

Г о г о л е в (протягивая руку). До свидания.

С а т т а р о в. Счастливого пути.

Гоголев уходит.

К а ч а е в а (поспешно). Я хочу сказать вам, объяснить!

С а т т а р о в. Не надо мне ничего объяснять.

К а ч а е в а. Я понимаю, что...

С а т т а р о в (держась рукой за грудь). Надо совершать поступки, а не объяснять.

К а ч а е в а. Но еще ничего не потеряно! Ведь комиссия не приняла никакого решения. Ни отрицательного...

Саттаров, не отвечая, уходит.

Ни положительного!..

I. 5.

Комната в общежитии, Алсу на кровати.

В е р а. Девочки, а у меня руки больше стали. (Смотрит на свои руки удивленно.) Некрасивые!

Р у ш а н ь я. Ничего! Крепче обнимать будешь!

В е р а. Я уже сегодня стены затирала. И рамы шпаклевала.

Г а у х а р. Дура ты.

В е р а. Почему дура?

Г а у х а р. Бросить третий курс института! Что тебе стройка даст? Сама же знаешь, штукатуром потом не будешь.

В е р а. Я... сама собой хочу быть. Ты же вот...

Г а у х а р. У меня другое! Я парня себе для жизни хорошего, работящего выбрала, потом квартиру хорошую получу, обставлю ее.

В е р а. Меня в детский сад водили. В музыкалку водили. Всю жизнь водили...

А л с у. Чего ты привязалась к ней?

Г а у х а р. Я не привязалась, а правду говорю!

А л с у. Любишь ты своей правдой тыкать! И всегда не к месту.

В е р а. Я, миленькие... Домой мне нельзя теперь. Отец не простит.

Н ю р а. Да что тебя, гонят, что ли?

Р у ш а н ь я. Девки, а Верка ведь стихи пишет. Поэтесса!

Н ю р а. Стихи?

Борьба. Шум, визг, хохот.

Р у ш а н ь я (читая). Я тебя избегаю,

В разговорах нарочно груба,

Чтобы ты не узнал,

Что в тебя влюблена.

Н ю р а. Про любовь?!

В е р а. Зачем? Как не стыдно!

Р у ш а н ь я.Я встречаться с тобой не решаюсь

И украдкой взгляд не ловлю.

Но когда ты находишься рядом,

Я знаю —

Даже если спиной стою.

Н ю р а.На лицо я некрасива,

Зато завлекательна,

Семерых любить не буду,

Троих обязательно.

Р у ш а н ь я. Ну, Верка, обидчивая ты. Вчера надо мной хохотали, ничего, хохотала! (Гладя и успокаивая ее.) А над тобой похохотать нельзя. Обхохочешься!

А л с у. Любит он тебя. Я знаю.

Вера (с надеждой). Правда, да?

А л с у. Правда.

В е р а. Все мы, наверное, должны кого-то любить. И нас, наверное, кто-то должен... Если бы совпадало всегда!

Г а у х а р. Дурами только не надо быть. Любовь любовью, а за глотку их — и в угол! Попробовал бы меня кто бросить!.. Я бы стишков, Верочка, не писала.

Н ю р а (Вере). Ты на меня не сердись. Я всегда чего-нибудь ляпну. Не со зла же!

Р у ш а н ь я. А я бы тоже хорошей была... Преданной!.. Верной!..

А л с у. Что с тобой?

Р у ш а н ь я (засмеявшись). Нет, нет, это я так... Нарочно! Над Веркой вот смеюсь. Эх, телевизора нет!

Г а у х а р. А мы с моим через две недели уже расписываться пойдем. Хватит уж, отлюбила, отстрадала, жить надо.

А л с у. Отлюбила? Как отлюбила?

Г а у х а р. Любви у меня по край было. Уважение мне сейчас надо от человека.

В е р а. А где вы жить будете?

Г а у х а р. Устроимся. Квартиру обещают.

Н ю р а. Он у тебя непьющий, это хорошо.

Г а у х а р. Будет непьющий.

В е р а. А я сегодня туфли купила. Английские.

А л с у. Ну-ка, чего же ты?

Вера вынимает туфли из коробки, надевает тонкие чулки,

прохаживается по комнате.

Для тебя, Вера, и сделали их.

В е р а (радостно). Правда? Если кому-нибудь нужно куда сходить, берите!

Р у ш а н ь я. Это тридцать четвертый-то размер? Ха-ха!

В е р а. А сказку? Алсу, сказку!

Н ю р а. Ну да. Телевизора нет.

Р у ш а н ь я. Ты ее только долго рассказывай. И чтобы все закручено было. И чтобы про любовь больше! И про деревню.

Затих вагончик, ушел в слух, в детство. Тоненькая мелодия пробивается

на свет через радиоприемник.

 

А л с у. Это сказка о любви.

В е р а. Ну, чего же ты молчишь?

А л с у. Я не молчу, я смотрю. Костер горит... Джигиты всегда ищут своих любимых. Вот и он искал свою прекрасную Фирдаус! Он очень устал в тот день и лег вместе со своими зверями возле огня. И вдруг видит: на ближнем дереве — молодая красавица. Но только он подошел к ней, красавица обернулась отвратительной старухой, стала хохотать и всячески ругать джигита скверными словами.

Р у ш а н ь я. Поматерно?

А л с у. Поматерно... Джигит поднял ружье и выстрелил в старуху! Но пуля отскочила от нее, как горошина от доски. Тогда джигит догадался, что это не простая старуха, а убыр. Та самая убыр, которая погубила душу его прекрасной Фирдаус. Достал он тогда особую серебряную пулю, прицелился и выстрелил.

Р у ш а н ь я. Старуха же.

В е р а. Какая это старуха!..

А л с у. Перевернулась убыр в воздухе восемь раз и упала на землю. Схватил ее джигит: это ты, говорит, погубила мою прекрасную Фирдаус?!

Появляется Виктор.

В и к т о р. Зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват... Не нравится? А я еще могу! Она по проволоке ходила, махала белою ногой, и страсть Морозова схватила своей безжалостной рукой...

А л с у. Уходи! Слышишь?

Р у ш а н ь я. Кто тебя сюда приглашал?

В и к т о р. Я в жизнь без приглашения вошел! (Алсу.) Да, пьян! Пьян! Потому что кореш мой погиб! Потому что виноват один, а пойдет под суд другой! Сын большого папеньки... Га-ад! Он же и тебя продаст! Гнида эта!..

А л с у. Врешь!.. Все врешь...

В и к т о р. Вру?

В е р а. Как же это? Человек погиб, а вокруг смерти грязь какая-то!

В и к т о р. Вру? Грязь? А это вот что? Вот, сорвал! Приказик! На видном месте подвешенный. Гараева под суд, а сыночка отстранить от работы на пару месяцев. Чтобы объективнее, значит... Зачем же Ваньку-то Морозова, а?

Незаметно входит Сатынский, нерешительно приглядывается

ко всем.

 

Вру, значит... (Сминает бумагу в комок, бросает Алсу в ноги.) Ладно! Целуйся со своим чистеньким... Со мной любая пойдет! (Смотрит на Рушанью, но отворачивается.) Этого товара здесь достаточно. (Глядя на Веру.) Вот ты, куколка... Ничего! Пойдем, а?

Р у ш а н ь я. А со мной? Со мной не пойдешь?! Отойди от нее! Ненавижу!

С а т ы н с к и й. Слушайте! Вы, молодой человек!.. Вы!.. Ну-ка, вон отсюда, слышите! Вон!

В и к т о р. Ты, папаша... Ух, какие мы!.. Ладно, морду я другому бить буду.

С а т ы н с к и й. Это почему?

В и к т о р. Ты старый очень... Пока. Зачем, зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват!.. (Уходит.)

Алсу подходит к кровати, бросается на нее ничком.

С а т ы н с к и й. Здравствуйте.

Девушки. Здравствуйте.

С а т ы н с к и й. Сегодня воскресенье, а на улице дождь. Я тут не наслежу вам? Тряпочку бы...

В е р а. Кто это? А?

С а т ы н с к и й (Алсу). А ты лежи, лежи. Я пришел в больницу, мне сказали, что ты выписалась. Ходил, гулял. Вот грибы собрал.

Н ю р а. Это нам?

С а т ы н с к и й. Это вам. (Алсу.) А это конфеты тебе. Ты любишь конфеты?

А л с у. Спасибо.

С а т ы н с к и й. Как ты себя чувствуешь?

А л с у. А что мне себя не чувствовать? Я себя чувствую... Девочки, это дядя Коля.

Н ю р а. Дядя Коля!

Р у ш а н ь я. Что же ты сразу не сказала? Снимайте плащ, у нас дождя нет.

С а т ы н с к и й. Спасибо. (Алсу.) Тебе спасибо!

А л с у. Ну, а мне за что?

С а т ы н с к и й. Никогда у меня такой ярой сторонницы не было. Тебя же током и убить могло!

Г а у х а р. Вот скажите ей, дядя Коля!

А л с у. Ничего со мной не будет. Я столетней старухой помру. Живучая, как кошка.

С а т ы н с к и й. Ну, если так!.. Я помню... Давно это было. Строили Комсомольск-на-Амуре... На сплаве тогда затор получился, бревна полезли друг на друга. Вода стала подниматься. Все растерялись, никто не знал, что делать...

А л с у. Выбить надо было!

С а т ы н с к и й. Да-да! Правильно. Не помню уже его фамилии. Парень деревенский. Взял топор и пошел по бревнам. Я как раз на его пути стоял... Подмигнул мне. Потом нырнул в воду, выбил затор, а вся груда бревен рухнула на него, пошла... А вот фамилии его я уже не помню.

Р у ш а н ь я. Жалко... А его насмерть?

С а т ы н с к и й. А его... насмерть!

Р у ш а н ь я. Жалко. А вы чего там делали?

С а т ы н с к и й. Завод и город... строили.

Р у ш а н ь я. Вы — завод и город, мы — завод и город... Обхохочешься!

Г а у х а р. А квартиру вам дали там?

С а т ы н с к и й. Нет.

Г а у х а р. Ну вот.

Р у ш а н ь я. Всегда так. Распишут малину квартирную...

С а т ы н с к и й. Может, и дали бы. Я уехал оттуда в Кузнецк.

Г а у х а р. А там дали?

С а т ы н с к и й. Там? Там — дали, да...

Г а у х а р. А что... плохую дали?

С а т ы н с к и й. Нет, ничего... Человек везде живет.

А л с у. Девочки, чаю, а? И бутылочка где-то у нас есть. Сухого.

Девушки. Пожалуйста, садитесь. Сейчас мы с вашими конфетами... У нас чашки только разные. Вот вам самая красивая... Вот сюда. Девочки, а где же пряники? Вера, был полный пакет пряников!

С а т ы н с к и й. А курить можно у вас? Скажите, а как вас зовут?

Н ю р а. Меня Нюра.

С а т ы н с к и й. А вас?

В е р а. Вера.

С а т ы н с к и й. А вас?

Г а у х а р. Гаухар.

С а т ы н с к и й. А вас?

Р у ш а н ь я. Рушанья.

С а т ы н с к и й. А меня — Коля.

Р у ш а н ь я. Обхохочешься.

А л с у. Давайте, девочки, сейчас выпьем за что-нибудь настоящее. (Обнимая Сатынского.) Вот кто, девочки, настоящий. Вот кто!

С а т ы н с к и й. Хорошо у вас. Как это я раньше к вам не приходил?

В е р а. А вы теперь приходите сюда почаще.

С а т ы н с к и й. Приду, приду обязательно.

А л с у. Вы не расстраивайтесь. Я, например, вам верю. И ребята в нашей бригаде тоже верят. Вы мне покажите кого-нибудь из комиссии, который особенно вредничает. Самого главного. Я его в пустую скважину столкну нечаянно. Будет пастись с умным видом и на мои ноги глядеть, и — столкну. Или министр приедет на полигон, седенький-то, симпатичненький. Я ему скажу, чтобы разобрался! Мне все равно, министр он или дворник.

С а т ы н с к и й. Не надо. Ты поправляйся лучше, поправляйся.

А л с у. А чего? Для пользы государства и пострадать можно. Пойдет человек и от моего взгляда... об воздух вдруг... споткнется.

С а т ы н с к и й. Фундаменты у завода должны быть прочными. Из железобетона, а не из дерь... прости, пожалуйста... Не из шлака! Не из шлака!

В е р а. Дядя Коля, я хотела спросить... Правду говорят, что город, который мы строим, будет самым прекрасным из всех новых городов на свете?..

Н ю р а. Дядя Коля, у меня второй разряд, а работу мне дают по четвертому, а платят по второму! Это же несправедливо! Дядя Коля!

С а т ы н с к и й. Милые вы мои, хорошие, ну откуда это знать могу?

Н ю р а. Ой, дядя Коля, вы да не знаете.

В дверях — Вадим Байков.

В а д и м. Здравствуйте.

А л с у (после паузы). Уйдите, а! Дядя Коля, не обижайтесь! Не обижайтесь! Уйдите все, пожалуйста! Мне поговорить надо.

С а т ы н с к и й. Конечно, конечно.

А л с у (глядя на опешивших девушек). Ну, а вы чего? Оставьте нас! Идите!

С а т ы н с к и й. Девочки, знаете что, поехали ко мне в гостиницу. Я вас чаем угощу. Я умею прекрасно чай заваривать. Секрет есть.

Г а у х а р. Поехали.

Р у ш а н ь я. Ой, давно чаю горячего не пила!

Уходят, оставив Вадима и Алсу наедине.

В а д и м. Алсу. ну, не хочешь... Ничего не говори... Я уже все знаю.

А л с у. Знаешь?

В а д и м. Я был в больнице. Мне сказали, что ты здесь. Я — сюда. Тебе лучше? Бледная... Вставать-то можно?

А л с у. Мне все можно.

В а д и м. А что с тобой?

А л с у. А с тобой что?

В а д и м. А что со мной? Со мной ничего.

Алсу поднимается, встает на кровати во весь рост.

(Подхватывая ее и обнимая.) «Разлука приближает. Человек, забравшийся впервые на Луну и разговаривающий с Землей по радио, ей будет ближе всех. Не потому ль и ты, далекая... Разлука приближает».

А л с у. Пусти! Не надо!

В а д и м. Смотри! (Заводит прыгающую обезьянку.) Забавно, правда?

А л с у. Забавно. (Подходит к скомканному и лежащему на полу приказу, берет его, разворачивает на столе.) У вас, Вадим Иннокентьевич, все в порядке. Вы не виновны оказались. Так что могли бы прямехонько... Прямо с аэродрома бежать домой, к папе...

В а д и м (прочтя приказ). Я, пожалуй... пойду. (Уходит.)

Обезьянка все прыгает. Алсу подходит к ней, накрывает рукой.

А л с у. А еще стихи... Слова какие-то, слова!

Часть вторая

II.6

Квартира Ахмадуллиной. Задумавшись, Ахмадуллина полулежит

на тахте, стучит на машинке. Работа не оставляет ее и поздним

вечером. Укачивая ребенка, по комнате ходит Таисия.

Т а и с и я. Не мешаем?

А х м а д у л л и н а. Ничего, ходи, ходи.

Т а и с и я (останавливаясь). Смотрю на тебя, бледная ты, не ешь целыми днями. Бумажки все какие-то, дела. Не женское это дело. Мужика б тебе хорошего. Ты хоть спереди, хоть сзади фигуристая, а мужика у тебя, я гляжу, нет. Нехорошо. Про женскую породу свою забыла.

А х м а д у л л и н а. Забыла, забыла.

Т а и с и я. Замуж тебе надо.

А х м а д у л л и н а (усмехаясь). Не берет никто.

Т а и с и я. Не берет! Сама, поди, не берешь.

А х м а д у л л и н а. И я не беру.

Т а и с и я. Ну вот! А бабе чего надо? Тихой быть, ласковой. Рожать почаще. Вот я когда здесь с Петькой сошлась... да белье его стала стирать уже как жена, счастливой себя почувствовала. Мы ведь с ним... Он собой видный был! А мне ребеночка очень хотелось... За тридцать уже! Чтоб одинокой не быть, я у него ребеночка выпросила. По-хорошему так попросила. Так вот и привязались друг к дружке, полюбили. Ребеночек — вот, а сам погибнуть вздумал. (Плачет, утирая слезы.)

А х м а д у л л и н а. Ладно, Таечка, ладно. Что же делать?

Т а и с и я. Любовника себе заведи. Ты и не слушаешь.

А х м а д у л л и н а. Некогда мне, Тая, некогда.

Т а и с и я. Чего же тогда не выгонишь меня?

А х м а д у л л и н а. Осенью много домов будем сдавать... Найду где-нибудь тебе комнатку... (Стучит на машинке.)

Т а и с и я. Странная ты баба. Дома никакого женского уюта. Кормишь меня часто на свои деньги. Я бы, к примеру, если бы на твоем месте была, а ты на моем, давно бы взашей тебя вытурила.

А х м а д у л л и н а. Каждый по-своему живет.

Т а и с и я. Давай хоть белье твое постираю!

А х м а д у л л и н а. Не надо. Сама.

Т а и с и я. Детдомовка ты. Как не было у тебя дома, так и сейчас нет. (С жалостью глядя на нее.) А годы твои уходят. (Глядя на ребенка.) Ах ты, мой маленький! Пеленочки, Петенька, пеленочки! (Ахмадуллиной.) И тебе родить надо!

Звонок в дверь.

Сейчас открою, сейчас! (Уходит в прихожую, потом, радостная, появляется в дверях.) Мужик к тебе, Данька, пришел! Раздевается!

А х м а д у л л и н а. Какой мужик?

Т а и с и я. Настоящий. Такой... в соку. Сочный! (Положив ребенка на кровать, быстро перепеленывает его.) Скорее, Петенька, скорее, миленький. Не будем тете мешать, скорее.

А х м а д у л л и н а. Ты чего. Тая? Ты чего?

Т а и с и я. Что мы, твоему счастью мешать будем, что ли?

Входит Саттаров.

Проходите, проходите.

С а т т а р о в. Добрый вечер.

А х м а д у л л и н а. Здравствуй.

Т а и с и я. Вы проходите, проходите. Я сейчас, сейчас. Я вот пройдусь, собралась воздухом подышать. Ребеночку надо.

А х м а д у л л и н а. Чего ты выдумываешь?

Т а и с и я. Гулять надо... Выгуливать пацаненка перед сном. (Саттарову.) Дания Каримовна все так занимается и занимается. Очень... хорошо, что пришли. Развлечете. Уж пожалуйста! Развлеките, пожалуйста.

С а т т а р о в. Развлечу... Тьфу, черт, развлеку.

Таисия скрывается за дверью.

Это что... за фея?

А х м а д у л л и н а. Таисия. А вот... поммашиниста погиб, экскаваторщик.

С а т т а р о в. А-а... Ну да. Правильно.

А х м а д у л л и н а. От совести, наверное, спасаюсь. И легче людям в жилье отказывать.

С а т т а р о в. Ей не благотворительность нужна, не милостыня, а то, что положено!

А х м а д у л л и н а. Нет у меня сейчас ничего! Нет!

Молчание.

С а т т а р о в. Может, чаем напоишь? (Обнимает ее.)

Т а и с и я (всунув в дверь голову). Дания Каримовна, я совсем забыла. Мы с Петюнчиком ночевать сегодня не будем.

А х м а д у л л и н а. Ты здесь никому не мешаешь!

Т а и с и я. Не, не! Я и забыла, в гости меня звали, а оттуда далеко добираться. В общежитии-то бабы. Каждой понянчить ребеночка охота. И жалеют меня, и завидуют. Знаете, что они ему подарили? Конструктор! Ну, зачем ему конструктор?

А х м а д у л л и н а. Тая!..

Т а и с и я. А правда, зачем? Когда он, кроме писанья, ничего не знает!

С а т т а р о в. А это ничего, знаете, ничего. Пусть соображает с младенчества. Дания Каримовна, между прочим, абсолютно права. Оставайтесь. Я и вас развлекать буду. И Петюнчика вашего. Я это умею. Оставайтесь!

Т а и с и я. Нет. Нет. Спасибо, пожалуйста. Развлекайтесь спокойненько. Извините, пожалуйста. (Исчезает.)

Молчание.

С а т т а р о в. Давно не был у тебя. В халатике ты...

А х м а д у л л и н а. Чай горячий. Чего же не пьешь?

С а т т а р о в. Что?

А х м а д у л л и н а. Налить тебе?

С а т т а р о в. Чай? Нет, не хочу... Похудела, осунулась.

Молчание.

А х м а д у л л и н а. Очередной выговор сегодня получила. Две недели назад ты об этом позаботился, сегодня партком.

С а т т а р о в. Выговор? Это хорошо, выговор. За что?

А х м а д у л л и н а. Оформление... Текст надо было сделать на первом большом здании: «Слава строителям гиганта, первопроходцам будущего!»

С а т т а р о в. Ну?

А х м а д у л л и н а. Распорядилась, а буквы непрочно закрепили. И вот запятая...

С а т т а р о в. Ну?

А х м а д у л л и н а. Упала. На одного как раз из славных строителей. Мужик, ладно, крепкий оказался. Взял эту запятую, а она метра полтора в длину, и пошел в партком с ней.

С а т т а р о в. Ну?

А х м а д у л л и н а. Ну, и выговор.

С а т т а р о в. Вот я и говорю, правильно, что выговор. Если бы на тебя такая запятая свалилась! Кстати, что вы делаете с передвижными домами? Швыряете их где попало, а вода, газ? Потом вопите: люди бегут со стройки. А почему им не бежать?

А х м а д у л л и н а. Я сама об этом...

С а т т а р о в. Сама! От совести надо спасаться, заботясь о всех. Не только об одной.

А х м а д у л л и н а. Лавина хлынула. Байков через мою голову распределил дома по управлениям, а те ставят где попало. Лишь бы заселить!

С а т т а р о в. У тебя всегда Байков виноват! Хорошую идею на корню губишь!

А х м а д у л л и н а. Чего ты кричишь! В моем доме могу кричать только я!

С а т т а р о в (усмехаясь). Ладно, оставим этот вопрос для бюро горкома партии. (Садится рядом, обнимает ее.)

А х м а д у л л и н а. Не грози. Я делаю все, что могу.

С а т т а р о в. Мало ты можешь.

А х м а д у л л и н а. А ты? Ты сам?

С а т т а р о в. Да...

Молчание.

А х м а д у л л и н а. Волноваться тебе вредно, между прочим. И работать сутками тоже. Как ты себя чувствуешь?

С а т т а р о в. Хорошо.

А х м а д у л л и н а. Называется, хорошо. Никто ведь не знает, что у тебя с сердцем!

С а т т а р о в. Ну ладно, хватит!

А х м а д у л л и н а. Осколок не беспокоит? Пакт о ненападении с ним заключил?

С а т т а р о в. За нас вечность. Иногда я чувствую себя бессмертным.

А х м а д у л л и н а. Встретила здесь одного. (С иронией.) Рассказывал про твою былую героическую службу на границе... Я спрашиваю, как ты себя чувствуешь?!

С а т т а р о в. Вообще хватит! Понятно? Хватит! Каждый миг, каждая секунда!..

А х м а д у л л и н а. А вдруг?

С а т т а р о в. Никаких вдруг! Я здоров! Здоров! И все это знают. (Вдруг поднимает ее, кружит.)

А х м а д у л л и н а. Отпусти!.. Господи!.. Что?

С а т т а р о в (сгорбившись). Вчера вечером звонил тебе... Скрутило тоже... Ничего, ничего... Сейчас отойдет... До телефона дотащился даже, а потом так и не взял трубку. И одиночество вдруг! Тоска какая-то!

А х м а д у л л и н а. Что тебе все-таки сказали врачи? Я же знаю. Ты же неделю пропадал… Ты на обследование уехал! Чтобы здесь никто ничего не знал! Что тебе сказали врачи?

С а т т а р о в. Слишком близко от сердца... И в неудобном месте. Ничего. Все в порядке. Недавно мне здесь гадалка одна гадала: сколько проживу... Долго проживу! Врачи... то же самое сказали. Спицы только надо купить!..

А х м а д у л л и н а. Какие спицы?

С а т т а р о в. Вязать... чтобы.

А х м а д у л л и н а. Что вязать? Что ты все время смеешься? Почему ты вчера не дозвонился до меня?

С а т т а р о в. Я... к тебе... насовсем пришел, Дания.

Долгое молчание.

А х м а д у л л и н а. Насовсем? Теперь насовсем?.. Осчастливил.

С а т т а р о в. Дания!

А х м а д у л л и н а. Недавно сидела здесь за столом, за бумагами. И вдруг точно все последние годы из жизни стерлись. Снова стала девчонкой. Нас уложили спать в детдоме, а мы из своих комнат выбрались на цыпочках в коридор, и ты делил на две части конфету. Была ночь, и мы шептались, как будем жить, когда станем взрослыми! Проплакала всю ночь! А очнулась, опять я... И ничего нет! Страшно!.. Такие переходы! А наши детские мечты, а наши клятвы? Помнишь?

С а т т а р о в. Помню, Дания... И как разбросало нас. И как я искал тебя.

А х м а д у л л и н а. Искал!..

С а т т а р о в. Но ведь я же нашел тебя!

А х м а д у л л и н а. Нашел! А где ты? Мне ничего не достается. Наверное, за это я и люблю тебя. Но мне никогда ничего не доставалось.

С а т т а р о в. Зачем нам прятаться от людей?

А х м а д у л л и н а. Поздно ты это, наверное, все надумал... Если бы тогда...

С а т т а р о в. Не понимаю.

А х м а д у л л и н а (улыбаясь, с болью). Убил мне душу и говоришь, что не понимаешь. И я тебя жалеть еще должна?.. Не хочу я тебя жалеть! Ты меня жалел? Жалел ты меня?!

С а т т а р о в. Погоди... (Трогая ее волосы.) Погоди, значит, ты эту женщину с ребенком... Ты ее потому взяла...

А х м а д у л л и н а. Глупый ты. Родной и единственный.

С а т т а р о в (обнимая ее). Ну, если мы с тобой здесь встретились опять почти через двадцать лет, значит, не случайно, а?

А х м а д у л л и н а. Осколки клеить? Нет!.. Ну, целуй, целуй же!

Саттаров отходит от нее.

(С яростью.) Да люби она тебя всем своим существом эта твоя жена, она за всю жизнь не дала бы тебе столько любви, сколько я за один день!

С а т т а р о в. Ревнуешь к тому, что было столько лет назад?!

А х м а д у л л и н а. Осколки клеить, Гайнан... Почему мне, мне осколки?! Я не ревную, не ревную...

С а т т а р о в (тоже вскипая). Ну, было! Ну, ошибка!.. Что мне? Стреляться, что ли, теперь? Я тебе предлагаю: пойдем сейчас ко мне. Оставь эту квартиру ей... этой женщине с ребенком, а жить будем у меня. Пошли! Мы же люди... Мы же люди, в конце концов!

Молчание.

А х м а д у л л и н а. А ее, жену свою, ты забыл?

С а т т а р о в. Жену! Какая она мне жена? Мы с ней шесть лет не живем. Не развелись через суд только потому, что мне некогда, а ей лень! Ты мне жена!

А х м а д у л л и н а (осторожно дотрагиваясь). Пульс у тебя бьется. На шее жилка.

С а т т а р о в. Ты больше, чем я сам... Худо мне сейчас. Плохо.

А х м а д у л л и н а. Трудно нам... Мы и друг без друга не можем, и вместе...

С а т т а р о в. А так можем? Так же убить можно друг друга. Почему ты не боишься сложной лжи и боишься простой правды?

А х м а д у л л и н а. Ты о чем? О чем ты говоришь? Господи, разве в этом дело? Все эти годы я — одна, одна. Чего это мне стоило? Сколько во мне погибло, умерло... ласки, нежности. Я окаменела вся! Высохла! Боюсь! Я не прощу тебе, наверное, этого никогда! Через этот порог ни мне, ни тебе не переступить! Таисье завидую. У нее сын. (С жалкой улыбкой.) Поздно уже. Поздно.

С а т т а р о в. Почему поздно? Почему?

А х м а д у л л и н а. Я боюсь. Ну, и какие мы с тобой муж и жена? Ты привык властвовать, а со мной!.. У меня самой люди гнутся в руках!

С а т т а р о в. Я думал... Когда я шел к тебе, я думал...

А х м а д у л л и н а. Какая я теперь жена? Мы с тобой просто друзья. Друзья, враги, полулюбовники какие-то! Не поймешь что! Ты мне как сын теперь, которого у меня нет и которого никогда не будет. Как наш сын! И как своего сына я люблю тебя.

Саттаров стремительно встает, уходит.

(Рванувшись.) Гайнан!

Стук двери. Ахмадуллина неподвижна. Потом тихо встает, ходит по комнате. К двери, к окну.

Дверь открывается. Но появляется не Саттаров — Алсу.

 

Что? С ним? Что-то случилось?

А л с у. Нет-нет, ничего... Извините! Недавно помощник экскаваторщика погиб... Я слышала, его жена здесь, у вас, живет. Может, ей помочь чем-нибудь надо. Я хочу ей помочь! Я должна! Поэтому я и пришла.

А х м а д у л л и н а. Она куда-то вышла... Куда же она вышла?

А л с у. Я не вовремя? Простите меня. Вы... бегите! Вы его догоните. (И вдруг плачет, прижимается к Ахмадуллиной.)

А х м а д у л л и н а. Ты что? Что с тобой?

А л с у. Вы его любите. Я ему... гадала... Вы... тоже любите... любите...

А х м а д у л л и н а. Ты плачешь? Кто ты?

А л с у. Я тоже... я до этого никого еще не любила! Никогда! А теперь ненавижу!.. Я должна помогать теперь, помогать...

 

II. 7

Ночь. Парень с девушкой. Саттаров, почти наткнувшись

на них, отходит, отступает в сторону.

Д е в у ш к а. Смотри, луна.

А ш о т. Вот раньше — лес и луна. Антураж был для любви. Ну, у какого-нибудь Тургенева, например. Вздохи, ахи и луна.

Д е в у ш к а. А теперь? Теперь же то же!

А ш о т. А сейчас, видишь, краны, балки, не поймешь, где луна. Черт знает, как мы изменились!

Д е в у ш к а. А чувствуем так же, глупый! (Целуются.) Осторожней, кто-то идет!

А ш о т. Вот я и говорю, раньше был антураж, а теперь никакого антуражу.

Появляются двое парней.

В и к т о р. Ну, сегодня мы с Лехой — я на КрАЗе, а он на БелАЗе. Давлю на газ и — по степи!

Ю р и й. А какой Леха?

В и к т о р. Ну, Леха. Со второй колонны.

Ю р и й. Слушай, Витек, а у тебя с собой пожрать ничего нет?

В и к т о р. У тебя не желудок при тебе, а ты при желудке.

Ю р и й. Просто аппетит. Целый день на свежем воздухе.

Появляется Гаухар.

Г а у х а р. Юра? Ты чего? Я тебя жду-жду! Пошли!

Ю р и й. Витя, знакомься, Гаухар.

В и к т о р. Да ладно...

Ю р и й. Невеста, невеста моя.

Г а у х а р. Я тебя жду, жду.

Ю р и й. А чего ты — жду, жду! Вот он — я. Здесь.

Г а у х а р. Опять напился?

Ю р и й. У меня баллон сел, виноват я, что ли?

Г а у х а р. Ну-ка, иди сюда! Какой баллон, ты что мне голову морочишь?!

Ю р и й. Гаухар, да что ты руками...

Г а у х а р. Руками не руками, а какой баллон?

Ю р и й. Уважай во мне личность.

Уходят. Появляется Сатынский — с чайником, с кошелкой.

С а т т а р о в. Николай Николаевич! Николай Николаевич!

С а т ы н с к и й. Я устал от разговоров, Гайнан Салимович! Устал от противников, от поклонников. От всех. Виноград зеленый? Продолжать испытания надо? Пусть будет зеленым. Вот чайник купил. Утюг. Не всегда в магазинах есть. Подарю Алсу. И все!

С а т т а р о в. Мы резче поставим вопрос, Николай Николаевич.

С а т ы н с к и й. Вопрос может стоять сколько угодно. А вместе с ним — дело.

С а т т а р о в. Вы можете меня выслушать?

С а т ы н с к и й. Чего вы от меня хотите, Гайнан Салимович! Я устал ставить вопросы, устал поднимать вопросы, устал заострять вопросы, обивать пороги с этими вопросами!.. Байков меня сюда вытащил. Поддержал! Спасибо. Теперь, когда комиссия топчется, он — в кусты. А вы? Когда вы — в кусты?

С а т т а р о в. В кустах у меня уже нет времени сидеть.

С а т ы н с к и й. Скажите, мне это лично нужно? Лично?

С а т т а р о в. Поймите, стройка на перепутье сейчас. Она может пойти по обычной формуле — за казенный счет и без счета! С приправой российского мата в качестве научной организации труда. А может — по другой! На какой путь толкнем ее мы все! Вы, я!

С а т ы н с к и й. А я уже толкал. Знаете, я всю жизнь толкаю. Славы не нашел! Другое нашел!

С а т т а р о в. Николай Николаевич, я больше всего боюсь знаете кого? Нет, не сильных людей… Слабых людей!

С а т ы н с к и й. А я слабый человек. Жизнь у меня проиграна. Я на пенсию выйду.

С а т т а р о в. Не выйдешь ты на пенсию. Рано тебе еще выходить! Пойми, Николай Николаевич, не было бы тебя, Сатынского, был бы другой Сатынский! Такая ситуация, что ты необходим, должен, обязан быть. И если уж ты есть!.. Я не дам, просто не дам тебе предать себя!

С а т ы н с к и й. Слушайте! Вот вы все говорите, говорите! Вы поддерживаете, Гайнан Салимович. Но что вы, извините меня, делаете? Конкретно? Я беспартийный...

Вдали появляется Дания Ахмадуллина. Останавливается,

не подходя ближе.

А вы секретарь горкома. Зачем же вам партией власть дана, авторитет, если вы его только на слова тратите? Вы даже Байкова не можете убедить, что эти фундаменты — наше спасение. Да и дело разве в фундаментах? Сегодня они, завтра что-то другое. В принципе дело, в сути!! Вы, извините меня, Гайнан Салимович... Вы лучше отдайте свой партбилет. Да, сами придите и сами на стол положите, пока у вас его не отобрали! Как у неспособного! Честь имею! Честь имею! (Уходит.)

А х м а д у л л и н а. Я тебя везде искала.

С а т т а р о в (после паузы). Старик прав... Мы не можем... не имеем права быть побежденными! Старая хитрая перечница! Надо лететь в Москву! С ним, с Байковым! Подключать верха!

А х м а д у л л и н а. Только береги себя.

С а т т а р о в. Нет, я сломаю себе здесь шею, но я доведу дело до конца! В конце концов, это и есть моя работа, дело моей совести. И конечно, дело не только в данной конкретной цели! В принципе дело!

А х м а д у л л и н а. Ты со многими обострил отношения. Это тебе повредит. Делу повредит. И не волнуйся так!

С а т т а р о в. Закончу это дело и никогда больше волноваться не буду.

А х м а д у л л и н а. Сколько было этих слов и этих дел!

С а т т а р о в. Это последнее. (Засмеявшись.) А потом куплю два мотка мулине, сяду у окна, буду вышивать. Или спицы куплю... для вязания!

А х м а д у л л и н а. Честное слово?

С а т т а р о в. Ты мне другое скажи, Дания. Ссора эта наша тоже.. последняя?

А х м а д у л л и н а. Последняя.

С а т т а р о в (оглядываясь и обнимая ее). Правильно этот парень сказал: нет антуражу для любви.

Уходят.

II.8

Квартира Байкова. Кухня. Звонок в дверь. Саттаров.

Б а й к о в (впуская ночного гостя). Проходи, проходи... Сейчас мы с тобой...

С а т т а р о в. Это ничего, что я поздно?

Б а й к о в. Для кого поздно? Давай, давай садись. Хорошо, что пришел. Мы с тобой тогда... Чуть не поцапались, а?

С а т т а р о в. Да ладно, что вспоминать.

Б а й к о в. Хорошо, что пришел. Рад. Слушай, сейчас мы с тобой... Давай втихую, лады? А то жена спит. Сына несколько суток уж не видел. Сейчас мы с тобой, а?

С а т т а р о в. Понятно.

Б а й к о в. Что будешь, коньячок или сухое?

С а т т а р о в. Да что дашь.

Б а й к о в (доставая из аптечки бутылку коньяка). Смотри, не спишь, значит?

С а т т а р о в. Ты тоже не спишь, гляжу.

Б а й к о в. Да, вот надо было поглядеть кое-что... Дела, документы. Газеты за неделю нечитаные. Так... за что же мы сейчас выпьем? Давай так. Давай за мир между нами!

С а т т а р о в. Давай за победу, Иннокентий!

Б а й к о в. Нам с тобой надо ладно жить, хорошо жить. Сырком вот побалуйся или... палтусом... Да, за победу. Будет ведь она все-таки, черт возьми!

С а т т а р о в. Если мы найдем в себе мужество!.. А если нет? Тогда нас со всеми нашими потрохами — на свалку! Победить или погибнуть! Старый клич индейцев, Кеша.

Б а й к о в. Ковбой... (Смеясь.) Ты ешь лучше, ешь эти потроха. У меня переночуешь?

С а т т а р о в. Ты знаешь, зачем я пришел? Я думаю, к этой сваре с фундаментами надо срочным образом подключать центр. Завтра... Я звонил сейчас в обком. Завтра мы с тобой вдвоем и... вылетим, а?

Б а й к о в. Погоди, погоди! Куда лететь? У меня стройка.

С а т т а р о в. Два дня всего. Мало ли ты зря представительствуешь?

Б а й к о в. У тебя есть время — вот и лети.

С а т т а р о в. Я не начальник строительства. Я секретарь горкома.

Б а й к о в. Вот и занимайся своими делами, своими, понимаешь? И вообще, Гайнан Салимович, давай мы с тобой условимся. Здесь, в моем кабинете...

С а т т а р о в. Это не твой кабинет — это твоя кухня.

Б а й к о в. Точно! Вот именно — кухня! Надо разбираться в кухне! Иногда, знаешь, кажется, что дело можно решить в десять минут — так оно просто. А оно не решается за десять лет. Я должен строить комплекс заводов. У меня сроки.

С а т т а р о в. Ты же сам... первый ухватился за идею Сатынского?

Б а й к о в. Да, я! Но кто мне позволит ждать, пока аппараты двух министерств и проектанты двух уважаемых проектных институтов придут к единому мнению? Журавлей в небе много, да только далеко они. Не достанешь!

С а т т а р о в. А зачем ждать? Зачем отказываться от борьбы?

Б а й к о в. Какой борьбы? Борьбы нет. Есть прохождение вопроса через инстанции. Через инстанции, понял? Давай закусывай!.. Десять лет назад я строил ГЭС на Севере. Тогда... в то время плановые органы убедили правительство в необходимости преимущественного строительства тепловых станций. Мода пришла тогда такая! И один из проектировщиков выдвинул проект строительства тепловых станций и там, на Севере. На угле, до которого три тысячи километров. На мазуте, который при тамошних морозах надо рубить топором! Представляешь? На газе, который там еще тогда не открыли. Ха! И вот представь себе, как ни смешно, этому самому кретину удалось затормозить дело и задержать строительство на целый год. Слушай, дорогой мой, дураков так еще много и все это мне так знакомо!

С а т т а р о в. Дураков выводить надо.

Б а й к о в. Гайнан Салимович, мне с теми, на кого ты сейчас прешь... мне-то, понимаешь, работать и работать. А кроме того, я тебе так скажу, лететь в центр, ультиматумы предъявлять? Во-первых, риск большой, а во-вторых, слушай... Ты как полагаешь, ты думаешь, что?.. Нету риска с этими фундаментами? Я исполнитель, солдат. У меня есть проект, я строю. Дадут проект получше, буду по нему строить. А терять время и силы на бессмысленную болтовню... Ультиматумы предъявлять?

С а т т а р о в. Твое участие необходимо!

Б а й к о в. Некогда мне. Некогда мне в дебатах участвовать. Мне строить надо. ГЭС строить, ТЭЦ строить, промбазы строить. Завод, город строить. Слушай, ведь я бухнул в землю уже шестьсот с лишним миллионов рублей! Ведь это нам с тобой морду бить будут круглый год, если...

С а т т а р о в. Конечно, я понимаю, понимаю! И так корпуса слепить можно. И вообще, на кой черт вся эта идея с новыми фундаментами? Мелочиться! Бандитизмом лучше, легче, привычней заниматься. Тем более опыт есть!

Б а й к о в. Каким бандитизмом?

С а т т а р о в. Каким? Ты под себя гребешь.

Б а й к о в. Что?

С а т т а р о в. Скажи мне, ты всегда страну грабил? На всех стройках грабил? Дешевле, дороже — тебе все равно?

Б а й к о в. Ну, в общем, давай с тобой условимся... Да, Гайнан Салимович! Мои дела — мои дела. И пока я здесь начальник строительства, комиссарства вот этого... комиссарства твоего не потерплю!

С а т т а р о в. Есть люди, которые всю жизнь все отношения сводят к вопросу о власти. Кто кого выше? Я на твои права не претендую.

Б а й к о в. Я не понимаю!.. Не понимаю, что у нас с тобой за взаимоотношения?

С а т т а р о в. Ты за ход строительства отвечаешь, если уж хочешь о взаимоотношениях...

Б а й к о в. Да-да.

С а т т а р о в. А я — за все! Я — за всю жизнь здесь. За то, чтобы вот эти огурцы, которыми мы с тобой закусываем, всегда были в магазинах. За то, чтобы люди жили лучше. И за то, как ты, Байков, работаешь!

Б а й к о в. Как я работаю? Ну-ну! В общем, я вижу, ты из фундаментов... фундамент себе хочешь сделать — для прыжка? Демагог! Для таких, как ты, эта стройка — трамплин. Думаешь — поболтал и все? Может, сюда Звезду нацепить хочешь? (Бьет себя по груди.)

С а т т а р о в. От скромности не умру, если нацепят. Только нам с тобой Звезды никто не даст. Нам с тобой ее не за что давать... Иннокентий Владимирович, ты никогда не задумывался над такой проблемой?..

Б а й к о в. Потише!

С а т т а р о в. Я помню, помню, что супруга твоя спит... Так вот, ты никогда не задумывался над проблемой — человек и его дело? Не задумывался, что происходит с человеком, если дело крупнее его? И что происходит с делом, если человек мельче его? А мы с тобой мельче его, мельче!

Б а й к о в. Брось, не философствуй.

С а т т а р о в. «Не философствуй». Я не строитель, но я не понимаю, как ты, профессиональный строитель!.. Те же фундаменты Сатынского... ведь со всего этого начинает завязываться какой-то новый стиль строительства! Ведь страна его ждет. Она уже не может без него! Она беременна им! Миллионы рублей, десятки миллионов, по стране — сотни миллионов рублей мы бросаем в котлованы, которые уже не надо копать! По инерции бросаем и бросаем! Да дело и не только в этом! Люди мы или не люди! Есть у нас своя цель, человеческая цель, или мы ее утратили, отдав все на откуп чему-то, что вне нас?! Торчим на заседаниях до полуночи, глотки дерем — нет стиля! А наша бедность при богатстве? — нет стиля! А он все же складывается. Здесь, у нас, складывается. Пусть с кровью, пусть в муках! И человек складывается. Чистый свободный человек рождается! Это же надо шкурой своей ощущать! Только в этом случае придем мы к тому, к чему стремимся!

Б а й к о в. Язык у тебя — ничего, подвешен. Посоветовать, может, в общество «Знание» лектором возьмут?

С а т т а р о в. Напрасно, значит, бисер метал? (Поднимая стакан.) Иннокентий Владимирович! Давай-ка мы сейчас выпьем лучше...

Б а й к о в. Давай.

С а т т а р о в. За то, чтобы на наше место пришли сильные люди. Более сильные, а? Давай!

Б а й к о в. Так-так! (Отставляя стакан.) Будем, значит, конфликтовать?

С а т т а р о в. Ты хороший мужик, Иннокентий Владимирович. По-человечески я даже люблю тебя... И одно дело, если ты не понимаешь. А вдруг ты слабый стал? Ведь многое изменилось за эти годы. Иные масштабы.

Б а й к о в. В общем, кому-то из нас уйти придется.

С а т т а р о в. Пойми это, Иннокентий... Владимирович, иначе тебя выгонит сама жизнь. И я первый буду голосовать.

Б а й к о в. А почему ты думаешь, что твой голос будет весомей, чем мой, а? Да нет, дорогой мой, я сам таких, как ты, с одного раза перекусываю. Вот теперь давай выпьем... Ты огурчиком вот закуси... Огурчиком!

С а т т а р о в. Я верил в тебя, Иннокентий. Но вдруг из-за этой веры в тебя дело стоит? И не туда идет? Завтра я лечу в Москву. (Уходит.)

Б а й к о в. Валяй, лети куда хочешь! (Взгляд его скользит по комнате, натыкается на телефон. Он подходит к телефону, нерешительно останавливается, потом, решившись, раздраженно крутит диск.) Алло, Байков... Пожалуйста, срочно!.. Москву и... область. Да, да, немедленно!..

II.9

Полигон. В середине — приехавший из центра ответственный работник.

Тут же Саттаров, Сатынский, Байков, Дунаев, директор проектного института Пыпин,

Качаева и Гоголев.

 

П ы п и н. То, что вы приехали сюда сами, Корней Петрович, и вызвали руководство нашего проектного института... Да, вы все увидели теперь своими глазами! Конечно, мы не против самой идеи. Сама по себе она очень и очень неплоха.

С а т ы н с к и й (зло). Я пришел сюда не выслушивать комплименты! Я пришел в надежде, что дело, наконец, сдвинется с мертвой точки!

П ы п и н. Я и говорю как раз о том, что ваши разработки, Николай Николаевич, несомненно, имеют перспективу. В будущем...

С а т т а р о в. Товарищ, товарищ Пыпин! Вы всегда таким образом способствуете разработке перспективных идей?

П ы п и н. Простите, товарищ Саттаров... У вас какое образование?

С а т т а р о в. Я... юрист по образованию.

П ы п и н. Ах, вот как! Да-да, все понятно. Нам, конечно, было бы полезней выслушать мнение более компетентных людей. Странно все же видеть в городе, где ведется такое колоссальное строительство, в роли... Вы простите меня, товарищ Саттаров, но вы присваиваете себе право делать указания специалистам. Это, знаете ли, очень опасное увлечение.

С а т т а р о в. Вы считаете!..

К о р н е й П е т р о в и ч (перебивая). Товарищ Пыпин, я думаю, что здесь... нет некомпетентных людей! Об увлечениях же поговорим на досуге!

Г о г о л е в. Разрешите мне, Корней Петрович? Совершенно очевидно, что огромный комплекс заводов должен стоять не на прекрасных идеях, а на прочных фундаментах, которые уже прошли проверку временем...

С а т т а р о в. В течение столетий?

Г о г о л е в. Даже ничтожная ошибка, уважаемый товарищ Саттаров, при строительстве таких колоссальных масштабов может иметь гибельные последствия! Если государственная комиссия до сего времени не смогла принять определенного решения...

С а т ы н с к и й. А я еще раз заявляю: это была ведомственная комиссия! И по позиции, и по составу ее членов!

Д у н а е в. Мы просим, Корней Петрович, о срочном назначении новой государственной комиссии, которая объективно разберется в существе вопроса.

Г о г о л е в (Дунаеву). Поймите, мы сами с большим нетерпением следим за экспериментами товарища Сатынского. Мы были бы крайне рады...

С а т т а р о в. Бросьте! Вы отлично понимаете, что сядете с головой в галошу, если фундаменты будут сделаны в срок или даже раньше, а вы не будете готовы к развороту монтажных работ! Ну, признайтесь! Вы же не готовы? Ваше министерство не готово! И в этом — вся суть!

Г о г о л е в. Простите! (Корнею Петровичу.) С такими методами полемики я не встречался до сих пор!

Д у н а е в. Вы привыкли не называть вещи своими именами.

С а т т а р о в. А у нас здесь чуть-чуть другой темперамент!

П ы п и н. Вы ставите под сомнение заключение государственной комиссии?

С а т т а р о в. Да, ставлю!

П ы п и н. На каком основании?

С а т т а р о в. Вот я смотрю на вас, товарищ Пыпин... Вы — руководитель головного проектного института... Я смотрю на вас и думаю, неужели вы... не понимаете, что речь сейчас идет не столько о технической стороне проблемы, сколько о подходе к этой проблеме. А подход у вас...

П ы п и н. Авантюристические прожекты, Корней Петрович, всегда вызывают ажиотаж в глазах несведущих людей. Да вы что, товарищи! Ради короткой славы рисковать будущим гигантского завода? Вы меня извините!..

С а т ы н с к и й. Всю жизнь упреки в техническом авантюризме. (Взрываясь.) Где у вас доказательства, что это авантюра?

П ы п и н. Неужели вы думаете, уважаемый Николай Николаевич, что проектировщики нашего института недостаточно эрудированны, чтобы не быть в курсе всего нового, что есть в мировой строительной практике? Наивно и самонадеянно считать, что мы просто упустили что-то из виду. Дело в ином! В высокой ответственности, которую налагает на нас правительство. Вы же, Николай Николаевич, все время, как мальчик, бегаете с обнаженной саблей! А ее надо обнажать только в настоящем бою!

С а т ы н с к и й. А это что? Бой с собственной тенью?!

К о р н е й П е т р о в и ч. Товарищи, товарищи! Лишние слова отнимают у нас время. Мне непонятна позиция начальника строительства. Создается впечатление, что все это нужно только секретарю горкома и главному механику. Иннокентий Владимирович?..

Б а й к о в. Корней Петрович, видите ли...

С а т т а р о в (улыбаясь). Ну, Корней Петрович, неужели вы думаете, что я как секретарь горкома или Дунаев как главный механик обратились бы к вам и поставили бы так резко и крупно вопрос, если бы у нас не было согласованности действий с нашим уважаемым... дорогим Иннокентием Владимировичем?

Б а й к о в. Корней Петрович... Видите ли, какая вещь. В принципе я вполне солидарен с идеей товарища Сатынского. Я уже... говорил товарищу Са... тынскому. Конечно, вопрос важный. Ежели мне дадут официальное добро, что ж... Это в интересах стройки... Да!..

П ы п и н. Майя Михайловна, у вас, как у члена комиссии, должно быть наиболее четкое представление. Ну, я прошу вас! Что вы молчите?

К а ч а е в а (с трудом). Да, действительно, четкое. Я, как член государственной комиссии, подписала это заключение.

Долгое молчание.

П ы п и н. Ну, что вы замолчали? Прошу вас!

К а ч а е в а. О чем вы просите? Я не могу говорить то, о чем вы просите! Не могу больше! Да, я подписала заключение! Подписала! Но дело все в том, товарищи, дело все в том, что это заключение было составлено вчерне еще там, в Москве. За две недели до приезда сюда!

П ы п и н. Вы что?! Да это же!..

К о р н е й П е т р о в и ч. Продолжайте, продолжайте, Майя Михайловна...

К а ч а е в а. С моей стороны это было предательство. Да! Да! Я знала, знала, что техническая целесообразность применения фундамента Сатынского обоснована целой серией испытаний.

Г о г о л е в. И несчастных случаев, не так ли? Технология устройства еще не разработана. Эта девушка, сварщица, Николай Николаевич, помните? Как она себя чувствует, кстати?

С а т ы н с к и й. Прекрасно себя чувствует! Прекрасно!

К а ч а е в а. Несчастный случай на полигоне произошел от других причин. Фундаменты надежны. Наше заключение... Мы... видимо, сами... как личности ненадежны.

П ы п и н. Это невероятно! Как же вы могли?

Г о г о л е в. Не ожидал. Ведь вы же, Майя Михайловна...

К а ч а е в а (Пыпину). Я сегодня же, сейчас же подам заявление об уходе.

П ы п и н. Заявление?.. А вы понимаете, что это уже... подсудное дело? Вы понимаете, что то, что вы совершили, называется подлогом, служебным преступлением?! Сознательно дезориентировать!.. А теперь хотите отделаться заявлением?

С а т т а р о в. Товарищ Пыпин, чиновники обычно исповедуют три правила благополучия. Во-первых, они доказывают, что новое решение нецелесообразно и не нужно. Во-вторых, что этими вещами должны заниматься кто-то и где-то. И третий постулат их веры — не торопиться, никогда не торопиться. Но четвертого правила я еще не знал. Оказывается, за собственные грехи они могут отдавать других и под суд?

П ы п и н. Я просил бы оградить меня от оскорблений! Я приехал сюда вести профессиональный разговор.

К о р н е й П е т р о в и ч. Спокойнее, товарищи, спокойнее!.. Без эмоций... Никто не хочет больше высказаться?

Молчание.

Что же, точки зрения ясны. Да, вопрос очень серьезный. В конечном счете речь может пойти о переводе всех строек страны на какую-то иную основу. О новой технической политике в области строительства. С кондачка такие проблемы не решаются... Я могу вам, Иннокентий Владимирович, обещать только одно. Государственная комиссия, а я надеюсь, что в ее составе будут объективные люди, соберется здесь еще раз. Я думаю, определенный материал для выводов будет ею собран, и она даст свое заключение. Все, товарищи. Спасибо.

П ы п и н. Корней Петрович?

К о р н е й П е т р о в и ч. Вы тоже можете быть свободны, товарищ Пыпин. Мы разберемся. Майя Михайловна, до свидания.

Все расходятся.

Иннокентий Владимирович, ты езжай к себе. Я скоро. Поговорим.

С а т т а р о в. Майя Михайловна, если будет очень трудно, если наберетесь смелости, приезжайте сюда. Чего-чего, а работы у нас...

Д у н а е в. Работы невпроворот.

С а т т а р о в. Вот он вам ее обеспечит.

К а ч а е в а. Спасибо.

С а т ы н с к и й. Майя Михайловна, как же вы могли? Ай-яй...

К а ч а е в а. Николай Николаевич!

С а т ы н с к и й (церемонно целуя ей руку). Руку, рыцарь! Идемте!

К о р н е й П е т р о в и ч (оставшись наедине с Саттаровым). Воюешь, значит, с технократами? Не нравится мне твой вид, юрист. Не болен?

С а т т а р о в. Да нет, не болен.

К о р н е й П е т р о в и ч. Тяжело?

С а т т а р о в. Тяжело.

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну, если так, рассказывай, где тяжело, как тяжело и почему тяжело? Кстати, что у вас с Байковым?

С а т т а р о в. А что?

К о р н е й П е т р о в и ч. Ничего.

С а т т а р о в. Так... спорим иногда.

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну-ну... А как вообще Байков?

С а т т а р о в. А что?

К о р н е й П е т р о в и ч. Завод крайне важен для будущего страны. Это будет удар — и в стратегическом, и в экономическом, и в политическом отношении. У руля такой стройки...

С а т т а р о в. Конечно, бывает — руководителя вдруг снимают. Но приходит другой, а неизвестно еще — кто приходит, а проблемы? Те же!

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну?

С а т т а р о в. Насколько я знаю... Доносится кое-что порой... Так вот, насколько я знаю, в министерстве сейчас начинают думать о том, как бы найти рыжего, на которого можно было бы свалить всю организационную неразбериху начала строительства. Дабы самим остаться чистенькими! И опять же, насколько я знаю, в колоде карт, которая тасуется сейчас...

К о р н е й П е т р о в и ч. Ну, а Байков?

С а т т а р о в. Что Байков? Он нужен стройке. Это его стройка, несмотря на то, что...

К о р н е й П е т р о в и ч. Несмотря на что?

С а т т а р о в. Я верю в Байкова.

Молчание.

К о р н е й П е т р о в и ч. Защищаешь, значит? Ну что ж, хорошо. Очень хорошо, что между вами такое взаимоотношение и... такая любовь. А то до меня кое-что... тоже донеслось. Ну ладно, пойду. Будь здоров.

С а т т а р о в. Буду.

Корней Петрович уходит.

Появляется Сатынский.

С а т ы н с к и й. Гайнан Салимович! Гайнан Салимович, я тогда оскорблял вас из тактических соображений.

С а т т а р о в. Чего-чего?

С а т ы н с к и й. Знаете, я еще больше хотел вас раздразнить.

С а т т а р о в. Ах, значит, нашел себе подопытного кролика? Эксперименты производишь?

С а т ы н с к и й. Вы меня простите, Гайнан Салимович, простите, пожалуйста. Вы знаете, у меня там далеко, дома, есть единственная ценная вещь — этюд Левитана с автографом. Я его вам пришлю!

С а т т а р о в. Николай Николаевич, ну что мы сейчас с вами будем друг другу в любви объясняться? Закончим это дело, поставишь магарыч, и будет хоть что вспомнить, когда выйдешь на пенсию.

С а т ы н с к и й. На какую пенсию?

С а т т а р о в. А говорил, что выйдешь на пенсию?

С а т ы н с к и й. На какую пенсию?

С а т т а р о в. Но ведь грозил же!

С а т ы н с к и й. Что я буду делать на пенсии? Тоже сказал, на пенсию! А что я буду делать на пенсии? Сам выходи на пенсию! (Уходит.)

С а т т а р о в. Старая перечница! Ничего, доживем как-нибудь и до победы! А спицы и два мотка мулине... Другие пусть вяжут!..

II.10

Служебный кабинет Байкова. Поздний вечер.

Байков, Саликоваи Мунир Зарипов.

 

С а л и к о в а. Я бьюсь, как могу, Иннокентий Владимирович.

Б а й к о в (листая бумаги). Чего?

С а л и к о в а. Устала.

Б а й к о в. Все мы, брат, устали.

С а л и к о в а. Уже забыла, что я женщина.

Б а й к о в. Чего?

С а л и к о в а. Вы тоже устали. Себя не бережете. А люди этого не ценят. (Помолчав.) А мы... не такие уж крепкие. Нам надо беречь друг друга. Мы с вами одного поколения.

Б а й к о в. Хватила! (Подписавшись и отдавая бумаги.) У вас все?

С а л и к о в а. Ах да, влезла тут со своей лирикой... Но я ведь прихожу к вам только по делу. (Направляясь к двери.) А относительно положения на строительстве литейного комплекса вы абсолютно правы, Иннокентий Владимирович. Я разберусь.

Б а й к о в. Что?

С а л и к о в а (уходя). Я все поняла.

Б а й к о в (расхаживая по кабинету). Ты что морщишься? Написал?

М у н и р. Нет еще. Не люблю я ее.

Б а й к о в. Можно понять. Трудный возраст. А львицей была, красавицей... Царила!.. А сейчас — вот... В общем-то... деловой бабой была.

По селектору. Иннокентий Владимирович, сын вас спрашивает, просит принять. Что ему сказать?

Б а й к о в. Сын?

По селектору. Вадим.

Б а й к о в. Скажите, что для личных вопросов у него есть вечер и ночь. Пусть проваливает к чертовой матери! Так... (Муниру.) Пункт третий — в июле смонтировать и ввести в действие шесть передвижных бетонных заводов... Пока я по объектам ездил, Саттаров не звонил?

М у н и р. Нет.

Байков поднимает трубку, но, не набрав номера, кладет ео снова.

М у н и р. А все-таки подтолкнул он эти фундаменты, а, Иннокентий Владимирович? Дело, может, сдвинется?

Б а й к о в. Что? (Взрываясь.) Тебе, наверное, не у меня, а у него работать помощником надо! Я тоже, знаешь ли, действовал по своим каналам.

По селектору. Иннокентий Владимирович, ваш сын очень просит принять его.

Б а й к о в (после паузы). Ладно, пусти. (Муниру.) Давай прервемся, Мунир. Пошли кого-нибудь за крюшоном. Духота.

Помощник уходит. Выпотрошенный, вконец уставший Байков сидит,

подпирая лоб ладонями. Появляется Вадим Байков.

Ну? (Снова поднимает трубку и снова кладет ее.)

В а д и м. Почему такой приказ? Я сейчас из прокуратуры, со следователем разговаривал.

Б а й к о в. Ну?

В а д и м. Несколько дней я не могу с тобой встретиться.

Б а й к о в. Каяться пришел? Совесть заговорила? Подонок!

В а д и м. Почему каяться?

Б а й к о в. Товарища предал. Свою вину на другого решил свалить, пользуясь обстоятельствами?

В а д и м. Какими обстоятельствами? Какими? Я же говорил, я же давал показания, что виноват только я! Кто тебя просил давить на эту сволочь из отдела техники безопасности? Зачем ты подписал такой приказ?

Б а й к о в. Приказ появился на основании результатов расследования несчастного случая. Я читал твои показания, где ты отрицал свою вину. Больше того, упорно и довольно ловко топил своего прораба.

В а д и м. Я? Я топил прораба?

Б а й к о в. А кто? Я, что ли? Каяться пришел? (Бьет его по лицу.) Думаешь, я тебе здесь тепличную обстановку буду создавать? Вон! Вон отсюда!

В а д и м (не защищаясь). Я не отрицал своей вины! Я не сваливал все на другого! Я не давал... Не давал... таких показаний! Я никого не топил!

Б а й к о в. Что?.. Что же, эта Саликова по собственной инициативе, что ли?.. Почувствовала, что заменить ее хочу, решила подстраховаться, сделать мне подарочек?

Молчание.

В а д и м. Суда, отец, я не боюсь. За карьеру свою блестящую тоже не дрожу.

Б а й к о в. Если все, что ты сказал, соответствует действительности, Саликова будет уволена и пойдет под суд. По другой статье. Не по той, по которой пойдешь ты.

В а д и м. Ты прораба, ты — Гараева... Я за этим пришел.

Б а й к о в. Прораба твоего я восстановлю на работе. (Обнимая сына.) Прости. (Подталкивая его к двери.) Ну, в общем, ладно, иди. Некогда мне сейчас. Иди! Все! Все! Черт бы вас всех побрал!

В а д и м (направляясь к двери). А все-таки нам, отец, на одной стройке работать не надо было.

Б а й к о в. Ступай, ступай.

В а д и м. Мне надоело жить на процентах с твоего имени! Может, я уже давно сам по себе Байков и мне уже пора свои проценты делать?!

Б а й к о в. Я хотел, чтобы ты настоящим человеком стал, потому и сунул тебя в самое пекло, на самый пик. Тебе продолжать. Вам всем.

В а д и м. Ты сделал меня сразу начальником участка! А ты хоть раз поговорил со мной, ты выяснил: трудно мне или нет? Мы с тобой, отец, шесть лет, пока я учился, ни разу не поговорили по-человечески. И даже здесь. И даже когда случилось все это!

Б а й к о в. Ах, по-человечески!.. А со мной кто-нибудь когда-нибудь говорит по-человечески? Я — должность, мальчик ты мой! Я номенклатурная единица. Я живу и мыслю не как человек, а как номенклатурная единица. Я не имею права даже говорить сейчас с тобой! Да, да, тратить на тебя время, на тебя — сына. Ты думаешь, меня волнуют сейчас все эти твои неприятности? Ты полагаешь, я о них думаю, что ли? Ничего подобного. Я сейчас думаю о новых фундаментах. И о том, что стройке пора выходить на рубеж освоения миллиона рублей в сутки! И о полугодовом отчете перед министерством! Вот о чем я думаю! Вот когда на пенсию выгонят меня, взашей выгонят, тогда и поговорим по-человечески!

В а д и м. Так вот, пока на пенсию тебя не выгнали, я хочу тебе сказать, отец. Зачем тебе нужно лезть во все мелочи? Что ты, людям, что ли, не доверяешь? Ты вспомни, приехал на стройку, на участок ко мне на две минуты — то да се, чего у тебя второй экскаватор? — суй его в котлован!..

Б а й к о в. Ну и что?

В а д и м. Я и сунул. Продолжать, говоришь... А — куда продолжать? Что продолжать?

Б а й к о в. Погоди, погоди... Так что же ты это? Ты — на меня?.. Я приказал тебе форсировать работу! Форсировать, а не подставлять людей под глыбы земли! Пижон!

В а д и м. Ты меня не понял. Ты ведь начальник всего строительства. А мыслишь иногда на уровне начальника СМУ! У тебя у самого — сотни этих самых СМУ... Порой обидно, отец. Ты на уровне начальника самого паршивого СМУ... иногда мыслишь!

Б а й к о в. Самого паршивого, выходит?

В а д и м. Я ведь все газетные статьи о тебе собирал. Все вырезки из журналов, все очерки о тебе у меня есть. Если хочешь начистоту, отец, я и в строительный пошел, потому что ты... потому что мечтал быть рядом с тобой! Не около, а рядом!

Б а й к о в. На уровне самого паршивого, значит? Может быть, и так... Я не знал, что эта стройка будет слишком большой для меня. Я думал, что она будет моей лебединой песней. У меня нет ничего в жизни, кроме работы. У меня нет города, который я бы назвал родным, потому что я живу везде. Нет дома, в котором бы знал, что умру там. Вы, семья?.. Так!.. Я остался для вас чужим, потому что совсем не видел вас... Всю свою жизнь целиком, без остатка, я отдал стройкам! Я не мыслю себя вне, вне... профессии! Я ведь исчерпываюсь своей профессией!.. Знаешь, Вилюй, Ангара, Балхашстрой, Асуан... Но тогда все было проще. Легче. Понятнее.

В а д и м. Ты это лучше все Саттарову скажи!.. Ему! Вместо того чтобы звонить!

Б а й к о в. Погоди, погоди! Я не понимаю, а при чем тут Саттаров?!

В а д и м. Я был тогда дома, я слышал...

Б а й к о в. Нет, я не могу понять, Саттаров-то здесь при чем? Ты думаешь, я буду благодарен ему за его благотворительность? За то, что он снял вопрос о моей отставке, благодарить его буду? Я не выношу никакой благотворительности! Землю из-под ног вынуть хочет? Дал шанс на победу, на жизнь, но отнял веру в себя! Ненавижу! Я ненавижу его и не выношу!

В а д и м. Не кипятись, отец! Пойми! Он часть твоей ноши взял на себя.

Б а й к о в. Что?! Какой ноши? Что ты чирикаешь! Господи! Вот я!.. Я медленно, мучительно медленно вытесал себя из ничего. Я прошел все ступени, не минуя ни одной! Я честно их прошел, зарабатывал каждую своим горбом! Всей своей волей, всей жизнью своей я себя сделал тем, что я есть! Господи, мною столько построено, а он что построил? Саттаров-то твой? Ты скажи мне? Он что построил?

В а д и м. Успокойся.

Б а й к о в. Нет, нет! Он что построил? Чего же ты мне тычешь тогда в нос Саттаровым? Зачем ты мне им тычешь? Это строительство мне доверили. Мне!.. На меня понадеялись!.. Почему же он сильнее? Почему?!

В а д и м. Успокойся, отец, у тебя все получится. Ты только пойми, что тебе нельзя одному. Нельзя.

Г о л о с по селектору. Иннокентий Владимирович?

Б а й к о в. Да, Надя, да!

Г о л о с по селектору. Возьмите трубку. Саттаров вас... ищет.

В а д и м. Я пойду, отец. (Уходит.)

Б а й к о в. Да, Гайнан Салимович!.. Да... Да... Понятно. Когда? В три? Ну хорошо. Буду... (Бросает трубку.) Почему же он сильнее? Почему?!

 

II.11

Полигон. Снова, как в начале, — грубая, физическая жизнь земли,

с трудом подчиняющаяся человеку. Саттаров и Сатынский.

С а т ы н с к и й. Гайнан Салимович, пожалуйста, пожалуйста! Все свои другие дела... куда-нибудь их, куда-нибудь! Пожалуйста, не опаздывайте! Госкомиссия в другом составе приехала, а вдруг?!

С а т т а р о в. Держи хвост пистолетом и будь здоров. Не опоздаю.

Расходятся. Тут же появляются Ашот и Виктор.

В и к т о р. Ну что тебе, что?

А ш о т. Что ты привез мне опять третьи этажи? Мне первый этаж нужен! Понимаешь, первый!

В и к т о р. Ой, да отстань ты от меня! Отстань, ради Христа!

А ш о т. А что мне делать с этими панелями? Зачем они мне?

В и к т о р. Ну, что мне дают, то я и везу! Виноват я, что ли? Им нужно площадки освободить, на ЖБИ, вот они и дают, что попало.

А ш о т. Слушай, ты езжай к Геворгяну, завали ему контору этими панелями, пожалуйста! Скажи ему, что он олух, пожалуйста!

В и к т о р. Уйди, не до тебя сейчас... Ну, послать тебя, да? Далеко послать? Дружок мой лучший, Юрка, женится, а ты со своими панелями!.. Чтоб они тебе в гробу приснились!

А ш о т. Юрка? Что ты говоришь. Юрка? Я тоже жениться буду.

Уходят навстречу свадебному шуму и смеху. Появляются 3ахарыч, пожилой мужчина,

Таисия с коляской и Рушанья с самоваром в руках.

 

З а х а р ы ч. Здесь встретим. (Рушанье.) Ставь самовар.

Т а и с и я. Судьба, значит, такая. Кому полную чашку, а кому — на донышке. Хоть погляжу!

З а х а р ы ч. Терпи, мать. Плюнь мне в глаза, если полную чашку тебе жизнь еще не нальет. (Глядя на самовар.) А хочешь, те... самовар подарю? От себя? Так сказать, лично?

Т а и с и я. Зачем самовар?

З а х а р ы ч. Ха!.. (Растерянно.) Чай пить.

Т а и с и я. Я из чайника пью... чай!! Ох, блюдолюб!

Р у ш а н ь я. С самоваром. Тая, подкатывается, а? Обхохочешься!

З а х а р ы ч. Эх, вы!..

Вываливается свадьба. В центре — молодожены — Гаухар и Юрка. Тут же Алсу, Нюра. Вера.

Тут и Виктор с вечной, словно приклеенной к его губам песней: «Зачем же Ваньку-то Морозова,

ведь он ни в чем не виноват!..» Здесь же и Ашот.

Ю р и й. Захарыч, пошли пить! Последний раз пью. Не разрешает!

Г а у х а р. Куда ты привел, тут грязь — какая! Хорошо, ты в сапогах, а у меня туфли!

Н ю р а. Ничего, ничего! Юра, бери невесту на руки.

Г а у х а р. Ты что, с ума сошел? Ты что?

Р у ш а н ь я. Не урони, Юрка! Ой, сейчас уронит!

Г а у х а р. Ой, спасибо!

Ю р и й. А ты боялась!

З а х а р ы ч. Я сейчас речь скажу!

Н ю р а. Тихо, тихо, Захарыч говорить будет!

З а х а р ы ч (откашлявшись). Что мы видим сейчас? Мы видим большой электрический самовар. Этот самовар мы преподносим торжественно и интимно... тысячной паре новобрачных.

Н ю р а. А почему интимно?

Ю р и й. А потому что, тысячная пара.

З а х а р ы ч. На его эмалированной поверхности...

Н ю р а. Никелированной, Захарыч!

З а х а р ы ч. Виноват, самовар никелированный. Да!.. Не перебивай! Я речь держу!.. Так вот, на его никелированной поверхности мы сейчас, товарищи, видим наши сияющие лица!

А ш о т. Говоришь и говоришь, у меня голова болит! Дай мне сказать. За сияние вашей трогательной любви!

Т а и с и я. А мне горько! Горько!

Все. Горько!

Н ю р а (Захарычу). Нам с Веркой тоже надо по непьющему человеку и по самовару!

В е р а. Ой, Нюра, что уж ты?

 

С песней свадьба уходит. Только чуть задерживаются Алсу и Рушанья да «приклеенный» к Алсу Виктор.

Все та же песня у него на губах:  «Она по проволоке ходила, махала белою ногой, и страсть

Морозова схватила своей безжалостной рукой».

А л с у. Ну, что ты все тянешь, тоску наводишь? Горько мне сейчас тоже, Витька! Горько!

В и к т о р (заметив Вадима). Вон он! Вон!.. Иди, иди тогда, если горько...

Появляется Вадим.

В а д и м. Я думал, это твоя свадьба.

А л с у. Ты что?

В а д и м. Я бы, наверное, убил и тебя, и... себя.

А л с у. Я знаю все!.. Я не поверила тогда тебе. А потом... поняла, но думала, что уже поздно, что не вернуть. Я твоих глаз не видела тогда.

В и к т о р. Прощай, Алсу.

А л с у (недоуменно). Что?

В и к т о р. Прощай. Я, знаешь... я... уеду куда-нибудь! Земной шарик — он ведь большой! Потеряться можно. Прощай! «Зачем же Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват!.. Ему бы что-нибудь попроще, а он циркачку полюбил...» (Уходит.)

Р у ш а н ь я. Он уедет ведь?! Он — уедет!

А л с у. Ты? Ты его любишь?

Р у ш а н ь я. Да! Да! Да! (Бежит за Виктором.)

Тут же стремительно появляется Саттаров, вслед за ним — инженер.

И н ж е н е р. Товарищ Саттаров, товарищ Саттаров!.. Я прошу отпустить меня! В конце концов!..

С а т т а р о в. Бежать? Вы хорошо знаете, что без очистных сооружений не будет ни города, ни завода! И бежать?.. (Увидев Алсу.) А, гадалка! Не убежишь теперь, погадаешь? Жива? Рад. Привет, Вадим.

Инженер (непримиримо). Я добровольно сюда приехал. Добровольно и уеду! Я прошу вас, дайте указание, чтобы меня сняли с учета!

С а т т а р о в. Мы вас сначала из партии исключим, потом поезжайте, куда хотите! На фронте дезертиров расстреливали. И мы будем... И мы железной метлой... будем выметать всех болтунов!.. Всех демагогов... для кого партбилет лишь орудие карьеры!.. (Внезапно обрывает разговор).

И н ж е н е р. Что с вами?

С а т т а р о в. Иди, иди! Уезжай к чертовой матери, доброволец! С такими добровольцами...

А л с у. Вам плохо?

Инженер и Вадим (вперемежку перебивая друг друга). Я сейчас позвоню, сейчас! Надо позвонить. (И уже издали.) Товарищ Байков, Саттарову плохо! Иннокентий Владимирович!.. Отец!

С а т т а р о в. Не успел...

А л с у. Что же делать?.. Скажите! Сейчас, мой миленький! Сейчас! Потерпи! Потерпи, миленький. Вот здесь мы сядем. Все будет хорошо! Все будет очень хорошо!

С а т т а р о в. Ты мне нагадала правильно, гадалка. Правильно.

Появляется Байков.

Б а й к о в. Гайнан Салимович, ты что это? Что с тобой?

С а т т а р о в. Ничего. Сейчас все пройдет. Ничего.

Б а й к о в. Только не двигайся, не двигайся. Спокойненько! Сейчас неотложку вызывают. Ничего, ничего... Полежишь недельки две, отлежишься. Все пройдет! Мы еще тут с тобой... знаешь!..

С а т т а р о в. Я в тебя очень верил, Иннокентий. Знай это, верил.

Б а й к о в. Ну что ты, что ты? Господи! Все только начинается. Мы еще вместе с тобой... тут такое состряпаем! Сейчас, сейчас неотложка будет. Дания Каримовна, Дания Каримовна, иди скорей! Сюда!

А х м а д у л л и н а (появившись). Гайнан!

С а т т а р о в. Жизнь, оказывается, так коротка. Ничего у нас с тобой... не вышло, Дания.

А х м а д у л л и н а. Ну что ты? Что ты!

С а т т а р о в. Наверное, был какой-то смысл в нашей жизни... Был... Прости...

А х м а д у л л и н а. Я тебя люблю, Гайнан. Я люблю тебя! Я люблю тебя!.. Что же делать? Помогите кто-нибудь! Помогите же, помогите! (И страшно, режуще, с ужасом.) Гай-на-ан!..

Женщина и ее любимый. А в снопе света — девушка

с телефонной трубкой.

Д е в у ш к а. Алло, алло! Мама, мамочка! Это я, я! Вот видишь, видишь, четыре тысячи километров, а слышно! Мамочка, знаешь, я скоро здесь буду шестнадцатиэтажные дома строить!.. Да нет, мамочка, нет! Что здесь со мной случится, одна, что ли! Здесь все другое, знаешь, все другое! Жизнь другая, люди! Я как ошалевшая все хожу... Ошалевшая!..

И снова Ахмадуллина, Байков, Сатынский, Дунаев, Алсу, Вадим, инженер, Таисия с коляской, Захарыч.

А х м а д у л л и н а. Что он сказал еще? Он ведь что-то сказал, что-то прошептал в последнюю минуту?

И н ж е н е р. Мы ругались. Я сказал, что мне надо ехать домой... Я...

С а т ы н с к и й. Не верю. Почему он, а не я! Я старше. И я что-то должен был ему сказать. И вот забыл. Что же я забыл?

А х м а д у л л и н а. Тогда я не понимала, а сейчас вспоминаю... Он знал, он знал, что он обречен!.. Знал!

Д у н а е в. Знал?

А х м а д у л л и н а. Да. Да!..

Б а й к о в. Он был сильнее... Сильнее!..

А л с у (задумчиво).Широченное поле. Раздолье.

Необъятное чистое поле.

Скачет по полю жеребенок.

Ни тревог, ни забот, ни горя

Лошадиный не знает ребенок...

1972

 

 

Диалоги

 

драма

 

 

1

За широким столом, склонясь над бумагами,— Громких и инженер.

Входит секретарша — вышколенная, сдержанная, пожилая.

С е к р е т а р ш а. Позвонил Жиганов. Они уже выехали. Сейчас будут здесь. И возьмите трубочку, Москва на проводе.

Г р о м к и х. Какой-нибудь... натюрмортик на стол. Когда войдут — просите.

На длинном столе для заседаний появляются фрукты, цветы, вино, минеральная вода.

(Подняв трубку.) Алло, Громких. Добрый день!.. Дорогой мой, гарантийные сроки на шеф-монтаж уже истекают!.. Какие еще штрафные санкции? Мы сами пока для страны огромный штраф!.. Самим придется! Пиковое положение... Согласен. Привет.

Секретарша уходит.

(Положив трубку и перелистывая бумаги.) Липа... Еще липа! Вы же не контролируете. Вы только пересоставляете графики!

И н ж е н е р. Раньше было одно количество оборудования, а теперь другое.

Г р о м к и х. Ничего не поделаешь. Проектирование идет параллельно со строительством, эта тенденция переносится на все. Крутиться надо, крутиться проворней. Так... Дальше!

И н ж е н е р. Тяжелое положение с линиями конвейеров. Разговаривал с Парижем. Сейчас большой приход кораблей. Очевидно, конвейеры будут, но месяца через два с половиной. Не раньше.

Г р о м к и х. Тут месяц прямого хода! Надо как-то следить. Там представители нашего завода сидят. Во всех французских портах наши представители сидят! Что они там, в кабаках штаны протирают, что ли? Подстегните их! Что еще?

И н ж е н е р. Министерство цветной металлургии категорически отказывается от поставок, ссылаясь на отсутствие оборудования.

Г р о м к и х. Давайте таким образом! По всему вашему заводу — что минимально нам необходимо? Если нужно какое-то вмешательство, подключим Внешторг, Госплан и попытаемся помочь. К завтрашнему утру дайте мне то, что для вас гвоздь программы. То, что под угрозой срыва и может подвести всех!

Входит помощник.

П о м о щ н и к. Президент фирмы в приемной.

Г р о м к и х. Проси. (Инженеру.) Ну, будь здоров.

Инженер уходит. Входят Жиганов, президент фирмы и

два-три второстепенных лица.

(Идя через весь кабинет навстречу гостям и улыбаясь.) Прошу извинить меня, что не мог встретить вас, господин Клеммер. Рад! Рад, что теперь уже вы у меня в гостях. Прошу. (Клеммер улыбается и кивает головой.) Прошу вас, прошу.

Все подходят к столу, поднимают бокалы.

Не устали с дороги? Большой перелет.

К л е м м е р. Нет! Да... Очень хорошо!

П е р е в о д ч и к (нагнувшись к Клеммеру). Господин Клеммер говорит, что, насколько он понимает, ваш завод один из наиболее важных проектов текущего плана развития всей экономики России... Действительно, миллиардное начинание. Даже беглые впечатления, пока ехали из аэропорта... В мировом плане совершенно новое дело!

Г р о м к и х. Что? А, да, что-то вроде этого... Что-то вроде!.. (Вновь улыбаясь дежурной улыбкой.) Очень хорошо, господин Клеммер... Вы сами познакомитесь со строительством комплекса. Будет представление о нем. Пока все вчерне, но заводы уже начинают дышать.

К л е м м е р (выслушав переводчика). Да-да.

Г р о м к и х. В течение этого года мы собираемся резко увеличить темпы работ, чтобы в четвертом квартале будущего пустить заводы. В том числе и литейный. Поэтому, господин Клеммер, я хотел бы, чтобы в результате нашей встречи мы поставили все точки над «и» по вопросу о завершении нашего контракта. Знаете, господин Клеммер, притчу о белке? Она бегала, бегала по колесу и вдруг оторвала свой хвост... Сроки? Главное для нас сейчас — это сроки. (Холодно улыбаясь.) Мы уже грызем свой хвост... И ваш... хвост.

П е р е в о д ч и к (перемолвившись с Клеммером). Господин Клеммер надеется внимательно обсудить все вопросы. Он вполне понимает вас.

Г р о м к и х (снова улыбаясь). Ну, об этом поговорим позже. Сейчас отдохните после дороги, господин Клеммер. В два часа вас ждут на литейном заводе. Перед вашим отъездом у нас будет время обменяться мнениями. (Помощнику.) Чтобы все было в порядке, дорогой!

Снова поднимают бокалы, хлопают друг друга по плечу.

Дела! К сожалению, дела! Всего доброго!

Все выходят, кроме Громких и Жиганова. Громких нажимает кнопку звонка. Появляется секретарша.

(Указывая на фрукты и цветы.) Убрать этот мусор со стола.

Секретарша, прибрав на столе, уходит.

Провожать и встречать! Встречать и провожать!.. Ну ладно, давай-ка перед совещанием посмотрим... Еще есть время... (Оба склоняются над бумагами.) Ничего мы не забыли?

Ж и г а н о в (равнодушно). Записано. Все записано...

Г р о м к и х. Ты что?

Ж и г а н о в. Так. Голова болит.

Г р о м к и х. А ты поменьше пей, любезный! Пей поменьше и пореже! А то с утра вареный!.. Так, стоимость временных зданий и сооружений... Причал для разгрузки оборудования... Ничего мы не забыли?

Ж и г а н о в. Забыли — не забыли...

Г р о м к и х. Хорош гусь!

Ж и г а н о в. Вот именно! Хорошие мы гуси. (Взяв в руки папку с документами и вдруг швырнув ее на стол.) Разве только этим должны ограничиваться наши претензии к техпроекту? А если по существу? По большому счету?! На голом месте поднять гигантский завод. Да, будет... Все будет... И будем выпускать продукцию, которая не выйдет на мировые рынки...

Г р о м к и х. Слова говорить хочешь? Что ты предлагаешь? Конкретно?

Ж и г а н о в. То есть?

Г р о м к и х. Что то есть? Ты главный инженер. Второй человек здесь...

Молчание.

Ж и г а н о в. Вот именно — второй.

Г р о м к и х. Что ты хочешь этим сказать?

Ж и г а н о в. Ничего. Так.

Г р о м к и х. Так? А раз так, то не подписывай! Направь свое особое мнение. Зафиксируй его в приличном документе, подкрепленном убедительными расчетами. Если хочешь по большому счету!

Ж и г а н о в. Партизанить, что ли?

Г р о м к и х. А-а, не хочешь?

Ж и г а н о в. Ладно!.. Зря я, конечно.

Г р о м к и х (яростно). Что зря?!

Молчание.

Ж и г а н о в. Спал я сегодня плохо. Скверная все-таки привычка у кошек вопить по ночам свои серенады. Настоящая любовь должна быть молчаливее... (Усмехнувшись.) Интересно человек устроен. Живет себе припеваючи, зная наверняка, что прекрасно намалеванные декорации могут вдруг рухнуть!.. А здесь еще кошки под окнами вопят про свою любовь. Ладно! Я просто так... (Машет рукой.)

Г р о м к и х. А если просто, если зря, то не хрена и огород городить! Страдальца, озабоченного нравственными вопросами, из себя корчишь? Коньячишко по ночам лакаешь?

Ж и г а н о в. Не коньячишко, а кефир!..

Г р о м к и х. Ты!.. Ты, а не я принимал участие в разработке проекта! Меня здесь тогда не было. Ты — был уже! Я, славу богу, только год в этом копаюсь!

Ж и г а н о в. Ты меня не понял, Александр Данилович.

Г р о м к и х (не глядя на него). Возьми заключение на техпроект и посмотри еще раз. Проверь все.

Молчание.

Ж и г а н о в. Я принимал участие. Я не снимаю с себя ответственности.

Г р о м к и х (снова зло). И брать ее на себя не хочешь. И я не хочу. И никто не хочет. Или не может? (В микрофон.) Срочно соедините с Новосибирском, Турином и Питсбургом. Горячий чай и горячий черный кофе. (Откидывается устало в кресле, закрывает глаза.)

Жиганов тоже сидит молча.

Спустя мгновение заходит секретарша.

Попросите помощника.

Секретарша исчезает.

Выпей кофе. Как дела с новой моделью?

Ж и г а н о в. Обобщили данные... Кой-какие тенденции развития на предстоящие десятилетия проанализировали...

Г р о м к и х. Подстегни всех. Никакого расслабления!

Ж и г а н о в. Машина будет. Хорошая будет машина. Но к тому времени, когда эта новая модель выйдет!.. Процесс, собственно, уже неуправляем. Колесо вертится! Оно вертится!..

Г р о м к и х. Оно и должно вертеться.

Ж и г а н о в. Слушай, Данилыч, давай сегодня... посидим? Тебе один черт — в холостяцком положении здесь находишься. Покалякаем о чем-нибудь, а? Не торопясь.

Г р о м к и х. Что — в жилетки друг другу плакаться будем?

Молчание.

У нас уже тот возраст, когда плачут в одиночку.

Ж и г а н о в. Раньше мы понимали друг друга. По крайней мере, так мне казалось. Ладно, считай, что этого разговора не было... Ничего не было! Все о’кэй! Все идет так, как надо.

Г р о м к и х. Как надо?

Входит секретарша.

Секретарша. Возьмите трубочку, Александр Данилович. С Турином соединили. (Уходит.)

Г р о м к и х (подняв трубку). Алло!.. Громких, добрый день... Выполнение протокола на сегодняшний день? Так... так... Между прочим, мы им золотом платим, валютой платим за их работу! Ну?.. Дайте им ясно понять, что выполнение заказов для нас в срок и на высоком уровне — это лучшая рекомендация для дальнейшего сотрудничества... (Швыряет трубку.) Фирмачам лишь бы заказ взять. Тоже жить надо. А сейчас тянут. И утянули в дыру.

Входит помощник.

(Помощнику.) Так... Какие пакости смежники нам еще чинят?.. Точная справка?

П о м о щ н и к (передавая бумаги). Да.

Ж и г а н о в (вставая и беря папки с бумагами). Ну ладно, я пока к себе пойду. До совещания еще пятнадцать минут.

Г р о м к и х. Иди, иди... (Смотрит ему вслед.)

П о м о щ н и к (после паузы). Там Ахматов из отдела главного экономиста. Он уже неделю ждет.

Г р о м к и х. Какой еще Ахматов?

П о м о щ н и к. По поводу своей докладной записки.

Г р о м к и х. А-а, этот... Верните ему эту... его записку и скажите... Пусть занимается своими делами.

Помощник выходит. Раздается телефонный звонок.

Входит Ахматов. Появляется секретарша.

Секретарша. Александр Данилович, возьмите, пожалуйста, трубочку. Свердловск. (Уходит.)

А х м а т о в (пересекая пространство). Здравствуйте.

Г р о м к и х. Почему вы вошли? Я вас не вызывал. (Подняв трубку.) Алло. Рад приветствовать... Да ничего, спасибо, спасибо... Так вот, Госплан категорически отказался включить новостройку!.. Ну, на кого жать?.. Я три раза ставил этот вопрос. Так вот, нужно, чтобы вы написали на имя... Да, на его имя... Что в следующем году вы категорически включаете этот завод в план своих строительных организаций!.. Мы должны стоять железно во всех инстанциях. Да. Да... Как дела? Плохо. Пиковое положение. (Кладет трубку, какое-то время сидит молча, уйдя в свои мысли и словно даже забыв о посетителе, потом, как бы опомнившись, смотрит на него.) А-а, вы?.. Разве вам помощник не сказал?! Пожалуйста, к помощнику.

А х м а т о в. Я прошу у вас только две минуты.

Г р о м к и х. Хватит двух секунд. Я просмотрел вашу докладную. Все это... нереально. Возьмите ее у помощника. (Не обращая больше на него внимания, листает бумаги.)

А х м а т о в. Это... все?

Г р о м к и х (после паузы). Что?

А х м а т о в. Я полгода... Полгода уже хожу с ней. И это все, что вы мне скажете?

Г р о м к и х. Все. Идите.

А х м а т о в (после паузы). Оказывается, и вы маленький человек? Заместители, секретарши, помощники... Весь этот антураж!.. Зачем? Оборудование, автоматические линии — сотни миллионов рублей золотом... А потом что?! Их выбрасывать? Зачем? Зачем все это?

Г р о м к и х (перебивая). Идите!

А х м а т о в (растерянно оглядываясь). Зачем я пришел? Я зачем-то пришел к вам?

Г р о м к и х. Вы, очевидно, нездоровы? Прошу вас выйти.

А х м а т о в. Конечно, это не мое дело! Я всего лишь простой инженер!.. Но мы всегда снисходительны к своим старым ошибкам. Мы не называем их даже ошибками или просчетами — всегда есть объективные причины, на которые можно сослаться. Какой-нибудь крупный экономический провал, а поверх... будет красивая вывеска, так? Конечно, разве трудно намалевать какую-нибудь вывеску? (Снова подходя ближе.) При проектировании были учтены только факты, только сегодняшний день, но совершенно опущена тенденция изменения ситуации!

Г р о м к и х. Я уже слышал и читал ваши предупреждения и вполне понял вас! Вы свободны.

А х м а т о в. Свободен? Да-да, свободен... Ха-ха! (Резко оборвав смех.) Но поймите, ведь нужно, пока не поздно, разобраться! Ведь может быть поздно! Сколько раз только на моей памяти просчеты превращались в ошибки, ошибки в откровенную глупость, а из глупости росло все, что угодно! Сколько раз, думая, что мы в настоящем, мы оказывались в прошлом! Я так рвался сюда! Такое огромное, великое дело! Не ради карьеры! Ее я не сделаю никогда. Я как пришел десять лет назад на свою должность, так с нее и уйду... когда-нибудь. Я... не умею руководить людьми. Но я... специалист! И я вижу!

Г р о м к и х (нажав на кнопку звонка, вошедшему помощнику). Проводите, пожалуйста, товарища.

П о м о щ н и к. Я не заметил, как он проскользнул.

А х м а т о в (отпрянув от помощника). Нет-нет, не трогайте меня!.. Я чего-то, наверное, не понимаю!.. Чего-то не понимаю!..

Г р о м к и х. У меня нет времени для проявления внимания к подобного рода вещам. Коридорные мысли, кулуарные мысли есть, видимо, у всех. Я прощаю вам вашу бестактность. Но позвольте и мне дать вам совет. Не стоит выходить за пределы тех функций, которые предписаны вам тем конкретным местом, которое вы занимаете в структуре. Вас нет — есть место! Так вот, извольте знать его и оставьте все, оставьте все эти ваши предложения.

А х м а т о в. Значит, место? А я? Меня нет? А вы? Вы есть? Вы... есть?

Г р о м к и х (яростно). И меня — нет, дорогой мой! И меня нет! На таких огромных материальных комплексах личность большой роли играть не может! При гигантских взаимодействиях выбор сведен на нет! И меня нет!

А х м а т о в (цепляясь за помощника — уже не Громких, а помощнику). А кто есть? Есть кто-нибудь здесь? Хоть один человек есть?.. Меня нет... Но кто-нибудь, кто-нибудь хоть есть?

Г р о м к и х. Выведи его к чертовой матери! — Выведи! (Оставшись один, какое-то время бессильно лежит в кресле. Затем, нагнувшись к микрофону, кричит.) Отмените совещание! Все отмените!

Плоскости, пересекающие друг друга, и человек, простершийся телом и головой на широком столе.

Что делать?!

2

Скамейка. Дерево. Старик, что-то чертящий прутиком на земле.

Хлопает дверца машины, появляется Громких, усталый,  погруженный в себя...

 

С т а р и к. Милый, ну-ка прикинь, сколько это будет? Двести десять метров, а цена одного метра десять целковых и шестьдесят одна копейка. Извиняюсь, конечно.

Г р о м к и х. А? (Недоуменно.) Каких... метров?

С т а р и к. Обыкновенных. Никак не умножу.

Г р о м к и х. Две тысячи рублей примерно.

С т а р и к. Сумма.

Г р о м к и х (равнодушно). Что, старый? Кому-то задачку помогаешь решать?

С т а р и к. А-а!.. (Машет рукой.)

Молчание.

Считай, больше десяти плетей труб. Территорию начали благоустраивать... Вон... В двух шагах... Бульдозер сегодня пришел и первую стопку в овраг и — сунул! Потом вторую — сунул! А сверху грунтом присыпает, дурак, чтобы красивее было. Остановил я машину: «Ты чего же это, варнак, трубы губишь? Да кто тебе позволил?» А он: «Отстань, говорит, дед! Задание у меня. Эти железки вот уж который месяц всем глаза мозолят». Понял?.. Надо теперь хозяев искать. Десять плетей труб! А метр известно сколько стоит.

Г р о м к и х. Счастливый ты человек, старик.

С т а р и к. Это как же ты узнал?

Г р о м к и х. Не знаю.

С т а р и к. Верно, счастливый. А как узнал?

Г р о м к и х. К сыну сюда приехал?

С т а р и к. Нет, коренной я. С рождения здесь живу. И отец жил. И дед... И вообще вся фамилия моя тут. Торговое село тут было, хлебное село. Потом в городишко вот превратилось, а теперь, гляди, заводы возникают. Рур! Как в Европе! Я Европу всю знаю, ногами прошел... Почище, чем в Европе, наверное, будет, а?

Г р о м к и х. Жалко?

С т а р и к. С одной стороны, жалко. Прежняя природа нарушается. А с другой стороны, человек разве не природа? Машина какая или завод — разве не природа тоже? Я так считаю — природа саму себя сейчас через человека рожает, и все новые и новые виды. Машина только вот... глупа... И человек — глуп бывает. Вот если бы он был умен, как вся природа! Но не в уме дело! Нутром надо творящую суть чувствовать, согласья с ней искать. Нет, глуп еще человек!.. Чего здесь только не было! И войны проходили, и мятежи, и бунты. Какой только народ не кипел, не варился! (Наклонившись к Громких.) Венгерцы, слышал, отсюда родом.

Г р о м к и х. Ну?

С т а р и к. Болгары тоже!.. Болгары из одного корня, говорят, с татарами... Столицы здесь стоят неподалеку древние. Слыхал?

Г р о м к и х. Нет.

С т а р и к. Вот видишь, пришел сюда на землю, а ничего не знаешь. Думаешь, поди, на пустое место пришел? А люди жили.

Г р о м к и х (усмехаясь). Патриот ты. Это хорошо.

С т а р и к. Сам кто будешь?

Г р о м к и х. Я?.. Я инженер, старик.

С т а р и к. Хорошее дело!.. А я по хлебу всю жизнь специальность имел. На элеваторе работал. Хорошее тоже дело! Но инженеров уважаю. Которые с умом. Два сына у меня инженера. Один в Алжире, на машину там зарабатывает себе... Давно здесь?

Г р о м к и х. Год.

С т а р и к. И семью привез?

Г р о м к и х. Пока один.

С т а р и к. Ехать, так вместе надо ехать. А не получается, так и не приезжать вовсе. Семейную жизнь нельзя нарушать.

Г р о м к и х. Назначили, старый, назначили...

С т а р и к. А мы в одна тысяча шестьсот пятидесятом году приехали сюда. Триста годков с лишним... Тоже как бы назначение. Сто белопахотных казаков было. Дали нам жалованье тогда — денег казенных на дворовые постройки по восьми рублей на человека да хлеба на семена. Три четверти ржи и пять четвертей овса. Всего!

Г р о м к и х. Мало?

С т а р и к. А что, много? Починок вот террасным валом окружили. Ров прокопали, надолбы поставили. По периметру шесть башен сделали: четыре глухих, а две с проезжими воротами — Спасскими и Архангельскими. Это значит, над воротами иконы висели. Пять запальных пищалей у нас в городе находилось, дубовый погреб под порох с выходом, амбар...

Г р о м к и х. Погреб с выходом? Каким выходом?

С т а р и к (волнуясь). Погреб с выходом — это значит, что вокруг есть стены, крыша, дверь. Так вот, в амбаре стрелковое знамя на шелковой ткани на хранение поставили. Дороги зеленые, а поверх вышит крест — дороги алые. Изба тюремная еще стояла да изба караульная. А обстроились чуть, так пахать начали, сеять. По государеву указу у всех казаков поручные записи о правильной жизни и службе были взяты. Но ничего, потом с татарами стали дружно жить. Пугачев когда по России пошел, вместе и Казань брали, и на Москву вместе идти хотели... Так вот, с починка маленького, все и началось. А теперь Рур будет!

Г р о м к и х. Починок? Хорошее слово — починок...

С т а р и к. Начинают — починок. Потом посад. А село — это когда церковь...

Г р о м к и х. Все-то ты знаешь, старый.

С т а р и к. А из любопытства. Я любопытный человек. (Поднимаясь.) Я это все к тому тебе толкую, что не на пустое место мы пришли. Не на пустом месте все это дело делается. Вот какая мысль мной руководит. Ну ладно, пойду, дела еще есть.

Г р о м к и х. Не на пенсии еще?

С т а р и к. Ясно, на пенсии. Но я... Как тебе сказать? Вон видишь, инструмент ношу. Где матерщина на стене, стереть надо, где спинка у скамьи сломана. Делов много... Старуха умерла... Вон видишь, березки посадили, а чтобы завязать, чтобы не валились от ветра?.. Город большой уже, а ум? Не везде он, ум-то.

Г р о м к и х. Не в уме только дело.

С т а р и к. А в чем еще?

Г р о м к и х. Один сухой ум ничего не даст. Иногда знаешь, что нужно что-то делать, чтобы жить дальше. И хочется жить... Жить, понимаешь? Но для этого, наверное, надо в себе сначала что-то победить!.. Что только?.. (Нагибаясь.) Странно, давно не брал в руки травы. Какая она зеленая, оказывается, когда на ней... нет пыли.

С т а р и к. Чудной ты, инженер. А я ничего, живу! (Протягивает руку.) Иваном Даниловичем меня зовут, если увидимся.

Г р о м к и х. Меня — Александром Даниловичем.

С т а р и к. Даниловичи, выходит? Ну, будь здоров.

Г р о м к и х (задумавшись). Будь здоров, старый...

С т а р и к. Хозяев пойду искать... (Снова взглянув на Громких.) Будь здоров. Должны быть у добра хозяева... (Уходит.)

Г р о м к и х. Хозяева... (Долго сидит неподвижно на скамейке, потом резко поднимается.) Некогда!.. Некогда!..

3

Ресторан. Музыка. Фрагмент обстановки.

Громких и Гусятников.

Г р о м к и х. Выпьешь?

Г у с я т н и к о в. Минеральной нет? Не заказал?

Г р о м к и х. Нет.

Г у с я т н и к о в. Ну что ж, твое здоровье! Дай бог нам пожить без крупных выговоров и разносов. И чтобы никого из нас не хватил инфаркт.

Г р о м к и х. Веселые тосты у тебя.

Г у с я т н и к о в. А ты что, угрюмый?

Г р о м к и х. Так.

Г у с я т н и к о в. А слухи ходят, жена у тебя молоденькая! Красавица, говорят. Я уж, грешным делом, подумал, поужинаю у тебя по-семейному. Ты где ее держишь? Взаперти от всех, что ли?

Г р о м к и х. Жена еще не приехала.

Г у с я т н и к о в. Почему не приехала?

Г р о м к и х. В аспирантуре. Закончит, приедет.

Г у с я т н и к о в. Д-да, детали личной жизни.

Г р о м к и х. Я ждал твоего приезда. Слушай, как все-таки быть? Уже нет больше времени. Надо принимать то или иное решение.

Г у с я т н и к о в. Отболит, милый. Все отболит.

Г р о м к и х. Время идет быстрее нас. Надо переориентироваться... Переориентироваться хотя бы для второй очереди! Завод суперкласса!.. Это же трагедия! Технология завтрашнего дня, а то, что будет сходить с конвейера...

Г у с я т н и к о в. В деловом мире парадоксов и всякого рода нелепостей столько... Концов не найдешь.

Г р о м к и х. Слышал, ты уходишь из госкомитета?

Г у с я т н и к о в. Правильно слышал. Это моя последняя, кстати, деловая поездка в качестве начальника отдела проектов. После отпуска буду пребывать в другом качестве.

Г р о м к и х. В каком же?

Г у с я т н и к о в. Кафедру предлагают в одном солидном институте.

Г р о м к и х. С начальством нет прежнего взаимопонимания?

Г у с я т н и к о в. Да нет. Все вроде в ажуре... Врачи, знаешь, пугают разными страхами. Все храбрился, не хотел верить. Да, видно, придется.

Г р о м к и х. Тучи где-нибудь вдалеке сгущаются?

Г у с я т н и к о в. Я же говорю, врачи...

Г р о м к и х. О своем пошатнувшемся здоровье наш брат тогда начинает поминать, когда служебные неприятности вдруг надвигаются или расстраиваются контакты с руководством.

Молчание.

Г у с я т н и к о в. Просто я выхожу из этой игры!

Г р о м к и х. Что? Докторская диссертация на административной работе пропадает? А?

Г у с я т н и к о в. Пропадает. Точно.

Г р о м к и х. Конечно, пустишь ее в оборот, выжмешь из нее все, что можно. И потом, доктор наук всегда доктор. В членкоры, может, вылезешь?.. От ответственности бежишь?!

Г у с я т н и к о в. От какой?

Г р о м к и х. Давай уж откровенно, если такой разговор...

Г у с я т н и к о в. Какой разговор?

Г р о м к и х. Экспертиза на технический проект комплекса, которую дал ваш комитет, знаешь, была весьма обтекаемая... Вы в основном остановились только на технологической части проекта. На бесспорной части. А о том, что создаваемое производство, несмотря на сверхновейшую технологию, будет иметь недопустимо низкую эффективность... (С иронией.) Нет, только отдельные замечания по отдельным мелким недостаткам. Только жалкая критика ради собственной страховки.

Г у с я т н и к о в. Не по адресу!

Г р о м к и х. Не по адресу? А увеличение сметной стоимости строительства больше чем вдвое — кому адресовать?

Г у с я т н и к о в. Лично? Поищи кого-нибудь в своем министерстве.

Г р о м к и х. Но вы тоже идете след в след. Вы же — государственная контролирующая организация! Гигантская кошмарная ошибка, за которую надо судить как за государственное преступление, с ваших позиций выглядит даже и не ошибкой. Все, мол, нормально. А модель, которую мы будем выпускать? Этот просчет? Теперь бежишь? Свой приусадебный участок, свою докторскую в личный капитал переводить будешь? А я гендиректор комплекса, и мне работать здесь, где вы все насвинячили!

Г у с я т н и к о в. А сам не свинячишь сейчас?

Г р о м к и х. Да. Но не хочу... На любой компромисс,— на любую спекуляцию способны, потом расхлебывай, расплевывай страна, как хочешь?.. Мы некомпетентны не технически, мы морально некомпетентны.

Г у с я т н и к о в. Небольшое уточнение, Александр Данилович. Моей подписи под экспертизой нет. Я был болен в то время.

Г р о м к и х (хмуро). Вовремя ты заболел.

Г у с я т н и к о в. Да, вовремя. Ты верно понял. Вовремя.

Г р о м к и х. И что? Совесть чиста?

Г у с я т н и к о в. Ты за моей совестью не присматривай. За своей следи. Все то, что ты говоришь, было уже когда-то мной зафиксировано. В одном документе, который, впрочем, я думаю, никто и не читал! Я еще, мой милый, входил в межведомственную комиссию по выбору площадки для строительства. Так вот, в этом документе проводились некоторые расчеты и кой-какой анализ! Когда еще только-только решался вопрос, строить здесь завод или не строить, я, именно я, дал цифру сметной стоимости комплекса, близкую к реальной. На меня посмотрели тогда как на идиота. Больше того — как на некомпетентного человека. Всех больше устраивала скромная цифра, которую рассчитало министерство, в системе которого ты имеешь честь пребывать. Всех она устраивала! Так что не по адресу! Обратись за разъяснениями к тем, кто разрабатывал и представлял тогда на утверждение всю эту липу... В той же записке был поставлен вопрос и о модели машин...

Звучит оркестр. Гусятников уходит, приглашает кого-то танцевать.

Появляется официантка, меняя на столе блюда. Возвращается Гусятников.

 

Г р о м к и х. Какой-то внутренний смысл потерян. Как будто между глазами и миром какая-то преграда. Мертвые оболочки и формы вместо вещей, и сам только форма. Но форма чего? Чья форма?

Г у с я т н и к о в. Я лично выхожу из игры!.. А вы играйте!.. Играйте!

Г р о м к и х (после паузы). Я все время думаю, все эти месяцы... Неужели я не могу быть свободным? В решении всех этих сложнейших проблем свободным. Ведь могу! Чувствую, что смогу!.. И какой-то страх... Что-то внутри меня самого не пускает...

Г у с я т н и к о в. Отболит. Все отболит.

Г р о м к и х. Сегодня одного старика встретил. Завидно стало. Завидно, понимаешь?

Г у с я т н и к о в. Не подложить салата?

Г р о м к и х. Нет.

Г у с я т н и к о в. Да, жили-были два карлика и ели зеленый салат.

Г р о м к и х. Не юродствуй!

Г у с я т н и к о в. Есть один вечный сюжет о клоуне. О клоуне, который на глазах у публики сменял одну маску за другой. Веселенькое зрелище!.. Но еще более веселым оно становится, когда маска вдруг прирастает к его лицу! Человек корчится, сдирает ее пальцами, а маска не снимается. Она заменила лицо, стала его новым лицом.

Г р о м к и х. Я другой сюжет ищу.

Г у с я т н и к о в. Да где он? Утешайся тем, что утрата лица не твоя личная драма, а скорее судьба делового человека... (Подняв рюмку.) За нашу общую судьбу! Твое здоровье!

Г р о м к и х. Нет! Нет!..

Г у с я т н и к о в. Что «нет»? Сначала ты с ужасом видишь в масочке, которую аккуратно надеваешь утром, прежде чем ехать на работу, черты вроде бы не свои. Ты даже считаешь, что черты эти тебе вовсе не свойственны. Ты даже пытаешься иногда снять масочку. Так?!

Г р о м к и х. Ну, положим...

Г у с я т н и к о в (жестко). Ну вот, а в один прекрасный день ты понимаешь, что дело вовсе не в маске! Ты понимаешь, что маска карлика, анонимная, фантасмагорическая масочка с двумя дырками для глаз, и есть твое настоящее лицо! И перестаешь брыкаться! (Видя, как Громких бессознательно трогает лицо.) Ну, сними ее, сними! (Хохочет.) Не снимается? Ну вот, а то, что ты считал настоящим своим лицом, — ты поймешь это тоже, поймешь, если уже не понял, — на самом деле было и есть как раз маска. В нее ты прятался — в эту маску человека! В ней ты отдыхал! В ней ты воображал себя большим! И из нее ты выходил в жизнь, как из норы, чтобы пребывать в роли карлика! Только карлика!

Г р о м к и х (тихо). Ты же всех ненавидишь!

Молчание. Какое-то время оба смотрят друг на друга.

Г у с я т н и к о в. Д-да! Ну что ж, наденем снова полную парадную форму. Хотя надо иногда снимать пиджак и говорить какие-нибудь глупости... А? Чтобы ум отдыхал, манеры хорошие... отдыхали. Парадокс, но нельзя, знаешь, избавиться от какой-нибудь сплетни или опять же глупости, если не высказать ее другому. За что мне тебя ненавидеть? Ты такой же. Мы с тобой два зеркала, сидящие за обеденным столом друг против друга и отражающие пустоту. Три выхода есть, дорогой. Только три. Смириться... Вступить в безнадежную войну. Или послать все... И просто жить.

Г р о м к и х. Третий вариант выбрал?

Г у с я т н и к о в. А ты первый?

Г р о м к и х. Полгода назад Жиганов вместе с конструкторами придумал интересную штуку. Я дал ей ход. Почти нелегально. Для меня сейчас это принципиально важно. Есть возможность создания новой модели. Два первых опытных образца...

Г у с я т н и к о в (поднимаясь). Ладно, слушай, хватит! К черту все!

Г р о м к и х. Хватит? А мне на кого опереться? Я ведь ждал тебя! Ждал!

Г у с я т н и к о в. Контракты с десятками инофирм. Сотни заводов, задействованных в дело!.. Что я? Это клубочек, который уже не размотать никому! Вот когда сам размотается до последней нитки!

Г р о м к и х. Последней? Эта последняя нитка удавкой на шее! Народ будущим живет. А мы с тобой своей трусостью это будущее... У тебя дети есть?

Г у с я т н и к о в. Сам знаешь, что есть.

Г р о м к и х. Нейтралитет, значит?.. Просто жить? Хуже предательства твой нейтралитет. Мы не имеем права уходить со своих постов. Ты знаешь, кто придет на твое место? В конце концов, все решают люди!

Г у с я т н и к о в. А может, обстоятельства? Может, инерция событий? (Кричит.) Не хочу! Хватит! Не хочу больше ничего! Мне плевать, кто придет на мое место! Плевать! И вообще... пошел ты подальше! Официальная часть, уважаемый Александр Данилович, начнется у нас завтра, у тебя в кабинете! По другим вопросам. А сегодня, памятуя твои настоятельные приглашения, я пришел коньяку выпить! Посидеть вдвоем. Нарочно прилетел вечером. Я как к другу к тебе пришел!.. На кой леший все эти разговоры? Заглушать совесть? Так ее лучше опять же чем-то другим заглушать! Если есть еще что заглушать!

Г р о м к и х. Боишься? Бежишь! Наделал дел и в кусты? Кафедру в солидном институте предлагают?

Г у с я т н и к о в. Как... насчет салатика? Может, все-таки подложить?

Г р о м к и х. Значит, жил-был карлик и ел салат?

Г у с я т н и к о в. Нет. Жили-были два карлика и ели салат... (Издеваясь.) Поиграть в большую личность хочется? Играй! Но без меня. Не выйдет только эта игра! Ни у кого не выйдет!

Г р о м к и х. Другой сюжет есть!

Г у с я т н и к о в. Нет других! Нет!

4

Пустая комната. Ахматов. Входят, подполковник

милиции, пожилой младший лейтенант.

М л. л е й т е н а н т. Вот он, товарищ подполковник.

П о д п о л к о в н и к. Здравствуйте. Окошко открываете?.. У вас нет с собой никаких документов?

М л. л е й т е н а н т. Нет, я проверял.

А х м а т о в. Почему меня заперли?

П о д п о л к о в н и к. Замок такой. Видимо, сам защелкнулся.

М л. л е й т е н а н т. Сначала я подумал, что пьяный. А потом гляжу — трезвый!

А х м а т о в. Как это ни странно, до сих пор не могу вспомнить свое имя!

М л. л е й т е н а н т. Видите! И там, в сквере, так же. Подошел ко мне. На вас, говорит, форма. Чья это форма? Я ничего не понял. Подумал, что пьяный. А он говорит: обязанность людей в таких мундирах помогать тем, у кого случилось несчастье. Я это, говорит, точно помню. В таком духе, товарищ подполковник... Я подумал, что пьяный. Думаю, мол, шутка.

П о д п о л к о в н и к. Ясно, Кузьмич, ясно. (Ахматову.) Задали вы нам работку. Три дня назад поступило заявление, что пропал инженер Ахматов. Мы вас уже трое суток разыскиваем. Вы — Ахматов Айрат Сафич, года рождения тысяча девятьсот...

А х м а т о в. Не помню... Нет.

П о д п о л к о в н и к. А что вы помните?

А х м а т о в. Я помню... я шел по скверу и остановился закурить. Почему-то улицу, которая шла после сквера за домом, я никак не мог вспомнить. Забыть на какой-то миг имя знакомого человека — в этом ведь нет ничего странного? Даже если этот человек ты сам? Но зато я помню!.. Хотя, может быть, то, что я помню, не существенно?

П о д п о л к о в н и к. Вы — Ахматов... Вот ваша фотография. Мы ее размножили. Вы узнаете себя?

Ахматов молчит.

Это вы!

Молчание.

Вы инженер-экономист. Вы живете на улице Чернышевского...

А х м а т о в. Понимаете, я все очень хорошо помню, а этого не знаю.

П о д п о л к о в н и к. Что вы помните?

А х м а т о в. Девочку в красном платьице... Старика еще помню. Он подвязывал березки.

П о д п о л к о в н и к. Посмотрите в зеркало. Вы узнаете себя?

А х м а т о в (взяв в руки зеркало и отложив в сторону). Вы понимаете, какая странная история? Мне кто-то сказал, что меня нет... Мне надо найти этого человека, и тогда я, наверное, все вспомню!

П о д п о л к о в н и к. Где вы были эти три дня?

А х м а т о в. Не знаю. Я все время ходил. Где-то ходил.

П о д п о л к о в н и к. Все образуется, товарищ Ахматов... (Мл. лейтенанту.) Черт знает что! Никогда не встречался ни с чем подобным!

М л. л е й т е н а н т. Я сначала подумал, что пьяный.

А х м а т о в. Я не пьян. Я же вам сотню раз объяснял, что не пьян!

П о д п о л к о в н и к (успокаивая). Вы все вспомните, Ахматов. Вспомните, мой хороший. Скоро придет ваша жена. Увидите ее, сына увидите и все вспомните. Главное, вы живы. Нашлись. Бывает, что люди пропадают без вести, совсем. И следа нет.

Входит врач. Еще кто-то толпится в двери.

Потом дверь закрывается.

А, Борис Семенович, добрый день!.. Извините, побеспокоили.

Б о р и с С е м е н о в и ч (здороваясь за руку). Ну что за пустяки. Чем могу... Как детишки?

П о д п о л к о в н и к. Ничего-ничего. Вот... Вас познакомили с собранными материалами?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Д-да, посмотрел! Здравствуйте, товарищ Ахматов.

А х м а т о в. Что? А, здравствуйте.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Давайте познакомимся, Борис Семенович... Цитрин Борис Семенович.

Ахматов молчит.

Ну, ничего. (Как бы обращаясь к подполковнику.) Как-то, помню, мой дед пришел в школу, я еще пятиклассником был. Просит, позовите внука. А как его фамилия, спрашивают. И представляете! — забыл. А на приемах! (Уже к Ахматову.) Комические истории случаются... Приходит человек к тебе на прием; естественно, спрашиваешь его, как фамилия, а человек то ли от растерянности, то ли от страха вдруг на какое-то мгновение ничего не помнит. Бывает... Давно вы курите?

А х м а т о в. Я... курю. Если можно?.. Я хочу... курить.

Подполковник вынимает из кармана пачку сигарет.

 Ахматов закуривает.

Б о р и с С е м е н о в и ч (что-то записывая). Вам тридцать четыре года? Вы родились двадцать девятого июля, правильно?

А х м а т о в (после паузы). Да, двадцать девятого.

Б о р и с С е м е н о в и ч. По-прежнему живете на улице Чернышевского? Новую квартиру не получили?

А х м а т о в. У меня есть квартира.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Что вас беспокоит?

А х м а т о в. Мне кажется... Видите ли, кажется, как будто я вижу свое «я» сквозь увеличительное стекло. И я недоволен... Не удовлетворен! Я монолог свой... У каждого человека есть свой монолог. Я монолог хотел превратить в диалог... А диалога не получается.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Понятно, Айрат Сафич. Понятно. Скажите, у вас бывают периодические повышения температуры?

А х м а т о в. Нет.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Слуховые галлюцинации? Нарушения речи?

А х м а т о в. Нет! Нет!.. Вы сомневаетесь в моей нормальности?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Послушайте, Айрат Сафич, я буду говорить с вами как врач. Давайте поразмышляем вместе... За последнее время вы совершили ряд поступков, которые просто выпадают из нормы. Вы никогда не курили, теперь вы курите... Я познакомился с некоторыми материалами, собранными милицией, пока вас разыскивали. Вы всегда слыли человеком застенчивым, даже робким. А сейчас что с вами происходит? Вы совсем недавно логарифмической линейкой ударили вашего непосредственного начальника!

А х м а т о в. За глупость.

Б о р и с С е м е н о в и ч. А ваша жена, например, рассказала, что однажды вы не хотели пускать ее домой, совершенно не узнав ее и говоря, что она там не живет. Далее, неожиданное пристрастие к выпивке. И, наконец, вы забываете свое имя.

А х м а т о в. Да-да!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ради вашего же блага вам следует подвергнуться обследованию. Поэтому я предлагаю вам побыть несколько дней в больнице.

А х м а т о в. Но при чем тут больница? Я здоров!.. Вы совсем не понимаете меня. Во всякой человеческой мысли, которая рождается в чьей-нибудь голове... Да, все равно вы не поймете меня. Какая-то непроницаемая завеса. Тоненькая невидимая пленочка, сквозь которую тем не менее не пройти... Слова пройти могут, а смысл, самое главное, что есть в человеке, так в нем и с ним и умирают. Может, слова вообще не есть то, что есть мы? Дайте мне еще сигарету! (Снова закуривает.) Понимаете?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Постарайтесь не волноваться. Давайте поедем в больницу. В палате вы отдохнете. Это обычное неврологическое отделение городской больницы.

А х м а т о в. Нет. Я никуда не поеду. Мне надо найти человека, который отобрал у меня что-то...

Б о р и с С е м е н о в и ч. Я дам вам успокоительного.

А х м а т о в. Нет... Мне бы... выпить.

Молчание.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Товарищ подполковник, извините, как вы думаете, в вашем... строгом заведении можно найти что-нибудь подобное? Нужно.

П о д п о л к о в н и к (помявшись, мл. лейтенанту). Спроси у дежурного.

Младший лейтенант уходит.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Спасибо. Право же, Айрат Сафич, поверьте, вы должны быть госпитализированы. Всего несколько дней. У вас классический случай избирательной амнезии. Эта болезнь вполне излечима.

А х м а т о в. Если бы я вспомнил, кто этот человек... Если бы увидел его, я бы вспомнил все. Но ведь может быть, что его нет? А? А если его нет тоже?

Входит младший лейтенант.

М л. л е й т е н а н т. Нет, товарищ подполковник.

А х м а т о в. Нет? Вы говорите, его нет?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Пойдемте, Айрат Сафич. Пойдемте.

А х м а т о в. Глупая игра в прятки, когда несуществующие люди ищут друг друга... (Глядя на всех.) А вы, вы есть? Вы существуете?

П о д п о л к о в н и к (опешив от неожиданности). Существуем. Милиция всегда существует.

М л. л е й т е н а н т. Чудно! Как пьяный.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Мы есть, Айрат Сафич. И мы рядом с вами.

А х м а т о в. Диалог не получается. Вот в чем штука. Наверное, я что-то не сумел... Диалог не получается!..

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да-да, диалог... Это очень важно... Очень важно...

Уходят.

5

Домашний интерьер. Фрагмент обстановки. Громких

и Кухаренко.

К у х а р е н к о. Начальство все-таки надо встречать... Встречать, а не болтаться где-то. Чтобы оно тебя не разыскивало...

Громких открывает дверцу бара, вытаскивает бутылку коньяку, наливает рюмку...

Г р о м к и х. Присаживайся, присаживайся! И не ворчи! Снимай пиджак. Я здесь, знаешь, в гида превратился. Каждую неделю кто-нибудь из вашего брата пасется. Добро бы по делу... А то без дела... За этот только месяц английского лорда принял, целую орду журналистов из соц- и капстран, потом какого-то посла даже... А сегодня вот замминистра! И его я в аэропорту не встретил. Прошу прощения. Ты прав, конечно! Гид должен быть всегда в аэропорту!

К у х а р е н к о. Ты что? Выпил уже?

Г р о м к и х. Поужинаем... Значит, приехал посмотреть, как дела? А дела ни к черту!

К у х а р е н к о. Через неделю совещание у зампред-совмина.

Г р о м к и х. Какие прогнозы?

К у х а р е н к о. Какие могут быть прогнозы? Прогноз один — обеспечить программу... Посмотрим здесь, что нужно, чего не хватает.

Г р о м к и х. Кому клизму будут вставлять?

К у х а р е н к о. Всем понемногу. И тебе в том числе вставят. И мне.

Г р о м к и х. Что ж, правильно.

К у х а р е н к о. Ладно, это дело обычное! Госстрой начал какую-то контригру... Совмин вчера потребовал объяснений по вопросу увеличения сметной стоимости комплекса. Здесь клизма может побольше быть!

Г р о м к и х. Так...

К у х а р е н к о. Нам с тобой за эти дни нужно составить очень убедительную докладную записку. Четко и, повторяю, убедительно. Надо... в корне задавить! Иначе вся эта закулисная возня...

Г р о м к и х. Вот, значит, зачем пожаловал!.. Что еще?

К у х а р е н к о. Все. А что? Тебе мало? (Подняв рюмку.) Ну, за встречу, Александр. Значит, яишенка с помидорчиками?.. Ничего яишенка...

Г р о м к и х. Если бы у нас в голове да чьи-нибудь пустыри... (Ставя рюмку.) Или бы, знаешь, пойти нам всем в парикмахеры. Истину хорошо подрумяниваем...

К у х а р е н к о (отмахиваясь). Ладно, ладно!

Г р о м к и х. Достигнутое принять за цель, существующее — за идеал... Просчет со сметой и объемами работ дело прошлое, конечно. Его уже не поправить! Но другие стратегические протоколы, которые мы старательно замазываем? Завод все в себя вобрал. Бездну необычных решений. Но и бездну глупости, анахронизмов... Прокол в модели машин! Каждый день усугубляет эту ошибку.

К у х а р е н к о. Какой прокол?

Г р о м к и х. Расчеты показывают...

К у х а р е н к о. Твои расчеты должны показывать правильность нашей политики.

Г р о м к и х. Речь идет о широком индустриальном освоении еще не использованных ресурсов страны. Это половина всей территории! А где техника, которая будет способна все это поднять? Чем мы будем брать все эти пространства? Правильность политики... Мы с тобой создаем этот век, а сами оказываемся ниже его. Ниже уровня истории, вот в чем трагедия!

К у х а р е н к о. Ты что мелешь?

Г р о м к и х. А ты уже не мелешь? И по ночам, наедине с самим собой, не мелешь? Для тебя нет никаких проблем?

К у х а р е н к о. Тра-ге-дия!.. Ситуация, конечно, не блеск. Внешне только... Но надо отдавать себе отчет! Ладно, устал... Давай по маленькой!.. Самоварчик бы... Знаешь, люблю чай из самоварчика.

Г р о м к и х (подойдя к утопленному в стену сейфу, открыв дверцу, выхватив какие-то бумаги и бросив их на стол). Мы строим с тобой убыточное предприятие! Громадное по своим масштабам убыточное предприятие! Кого мы обманываем?

Кухдренко. Не о том ты опять говоришь, Александр Данилович. О другом надо думать.

Г р о м к и х. Я думаю. Я все время сейчас думаю. Писать, значит, с тобой убедительную докладную записку? Еще дальше замазывать положение вещей?!

Долгое молчание.

К у х а р е н к о. Ты без году неделю здесь.

Г р о м к и х. Год без недели, если бытъ точнее. Год!.. Слушай, Николай Николаевич, если без игры в прятки? Мы же друзья. По крайней мере были! Я же у тебя, на твоем заводе... Ты с меня шелуху экономического дилетантства снимал! Ты из меня инженера сделал! Почему же ты сейчас не хочешь или не можешь быть инженером?

К у х а р е н к о. Что ты предлагаешь?

Г р о м к и х. Совместно с Госпланом рассмотреть возможность исключения из программы утвержденной модели... Кроме того, новая модель...

К у х а р е н к о. Ни министерство, ни Госплан на пересмотр техпроекта сейчас не пойдут!

Г р о м к и х. А Совмин? ЦК?

К у х а р е н к о. А там спросят, куда же вы смотрели раньше, дорогие товарищи?

Г р о м к и х. Знаешь, крупная личность может наделать ошибок. Но мелкая человеческая душа, оказавшись на большом политическом просторе, теряется настолько, что движения ее становятся слепы. Повергнутая в ужас своим собственным, совершенно непосильным для нее положением, эта душонка может сеять вокруг себя пустыню! Так пусть, пусть спросят!

К у х а р е н к о. Ты... не болен случайно? Нормальный человек в твоем положении...

Г р о м к и х. А что должен делать нормальный человек в моем положении?! Как само общество производит человека как человека, так и он производит общество. Только к кому мы относимся? Мы с тобой? НТР изменила положение личности... В руках отдельно взятого нормального человека моего или... твоего положения теперь большая, а иногда даже колоссальная энергия, созданная всем обществом... А он ее в порядке личной ответственности или безответственности может употреблять порой как угодно! Так кто мы с тобой? Те, кто производит общество? Или те, кто воспроизводит весь тот хлам, из которого состоит он сам, и кто живет тем, что охраняет всякие мерзости? (Усмехаясь.) Вопрос только в том, насколько соотносится эта схема с системой всей жизни!

К у х а р е н к о (тяжело глядя на Громких). Ну-ну!.. Дальше?

Г р о м к и х. Не знаю, что дальше... Знаю только одно: пора уже, Николай Николаевич, пора этические категории, на которые наш брат, современный деловой человек, позволяет себе иногда плевать... Пора их уже превращать в нормы не только человеческого поведения, но и всей общественной государственной жизни! Без этого... все эти заводы и все остальное, что мы сейчас воздвигаем,— что все без этого?! Мы уже действительно не сможем тогда сорвать со своего лица маску! Она поглотит человека. Вот что может быть дальше!

К у х а р е н к о. Какую маску! (Раздраженно.) Какую маску?! Слов много! И все не по делу!

Г р о м к и х. Не по делу? Главный тормоз общественного прогресса сейчас — это маленькая человеческая душа. Маленькая несвободная, незаинтересованная душа.

Молчание.

К у х а р е н к о. Мне докладывали кое-что о тебе в последнее время, но я не верил.

Г р о м к и х. Значит, не совсем точно информируют тебя твои люди.

К у х а р е н к о. Что с тобой происходит, Александр Данилович?.. И в моральном отношении, как мне сказали... Жена твоя почему-то сюда не приезжает. Какую-то связь, говорят, завел.

Г р о м к и х. В министерстве даже слышно? Не твоя забота, если бы даже и завел. Но никого я не завел.

К у х а р е н к о. Ты мой человек. Я тебя сюда рекомендовал. Я за тебя и отвечаю!.. И по-дружески тебе советую... Свои взгляды, даже передо мной... не афишировать... Ты крупный руководитель, все, что угодно, действительно не мое дело, но... афишировать! В том числе и связи с женщинами! Что с тобой происходит, в конце концов?

Г р о м к и х. При чем здесь женщины! Какие женщины?

К у х а р е н к о (отнимая у него бутылку). Хватит, хватит, и так хорош!

Г р о м к и х. С тобой что произошло?..

К у х а р е н к о. Все при мне, милый. Все при мне.

Г р о м к и х (после паузы). Насчет объяснительной записки, которая должна быть изложена четко и убедительно... Моей подписи под ней не будет.

К у х а р е н к о. Не будет?

Г р о м к и х. Такие ошибочки... Эти ошибки не проявление естественной закономерности, а прямое следствие переоценки министерством своих возможностей и своей неподготовленности к самостоятельной разработке крупных народнохозяйственных проблем.

Молчание.

К у х а р е н к о. А я-то тебя все время поддерживал. Выходит, ошибался? Госстрой сейчас войну начинает. Мы должны держаться сплоченно, ноздря в ноздрю дышать, а ты!.. Неужели ошибся? Смотри, каждый пост требует соответствующих убеждений. Иначе трудно работать.

Г р о м к и х. Мне и сейчас нелегко.

К у х а р е н к о. Что ж, доложу о твоих трудностях и настроениях министру. Ты не мальчик, знаешь... Каждый мир — это свой способ действия, мышления, разговора. Внутри, хочешь ты этого или не хочешь, а есть характерные схемы действия, есть нормы поведения. Жизнь, милый, сложная. Недолго и партбилета лишиться.

Г р о м к и х. Помимо партбилета надо иметь еще и соответствующие убеждения! И мировоззрение соответствующее! И соответствующее не посту, который занимаешь, а партбилету. Просеять на этом сите...

К у х а р е н к о. Ты мне здесь политграмоты не читай!

Г р о м к и х. Политграмоты? Союз с любой антигосударственной практикой хозяйствования, лишь бы над собственной головой не капало?

К у х а р е н к о (после паузы). Если по какой-то причине, Александр Данилович, человек отрывается от своего мира, он рискует утратить контакт с концепцией реальности.

Г р о м к и х. Ты не грози! Всю эту кухню...

К у х а р е н к о. С начала строительства здесь сменилось четыре начальника строительства и два генеральных... Может появиться и третий генеральный директор комплекса.

Г р о м к и х. Может.

К у х а р е н к о. Ничего страшного вроде бы... Ну вверх себе путь закроешь. А так... Завод какой-нибудь всегда возьмешь. Если не в нашей отрасли, так в другой. Ну, поменьше немного, допустим... Но ведь и там где дела поменьше, выбор тот же. Опять дверью хлопать? Иногда случается так, и человек катится и катится вниз по наклонной плоскости.

Г р о м к и х. Верно. Выбор тот же.

Долгое молчание.

К у х а р е н к о. Опасный ты человек, оказывается, Александр Данилович. Ну вот что! Прими они официальный оттенок, эти твои настроения... Их можно будет расценить лишь как непонимание государственных задач!.. Со всеми вытекающими отсюда последствиями! Вот так!.. И давай без дискуссий. Или ты изменишь свою позицию, или будет дан ход...

Г р о м к и х. Чему?

Затяжное молчание.

Что? Полный комплект компрометирующих сведений? Не пройдет этот номер.

К у х а р е н к о. Логика жизни, милый. Естественная логика жизни. Как бы я к тебе ни относился и как бы ты ко мне ни относился...

Г р о м к и х (улыбаясь). А знаешь... А ведь мы с тобой враги!

К у х а р е н к о. Какие еще враги?.. Враги... (Засмеялся.) Ладно!.. Погорячились, и ладно!

Г р о м к и х. Погорячились?

К у х а р е н к о. Ну, будет, будет! Разговор кулуарный, свой... Мало ли о чем старые приятели могут толковать! Давай оставим!.. Давай-ка чайку попьем... Сам я виноват. Всерьез начал с тобой... Ладно!

Г р о м к и х. Чего ты боишься? Что с тобой, Николай Николаевич?

К у х а р е н к о. Устал я, Саша. Устал... Враги. Не пройдет номер... У тебя не пройдет! (Хлопая его по плечу.) Ничего, Данилович! Как-нибудь. Погорячились — и хватит! Я знаю твой масштаб. Не в общих интересах... Считай, что этого разговора вообще не было!.. Просто... Просто договорились о единой позиции, и все.

Г р о м к и х. Остряк... ты.

К у х а р е н к о (перебивая). Невозможно уже повернуть! Невозможно!.. Сейчас критическая ситуация... (Обнимая Громких.) Я тебя понимаю, Данилович! Что, у меня не бывает таких минут?.. Но пойми, за моей позицией тоже стоит своя реальная правда. В конце концов, есть соответствующее решение, сроки! Наше дело простое — выполнять. А философствовать: как да что — и ничего не сделаешь...

Г р о м к и х. Правда уставшего человека, правда руководителя, выпустившего из рук власть над ходом событий и боящегося ответственности, — вот что за тобой.

К у х а р е н к о. Ты сейчас устал. Бывает. Ничего, выспишься... Бывает...

Молчание.

Это, наверное, даже полезно? А? Надо иногда выговориться, чтобы душу очистить! Что, я не понимаю, что ты прав! Конечно, прав. Но и я прав. И ход событий часто зависит больше от ерунды. Приходится стоять и на одном месте с видом скорого марша, и отступать с криком атаки. Пойми, уже невозможно!.. Люди отыскивают тайные связи, глубокие замыслы. А всего этого вовсе и нет! После все придумано. А мир наивнее, проще. Действуют страсти, страхи, предрассудки, привычки, незнание, увлечение, а ум... Ум приходит производить следствие потом. Ну, ладно. Болтовня и есть болтовня. Пойду-ка в свои апартаменты. (Поднимаясь.) Не провожай. Машина внизу?

Г р о м к и х. Уходишь? Оставляешь возможность для отступления?

К у х а р е н к о. Брось! Хватит!

Г р о м к и х. Пойми! Не хочу я больше твоего кода! Этой философии всепонимания. Все понимать, все видеть!..

К у х а р е н к о. Ты на каком-то собачьем языке говоришь!

Г р о м к и х. Нет, выходит, больше Кухаренко?.. А по колоритности решений, по риску?.. Богатейшая техническая эрудиция?.. Куда это все девается? Куда это все делось? Только проржавевшая оболочка? Пустая оболочка? У меня другой страх! Порой мне вся страна представляется уже в пустой оболочке. У меня страх перед таким разложением…

К у х а р е н к о (жестко). Ты выпил сегодня! Пьян, сволочь!

Г р о м к и х (медленно и четко). Я не пьян. И ты отлично знаешь, что я не пьян!

К у х а р е н к о (зло). Так вот, завтра с утра проедем по заводам. Посмотрим, как дела. Потом будем писать докладную записку!.. Будем готовиться к совещанию в Совмине. И проспись! Все понял, что я тебе сказал?

Г р о м к и х. Понятно. Все очень понятно.

Кухаренко уходит.

(Оставшись один.) Щель оставил для отступления... Последняя ночь!..

6

В больничном саду. За столом, уткнувшись в историю болезни, — Борис Семенович. Входит медсестра.

М е д с е с т р а. Борис Семенович, к вам генеральный директор. Сам Громких!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Громких? Просите!

М е д с е с т р а. А он ничего... Обыкновенный. Зачем, интересно, он здесь? Неужели обследоваться?.. На машине сейчас подъехал.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Просите! Что же вы! Просите!

Женщина уходит. Спустя мгновение появляется Громких.

(Идя навстречу.) Милости прошу! Александр Данилович, если не ошибаюсь? (Пожимая руку.) Цитрин Борис Семенович. Прошу! Тут у нас не очень пышно, но листва, воздух.

Г р о м к и х. Рад познакомиться. Громких. Извините, ради бога, что без предварительного звонка...

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ничего, ничего. Рад! Как раз сейчас я более или менее свободен... Пожалуйста! Прошу вас! Располагайтесь поудобнее. (Взглянув на остановившуюся женщину.) Роза Гареевна! Спасибо.

Женщина уходит.

Слушаю вас.

Г р о м к и х (улыбаясь). Нет, нет, речь не обо мне. Как мне доложили, у вас на обследовании находится инженер Ахматов?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да.

Г р о м к и х. Что с ним?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ничего страшного. Я хотел отправить его в областной центр, но, думаю, мы справимся сами. Немного полежит, успокоится, придет в себя... Память к нему уже вернулась. Правда, провалы еще наблюдаются. Но думаю, все будет хорошо.

Г р о м к и х. Что с ним случилось? В чем, вы полагаете, причина?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Это... Своего рода это бегство от самого себя! Результат нервного стресса.

Г р о м к и х. Бегство?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Ну, знаете, человек всегда старается избежать ситуаций, обнажающих чувство его неполноценности. А в случае с Ахматовым... Я врач... Если позволите, будем говорить откровенно! Правда, я думаю, наиболее короткий путь...

Г р о м к и х. В данных обстоятельствах, разумеется. Я слушаю вас.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Как мне удалось выяснить...

Г р о м к и х. Да... У меня был с ним один неприятный разговор!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Повторяю, способы избежать острых ситуаций — самые разные. Одни изолируют себя сами, впадая в цинизм. Другие прибегают к водке. Третьи могут заняться какой-нибудь отвлекающей деятельностью. В самых же крайних случаях человек в своем отступлении может дойти до того, что обретает убежище в психическом расстройстве.

Молчание.

Наша задача теперь убедить его в том, что он есть, что он нужен. Заставить его поверить!.. Чтобы рецидивы не повторились.

Г р о м к и х. Странный случай.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Случается и такое. Ахматов пережил, конечно, странные ощущения. Представьте совершенно нормального человека, однако не способного вспомнить именно то, что раскрывает его индивидуальность. Большинство случаев амнезии связано с какими-то жестокими конфликтами в душе и глубоким чувством вины.

Г р о м к и х. Вины? А в чем его вина?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Не знаю. Но если человек не может больше сохранять приемлемую для себя концепцию, он пытается стать кем-то другим. Он создает как бы замещающий, свой собственный мир, где судьба его лучше. Это своего рода способ примирения с самим собой. Так сказать, маска. Другое дело, что освобождение, приносимое ею, — мнимое. Маска ведь может отвердеть, из средства защиты превратиться в оковы.

Г р о м к и х (перебивая). Маска?.. Вы сказали, маска?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Я имею в виду...

Г р о м к и х. А все-таки главная причина? Я понимаю, наш разговор с ним был поводом, но в основе?.. Сказалась наследственность?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Наследственность?.. Вряд ли. Скорее, дело в другом. В век индустриального развития общества, в отношениях, основанных на разделении труда и взаимном использовании, человек выступает иногда как вещь, как объект. А ему нужно оставаться человеком! Если я постоянно сознаю себя в роли... Да трагедия и не в том, что никакая частная роль не в состоянии исчерпать богатства личности, а в том, что часто сама эта роль антагонистична человеку! Можете ли вы, допустим, считать себя субъектом, действующей единицей, если результаты вашей деятельности зачастую обращаются против вас, а вы сами чувствуете себя бессильной вещью? Раньше эти противоречия сознавало ничтожное меньшинство людей. Сегодня же это чувствуют миллионы... Ахматов, говорят, талантливый инженер. Но он взял на себя слишком много. Споткнулся на выборе. Психика не приспособлена для больших напряжений. Так сказать, не тяжелоатлет. Хотел, но не смог. И надорвался.

Г р о м к и х. Да-да, хотеть, но не мочь...

Б о р и с С е м е н о в и ч. Мочь, иметь возможности, но не хотеть... Бывает и такой вариант.

Г р о м к и х. Если бы знать, где выход? Хотеть, но не мочь, но где выход?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Конечно, поиски смысла индивидуального существования упираются, в общем-то, в вопрос о том, куда идет человечество в целом. Во что верить, к чему стремиться?! Одни полагают, что можно спасти душу, только вырвавшись напрочь из мира, уйдя в себя. У других, напротив,— отказ от собственной индивидуальности. Высшее счастье — раствориться в массе, быть как все, чувствовать, как все. А выход?.. Мне кажется, сейчас перед миром стоит только одна альтернатива. А выход?.. Это главный вопрос человеческого существования!.. Там, где свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех, социальные роли, конечно же, перестанут восприниматься человеком как навязанные ему извне... Выход есть! И только один, вообще-то, ибо иначе... Известная формула сейчас еще острее звучит. Только путь к ней труден. Мы порой как-то забываем, не отдаем себе отчета, что цель-то эта очень серьезна.

Г р о м к и х (поднимаясь). Да, странный и неожиданный разговор состоялся у нас с вами, Борис Тихонович.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Семенович.

Г р о м к и х. Извините... Да, Борис Семенович. Но вам легче! Вы здесь, в этой больнице, сами ежедневно не становитесь перед выбором.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Мое дело — лечить людей. Лечить! Лечить то, что вы... В частности, и вы порой, к сожалению, разрушаете! Извините.

Г р о м к и х. Простите, этот упрек я не могу принять! Все на свете требует для своего существования силы. Дурное и хорошее одинаково ничтожно, когда бессильно. В теории сила дается логикой. Но другое дело — практическая жизнь. Вы говорите, выбор? Но дает ли реальная жизнь человеку возможность этого самого выбора?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. В принципе всегда есть возможность выбора!

Г р о м к и х. В принципе? А в жизни? Через мой кабинет ежедневно проходят сотни людей. Причем каждый из них не просто человек, он прежде всего носитель определенных отношений и интересов, и я сам при этом так же не что иное, как олицетворение определенных экономических и политических категорий!.. Сотни решений каждый день. Больших, важных, второстепенных — всяких! Но иногда я думаю, я ли, понимаете, я ли принимаю эти решения? Чем сложнее деятельность, в которой участвуешь, тем больше всякого рода противоречий. Клубок их иногда словно тоже что-то живое, но безличное. Словно какое-то существо со своим разумом и со своими целями. (Взрываясь.) И именно оно — это существо... А мы, мы так... Так! Здесь ключ к проблеме! Здесь столкновение! В конце концов, мы все Ахматовы!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Но именно овладение безличными нормами и ценностями, власть над ними...

Г р о м к и х (перебивая). Какая власть?! Формально обозначенное разделение труда с набором подробных инструкций. Формальные каналы коммуникаций. Ясно прочерченные линии подчинения. Каждое событие заранее категоризировано. То или иное решение, которое я, допустим, принимаю, заключается лишь в том, что я отношу проблему к какой-то категории, подбирая для нее одну из возможных альтернатив.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Как бы вы ни объясняли, но в моральном плане...

Г р о м к и х. Что в моральном плане?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Вы извините меня, но поскольку разговор принял такой оборот... Вы, очевидно, пытаетесь снять с себя ответственность за какие-то важные стороны своей деятельности... Вы извините.

Г р о м к и х. Да, пытаюсь! Глядя со стороны, дорогой доктор, легко рассуждать!.. Степень талантливости исполнения роли имеет, конечно, значение. Но главное-то, дорогой доктор, главное-то сама роль! Главное-то — я ли, гендиректор Громких, управляю, я ли, гендиректор Громких, принимаю решение? И я ли?!. Понимаете, я ли в данном случае сказал Ахматову, что он не существует?! Я ли?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Отказ от ответственности равносилен моральной капитуляции.

Г р о м к и х. А нести груз ответственности за события, которые ты реально не можешь предотвратить?!

Б о р и с С е м е н о в и ч. Простите меня... Но если, желая оправдать себя, Александр Данилович, человек объясняет свои беды злым роком, он подчиняет себя року. Если же он принимает всю ответственность на себя, он тем самым отстаивает и свои человеческие возможности.

Г р о м к и х. А мера этих возможностей?

Б о р и с С е м е н о в и ч. От этой меры и от желания, собственно, и зависит, может ли человек повлиять на судьбу того, от чего он неотделим. Конечно, того, кто ввязывается в безнадежные дела, называют безумцем. Но этот безумец, определивший свою позицию, выбирает, в сущности, между тем, быть ему самим собой, быть ему вообще или не быть. Разве так уж мала эта ставка?

Г р о м к и х. Не знаю, не знаю.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Правда, очень часто мы сами убеждаем себя в безнадежности того или иного дела... Просто чтобы не ввязываться в борьбу.

Г р о м к и х (после паузы). О создавшейся ситуации вас проинформировал Ахматов?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Я старый человек. Да и кроме того, моя профессиональная обязанность знать и эту сторону жизни...

Молчание.

Г р о м к и х. Помню, в детстве пятеро парней избивали одного. Ногами, колом, вырванным из забора... Все, что я сделал, было бесполезно. Я не спас его. Не сократил даже его мучений... Но, во всяком случае, здесь вы правы, я все-таки не стал соучастником преступления... Ставка не мала, конечно.

Молчание.

Кто знает, может, главный выбор... Это что? История болезни Ахматова?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да.

Г р о м к и х (беря в руки бумаги). А может, это... история и моей болезни?.. (Швыряет бумаги.) Выбор...

Б о р и с С е м е н о в и ч. Вас что-нибудь беспокоит?

Г р о м к и х (усмехаясь). Вы на каждого человека смотрите как на пациента?

Б о р и с С е м е н о в и ч. Что вы? Что вы? Просто я вижу...

Г р о м к и х. Многое, доктор, беспокоит. Как и всех. Как и каждого. Главное решение... Ладно, перейдем к делу. У меня, к сожалению, нет времени.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Да-да, конечно. Заболтался! Вы извините меня.

Г р о м к и х. Я хотел бы увидеться с Ахматовым, если вы не возражаете.

Б о р и с С е м е н о в и ч. С Ахматовым?

Г р о м к и х. Я не настаиваю, но...

Б о р и с С е м е н о в и ч. А знаете, в этом есть резон!.. Хорошо. Конечно... Только я прошу вас... Пожалуйста, поделикатней и полюбезнее. Уважение... Вот что ему сейчас нужно.

Г р о м к и х. Я понимаю.

Б о р и с С е м е н о в и ч. А знаете, это может быть даже полезно... Сейчас я приведу его. (Уходит.)

Г р о м к и х. Ставка не мала... Но и риск?..

Входят Борис Семенович и Ахматов в сером

больничном халате.

Б о р и с С е м е н о в и ч. Пожалуйста, Айрат Сафич. Александр Данилович очень хотел с вами увидеться. Я бы просил вас, Айрат Сафич, уделить ему несколько минут. (Громких.) Я сейчас вернусь. (Уходит.)

А х м а т о в. Вы?.. Чем обязан?

Г р о м к и х. Я пришел к вам, Айрат Сафич... Тогда мы не договорили. Я пришел продолжить наш разговор.

А х м а т о в. Нам не о чем разговаривать. Совершенно не обязательно было приходить ко мне.

Г р о м к и х. Давайте поговорим откровенно. То, что вы написали в своей докладной записке, мне было более чем известно... Вы правы, полтора года до пуска завода, а ситуация... Просчеты, заложенные в проекте, с каждым днем все больше обретают реальную плоть и кровь. Я больше информирован и во многом четче, чем вы, представляю всю эту картину. И естественно, моя реакция...

А х м а т о в (перебивая). Вы все понимаете, и тем не менее... Я не хочу больше обсуждать с вами эти вещи!

Г р о м к и х. Я только что разговаривал с врачом. Вас, видимо, скоро выпишут. Думаю, что, когда вы вернетесь, мы подыщем для вас работу...

А х м а т о в. Я не вернусь к вам.

Г р о м к и х. Мы подыщем для вас дело, более отвечающее вашим способностям. Я навел о вас подробные справки, и мне охарактеризовали вас как крайне талантливого инженера.

А х м а т о в. Нет, я уже не работаю у вас. Я не хочу работать с вами.

Г р о м к и х. Я пришел к вам, Ахматов, сказать, что тот неприятный для нас обоих разговор не прошел и для меня бесследно. Вы понимаете меня?

Молчание.

А х м а т о в. Я помню, там, в сквере, был старик и девочка в красном платьице. Старик разговаривал с березкой... Проблема не в исчезнувшем мире, а, возможно, в том, что осталось, не исчезнув? Старик и девочка...

Г р о м к и х. Я здесь для того, чтобы сказать вам, что вы есть! Именно вы, Ахматов, — есть!.. И ваше существование оказалось чрезвычайно важным для меня. Вы слышите?

Ахматов молчит.

Слышите?

А х м а т о в. Разве дело только во мне? Вам нужно доказать и факт собственного существования.

Г р о м к и х. Возможно.

А х м а т о в. Извините.

Г р о м к и х. Факт собственного существования? Верно. Но этого мало. И одной вашей формальной правоты мало. Все знают, как пойти направо, где свернуть... Мне нужна правота истинная, действительная. Правота, способная осуществить себя. Нужно доказать ее, эту нашу с вами правоту!.. Вот о чем я все время думаю. Вы слышите?

А х м а т о в (тихо). Слышу...

7

Фрагмент служебной обстановки. За длинным столом для заседаний — Громких, Жиганов,

президент фирмы Клеммер, два три второстепенных лица.

 

Ж и г а н о в. Рабочий протокол вашей стороной выполняется более или менее нормально. Но нас крайне беспокоит, господин президент... Я думаю, вы должны понимать. Сейчас мы находимся уже на такой стадии, когда нам нужна буквально вся документация.

Г р о м к и х. Да!

Ж и г а н о в. И если положение с техдокументацией рассмотреть в этом аспекте, то дела далеко не так отрадны, как кажутся по долларовому счету. Мелочей не хватает. Но мелочи задерживают все.

П е р е в о д ч и к (выслушав Клеммера). Господин Клеммер говорит, что телекс от двадцать седьмого числа, где сказано, в какие сроки вам нужны самые остро необходимые документы, он получил.

Г р о м к и х. Ну-ну... Рад!.. (Иронично.) Весьма, знаете ли, рад, что связь работает четко. Но я хотел бы еще знать, когда я получу всю документацию.

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер говорит, что в ваших контрактах, к сожалению, отсутствует пункт о форс-мажорных обстоятельствах. Нет учета действия сверхъестественных сил.

Г р о м к и х. Действия масочки, анонимной и фантасмагорической?

П е р е в о д ч и к. Что?

Г р о м к и х. Передайте ему, что поскольку мы не верим в мистику… Что-нибудь в этом роде, милый. Что-нибудь про атеизм!

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер говорит, господин генеральный директор, что все его сотрудники работают преданно, что самое его горячее желание закончить этот проект как можно скорее. Вы — исключительно надежные партнеры, и в его интересах продолжить сотрудничество... Он полагает, что через два месяца все будет закончено.

Г р о м к и х (глядя мимо Клеммера). Ну что же, дружочек, очень хорошо... Все очень хорошо...

Клеммер поднимается. Громких, забывшись, какое-то время сидит, угрюмо глядя в одну точку.

Потом тоже встает.

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер говорит, что он был очень рад, господин генеральный директор, побывать у вас. Он считает, что этот грандиозный проект уже оказывает значительное влияние на экономическую жизнь и торговый баланс страны. Участие же его корпорации в этом деле помогло и ему лично решить много своих собственных проблем. Он спрашивает, не думаете ли вы побывать у нас в ближайшее время. Или приехать на отдых. Господин Клеммер? увлекается... как это?.. Рыбной ловлей!

Г р о м к и х. Остряк!.. Ну, не переводи, не переводи!.. (Жиганову.) Да, самое бы время отдохнуть... да еще ухлестнуть за какой-нибудь голливудской звездой. (Клеммеру.) Месяца два назад, будучи в Штатах, я заглянул в Диснейленд. Хороший заводик выстроен там для развлечений. Самое время поразвлечься. (Улыбаясь.) Ну что ж, рад. Наш самолет ждет вас, господин Клеммер, в аэропорту. (Переводчику.) Как-нибудь поделикатнее, дружочек... У меня с товарищем Жигановым крайне срочное дело. Пусть господин Клеммер извинит нас, что не сможем проводить его в аэропорт. Товарищи проводят. Повитиеватее, дорогой, насколько гибкость языка позволит.

П е р е в о д ч и к. Господин Клеммер заявляет, что постарается сделать все, что в его возможностях.

Все улыбаются, хлопают друг друга по плечу,

поднимают бокалы.

Г р о м к и х (провожая, у двери). Всего доброго!.. Всего!.. (После долгой паузы, Жиганову.) Ну что ж, дорогой мой, текущие дела текут. А куда нас течение несет?..

Ж и г а н о в. Надо бы проводить.

Г р о м к и х. Не до дипломатии сейчас. Почему на глаза не показываешься?

Ж и г а н о в. Тоже текущие дела.

Входит секретарша.

С е к р е т  а р ш а . Тут один старик сидит. Я не знаю, что с ним делать. С утра сидит и не уходит.

Г р о м к и х. Какой еще старик?

С е к р е т а р ш а. Какие-то трубы, говорит, засыпали землей. Он уже целую неделю ходит.

Г р о м к и х. Старик?.. Никаких стариков.

С е к р е т а р ш а. Хорошо. (Уходит.)

Г р о м к и х. Что будем делать?.. Ты же знаешь, что я докладную не подписал. Что делать будем, я тебя спрашиваю?!

Ж и г а н о в. Кухаренко перед своим отъездом просил еще раз предупредить тебя. Матерился при этом очень художественно. А я, как идиот, стоял перед ним.

Г р о м к и х. Пришли к единству взглядов?

Ж и г а н о в. Я изложил ему свои соображения. Я думаю, что...

Г р о м к и х. Мандраж в коленях? Будем искать других людей, на которых можно опереться! В министерстве есть кое-кто, в Госстрое. Не все сразу доходит. Есть люди, которые могут решить этот вопрос.

Ж и г а н о в. Кто? У кого, интересно найдется мужество, чтобы признаться в каких-то просчетах?.. Сотни инстанций поставили свои подписи. Война на измор!

Г р о м к и х. Наши подписи будут тоже кое-что значить. Развилок, на котором мы с тобой находимся...

Ж и г а н о в. Это затяжная борьба! Здесь нужно упорство, хитрость, безжалостный расчет... Я... Ты же меня знаешь...

Г р о м к и х. Не прикидывайся овцой! Я хочу знать, будешь ты со мной до конца или нет? Или у тебя только все на словах?

Молчание.

Ж и г а н о в. Видишь ли, свет уже вечность стоит между не дошедшими до ума и перешедшими через него. О чем ты думал раньше? Весь этот год?

Г р о м к и х. Я не бог, чтобы разрубать все узлы с налета. Не было у меня сразу готовых решений. Только теперь, только сейчас... У тебя удобная роль! Выбрал! Роль всегда второго человека!

Ж и г а н о в. Это моя специальность. И мой потолок. Ну и что? Кстати, у нас с тобой раньше всегда было разделение труда. Мы всегда знали возможности друг друга. Еще только начали карьеру на заводе у Кухаренко, а все это было... Раньше мы понимали друг друга.

Г р о м к и х. За год выправлено положение на заводах. Меня уже не сковырнуть теперь одним щелчком. Из страшной дыры мы вылезаем потихоньку, и это понимают. Это во-первых. И во-вторых, новая модель, которую ты добил за это время. У нас есть теперь модель?

Ж и г а н о в. Модель, конечно, ничего... Получилась.

Г р о м к и х. Это уже не слова, а что-то материальное. Реальный выход на исправление ситуации! Можно будет уже положить кое-что на стол, кинуть на весы. Теперь есть что положить!

Ж и г а н о в. Не знаю... Собственно, настоятельной нужды в дураках в стране нет. Но ведь нет, к сожалению, и ясно выраженной потребности в умных? Вот в чем соль...

Г р о м к и х. Если все будут молоть языком, целая толпа даже, то энергии, выделяемой при этой болтовне, не хватит и на то, чтобы вскипятить чайник.

Ж и г а н о в. Мало ли о чем мы говорим в своих частных кулуарных разговорах. Сам понимаешь, что разговоры разговорами...

Г р о м к и х. Если бы разговор публичный о положении дел мы смогли вести на уровне кулуарном, коридорном, частном?. Многие так — в коридорах только, отирая стены, прогресс двигают.

Ж и г а н о в. Я устал! Я — выжатая тряпка! Я понимаю, это предательство, но пойми!..

Г р о м к и х. Ты не сможешь предать дело! Не получится у тебя. Не выйдет. Ты всегда находил оптимальный вариант, а оптимальный вариант здесь — не предательство!

Ж и г а н о в. Я вообще не вижу уже здесь оптимального варианта.

Г р о м к и х. Мы с тобой в экономике работаем, и наша профессиональная обязанность мыслить крупными экономическими категориями. Совесть тоже деловое качество!

Ж и г а н о в. Что, думаешь, страх во мне? Страх перед Кухаренками, что ли? Да, и этот страх есть! Но не он главное. Этот страх еще можно пересилить... Неуправляемость процесса!.. Машина запущена! Я сам запустил эту машину, сам, а теперь бессилен! И все бессильны! Здесь все правы. И ты прав. И Кухаренко тоже... Невозможно уже обуздать!.. Где здесь оптимальный вариант? (Кричит.) Здесь пределы человека! Пределы нам обозначены!

Г р о м к и х (жестко). До пуска полтора года. За полтора года можно в корне изменить всю ситуацию! А пределы... Мы сами еще не знаем, где наши пределы. Копи только силенки! Силенки копи!

Ж и г а н о в (устало). Я знаю, ты попрешь, как танк... Но... не насилуй, а? В глупости все есть. И свой ум, и свои герои, и, наверное, свои гении. И интересы, заботы. Может быть, дренаж и возможен, но попробуй-ка расчистить эти болота?! Старые мозги труднее двигать, чем возводить новые заводы и города... Это вызов, попытка осуществить невыполнимое. Ты игрок. Крупный игрок по натуре, а у меня только мозги инженера... Ты не желаешь заигрывать с глупостью, с машиной, которая пошла и которую уже не остановить?.. Но если бы не приходилось иногда вежливо снимать перед глупостью шляпу...

Г р о м к и х. Да пойми, главное не борьба с кем-то вне!.. Мы победим! И инерцию событий победим! Но себя надо победить сначала! Человек ты или тварь ползучая?! Человек или функция вместо человека?! Мне нужна твоя помощь. Мне нужен ты... (Резко обрывая разговор.) Ладно! (Взглянув на часы.) Через восемь минут совещание. Ладно, иди! Гуляй пока!

Ж и г а н о в. Ты меня пойми, Александр Данилович!

Г р о м к и х. Ничего, дружочек. Точи ножик поострее. И гуляй!

Ж и г а н о в. Какой нож?

Г р о м к и х. А что, нейтралитетом думаешь отделаться? Не получится. (Усмехаясь.) Ничего, ничего. Пей по ночам... кефир! Успокаивай совесть... и иди! Оставь меня!

Жиганов выходит, потом, спустя мгновение,

появляется снова.

Ж и г а н о в (глухо). У нас еще ночь... Совещание в Совмине завтра... Целая ночь еще. Дай мне подумать.

Г р о м к и х (после долгой паузы). Подумай. И... свои конкретные предложения... по программе перестройки.

 

Напряженное молчание. Долго смотрят друг на друга.

Потом сначала один, а затем и другой начинают смеяться.

Раздается голос секретарши по селектору:

«Александр Данилович! Извините, министр на проводе...»

 

(Беря трубку.) Да... Приветствую... Немедленно вылететь? Я не могу немедленно... Да, я вас слушаю... Кухаренко? Что Кухаренко... Да-да, слушаю... (Звучат гудки отбоя. Он кладет трубку, какое-то время стоит неподвижно.) Забеспокоилась, засуетилась министерская машина... (Усмехаясь.) Подумай, Жиганов. Хорошо подумай...

Входит секретарша.

Секретарша. Звонит ваша... жена.

Жиганов и секретарша уходят.

Г р о м к и х (подняв трубку). Здравствуй, родная... Здравствуй, милая... Да... Извини, я не могу сейчас говорить с тобой... Я сегодня же позвоню тебе. (Положив трубку.) Игра началась...

8

Скамейка в сквере, дерево. Старик.

С т а р и к. Опять сломали... Ах, ты боже мой... (Вгоняя последний гвоздь.) А мы вот так... Вот так еще!..

Появляется Громких.

Никак, Данилович?

Г р о м к и х. Он самый, он самый. Вот ехал мимо, увидел тебя.

С т а р и к. Ай, соскучился? Вроде недавно беседовали?

Г р о м к и х. Нет, это было давно, старый. Очень давно.

С т а р и к. А я без времени живу. Думаю все, может, так смерть обвести удастся? Не заметит?

Г р о м к и х. А ты любил когда-нибудь, старик?

С т а р и к. Как тебе сказать? Про это я молчу обычно. Я ведь и по сию пору... Умерла истинная жена моя, а по сию пору...

Г р о м к и х. Истинная, ты сказал?

С т а р и к. А для каждого мужчины есть одно истинное дело и создана одна истинная женщина, которая принадлежит только ему, как в этой жизни, так и в других жизнях, которые, может быть, тоже есть?

Г р о м к и х. Вон как? Может, ты и прав. Без любви к жизни нельзя жить.

С т а р и к. Я так считаю, женщина может даже и не жить на земле одновременно с мужчиной, а тем не менее только она одна дает ему духовную силу!.. И еще родина, земля.

Г р о м к и х. Да, старый.

С т а р и к. И истинный муж во вселенной для всякой женщины тоже один. Я вот иногда думаю, что слияние их и создает единое новое существо, которым они являются. Не только дети, произведенные ими на свет, а сначала они? Они сами? А?

Г р о м к и х. Да-да! Все должно быть истинным. Потому что иначе... Иначе жизнь обессмыслится, а?

С т а р и к. Ты о чем?

Молчание.

Г р о м к и х. Ты знаешь, старик, я тоже хочу быть счастливым. Таким же, как ты, счастливым... Я не понимал раньше... Не понимал чего-то самого важного... Ради чего все? Вот об этом я, наверное, не думал. (Улыбаясь.) Нашлись, что ли, хозяева у твоих железок?

С т а р и к. Не нашел пока, Данилович. Не нашел. Все открещиваются, никто за свое признавать не хочет. И у строителей был. Даже у генерального директора в приемной посидел. Не принял только меня.

Г р о м к и х. Наверное, у него не было времени. Иногда не бывает времени.

С т а р и к. Да это понятно. Найду как-нибудь. Я ведь не отступлюсь, пока не найду. Должны быть хозяева у добра.

Г р о м к и х. Ну, раз должны, то пойдем, посмотрим. Выкопают твои трубы сегодня же.

С т а р и к. А ты что? Какую-нибудь власть имеешь?

Г р о м к и х. Десять плетей труб спасти я смогу. Спасу ли остальное? Но с чего-то надо ведь начинать, старый, а? Хоть с этого потерянного добра.

С т а р и к. Чего начинать?

Г р о м к и х. Многое, старик, многое. Но посмотрим, может, и получится? Может быть, и все другое получится? Как сказал мне один доктор, выход есть.

С т а р и к. На одного моего сына ты похож. Не который в Алжире, а вот другой...

Г р о м к и х. Ты прав, старый, прав. Ты счастливый человек и, наверное, прав... Ну, пойдем?

С т а р и к. Пойдем...

1976

 

 

 

 

Ищу человека

 

драма

 

 

 

Часть первая

I.1

Шумы машин. Временами ветер доносит издалека словно бы звуки духового оркестра.

Их заглушает какофония новейшей музыки.

Еще один звуковой удар — в одном из ближайших домов, видно, распахнулось окно.

Появляется девушка. Бежит, смеется. За ней парень.

 

П а р е н ь (поймав девушку). Придешь сегодня?

Д е в у ш к а. Приду.

П а р е н ь (целует). Диски новые есть.

Д е в у ш к а. Ну-ка, еще!.. Чтобы забрало!

Парень целует снова.

(Вывернувшись.) Вместе с дисками, ладно?

П а р е н ь. Что?

Д е в у ш к а (тем же тоном). Пошел от меня вместе с дисками!

П а р е н ь (опешив). Чего ты?

Д е в у ш к а (другим тоном). Очочки-то у тебя какие?! Дай-ка примерю.

Примеряет очки.

Идет?

П а р е н ь. Так придешь?

Д е в у ш к а (возвращая очки). В «Оптике» нет. У спекулянта взял?

П а р е н ь. Где было, там взял. Все должно соответствовать. От фирмы джинсов до формы очков.

Д е в у ш к а. А ты считаешь, я подхожу?

П а р е н ь. А что? Ты фирменная девочка.

Д е в у ш к а. Вон какой-то комик идет. Позови!

П а р е н ь. Да брось!

Д е в у ш к а. Деловой! (Кричит.) Эй, вы! Да-да, вам, дурачку, говорю!

П а р е н ь. Чего орешь? Зачем к людям привязываться?

Д е в у ш к а (спокойно). Если компрометирую, так катись от меня.

Показывается человек лет сорока.

Ч е л о в е к. Вы что-то сказали? Я не понял.

Д е в у ш к а (предельно вежливо). Извините, пожалуйста. Мы хотели спросить у вас, что такое любовь? Понимаете, у нас спор! Вот этот молодой человек утверждает, что любви нет, а существуют только чисто партнерские отношения полов.

П а р е н ь. Чего ты бормочешь?

Д е в у ш к а. Я бормочу о нас с тобой, милый... Извините, меня зовут Гуля. А это Славик.

Ч е л о в е к. Иванов.

Г у л ь н а р а. Очень приятно. И зовут вас, конечно, Иван Иванович?

И в а н о в. Да, именно так. Иван Иванович Иванов.

Г у л ь н а р а. Вот что значит слава! Идешь, а тебя все узнают! А ты, Славик? Узнал Ивана Ивановича? Знаете, он должен вас знать! Славик, имей в виду, ты сдаешь сейчас самый серьезный экзамен. Мы с Иван-ванычем посмотрим, культурный ли ты человек!

С л а в и к (растерянно). Да в общем-то... По телевизору видел, кажется?

И в а н о в (смеясь). Не напрягайтесь, дорогой. Я — лицо неизвестное.

Г у л ь н а р а. Опять не в ту степь! А я думала, вы знаменитость! Но все равно, Иван Иванович! Я не шучу! Что вы думаете о моем новом секс-партнере? Человек вы поживший. Что-то испытали. Посмотрите, он сдержан, правда? Ему не нравится то, что я говорю, но он терпеливо молчит.

С л а в и к (взрываясь). Что ты делаешь из меня дурака?!

Г у л ь н а р а. Эх, сорвался!.. Я все думаю, каким отцом он будет? Любовник он средний. Хотя думает о себе бог весть что!

И в а н о в. Вы всегда так непосредственны?

Г у л ь н а р а. Простите.

И в а н о в. Думаю, что в своих отношениях вы разберетесь сами.

Г у л ь н а р а. Но как же так? А если я не могу? Если так и не понимаю, соответствую я его джинсам или нет?

И в а н о в (засмеявшись). Играете, девочка? Молодец!

Г у л ь н а р а. Ну, подождите же! Мне ведь в самом деле нужен ваш совет. Славик, повернись! Какие манеры у него, а? Он обслуживает не простых людей. Манеры ему нужны.

С л а в и к. Перестань болтать ерунду!

Г у л ь н а р а. Вот, видите. Несоответствие. Я его компрометирую. Мне кажется, я не подхожу к его манерам.

И в а н о в. Не подходите. Вы разного цвета.

Г у л ь н а р а. Как это?

С л а в и к. Пожалуйста, извините нас. Это все... шутка!

Г у л ь н а р а (взрывается). Молчи! Ты секс-автомат, вот и знай свои функции. А здесь молчи!

Иванов вынимает из кармана коробок, зажигает спичку, подносит ее близко к лицу девушки.

(Отпрянув.) Вы что?

И в а н о в. Хочу разглядеть получше. А что?

Г у л ь н а р а. Вы псих? Почему вы зажгли спичку?

С л а в и к. Да пойдем!

Г у л ь н а р а (отмахнувшись от Славика). Что вы хотите во мне разглядеть?

И в а н о в. В древней Греции жил-был когда-то человек, которого звали Диогеном. Он ходил по улицам своего городка даже днем с фонарем в руке. Когда его спрашивали, зачем ему фонарь, он подносил этот фонарь к лицу прохожего. Ищу, говорит, человека.

Иванов уходит. Молчание.

С л а в и к. С тобой лучше не показываться на улицах.

Г у л ь н а р а. Почему он ничего не сказал? Поднес спичку к лицу и не сказал?

С л а в и к. Последний раз спрашиваю, придешь?

Г у л ь н а р а (после паузы). А куда деваться?.. Фрукт, а? Кто такой?

С л а в и к. Освобожусь к одиннадцати. К этому времени, наверное, нажрутся, напьются... Но все-таки сначала позвони.

Г у л ь н а р а. Скука, тоска смертная... (Взглянув через его плечо.) Смотри, Зойка!

С л а в и к. Какая еще Зойка?

Появляется девушка.

Г у л ь н а р а. Учились вместе. Но дружить — никогда не дружили. (Зое.) Привет.

З о я. Здравствуйте.

Г у л ь н а р а. Познакомьтесь!.. Славик. Зоя.

С л а в и к. Очень приятно.

Г у л ь н а р а. Торопишься?

3оя. Я туда... Посмотреть. Сегодня ведь праздник в городе. Ты не пойдешь?

Г у л ь н а р а. Господи, толпы не видела? Славик, рекомендую. Девочка в жизнь выходит, а представления... Займись, человек в просвещении нуждается.

С л а в и к (улыбаясь). Можно. С твоего разрешения, конечно.

Г у л ь н а р а. А почему я тебе не должна разрешать? Ты мне кто? Славик, Зоинька, в холуях ходит и приглашает тебя сегодня за город, на природу. Сначала пузатики, склеротики, предынфарктники повеселятся, а потом мы. Объедков, Славик, хватит? Будет что пожрать и выпить?

С л а в и к. Перестань!

Г у л ь н а р а. Вот-вот, Зоинька тебе лучше подойдет. Она сдержанней. Физически он крепенький, Зоя. Крепенький ведь ты, Славик?

З о я. До свидания.

Г у л ь н а р а. Она говорит «до свидания!» Она, видите ли, чистенькая. (Вдруг с тоской и яростью.) Опоганить бы тебя!

С л а в и к. Дрянь ты все-таки! (Зое.) Извините.

Г у л ь н а р а. И ты под чистенького играешь? А для кого мне быть такой? Поджечь бы что-нибудь, а, Славик? Давай сожжем сегодня твое заведение! Огонь... он чистый! А?! Тогда приду!

С л а в и к. С ума ты сошла, что ли?!

З о я (остановившись). О чем ты говоришь? Что с тобой?

Г у л ь н а р а. Убирайтесь к чертям! И ты убирайся. Никогда я к тебе больше не приду!

С л а в и к. Ладно, учтем. Мое дело предложить, а кандидатуры найдутся. Учтем!

Г у л ь н а р а. Почему он ничего не сказал? Этот, со спичкой?!

З о я (подойдя к ней). Пойдем ко мне, Гуля, а? Посидим.

Гульнара с размаху бьет ее по щеке.

(Ошеломленно.) За что?

Г у л ь н а р а. За то, что ты другая!

З о я. Бей еще, если сможешь. Да, другая.

Г у л ь н а р а. Что, старых дураков вспомнила? Ударили по одной, подставь другую?!

З о я. Я вытерплю, вытерплю.

С л а в и к (хватая Гульнару за руки). Перестань! В милицию захотела?

Г у л ь н а р а. А ты иди! Беги!

С л а в и к. Ладно! Запомним.

Звенящий резкий скрип тормозов, стук дверцы. Появляется женщина средних лет, уверенная, решительная.

Это Ахмадуллина. Славик, увидевший ее, поспешно уходит.

 

А х м а д у л л и н а. Что это у вас? Женский бокс? Я тебя знаю. Ты живешь, кажется, в моем доме? Как тебя зовут?

Г у л ь н а р а. Не ваше дело. И нечего мне «тыкать».

Вслед за Ахмадуллиной появляется человек.

Ч е л о в е к. Дания Каримовна, я вызвал милицию по рации.

А х м а д у л л и н а. Отмените.

Ч е л о в е к. Но...

А х м а д у л л и н а. Отмените. Скорее.

Человек уходит.

(Зое.) В чем дело?

З о я. Не знаю. (Убегает.)

Снова показывается человек.

Ч е л о в е к. Дания Каримовна, опаздываем.

А х м а д у л л и н а. Поезжайте.

Ч е л о в е к. А вы?

А х м а д у л л и н а. Поезжайте.

Ч е л о в е к. Извините, это смешно. (Уходит.)

А х м а д у л л и н а. Ты знаешь, где я живу? Зайди ко мне вечером.

Г у л ь н а р а. Вечера у меня всегда заняты. Вечера я провожу с мужчинами.

А х м а д у л л и н а. Вот как?

Г у л ь н а р а. А вы проводите их по-другому? Или боитесь за свою репутацию?

Уходит. Ахмадуллина смотрит ей вслед.

А х м а д у л л и н а (самой себе). Да, глупо!

Показывается пожилой человек. С портфелем в руке,

сгорбившийся, усталый. Это Колчанов.

К о л ч а н о в. Дания Каримовна? Вы-то почему здесь?

А х м а д у л л и н а (засмеявшись). Сама не знаю. (Здоровается.)

К о л ч а н о в. Вы — лицо официальное, и сейчас, мне кажется, должны присутствовать...

А х м а д у л л и н а. Вы тоже туда?

К о л ч а н о в. Я, знаете ли, сборищ, где много начальства, не люблю. Санитарных врачей считают людьми скандальными. Еще физиономия у кого-нибудь вкривь пойдет, а так... день праздничный.

А х м а д у л л и н а. Разве вы человек скандальный, Виктор Анатольевич? Пойдемте со мной. Поговорить надо. Как там с шинным заводом? Постановление о приостановке эксплуатации было вынесено месяц назад. Сегодня срок.

К о л ч а н о в. Кого пугают эти бумажки?

А х м а д у л л и н а. А вы попробуйте попугать не бумажками.

К о л ч а н о в. Что я могу?

А х м а д у л л и н а. Вы ничего не можете. Я ничего не могу. Кто делать дело будет?

К о л ч а н о в. Это старый вопрос. Быть или не быть? Всем хочется быть.

А х м а д у л л и н а (улыбаясь). Вам тоже?

К о л ч а н о в. Мне до пенсии год остался. Вы чего-то хотите от меня, Дания Каримовна?

А х м а д у л л и н а. Хочу. Но не имею права... хотеть.

К о л ч а н о в. Я понимаю. Но главный санврач области не поддержал. Он не решается даже обратиться выше. Конечно, я могу закрыть этот участок на свой страх и риск. Но это — конец. Вы ведь меня не спасете?

А х м а д у л л и н а. Скорее всего... (Не договорив.) Я хочу быть честной перед вами.

К о л ч а н о в. И пломбочка моя долго не провисит. Так какой смысл?

А х м а д у л л и н а (после паузы). Пойдемте, я подвезу вас.

К о л ч а н о в. Я, знаете ли, дуракам иногда завидую. У них есть свои преимущества. Особые. Дураку, Дания Каримовна, все позволено.

Уходят.

I.2

Сквозь одну из полуоткрытых дверей виден зал; у стола снует официант, видны женские фигуры,

 доносится смех. Группа мужчин — гендиректор Жиганов, второй секретарь Асланов,

зампред-исполкома  Дементьев  (его  мы  видели  с  Ахмадуллиной) —стоит возле другой двери.

Громкие голоса, взрывы хохота.

А с л а н о в. Славик!

Появляется Славик.

Д е м е н т ь е в. Ты всегда куда-то исчезаешь.

Ж и г а н о в (Асланову). Компотик, а? Как всегда в своем амплуа?

А с л а н о в. Да, что-нибудь вроде компотика.

Славик исчезает. Тут же появляется официант с подносом.

О ф и ц и а н т. Вот апельсиновый сок! Пожалуйста!

Ж и г а н о в (Асланову). Ну, Эдик, ты все-таки меня удивляешь! В такой день? И сок?

А с л а н о в. Полезно, друг мой, полезно.

Ж и г а н о в. Где же наш мэр? Где наша Дания Каримовна? А, Игорь Васильевич?

Д е м е н т ь е в. А бог ее знает!

Ж и г а н о в. Бог может не знать, а зам знать обязан. (Обнимая Асланова и Дементьева.) Плохой зам, а?

Уходят во вторую дверь. Появляются женщины.

П е р в а я  ж е н щ и н а. Нашим надо сегодня отдохнуть.

В т о р а я  ж е н щ и н а. Мой две ночи не спал. Дети его и не видят. Придет в одиннадцать, уйдет в шесть.

Т р е т ь я  ж е н щ и н а. Столько лет такое напряжение. Кому это нужно?

П е р в а я  ж е н щ и н а. Зато, как говорится, у пирога славы и власти. От этого пирога никто не отказывается.

Уходят в другой зал. Из второй двери выходят Жиганов

и Дементьев.

Ж и г а н о в. На конвейере лозунги, а за воротами? Металлургические заводы держат нас на голодном пайке. Дефицит металла. Дефицит рабочей силы!

Д е м е н т ь е в. Понимаю.

Ж и г а н о в. Извини! (Набирает номер телефона.) Как конвейер?.. Могу жить спокойно? Да, ха-ха, не спится что-то... Давай-давай! (Бросает трубку.)

В т о р а я  ж е н щ и н а (Жиганову). Говорят, на днях выйдет указ?

Ж и г а н о в. Все будет, моя цыпочка. Страна нас не забудет.

В т о р а я  ж е н щ и н а. А мой?

Ж и г а н о в. А как же! И твой суженый. Его тоже страна не забудет. (Останавливаясь у входа в зал.) Однако пора за стол. Дамы и господа, прошу!

Все рассаживаются. Слышен громкий говор, смех. Сквозь приоткрытую дверь виден торец огромного стола. Суетится Славик — его фигура

мелькает там и тут.

(Стоя у торца стола.) Ну что ж, дорогие мои! Сегодня у нас большой день. Мы выпустили пятьсот тысяч машин! (Взглянув на часы.) Минутку! Любопытно, что говорит о нас мир в эту минуту! Славик!

На полную мощь врубается приемник. Крики, шквал аплодисментов.

Жиганов стоит, улыбаясь, расплескивая вино.

Его губы двигаются, но голос заглушен его же собственным напряженным, звенящим,

победным голосом, рвущимся из динамика:

«...На экономику страны работает сейчас весь огромный комплекс! Его первая и вторая очереди! Мы шли к этому дню!..»

Нетерпеливый жест рукой — становится тихо.

А с л а н о в. Мир говорит твоим голосом.

Ж и г а н о в (кричит). Мир будет говорить нашим голосом! И вот за это мы поднимем фужеры, наполненные лимонадом! (Хохочет.) Дамы и господа, прошу встать!

Шумно встают. Смех, шутки. Входит Ахмадуллина.

А с л а н о в. Вы заставляете нас волноваться, Дания Каримовна. Без мэра стол пуст.

А х м а д у л л и н а. Прошу великодушно извинить.

Ж и г а н о в. В такой день можно простить все. (Подойдя к Ахмадуллиной.) Помните англичанина, вы ему еще город показывали? Слухи носятся, сходит по вас с ума. Его фирма предлагает нам самые низкие цены, и только из-за вас.

А х м а д у л л и н а. Я очень тронута. Меня волнует успех у англичан.

Д е м е н т ь е в. Икорки, Дания Каримовна? Позвольте поухаживать?

Ж и г а н о в. И икорки, и полный фужер! Что-то, я гляжу, у вас не праздничное настроение?

А х м а д у л л и н а. Я не люблю шумных застолий. Да и порой кажется, что всей этой игрой в праздники мы словно покрываем что-то.

Ж и г а н о в. А вы что? Против технического прогресса? Не признаете наших побед? (Хохочет.) Не дадим!

А х м а д у л л и н а. Я за человека.

Ж и г а н о в. Как вот ты иногда говоришь?! Ты — за, а мы — против? Так, что ли?

Д е м е н т ь е в. Ну, Дания Каримовна, не будем об этом сегодня.

Ж и г а н о в (смеясь). У тебя власть, дорогая моя. Только прикажи, и мы вытянемся в струнку.

А х м а д у л л и н а. Я с протянутой рукой. А вот вы, директора заводов, хозяйчики...

Ж и г а н о в. Я сегодня добрый. Чего ты хочешь? Все сделаю. Школу тебе надо? Баню? Мы все можем.

А х м а д у л л и н а. Какой ты богатый! А шинный завод, который отравляет все в округе, ты закрыть можешь?

Ж и г а н о в. А это твое дело. Мы открываем, ты закрываешь. Все делаем сообща. Ты просишь, я даю. Ха-ха!

А х м а д у л л и н а. Устала я просить. Иногда хочется сжать руку в кулак.

Ж и г а н о в. Так-так, ага!.. Давай сравним. Ну-ка, сожми!.. А вот мой. (Выставляет увесистый кулак.) По-моему, мой больше, а? (Снова хохочет.)

Подходит Асланов.

А с л а н о в. Что это вы кулаки меряете?

Ж и г а н о в. А мы с мэром города спорим, кто сильнее. Мэр меня побить хочет, а я предупреждаю...

Д е м е н т ь е в. Дания Каримовна у нас за человечество страдает.

А с л а н о в. Славик!

Д е м е н т ь е в (громко). Славик!!

Появляется Славик.

Куда ты исчез?

С л а в и к. Я здесь!

Д е м е н т ь е в. Плохо работаешь. Ты должен быть и не быть. Одновременно! Музыку!

А с л а н о в. И... что-нибудь!

Славик исчезает. Тут же начинает звучать музыка.

Д е м е н т ь е в. Как здоровье первого? Вы были у него?

А с л а н о в. Врачи говорят, неважно. Дания Каримовна, наверное, лучше знает. У нее с ним был полный контакт.

Д е м е н т ь е в. Можно надеяться, что изберут вас?

Появляется Славик с подносом.

Ж и г а н о в. Вот это вовремя! (Подавая всем рюмки.) Прошу!.. С такой женщиной, как ты, Дания Каримовна, я бы лучше выпил на брудершафт. Никто нас не осудит?

А с л а н о в. Наоборот.

Д е м е н т ь е в. Если позволите, это должен быть поцелуй, так сказать, символизирующий, олицетворяющий слияние ведомственных интересов и территориальных.

Ж и г а н о в. Простите, когда я целуюсь с женщиной, я вне политики. Не против, Дания Каримовна?

А х м а д у л л и н а. Вы не в моем вкусе.

Ж и г а н о в (Асланову). Вот так-то, дорогой! Говоришь женщине про любовь, а она тебе при всех: «Вы не в моем вкусе». Иногда терпежу не хватает, чтобы переносить все это! (Ахмадуллиной.) Все руку ко мне тянешь. Школу дай, жилье дай, общественный центр дай, трамвай дай, химчистку дай, а хоть бы улыбнулась при этом. (Смеется.) За что ей давать?

А х м а д у л л и н а. Не мне. Сколько у тебя народа на всех заводах?

Ж и г а н о в. Поймите раз и навсегда, уважаемая, главное здесь, на этой земле, именно заводы! Благодаря им возник город. Возникло все. Остальное — приложение.

Разговор идет уже громко. Шум застолья, музыка как фон.

А х м а д у л л и н а. А человек что? Тоже?

Ж и г а н о в. Что тоже?

А х м а д у л л и н а. Жалкий придаток?

Д е м е н т ь е в. Ну, дорогие мои, ну, вы, ей-богу...

А с л а н о в. Товарищи, не будем портить вечер.

Ж и г а н о в (не имея сил остановиться). Прежде чем дать, уважаемая, с человека спросить надо!

А х м а д у л л и н а. Это тоже надо уметь.

Ж и г а н о в. Верно! Человека порой судить надо, а мы его уговариваем. (Всем.) Вчера захожу в один рем-бокс на агрегатном заводе. Один читает книгу, другой уткнулся в журнал. Даже головы не подняли. Ну, пусть не знают, что генеральный директор пришел. Но видят, вошел человек. Надо, наверное, хотя бы голову оторвать от чтива? Нет. Подхожу к одному: на газах человек! Агрегатный завод поставил весь комплекс на грань пропасти, а человек на газах. И зарплату получает! Откуда же ему хорошая жизнь выпадет? С неба? Говорим о благосостоянии! А он это благосостояние в обратную сторону закручивает, сволочь. А мы мимо проходим!

А с л а н о в. Друзья, мы сейчас не на работе. У каждого могут быть какие-то мысли, за каждым стоит какая-то правда.

Ж и г а н о в. Правда одна.

А х м а д у л л и н а. Вы правы, но какая?

Ж и г а н о в. Ох, демагогов развелось! Кстати, недавно линию роботов закупили. И, знаете, работают день и ночь. И никаких проблем! Никаких кинотеатров и квартир им не надо! Демагогов среди них нет. (Хохочет.)

А х м а д у л л и н а. Мечтаете о времени, когда всюду вместо людей будут роботы?

Д е м е н т ь е в. Сегодня праздник, товарищи.

Ж и г а н о в. Именно! И если праздновать, так по-настоящему!

Останавливается у края стола, обращаясь ко всем.

Вторая часть программы, господа! Ночные купания на озерах! Уха! Об остальном на месте. Поторопимся! (Асланову и Дементьеву.) Ну, братцы, поехали.

А х м а д у л л и н а. Извините. Я пойду. Всего доброго. (Уходит.)

Ж и г а н о в. Святая нашлась! (Яростно и неразборчиво что-то бормочет.) Мужика ей в постель, и вся дурь выйдет! Доэмансипировались! Черт знает, до чего дойдем!

А с л а н о в. Перестань.

Ж и г а н о в. Уйми своих баб!.. Ладно! Поедем на озера, порыбачим. Праздник, братцы! (Выходит.)

Д е м е н т ь е в (Асланову). Я уж ей говорю, зачем, Дания Каримовна? Крупнейший завод! Смешно! А мы что? И кто? С Жигановым не считаться?..

А с л а н о в. Не слушает, значит, своего зама, а?

Д е м е н т ь е в. Откровенно говоря...

А с л а н о в. Интриган ты, Игорь Васильевич, интриган. Но я не первый человек здесь. Я второй, к сожалению. И в этом заключается мое положение.

Д е м е н т ь е в. Но врачи говорят... Первые секретари здесь почему-то долго не живут.

А с л а н о в. Я всегда был вторым. И ты всегда второй.

Д е м е н т ь е в. Не на всю же жизнь мы вторые?

Уходят. Появляются женщины.

П е р в а я  ж е н щ и н а (глядя на снующих официантов). А мальчики ничего! Вон тот, в джинсах!

Т р е т ь я  ж е н щ и н а. А глазки-то как блестят у тебя!

П е р в а я  ж е н щ и н а. Да брось ты!

Т р е т ь я  ж е н щ и н а. Представляю, что сегодня грозит твоему Жиганову!

Смех, шутки. Постепенно все выходят. Слышны звуки захлопываемых дверок машин, шум моторов.

Все стихает. Появляется Славик, убирает со стола, время от времени взглядывая в окно.

Наконец, видимо, последняя машина трогается в путь, и он с радостной улыбкой

включает музыку, поспешно набирает номер телефона.

С л а в и к. Это я, лапушка. Все, убрались!.. Нет, нет, не вернутся. Рви на улицу и лови машину!.. Ну, сунь червонец, любой довезет!.. Через час? О’ кей!

Появляется еще один официант, тоже набирает номер.

О ф и ц и а н т. Давай. Жду.

Уходит. В других дверях — Гульнара.

С л а в и к (удивленно). Ты?

Г у л ь н а р а. Кому звонишь? Какой лапушке?

С л а в и к. Не твое дело. Почему без звонка?

Г у л ь н а р а. А что? С двумя не справишься?

С л а в и к. Скандал затеваешь?

Г у л ь н а р а. А ты боишься? Тебя кто сюда устроил? Отец! Забыл?

С л а в и к. Пришла, так проходи.

Гульнара проходит, садится возле стола.

С утра даже чашки кофе не выпил. Что подать?

Г у л ь н а р а. Мне все равно. Обрадовать тебя хотела. Тогда не договорила. Убежал, как мышь.

С л а в и к (подавая кофе). Чем обрадовать?

Г у л ь н а р а. Ребеночка скоро тебе рожу. Месяцев через семь.

С л а в и к (растерянно хмыкнув и издав короткий смешок). Кончай травить!

Г у л ь н а р а. Ты кого хочешь: мальчика или девочку?

С л а в и к. Никого не хочу. И тебя я не хочу.

Г у л ь н а р а. Теперь уж хоти, не хоти...

С л а в и к. Тебе-то это зачем? Ну, какая ты мать? Ты посмотри на себя! А я?.. Отца нашла! Да в больнице в два счета. Впрочем... Если ты хочешь...

Г у л ь н а р а. Хочу. Хочу быть юной мадонной с младенцем.

 

Долго смотрит на Славика, потом вдруг разражается хохотом.

Славик растерянно смотрит на нее, сыплется короткий жалкий смешок.

 

С л а в и к. Надула, выходит?

Г у л ь н а р а (после паузы). Нет.

Смешок на губах Славика застывает.

На самом деле... Только от кого, не знаю. Может, и от тебя.

С л а в и к. Ты кончай эти фокусы! (Кричит.) Хватит мне твоих фокусов!

Г у л ь н а р а (смеется). Никому не нужен?..Человек родится, а никому не нужен?! Подонки! И сама я дрянь... (С яростью.) Слушай, давай сожжем все это, а? Гореть будет хорошо! Чтоб горело!

С л а в и к. Чего ты от меня хочешь? Ну, чего ты от меня хочешь?

Г у л ь н а р а.Жалко? Боишься? Тряпок этих жалко? Столов? Дома этого? А человечка маленького не жалко?

С л а в и к. Слушай, давай поженимся.

Г у л ь н а р а. А если не от тебя?

С л а в и к. Мне без разницы.

Г у л ь н а р а. А-а, поймать меня захотел. Скандал ведь будет. Из такой семьи за холуя замуж вышла!

С л а в и к. Уходи, убирайся отсюда!

Г у л ь н а р а. Ладно, не ори. Поставь что-нибудь! Поставь мое.

Славик поспешно переключает дорожки магнитофона.

Звучит рок-музыка.

Танцевать хочу! Танцевать!

I.3

Квартира Колчанова. Что делает человек, когда он один в квартире и когда душу его гложет беспокойство?

Снует по дому, берется за одно дело, за второе, все бросает.

Хватается за телефон, который начинает звонить.

К о л ч а н о в. Алло! Да, прервали!.. Так вот, я, Дания Каримовна, звонил вчера. Без поддержки Минздрава РФ там не решаются, а Минздрав будет согласовывать с Совмином, с профсоюзами и так далее!.. Я заранее знаю, что скажут! Вы срываете государственную программу, скажут! Рабочих вы сажаете на тариф! (Молчит.) Взять тот же участок приготовления резиновой смеси! Вентиляция, говорю, недостаточна, сажа — вещество канцерогенное, вызывает рак кожи, рак легких... Три часа ругались. А кончилось все подписью. Главный санврач области подписал. Сам. Компромиссное решение нашли. Ко второй очереди они должны были все наверстать. Но никто потом и почесаться не соизволил... Да и говорить не будут. Раздавят как мокрицу, Дания Каримовна. Это пустое дело!.. Пороха только на мысли хватает... Ладно! (Кладет трубку.)

Бродит по комнате, подходит к зеркалу, долго смотрит на себя.

Заурядная у тебя внешность, Виктор Анатольевич. (Презрительно.) С такой внешностью и лезть на рожон? Брось! Что, в других городах лучше?.. (Изменив голос.)

В других городах свои умники сидят... Правильно! Может, завтра общий нуль будет, так какой смысл?.. (Снова презрительно.) Ах, какие у вас масштабы, Виктор Анатольевич! О человечестве, червяк, думаешь? Был размазней всю жизнь, теперь в герои лезешь? (Другим тоном.) Значит, не хотите, чтобы нуль был? А от кого сие зависит? Зависит сие от кого-нибудь или нет? (Смотрит в окно, в ночь.) Вот так-то, на одной из самых маленьких планет ерундовых размеров, среди миллионов ерундовых пустых созвездий живут странные существа! (Снова смотрит в зеркало.) Я спрашиваю вас, уважаемый Виктор Анатольевич, можно логически оправдать включение целей человечества во вселенную? Вдруг вселенная возьмет и плюнет? Как мы сами плюем на себя?

Телефонный звонок. Колчанов напряженно смотрит на телефон — мгновенно подтягивается.

(Взяв трубку.) Да!.. Нет, вы ошиблись номером, дружок! (Бросает трубку. Тут же набирает номер.)

Девушка, почему Трускавец не даете?.. Колчанов — фамилия! Пожалуйста! Понимаете, там жена ждет звонка. Она плохо себя чувствует... Я вас очень прошу!

Кладет трубку. Ходит по комнате.

(Вдруг вслух.) Чтобы самому совать свою голову в петлю? Ну, дурачок!..

Телефонный звонок. Бросается к телефону.

Да, я, Клавочка!.. Ну как ты? Ну, и слава богу!.. А я ничего! Выпил? Да, немножко! Немножко ведь можно?.. Как ты считаешь, смелый я человек? Да нет, ничего не хочу. Никаких скандалов, ни-че-го! Зоя? Гуляет. Вышла погулять... Ну, ты же знаешь, я вообще человек осторожный, трезвый. Ничего не продуманного не делаю... По тебе соскучился. Романы не крутишь? Знаю я эти курорты!.. Романы, говорю!

Входит Зоя.

Мать... Ага-ага, подожди, Зоя пришла... Ну, что вы, зачем прерываете разговор? Положите трубку!.. Нет, вы положите! (Бросает трубку.) Отсоединили!

З о я (присаживаясь). Ты помнишь Гульнару? Один раз она к нам приходила.

К о л ч а н о в. А-а, красивая девочка.

З о я. А я?

К о л ч а н о в. У каждого человека есть что-то свое. Особое.

З о я. Красота — это по-моему добро. А во мне нет сейчас доброты.

К о л ч а н о в. А что же?

З о я. Не знаю. Папа, а ты такой, как все?

К о л ч а н о в. Трудно сказать. Кто скажет, как ты выглядишь со стороны.

З о я. Мне кажется, что люди, взрослые... Что-то от нас скрывают, что они что-то знают. И мне тоже надо это узнать. Но я боюсь: узнаю, а вдруг это сплошная ерунда?

К о л ч а н о в (после паузы). Мать будет ругать, но я попробую, дочка...

З о я. Что попробуешь?

Телефонный звонок.

К о л ч а н о в (взяв трубку). Алло, алло!

Телефонные разговоры продолжаются. Одни замолкают, другие начинаются.

В другом месте — Жиганов; одна нога в шлепанце, другая босиком.

Чешет живот, расхаживает по комнате.

Телефонный шнур волочится вслед...

 

Ж и г а н о в. Живем, живем! Спасибо, дружок. По программе «Время» нас смотрел? Ну, видишь, какие дела пошли! Друг друга только по телевизору и узришь... После праздника голова трещит. Мы хоть и директора, промышленники, а сними одежду — мужичье! Не до баб, дорогой, не до баб! (Оглядывается, тихо.) Жена вроде далеко, так я тебе скажу по секрету... У меня любовь по вторникам, в восемь утра. По гра-фи-ку! Ничего не рано, я в шесть встаю!.. Спасибо за поздравления.

Ахмадуллина с телефоном.

Ахмадуллина. Алло, алло!.. Перезвоните. Не слышу. (Бросает трубку.)

Звонок в дверь.

Открыто.

Входит пожилой человек.

А-а, Павел Тимофеевич, сосед...

С о с е д. Слышу, голос, я уж и поскребся. По-соседски.

А х м а д у л л и н а. Что скажешь, Павел Тимофеевич?

С о с е д. Да как тебе объяснить? Если вглядеться, так ничего такого особого. Ничего определенного, можно сказать, у меня и нет.

А х м а д у л л и н а. Что-то непонятно. О жизни, что ли, потолковать пришел?

С о с е д. А чего об ней толковать? Ею жить надо. Подумал, подумал, дай, думаю, зайду? А здесь как раз дверь у тебя открыта.

А х м а д у л л и н а. Ну, проходи, коль пришел.

С о с е д. Стол у тебя вроде в другом месте стоял?

А х м а д у л л и н а. Люблю переставлять.

С о с е д. Привыкла, чтобы все вокруг крутилось? Ты бы меня звала переставлять-то.

А х м а д у л л и н а. Ничего.

С о с е д. Может, тебе что-нибудь сделать надо? Двигали бы вместе.

А х м а д у л л и н а. Да нет, не надо.

С о с е д. А кран у тебя не течет?

А х м а д у л л и н а. Нет, не течет.

С о с е д. А, может, это самое... в туалете что-нибудь?

А х м а д у л л и н а. Не течет.

С о с е д (огорченно). Ну вот... Я все по-соседски хочу, а никак не получается. А может, плинтуса подбить? Пол тебе перестелить надо, вон щели какие!

А х м а д у л л и н а. Щели у многих, Павел Тимофеевич. Если у людей полы со щелями, пусть и у меня будут.

С о с е д. У людей-то нет. Разве у меня хоть одну щелку найдешь? Сама видела, как отделал квартирку.

А х м а д у л л и н а. Ну, ты мастер, Павел Тимофеевич.

С о с е д. Мастер-то мастер, а сколько рядом живем, а все без толку.

А х м а д у л л и н а. Так тебе какой толк-то нужен?

С о с е д. Толк... он один. (После долгой паузы.) Так я тогда пойду?

А х м а д у л л и н а. Иди-иди.

Сосед уходит. Ахмадуллина снова с телефоном.

Алло, алло!.. Я вас не слышу! Перезвоните. Не слышу! (Кладет трубку.)

На телефоне — Гульнара.

Г у л ь н а р а. Алло, алло! Ну, заразы, и не берут! Алло!.. Мне нужен адрес... (С недоумением смотрит на трубку.) Брякнула и разговаривать не хочет! (Снова набирает номер.) Ты чего брякаешь-то? Ну, зараза ты, Верка! Не узнаешь?.. А-а, узнала, наконец! Протри уши, воском залеплены, что ли? Ты как обслуживаешь клиентов, а?.. А может, я в уголовном розыске работаю, и мне положено?.. Ну, ладно, дай-ка мне адрес Ивана Ивановича Иванова. Три поколения, понимаешь, ничего другого выдумать не могли, как Ивана Ивановича Иванова... Лет... тридцать пять или сорок... Ну, влюбилась, влюбилась!.. Так, записываю... Это где же? Там не написано, кто он такой?.. Да я и сама не знаю, кто... Так, так! Алло! Записываю, говорю!

I.4

Кабинет председателя исполкома горсовета Ахмадуллиной. Столы, телефоны, бумаги.

А х м а д у л л и н а (по телефону). У меня отдел писем ревет от жалоб!.. А вот вызовем на заседание исполкома и отхлещем публично! (По другому телефону.) Вашими молитвами... Хочу проинформировать... Привезла-привезла кое-что. Промышленных товаров миллиона на четыре, около девятисот тонн мяса, масла тонн шестьсот... Да, еще детского питания на сто тысяч рублей... Встретимся, обговорим. (По переговорному устройству.) Лена, сколько записано на прием?

Появляется секретарша.

С е к р е т а р ш а. Тринадцать. Данные у вас на столе. Можно пускать?

А х м а д у л л и н а (взглянув на часы). Пора. Да, а где замминистра? Почему так долго не соединяют с Москвой?

С е к р е т а р ш а. Его нет сейчас на месте.

А х м а д у л л и н а (просматривая бумаги). Давай приглашай людей.

Секретарша уходит. Входит женщина. Это Буркова.

Б у р к о в а. Можно?

А х м а д у л л и н а (глядя в бумаги). Проходите, Анна Федоровна. Здравствуйте.

Б у р к о в а. Здравствуйте.

А х м а д у л л и н а. С жилищным вопросом у вас все в порядке. Недавно переехали. Что беспокоит?

Б у р к о в а (удивленно). А откуда вы знаете про меня и про мое жилье?

А х м а д у л л и н а. Здесь у меня все записано.

Б у р к о в а. Про меня?

А х м а д у л л и н а. Слушаю вас.

Б у р к о в а. Даже и не знаю, как объяснить. Сама ничего не пойму!

А х м а д у л л и н а. Случилось что-то, Анна Федоровна?

Б у р к о в а. А вот сами поразмыслите. Жила я в вагончике, а поменялась на городскую квартиру! Сейчас ночей не сплю, боюсь, незаконное это дело! Про свою беду ему проплакала, а он вроде как откликнулся. Да себе во вред кто откликаться будет? Сейчас уж, думаю, грешным делом, может, он фальшивомонетчик? Может, чтобы делать фальшивые деньги, он мне свою городскую квартиру-то отдал? Вагончик в поле стоит, считай!

А х м а д у л л и н а. Давайте все по порядку. С кем вы поменялись? Кто он?

Б у р к о в а. Фамилия Иванов. Зовут Иваном Ивановичем. Мне незнакомый. На улице повстречались.

А х м а д у л л и н а. Подождите! (По переговорному устройству.) Леночка, принесите мне карточку Иванова Ивана Ивановича.

Г о л о с  с е к р е т а р ш и  (после паузы). Здесь два Иванова, Дания Каримовна. Вернее, их много, но Иванов Ивановичей двое.

А х м а д у л л и н а. Принесите обе карточки.

Б у р к о в а. А что здесь, в горсовете, про каждого карточка есть?

А х м а д у л л и н а. Люди приходят в основном по вопросам жилья.

Входит секретарша.

Спасибо.

Секретарша уходит.

(Глядя в бумаги.) Один живет на Ибрагимова, другой... жил на Чехова.

Б у р к о в а. Вот-вот! Теперь там я.

А х м а д у л л и н а. И чего же вы хотите?

Б у р к о в а. А хочу, чтобы обратно! Говорю ему, а он смеется, чучело! А кто себе во вред откликаться будет? Значит, нечисто дело. Значит, своя выгода есть. Соседи говорят, жена у него была да уехала, не захотела с ним дальше жить. И правильно! Кто с таким жить будет? Квартира-то, когда я первый раз пришла, пустая-пустая. Книги только валяются да бумаги.

А х м а д у л л и н а (улыбаясь). Фальшивых денег не видели?

Б у р к о в а (серьезно). Чего не видела, того не видела!

А х м а д у л л и н а. А кто он, этот человек?

Б у р к о в а. Сказал, но я не разобрала.

А х м а д у л л и н а. Хорошо. Опять, Анна Федоровна, давайте-ка пойдем с начала. В самом деле трудно понять.

Б у р к о в а. Я кровельщицей работаю. Дети есть, две дочки. Одна на Север завербовалась, другая на Сахалине, муж у ней лейтенант. А я вот тут!.. Восемь лет в вагончике жила, мужик помер. Теперь стали поселки постепенно убирать, все соседи квартиры получают, а мне кто даст? Одинокая! Зимой с ветром в обнимку, летом от жары некуда деться.

А х м а д у л л и н а. В каком поселке вы жили?

Б у р к о в а. Возле первой дороги! Раньше большой поселок был, а теперь как дадут кому квартиру, так вагончик сразу краном и выдернут! Теперь поселок весь повыдерганный. Все заросло. Пусто. Деревня!

А х м а д у л л и н а. Ну-ну?

Б у р к о в а. Так бы и жила, может, а в январе травму получила. Оклемалась, в трест пошла, к управляющему. Так и так, говорю, не могу в вагончике жить. Не можешь, говорит, место в общежитии занимай, у меня семейных полно... А я ведь уже не девочка, чтобы по общежитиям скитаться! У меня и вещи есть, которые тоже нужно куда-то поставить. Не могу, говорю, в общежитие. Ну, не можешь, и я не могу. Такая наша любовь, говорит, о чем разговор! И вот вышла, сижу на скамейке и плачу. А он-то и подходит, Иванов этот самый, Иван Иваныч.

А х м а д у л л и н а. Ну, и дальше?

Б у р к о в а. Что, говорит, мать, плачешь? А я ему, так и так, неужели, говорю, за восемь-то лет на стройке заработала только койко-место в общежитии? Больно уж обидно. Все эти годы я ведь не последняя была! Три года портрет на Доске почета висел. Почет есть, а жить как? Через два года, говорю, на пенсию, а я ведь еще жизни хорошей так и не видела. И война досталась, и голод. А как переживали фашистскую оккупацию, голодали, болели! После замуж вышла, одна поднимала детей. Муж больной, ему самому уход был нужен. Всю жизнь, говорю, работаю, а квартиры не могу заработать! Он сидел-сидел, курил-курил, а потом говорит, пойдем, и повел меня. Привел в однокомнатную квартиру, нравится, спрашивает? Нравится, говорю. Ну, вот, говорит, и живи, а мне свежий воздух нужен, я, говорит, в твоем вагончике устроюсь.

А х м а д у л л и н а. Любопытно. Как вы сказали, зовут его?

Б у р к о в а. Иван Иванович.

А х м а д у л л и н а. Ах, да-да!

Б у р к о в а. Все перебуторил! Грузовик где-то нашел и в тот же день вещи перевез! А потом еще целый месяц хлопотал, чтобы ордер на меня переписать. (Вдруг плачет.)

А х м а д у л л и н а. Ну, что вы, Анна Федоровна? Чего сейчас-то плакать?

Б у р к о в а. А не знаю, как жить теперь! Ни одной ночи не сплю. Лежу всю ночку и думаю, может, аферист какой? А может, сам разнесчастный и глупый? Разве умный человек отдаст свою квартиру?

А х м а д у л л и н а. Ум разный бывает, Анна Федоровна.

Б у р к о в а. Дура я, дура, согласилась! Что теперь делать? Кабы жулик был, а вдруг не жулик?

А х м а д у л л и н а. Так радоваться надо.

Б у р к о в а. Чему радоваться? Невзрачненький такой! Кабы жулик, легче бы стало.

Ахмадуллина смеется, выходит из-за стола.

А х м а д у л л и н а. Жуликов тебе мало, Анна Федоровна! А? О них загоревала?

Б у р к о в а. А лучше бы обманул! Что делать теперь?

А х м а д у л л и н а. А что делать? Жить.

Б у р к о в а. Я о доме говорю!

А х м а д у л л и н а. Живите спокойно в своей квартире. Вы ее действительно заслужили. Эту квартиру вам должен был дать горсовет, но дал Иван Иванович. Вместо нас.

Б у р к о в а. А он как же?

А х м а д у л л и н а. С ним я обязательно познакомлюсь, все выясню. А вы успокойтесь. Вас никто не обманул. И вы никого не обманули.

Б у р к о в а. Правда?

В кабинет входит, почти влетает Дементьев.

Д е м е н т ь е в. Позвонили с Шинного. Санэпидстанция опломбировала участок.

А х м а д у л л и н а. Можете идти, Анна Федоровна. До свидания.

Б у р к о в а (вставая). До свидания. Так по чести, выходит, по справедливости? Нарушений нет?

А х м а д у л л и н а. Нет, нет.

Б у р к о в а. И про него все прознаете?

А х м а д у л л и н а. И про него узнаю.

Б у р к о в а. Если уж аферист, так помягче с ним. (Уходит.)

Д е м е н т ь е в. Колчанов опломбировал участок на Шинном. Остановлен весь технологический процесс. Без согласования! Никого не уведомив!..

А х м а д у л л и н а (улыбаясь). Решился все-таки. (Становится веселой.) Думали, не найдется на это человека, а он нашелся!

Д е м е н т ь е в. Вы что, рады?

А х м а д у л л и н а. Постановление о возможной приостановке было вынесено месяц назад. Все знали, но никто не отнесся всерьез.

Д е м е н т ь е в. Косвенно, Дания Каримовна, вы ответственны за эту авантюру. Вы постоянно подталкивали Колчанова на конфликт с заводами.

А х м а д у л л и н а. А вы теперь боитесь персональной ответственности? Не бойтесь. Здесь вы ни при чем.

Д е м е н т ь е в. Я все больше не понимаю вас.

А х м а д у л л и н а. Мы, видимо, по-разному смотрим на жизнь. Что для кого существует, Игорь Васильевич? Только откровенно? Люди для машин или машины для людей? И кто мы сами теперь? Вы, я? Жиганову, например, люди уже не нравятся. Роботы ему симпатичней. А вам?

Д е м е н т ь е в. Извините, у меня дела. Мне доложить в область о том, что произошло? Или будете докладывать вы?

А х м а д у л л и н а. Да докладывайте, докладывайте!

Дементьев уходит.

(Какое-то время сидит, как бы отрешенно от всего окружающего, потом включает селектор.) Леночка, пригласи следующего...

Появляется секретарша.

С е к р е т а р ш а. Пришел Колчанов.

А х м а д у л л и н а (словно очнувшись, обрадованно). Зови! А перед людьми извинись. Я не смогу сегодня принять больше никого.

Секретарша уходит. Появляется Колчанов. Здороваются.

Выходит, решились, Виктор Анатольевич?

К о л ч а н о в. Да! Перевязал аккуратно проволочкой, зажал и пломбу поставил. Маленькую такую пломбочку... Официально ставлю вас в известность. Вот один экземпляр акта, извольте.

А х м а д у л л и н а. Страшно?

К о л ч а н о в. Страшно, а на душе легко. Был большой крик. Не уверен, что пломбу уже не сорвали. Сказать начистоту, я собой немножко доволен.

А х м а д у л л и н а. Я так вам благодарна... На это решился бы не каждый.

К о л ч а н о в. Самоубийство, конечно. За год до пенсии. Завтра же, если не сегодня, мое постановление будет отменено, а меня освободят от должности.

А х м а д у л л и н а (помолчав). Вполне понимаю, что вам грозит. Минутку! (Набрав номер.) Начальника горотдела! Фарид Аскарович? Здравствуйте, Ахмадуллина. Прошу вас, немедленно пошлите наряд милиции на участок приготовления резиновой смеси на Шинном! Главным санврачом города участок опломбирован. Пусть проследят за сохранностью пломбы. (Кладет трубку, Колчанову.) Спасибо вам, Виктор Анатольевич.

К о л ч а н о в. Да что!.. (Машет рукой.)

А х м а д у л л и н а. Это самоубийство, вы правы. Но возникнет необходимость, и я тоже пойду на это. И мне будет легче. Потому что первый шаг уже совершили вы.

I.5

Вагончик. Бумаги, книги, случайная мебель. Жара, лето, и человек ходит в майке.

В руках его томик. Это Иванов.

И в а н о в (читая). Всякий человек есть ложь..

Стук в дверь.

Открыто!

Входит Гульнара.

Г у л ь н а р а. Здравствуйте!

И в а н о в (вглядываясь и узнавая). Девочка, которая спрашивала совета на улице? Гуля? Так?

Г у л ь н а р а. Так.

И в а н о в. Прошу. Садитесь.

Гульнара проходит, садится.

С вашего разрешения я оставлю вас на минуту.

Г у л ь н а р а. Пожалуйста.

Иванов уходит за перегородку. Выходит — в тех же мятых джинсах и чистой рубашке.

И в а нов. Извините!

Снова уходит. Вернувшись, ставит на стол бидон, два стакана.

Мы с вами будем философствовать о жизни, употребляя квас местного производства. Не против?

Г у л ь н а р а. Лучше бы пива.

И в а н о в (усмехаясь). Пива нет.

Г у л ь н а р а. А почему вы не спрашиваете, зачем я пришла? Почему вы даже не удивились, что я пришла?

И в а н о в. Я знаю, почему вы пришли. Вы пришли поговорить о Диогене. Я знал, что вы придете.

Г у л ь н а р а. А почему вы не спрашиваете, как я нашла вас?

И в а н о в. А зачем спрашивать? Разве трудно найти человека, если хочешь?..

Г у л ь н а р а. Кто вы такой?

И в а н о в. Сразу на полочку хотите меня положить? С обозначенной этикеткой?

Г у л ь н а р а. Вы зажгли спичку. И ничего не сказали.

И в а н о в. Ты хочешь найти веру? Чтобы знать, как жить? Нет веры? В душе пусто и глухо?

Г у л ь н а р а. А в чем смысл жизни?

И в а н о в (улыбаясь). Браво! Вот это вопрос. Чтобы ответить на него, надо, пожалуй, посвятить объяснениям всю жизнь.

Г у л ь н а р а. А вы можете все объяснить?

И в а н о в. Не знаю, все ли. Но кое-что, возможно.

Г у л ь н а р а. А как, например, вы объясните поступок парня? Ему всего двадцать один. Живчик! Как-то у себя в институте собрал средства в фонд мира. А потом устроил пикничок. На лоне природы с девочками! Знаете, приятные сексигры! На сберкнижке у него, у этого активиста, пятнадцать тысяч, а мечтает — о ста. Или! Как вы объясните другую дрянь? Его сестру. Ей еще нет восемнадцати, а она уже думает делать второй аборт. Ей ничего не стоит избить кого-нибудь.

И в а н о в. Объяснить нетрудно.

Г у л ь н а р а. Нетрудно? А понять их отца? Всю жизнь в холуях у мужа своей сестры. Тоже хозяйственник, руководитель. Человек, у которого полгорода знакомых. Может все сделать. Все достать. Сам холуй. И любит холуев. У всех его друзей не пальцы, а шупальцы! И это только одна наша благополучная семейка!..

И в а н о в. А ты уверена, что действительно хочешь знать ответ на все эти вопросы? Может быть, ты хочешь знать только, как надо жить тебе? В чем смысл твоей жизни?

Г у л ь н а р а. Я хочу знать, почему вы живете здесь, в этой дыре? В этих зарослях.

И в а н о в. Мне здесь хорошо.

Г у л ь н а р а. Хорошо... Нельзя все объяснить! Никто не сможет. Никто не поймет вас до конца! Меня до конца никто не поймет! Мы не понимаем до конца друг друга.

И в а н о в (беря книгу). Я только что читал псалмы Давида.

Г у л ь н а р а. А вы кто? Священник?

И в а н о в (засмеявшись). Нет. Но слушай! Всякий человек есть ложь, написано здесь.

Г у л ь н а р а. Правильно!

И в а н о в. А я думаю, что всякий человек есть надежда. И я не только думаю так. Мне кажется, я и знаю это.

Г у л ь н а р а. Вы говорите не те слова, что все. Но все равно это тоже слова. (Кричит.) Это тоже ложь, ложь!

Часть вторая

II.1.

Иванов и Гульнара. Вагончик.

И в а н о в. Нет, человек не ложь. Видишь ли, человек — это существо, сотворенное из снов и желаний. Где грань между сном, то есть мечтой, и реальностью?

Г у л ь н а р а. Даже смешно!

И в а н о в. Что именно?

Г у л ь н а р а. Вы взрослый человек. Сколько вам лет? Смешно видеть человека, который говорит так напыщенно. Вы, наверное, обманщик, какой-нибудь врун? А если не врун, то дурак!

И в а н о в. Мне это знакомо, девочка.

Г у л ь н а р а. Извините! А почему все-таки вы зажгли спичку?

И в а н о в. Вот, говори после этого с женщиной! Что ты привязалась к этой спичке?

Г у л ь н а р а. Как Диоген, вы искали человека? А во мне не нашли его?

И в а н о в. А я и не искал. Мне просто нужно было прекратить твою истерику. Что касается Диогена, он искал не просто человека. А такого, кто осуществил в себе идею человека до конца. Понимаешь?

Г у л ь н а р а. Во мне она, конечно, не осуществилась?

И в а н о в. Во многих она еще не осуществилась.

Г у л ь н а р а. Что ж, я дрянь, не отрицаю. Но я пришла к вам сказать, что человек вообще дрянь. И зажигать спичку бессмысленно.

И в а н о в. Здесь мы расходимся совершенно.

Г у л ь н а р а. Расходимся? Вы, надо думать, тоже осуществляете в себе идею человека? Так? Диоген жил в бочке, вы — в вагончике. Но хотите я докажу, что вы тоже дрянь? Вы — такой сильный, такой мудрый, такой храбрый. Больше того, такой святой, такой непонятный?

И в а н о в. Разговор, оказывается, серьезнее, чем я думал.

Г у л ь н а р а. Вы, конечно, можете отказаться. Тогда я просто уйду.

И в а н о в. Куда?

Г у л ь н а р а. А не все ли равно вам — куда?

И в а н о в. Представь, не все равно. Единственный вопрос, который меня интересует в жизни, это вопрос, откуда и куда идет человек. Давай свои доказательства.

Г у л ь н а р а. А не боитесь? (Помедлив.) Мне почему-то уже не хочется играть в эту игру... Вагончик стоит на отшибе...

И в а н о в. Ну и что?

Г у л ь н а р а. А то! Представьте и вы, например, что к вам действительно пришла какая-то дрянь... Чтобы попробовать на зуб ваши теории. Разве никто не может заявиться к вам? Какая-нибудь пьяная или шальная компания?

И в а н о в. А какова здесь будет роль красивой, сомневающейся восемнадцатилетней девочки?

Г у л ь н а р а. Моя красота нечто вроде упаковки. Обертки! Под ней ничего нет. Пусто.

И в а н о в. Ты напрасно на себя наговариваешь...

Г у л ь н а р а. Ну, как хотите, Иван Иванович Иванов.

Подходит к двери, открывает.

Мальчики! Заходите.

Входят три здоровых, мордатых парня спортивного типа.

Садитесь, где хотите. Вон квас. Кого-то, кажется, жажда мучила? (Иванову.) Они будут молчать. Но если я попрошу их о чем-то, они выполнят все, что я попрошу!

И в а н о в. Любопытный поворот.

Г у л ь н а р а. Вам не нравится?

И в а н о в (усмехаясь). Пока я нейтрален.

Г у л ь н а р а. Вы зажгли спичку. Вот и я хочу зажечь свою спичку и посмотреть на вас.

И в а н о в. Ого! Я вас, кажется, серьезно обидел?

Г у л ь н а р а. Оскорбили. Но это не важно.

Парни садятся, где попало. Один из них пьет квас, другой закуривает, третий мрачно сплевывает на пол.

Мальчики, ведите себя пока прилично. (Толстому.) Слюну прибереги. Может, еще пригодится. (Иванову.) Так как? Будем спорить о человеке или вы сразу со мной согласитесь? Тогда мы уйдем.

В ы с о к и й. Водка у тебя есть?

И в а н о в. Что?

В ы с о к и й. Ставь на стол! Вы лясы будете точить, а нам что делать?

Г у л ь н а р а. Мальчики!

В ы с о к и й. Мальчики тоже хотят развлекаться, не только ты.

И в а н о в. Водки у меня нет.

В ы с о к и й. Так сбегай!

Х у д о й. Он тебе не сбегает, а сбежит. Закрой хайло и потерпи!

Г у л ь н а р а (Высокому). А ты — дрянь! Сразу выкобениваться стал. Я же тебя просила!

В ы с о к и й (ворчливо). Ладно, ладно!

Х у д о й. Я ему повыламываюсь, гаду!

Г у л ь н а р а (Иванову). Видите, мальчики нервничают.

И в а н о в. По-моему, нет оснований. Я один, вас четверо. Вагончик стоит действительно на отшибе.

Г у л ь н а р а. Иными словами, вы не против того, чтобы побеседовать.

И в а н о в. Не против.

Г у л ь н а р а. И снова готовы утверждать, что всякий человек есть... Как вы сказали?

И в а н о в. Надежда.

Г у л ь н а р а. Да, надежда.

Т о л с т ы й. Шутит, парень, а? Комик!

Г у л ь н а р а (Худому). Владик, почему они мне мешают?

Т о л с т ы й. Что я — автомат, что ли? Привела сюда и молчи?!

Худой подходит к Толстому, хлестко бьет по лицу.

Худой. Встать... Встать, когда говоришь со мной!

Толстый медленно поднимается.

Ты спрашиваешь, автомат ли ты? Да, автомат. Я включаю тебя и выключаю. (Высокому.) И тебя! Запомните, вы оба сейчас выключены.

Молчание.

Г у л ь н а р а. А вы говорите, что человек есть надежда. А его можно выключить...

И в а н о в. Можно.

Г у л ь н а р а. Может, нас всех давно уже выключили? Что мы можем вокруг себя переменить? Все идет само собой и неизвестно куда! Землю отравляют, воду тоже! Строят какие-то заводы, а счастья прибавляется? Если бы оно прибавлялось? Как-то спрашиваю своего дядю, мужа моей тетки, он здесь большой начальник, Жиганов его фамилия… Прежнего гендиректора убрали и его поставили. И вот спрашиваю его, а он меня даже не слышит. Выключенный! Знаете, что я пришла узнать? Я хочу знать, есть ли, остались ли на земле невыключенные люди?

Иванов во время этого монолога садится за столик, закуривает, задумывается.

Держит себя он так же — свободно, естественно — в нем

ничего не изменилось с появлением гостей.

И в а н о в (вставая). Водки нет, но чай для гостей найдется. (Проходит за загородку, выходит оттуда с чашками.)

Х у д о й. Ты, дядя, гляжу, ситуацию не сечешь. Чайком, что ли, хочешь задобрить?

И в а н о в (Гульнаре). Помоги.

Х у д о й. Или не хочешь сечь?

И в а н о в. Насколько я понял ситуацию, ты способен выключить этих ребят. А кто выключает тебя? Она?

Х у д о й. Ну, положим.

И в а н о в (Гульнаре). Выключи его, пожалуйста, на время и помоги собрать на стол.

Г у л ь н а р а (Худому). Владик...

Иванов собирает на стол, Гульнара стоит, смотрит на него.

И в а н о в (Гульнаре). Не хочешь или неудобно? Что ж... Я обещал тебе все объяснить и объясню. И насчет включаемых и выключаемых людей.

В ы с о к и й (Худому). И ради этой ерунды ты нас сюда привела? Разговоры говорить?

Г у л ь н а р а. Владик, ты меня удивляешь!

Худой медленно подходит к Высокому. Удар неожиданен и жесток. Высокий перегибается.

Свалившись на стул, долго сидит, тяжело и надсадно кашляя.

Х у д о й. Извини. С ними, как со зверьем в цирке. В одной руке кусок мяса держи, в другой — хлыст. Может, и с этим пора?

И в а н о в (Гульнаре). Принеси, пожалуйста, чайник. Наверное, уже вскипел.

Гульнара уходит за загородку, приносит чайник.

Теперь можно. Прошу за стол!

Т о л с т ы й (Высокому). На чай, значит, они нас включают! Придвигайся! Потеха!

Встают, рассаживаются.

И в а н о в (Гульнаре). Ну, ты у нас хозяйка.

Гульнара разливает чай.

(Глядя на гостей.) Вот как все удачно получилось. Как на уроке. Можно рассказывать и тут же показывать модели.

Х у д о й. Кого показывать?

И в а н о в. Это я к разговору насчет того, какие мы, люди?

Х у д о й. Забавный ты малый, я гляжу!

И в а н о в. Спасибо. Мы все забавные, если приглядеться. Так вот, Гуля, по моим наблюдениям, тело и дух всего человечества составляют как бы три человеческих типа. Первый человек из породы примыкающих. Это всегда слепок с той или иной микроситуации. Пьют рядом водку, и такой человек будет хлестать ее. Бьют кого-то, убивают, и он здесь. Крестят лоб, встают на колени, и тут этот приспособленец всегда в числе первых.

Т о л с т ы й. Чего ты на меня уставился?

И в а н о в. Не узнаешь себя в этом портрете? Но я еще не договорил...

Т о л с т ы й. Я те договорю!

И в а н о в. Прекрасно! Если тебе прикажут, конечно. А если прикажут другое?

Х у д о й (Толстому). Заткнись!

И в а н о в. Вот! Прикажут такому заткнуться, он заткнется. А брось такого человека в воду, через два дня у него между пальцев вырастут плавательные перепонки. Такой человек вне морали. У него одно измерение — инстинкт приспособления, выживания. (Гульнаре.) Ты говоришь, что кто-то обворовывает людей и страну, кто-то тащит все, что попало, к себе в дом, в карман, в свой желудок. Ты говорила об одной семейке! Так я тебе скажу, кто эти несуны! В роли несунов выступает именно такой человек. Он та самая пустая чистая доска, на которой выдавливаются любые слова, мнения, взгляды. На этой доске могут быть выведены любые знаки. Добра, зла. Веры, безверия. Таких людей теперь немало. Страну могут погубить. Собственно, мы уже на грани гибели.

Г у л ь н а р а. Ну, а еще какие люди есть?

Х у д о й. Ты сам кто такой?

И в а н о в. Тебя, кажется, тоже выключили? Хочешь включиться? Ах, чаю? Пожалуйста! Гуля, налей.

Гульнара уходит за загородку, возвращается.

Наливает чай Худому.

(Продолжая.) Как объяснить чрезвычайно быстрые превращения натуры? Хотя бы взять наш век! А объяснить надо! Иначе — тупик, безверие. Что произошло, скажем, с одной европейской страной, с тамошним человеком в тридцатых годах? Можно найти какие-то экономические объяснения. Но я говорю о психологии. А кто убил за три года три миллиона людей в одной восточной стране? Людей убивали мотыгой. По затылку.

В ы с о к и й. Мы, что ли? Чего ты на нас пялишься?

Х у д о й. Молчать! (Иванову.) Говори, говори.

И в а н о в (Гульнаре). Ты говоришь, что человек дрянь. Да, бывает дрянью. И опасной! Теория маленького человека чрезвычайно опасна! Ибо человек должен быть не маленьким. Не простым, а большим! Сложным!

Г у л ь н а р а. Мало ли что должен!

И в а н о в. Должен. И может. Этот самый первый человек может, например, и быстро улучшаться. Если его заразить добром! Поэтому я смотрю оптимистически в будущее. (Толстому.) Слушай, как тебя зовут?

Т о л с т ы й (смущенно). Боря.

И в а н о в. Ты, Боря, я гляжу, симпатичный парень. Приходи ко мне чаще. Куришь?

Т о л с т ы й. Курю.

И в а н о в. Пьешь?

Т о л с т ы й. Пью.

И в а н о в. А знаешь, что вредно для здоровья и на мозги действует?

Т о л с т ы й (внезапно словно заикаясь). 3..знаю.

И в а н о в (уверенно). Бросишь и пить, и курить. Хочешь?

Т о л с т ы й. М..можно. А з..зачем?

И в а н о в. Зачем? (Хохочет.) Ты, однако, философ!

Х у д о й. А ты мне не разлагай ребят. (Гульнаре.) Отваливать пора, Гулька!

Г у л ь н а р а. Подожди! (Иванову.) Я хочу знать все. Вы сказали, что существует три типа.

И в а н о в. Ты хочешь знать, кого все-таки искал Диоген? Смотри сама. Объясню в двух словах. Второй человек больше первого. Намного. Его эгоизм не только личный, но и групповой. Но этот человек тоже замкнут. Его цели и деятельность ограничены существующим уровнем экономики, культуры. Какими-то, пусть широкими, но все-таки групповыми интересами. Конечно, он этого не ощущает.

Г у л ь н а р а. А я знаю одного такого. Мой дядя!

И в а н о в. Вот! Такой человек не справляется теперь ни с какими делами. Ни человечество, ни, допустим, страна не выживут, если будут руководствоваться его моралью и сознанием. И даже в более частном, более мелком плане такой человек по-настоящему не может решить ни одной проблемы. Ему мешает все-таки его эгоизм.

Х у д о й (вставая). Нет, совсем чокнутый! Нам здесь делать нечего.

И в а н о в. Любой эгоизм слеп и глух, Гуля. А что может слепой и глухой? Поэтому мир и жизнь спасет третий человек. Тот, в ком сольется и прошлое, и настоящее, и будущее. Этот человет полностью выйдет за пределы эгоизма. Ты понимаешь? Нет, ты, наверное, даже не понимаешь? Это трудно понять. Ведь это будет совершенно новый мир! Другая физика, чем сейчас. Другая этика. Другое знание себя и всего окружающего. Другие человеческие отношения. Мои деления, конечно, условны. На самом деле все эти три человека — первый, второй, третий — есть в каждом из нас. Они борются в нас. В ком-то побеждает первый, в ком-то — второй. А в ком-то, возможно, третий. И такая же борьба происходит в истории.

Х у д о й. Извини, друг, перебью.

И в а н о в. Что?

Х у д о й. Перебью, говорю.

И в а н о в. А-а, да-да.

Х у д о й. Нам, пожалуй, все-таки пора отваливать. Ты, видать, из ненормальных. Городской псих. Таких мы не трогаем. (Гульнаре.) Ты идешь?

Г у л ь н а р а. Я останусь.

Т о л с т ы й (громко). За квас спасибо! (Высокому.) Ты чего-нибудь понял?

В ы с о к и й. Выпить надо скорее. Без поллитра не разберешься.

Х у д о й. Здесь литр надо на брата, а не поллитра. Найдем! (Иванову.) На прощанье я тебе так скажу: все это мура. Я вокруг себя гляжу. Одни вырожденцы. Каждому дачку надо, машину, стенку импортную! И больше ничего, пропади все пропадом! Куча барахла, а внутри кучи твоего человека уже не видно. Так в этой куче он и подохнет. Задохнется.

И в а н о в. Жить захочет и выберется.

Х у д о й. Не знаю. Мысль это одно, а когда до исполнения доходит — получается собачья мура. Но, с другой стороны, чокнутые нужны. Поэтому обижать будут, скажи Гульке... Мы включимся! (Смеется.) Ну, пошли!

Уходят. Слышен шум мотора машин.

В дверях — Ахмадуллина.

А х м а д у л л и н а. Здравствуйте! Простите, здесь живет Иванов?

И в а н о в. Иванов — это я. Проходите. Присаживайтесь, пожалуйста. Чаю не хотите?

А х м а д у л л и н а. С удовольствием. Давайте познакомимся. Ахмадуллина Дания Каримовна, председатель исполкома.

И в а н о в. Иван Иванович. А это моя гостья. Гульнара. (Гульнаре.) Будь добра, чаю Дании Каримовне.

Г у л ь н а р а. Сейчас. Надо подогреть.

И в а н о в. Подогрей.

А х м а д у л л и н а. Мы знакомы с Гулей.

И в а н о в. Вот как! В сущности, если разобраться, мы все знакомы друг с другом через кого-нибудь.

А х м а д у л л и н а. Вы правы. Поэтому я и здесь. Сегодня ко мне на прием пришла Анна Федоровна Буркова, с которой вы обменялись жильем.

И в а н о в. Ну-ну, и что же?

А х м а д у л л и н а. Просится обратно.

И в а н о в (засмеявшись). Не выйдет! Мне здесь нравится!

А х м а д у л л и н а. Анна Федоровна беспокоилась, не обманула ли она вас. Или вы ее.

И в а н о в (снова засмеялся). Ну, ничего, пусть побеспокоится, помучается.

А х м а д у л л и н а. Привело меня к вам, откровенно говоря, любопытство. Каюсь, навела о вас справки. Оказывается, вы еще и проповедник? К вам ходят и старики, и молодые.

И в а н о в. Ну, какой я проповедник. По диплому я философ. Окончил в свое время философский факультет. А потом почувствовал — надо еще ощупать жизнь и руками. А сейчас я — фотограф. Большинство считает меня неудачником. А я просто живу.

Г у л ь н а р а. Я мешаю?

И в а н о в. Нисколько, Гуля. И мы ведь с тобой еще не доспорили до конца.

А х м а д у л л и н а (оглядывая комнату). Как у вас здесь хорошо и тихо. Пожалуй, вы не прогадали.

И в а н о в. Я тоже так думаю. В сущности, человеку мало что надо. Равновесие с самим собой.

А х м а д у л л и н а (улыбаясь). Да, пожалуй.

И в а н о в. У вас, я вижу, покой в душе. Вы живете в согласии с собой?

А х м а д у л л и н а. Никогда не думала об этом. Но, пожалуй, это так.

Г у л ь н а р а. Давайте пить чай.

И в а н о в. Прошу! Правда, ничем особым угостить вас не могу! Но это, наверное, неважно.

А х м а д у л л и н а. Впервые встречаю философа. А почему вы занялись фотографией?

И в а н о в. Фотографирую жизнь, человеческие лица, смотрю, как они выглядят. Фиксирую то, что есть. Пытаюсь угадать, что будет.

Г у л ь н а р а (разлив чай по чашкам и присев). Я хочу с вами обоими пить чай. Вместе.

Вскакивает. Как вихрь, проносится по дому.

Где у вас музыка? Есть у вас музыка?

II. 2

Кабинет второго секретаря горкома партии.

Столы, телефоны, Асланов и Киносьян, новый главный санврач города.

А с л а н о в. Работы у вас будет много. Засучивайте рукава сразу же.

К и н о с ь я н. Разумеется!

А с л а н о в. Ситуация сейчас даже более сложная, чем раньше.

Входит женщина в белом передничке с подносом в руках, молча и бесшумно ставит

сначала перед гостем, затем перед хозяином по стаканучая, также бесшумно уходит.

 

Надо делать то, что делали вчера. Объем дел не меньше. Закладываются новые заводы. Плюс сам комплекс. До пуска были все лозунги, поднимались на Эверест. Ребята, подождите, вот пустим — все будет! Пустили. Праздник позади. Всплывают недостатки в проектах. Обнаруживаются нерешенные социальные проблемы. Не все так, как хотелось бы, и по санитарной части. Но в целом, вы это должны понять с самого начала — система устоялась. Все в рамках!

К и н о с ь я н. Я понимаю.

А с л а н о в. Ваш предшественник Колчанов — сильный, квалифицированный работник. Мы ценили его до определенной поры. Но, к сожалению, он все время отклонялся...

К и н о с ь я н. Меня ввели в курс дела. Я очень рад, что мне предложили работу здесь.

А с л а н о в. Над устранением недостатков мы упорно работаем, но драматизировать события ни к чему! Так недолго превратиться в жертву собственного страха! Несомненно, загрязнение среды имеет место. И здесь нужно бороться, но эту сторону человеческой деятельности надо рассматривать как оборотную сторону положительного процесса. У нас же, к сожалению, встречаются паникеры! Истерики, понимаете, устраивают, эксцессы!.. Ни к чему!

К и н о с ь я н. Я вполне разделяю ваши взгляды.

А с л а н о в. Работайте, Владимир Александрович. Терпеливо, спокойно. Где надо, горком партии вас поддержит. Где надо, поправит. У хозяйственников своя психология. Уламывайте их, заставляйте! Заинтересовывайте!

К и н о с ь я н. Да, работа у нас дипломатическая.

А с л а н о в. Именно! Когда приезжает семья?

К и н о с ь я н. Как только в руках появится ключ от квартиры.

А с л а н о в. Это не вопрос...

Входит Ахмадуллина.

А с л а н о в (поднявшись из-за стола и встречая ее). Вот и славно! (Делая широкий жест рукой.) Познакомьтесь, Дания Каримовна. Новый главный санврач города.

К и н о с ь я н (почтительно). Киносьян Владимир Александрович. Очень приятно.

Здороваются.

А х м а д у л л и н а. Я пришла как раз по делу Колчанова. Однако какая оперативность с назначением!

А с л а н о в. Ну, не будем говорить теперь об этом. Экстраординарный случай — экстраординарные меры. В области поняли наши нужды.

К и н о с ь я н. Извините. Разрешите идти?

А с л а н о в. Конечно же, Владимир Александрович. Тут наши мелкие внутренние дела. Думаю, что с Данией Каримовной вы сегодня же решите свой квартирный вопрос. (Протягивая руку.) Желаю успехов на новой работе.

К и н о с ь я н. Спасибо. Большое спасибо! Извините.

Уходит.

А х м а д у л л и н а. Да, Колчанов пытался что-то сделать, как-то изменить положение вещей. И вот уже его нет. Заменен другим! Более удобным! И как быстро!

А с л а н о в (тихо). Каждая система обладает способностью к саморегуляции.

А х м а д у л л и н а. Из санитарно-защитной зоны шинного завода до сих пор не вынесен поселок, в котором живет три тысячи человек!

А с л а н о в. Не будет шин, не будет машин, Дания Каримовна. Не будет нас...

А х м а д у л л и н а. Я каждый свой рабочий день начинаю с чтения жалоб.

А с л а н о в. И я их читаю. Не только у тебя жалобы.

А х м а д у л л и н а. Вопрос о Колчанове я не считаю снятым.

А с л а н о в. Никто не выгоняет его. Подыщем другое дело. Ни к нему лично, ни к его работе особых замечаний нет. Наоборот, на прощание ему нужно дать Почетную грамоту. Даже, возможно, чем-то премировать. И, кстати, в первую очередь об этом должен побеспокоиться отдел здравоохранения исполкома.

А х м а д у л л и н а. Ах, как трогательно! Какие мы гуманисты!

А с л а н о в (впервые взглянув на нее прямо). Закусываешь удила, Дания Каримовна? Послала наряд милиции, понимаешь. Что это такое? Благодари бога, что тут же приняли меры и делу не была придана огласка. Ты — в стороне.

А х м а д у л л и н а. Спасибо за заботу.

А с л а н о в. Удивляюсь. Заранее не посоветоваться, не обкатать, не провентилировать вопрос? Не постараться предварительно найти разумное, приемлемое для всех решение? Ты что думаешь? Если ты работала в контакте с первым секретарем, то сейчас, когда он тяжело болен, со мной не нужно и политес соблюдать? Советоваться тебе не с кем? Этот пломбу ставит. Ты... Что это такое? Анархия! Кухонная склока! Невозможно!

А х м а д у л л и н а. Это не кухонная склока. Это скандал. И мне он необходим.

А с л а н о в. Что?

А х м а д у л л и н а. Наша цель, наверное, производство ради производства. А идет уже процесс, полностью лишенный идеи.

А с л а н о в. Ты отдаешь отчет в том, что говоришь?

А х м а д у л л и н а. Только пятая часть населения в городе обеспечена квартирами. Остальные живут в малосемейках, общежитиях, в вагончиках, частных квартирах. Эту проблему за годы строительства мы так и не успели решить. Миллионы тонн отходов в год. Куда их высыпать? Речка превратилась в сточную канаву. Сосна сохнет! А министерства обивают пороги у горисполкома, требуя все новых территорий. Не пора ли уже сказать: оставьте место и человеку!

А с л а н о в (после паузы). Ваша основная ошибка, Дания Каримовна, мне кажется... Впрочем, это даже не ошибка. Это что-то большее. Наверное, мировоззрение, взгляд... Бывает, человек перестает чувствовать ход времени, начинает жить в воображаемом мире. Не в реальном! Этот казус с шинным заводом... Закрыть новое предприятие? Это же, простите, анекдот. Но, к сожалению, он не случаен. У вас бесконечный конфликт с заводами! Сколько это может продолжаться?

А х м а д у л л и н а. Я выросла в детдоме. Ты... Все мы прошли почти одинаковый путь. А вышли... Куда? К чему мы придем, если не будем бороться с машинным мышлением?

А с л а н о в. С тобой что-то происходит, Дания. Может, ты устала? Нервы сдают? Конечно, всем нам уже под пятьдесят. Жизнь под гору...

А х м а д у л л и н а. Пойми, если ты способен еще что-то понять. Люди сейчас уже другие. Мы не можем и не будем мириться с тем, чтобы нас тащили куда-то назад.

А с л а н о в. Наш разговор становится беспредметным.

А х м а д у л л и н а. Да! (Другим тоном.) Кстати, в профсоюзы, в Москву, оказывается, поступает много жалоб. Сейчас в ряде областей идет проверка. Комиссия приедет и к нам. И к вопросу о Колчанове я еще вернусь.

Направляется к двери.

А с л а н о в (вдогонку). Твоя работа?

А х м а д у л л и н а. Что?

А с л а н о в. Приезд комиссии?

А х м а д у л л и н а (остановившись у двери и улыбаясь). Разве я говорила об этом? Я поставила вас в известность о том, что стало известно мне.

Уходит.

А с л а н о в (оставшись один). Нет, это уже из ряда вон! Скандал ей нужен!.. Хочет прийти, с ужасом думаешь, как галстук повязан! К черту!

Нервно стучит костяшками пальцев по столу,

нажимает кнопку селектора.

Борис Евгеньевич, зайдите-ка!..

Листает бумаги. Входит сотрудник.

Что у нас в повестке ближайшего бюро?

С о т р у д н и к. Первый вопрос — подготовка города к зиме. Второй — работа с кадрами на кузнечном заводе.

А с л а н о в (перебивая). Хорошо! По первому вопросу — убедительную справку! Объективно. Бескомпромиссно. Плюсы. Минусы. Больше требовательности. Хватит замазывать огрехи в работе исполкома. Подключите Дементьева. Зампред. Взгляд изнутри на собственные промахи. Проведите необходимую работу с другими членами бюро. Справка должна носить совершенно принципиальный острый характер. Город к зиме не готов.

С о т р у д н и к (записывая). Понятно.

А с л а н о в. Свяжите эту тему вообще с вопросами экономического и социального развития города. Почему отстает от роста потребностей строительство жилья, объектов просвещения, культуры, здравоохранения? К сожалению, такой разговор мы поднимаем не впервые. Все эти вопросы неоднократно заслушивались на пленумах горкома, выносились на бюро, на сессии Совета. Есть десятки постановлений! Но многое так и осталось на бумаге.

С о т р у д н и к. Понятно.

А с л а н о в. К сожалению, город фактически не имеет настоящего хозяина. В наших планах столько же комплексности, как в комплексных обедах в столовых! Проектируется и строится не целое, а куча отдельных кусочков. Город как целое развивается не по своим законам, а по капризам различных министерств и ведомств, преследующих в первую очередь свои отраслевые цели. Не все объекты генплана подкрепляются планами капитальных вложений. На каждой стадии проектирования и строительства объекты, связанные с жизнью человека, как правило, сокращаются. Внимательно посмотрите, как исполком направляет этот процесс! «Мне думается, что некоторые его работники, и прежде всего председатель, забывают, что человек не придаток машины!..

С о т р у д н и к. Ясно.

А с л а н о в (не выдерживая и срываясь на крик) . Скандал ей нужен! Всех этих фанатов с великими идеями пора уже выбрасывать. Мы приходим на командные посты! Мы!

С о т р у д н и к. Я все понял.

А с л а н о в. Отметьте: нет методической, целенаправленной работы! Нет живой заботы о людях!

С о т р у д н и к. Именно.

А с л а н о в. Поставьте вопрос о доверии! О политическом доверии!

II.3

Квартира Ахмадуллиной.

Ахмадуллина стоит перед зеркалом, долго смотрит на себя, трогает рукой шею, лицо.

На стене фотографический портрет. Лицо мужчины.

Подходит к нему, смотрит на него.

А х м а д у л л и н а. А ты молод. Ты погиб и всегда останешься молодым!.. Но как порой мне хочется говорить с тобой. Знаешь, что-то непонятное происходит с людьми, со страной. Что будет завтра, неизвестно…

Звонок в дверь, но Ахмадуллина не слышит. Снова звонок.

Она уходит, возвращается с Павлом Тимофеевичем.

С о с е д. Извини, беспокою.

А х м а д у л л и н а. Ничего.

С о с е д. Ты хоть и большой человек, а женщиной осталась. Не попорчена властью.

А х м а д у л л и н а. Власть людей не портит. Люди иногда портят власть.

С о с е д. Может, и так оно. Наблюдаю я за тобой давненько. И пешком ходишь, и в магазин как обыкновенный человек забегаешь. Вашему брату ящиками обычно развозят, а тебе нет.

А х м а д у л л и н а. Да, достоинства. Ты не льсти. Что за дело у тебя?

С о с е д. День рождения у меня сегодня, Дания Каримовна. Вот хотел, если не побрезгуешь, пригласить... Ведь никто в целом свете и не знает, что у человека день рождения. И сказать вовсе некому. От детей телеграммы ждал, а не пришла.

А х м а д у л л и н а. Ну, садись, Павел Тимофеевич, присаживайся. Сейчас мы с тобой и отпразднуем твой день рождения.

С о с е д (обрадованно). Я услышал, дверь вроде твоя хлопнула, пришла, значит… (Показывает рукой.) У меня и стол готов. Пельмени сделал.

А х м а д у л л и н а (накрывая на стол). Какая разница! Поесть и здесь найдется, не беспокойся.

С о с е д. Я уж давно думал... Может, кран какой починить ей надо?

А х м а д у л л и н а (засмеявшись). Опять ты с краном?

С о с е д. Или лампочку вставить? Ты бы обращалась ко мне... Надо, чтобы человеку что-то нужно было. Тогда и ему легче, и с ним сподручней общаться. Человек с нуждой понятней, чем без нужды. А тебе никогда ничего не нужно.

А х м а д у л л и н а (улыбаясь). Ну, вставь, вставь лампочку, если хочешь. Перегорела. В торшере. Сама бы вставила, да нет, кончились.

С о с е д (оживленно и обрадованно). Сейчас! Сейчас принесу, Дания Каримовна!

Уходит. Ахмадуллина накрывает стол.

Снова появляется Павел Тимофеевич — в руках у него

кастрюля, бутылка вина, лампочка.

Вот пельмени!

А х м а д у л л и н а. О!.. Сейчас мы с тобой такой праздник устроим!

С о с е д (вставляя в торшер лампочку). Мужская рука всякому дому нужна. Где приколотить, где привинтить.

А х м а д у л л и н а. А как же! Ну садись-садись.

С о с е д. Открою бутылку?

А х м а д у л л и н а. Что ты спрашиваешь? Разливай! (Подняв рюмку). Поздравляю тебя, Павел Тимофеевич. Счастья тебе желаю, радости! Сколько тебе исполнилось?

С о с е д. У женщин и стариков не спрашивают. Не скажу. (Поставив на стол пустую рюмку.) Однако вдвоем за столом лучше сидеть, чем одному. Человечество вокруг себя ощущаешь. Вчера хожу по двору, ищу своего кота. Спать ложусь — держусь за него. Держаться надо ведь человеку! Кабы не держаться? Вон моя сестра, на двадцать лет моложе. Сегодня с одним, завтра с третьим. Не за ради денег или какой-то особой такой охоты. Чтобы рядом кто-то был! Пусть молчит, говорит, да спит, пусть бревно бревном, а все-таки кто-то есть, душа рядом живая!

А х м а д у л л и н а. Бревно-то?

С о с е д. А за ради души! Птички гнездо вьют, рыбы из морей в другие моря ради любви этой самой идут, а человек один? Хуже рыбы это положение.

А х м а д у л л и н а (смеется). Говорлив ты сегодня, сосед.

С о с е д. Пельмени-то есть будем?

А х м а д у л л и н а. Будем.

С о с е д (наполнив тарелки). Однако непонятная ты женщина, Дания Каримовна. Стол вот у тебя небогатый. И холодильник, я заметил... Дверку-то открыла, не полный, а?

А х м а д у л л и н а. Стол как стол.

С о с е д. Да у других побогаче... Такие разносолы бывают! Откуда только берут?

А х м а д у л л и н а. Каждый сидит за таким столом, за каким может.

С о с е д. Вот я и говорю, женщина ты со своими понятиями. Человек, который выгоду себе не ищет — с ним трудно. Не знаешь, как с ним говорить. И чего ждать. Он и так может, и эдак! Если бы, например, честные были все люди, то и не знаю, как бы все жили.

А х м а д у л л и н а. Хуже, что ли?

С о с е д. Непременно хуже. Человек всегда с выгодой жил. Без выгоды ему как без собственного дома. Неприютно. Спрятаться негде. Да и скучно.

А х м а д у л л и н а. Выгода разная бывает. Бывает маленькая. А бывает побольше.

С о с е д. Это какая же побольше?

А х м а д у л л и н а. Для большой выгоды надо душу большую иметь.

С о с е д. Понятно! (Помедлив.) Понятно... А я ведь с дальним прицелом к тебе, Дания Каримовна. День рождения вроде повода... Без повода как к человеку обратиться? Вот еще, как потом жить думаешь, спросить хочу.

А х м а д у л л и н а. Ты где раньше работал, Павел Тимофеевич? Все сегодня допросы снимаешь? А? Не в органах?

С о с е д. Разговор важный... Я ведь уже целый год об этом разговоре думаю. Только как начать? У меня какая мысль? Ты, конечно, человек с должностью. Но большую должность человек занимает или малую, он все равно человек, так?

А х м а д у л л и н а. Так.

С о с е д. И это все (касается руками своей груди) у него имеется?

А х м а д у л л и н а. Наверное.

С о с е д. Потом с работы могут выгнать, попросить, так сказать?

А х м а д у л л и н а (рассмеявшись). Вполне могут.

С о с е д (обрадованно). Вот-вот! Да и жизнь такая, время летит. Сегодня ты вроде работаешь, а завтра проснулся — ты уж, оказывается, на пенсии, а послезавтра, может, уже и умер!

А х м а д у л л и н а. Ну-ну?

С о с е д. А пока не умер, жизнь идет. А куда ее девать, если уже некуда ее девать? А когда семья — легче. Понимаешь, к чему я клоню?

А х м а д у л л и н а. Понять нетрудно. Но ты философ. Все обосновываешь.

С о с е д. Дети у меня — одни женаты, другие замуж повыскакивали. Своя судьба. Жена моя была прекрасный человек, Дания Каримовна... И потому мне надо такую жену, чтобы она ее память уважала. (Глядя на портрет на стене.) У меня тоже фото над столом!.. Чтобы это фото не выкидывала в помойное ведро!

А х м а д у л л и н а. Хорошо, что помнишь ее.

С о с е д. А как не помнить? Что мы за люди будем, если у нас память отшибленная будет? Она мне сама так и сказала перед смертью: «Подожди, говорит, Павлик, год-полтора, чтобы перед людьми неудобно не было, а потом постарайся обязательно заинтересовать хорошую женщину».

Молчание.

Я вот к тебе и приглядываюсь по-соседски. Ты человек строгий, простой, а я таких уважаю. Конечно, должность у меня обыкновенная, да можно сказать, и на пенсии я. И постарше тебя лет на пятнадцать, но ведь мужик!

А х м а д у л л и н а (посмотрела на него, улыбнулась). Мужик. Верно.

С о с е д. И, сама знаешь, непьющий. Ты сама-то замужем была? Или все по общественной линии развивалась?

А х м а д у л л и н а. По всяким линиям развивалась, Павел Тимофеевич.

С о с е д. А по личной линии как было?

А х м а д у л л и н а. По личной линии... Умер он. Давно уже. Улица за углом к проспекту тянется. Его именем названа. Работал здесь, в этом городе. Вот... по этой линии и хожу. Вся моя любовь теперь, понял?

С о с е д. То есть как?

А х м а д у л л и н а. Моя судьба на мне, наверное, Павел, заранее была написана. Ни отца я не знала, ни матери. В бомбежку, говорят, погибли. Ни сестры у меня не было, ни брата, вот и детей нет. Иногда мне кажется, что я рождена всем миром, чтобы за него отвечать перед кем-то... Перед кем вот только? Заботы у меня другие. Семья — весь город. Накормить, напоить...

С о с е д. Со всем городом за стол не сядешь. И в постель не ляжешь. Без своего человек голый.

А х м а д у л л и н а. Не хочется мне тебя обижать в твой день рождения...

С о с е д. Не подхожу, значит, я для тебя?

Молчание.

Эх, а я мечтал вот здесь стенку пробить. Чтобы ход был. И съезжаться не надо. Очень удобно, думал.

А х м а д у л л и н а. Займись чем-нибудь, Павел Тимофеевич. Разве мало дел?

С о с е д. Чем? Я тебе о женитьбе, а ты — займись... Внутренние мысли чем занять?

А х м а д у л л и н а. Деревья во дворе сажай. Для детей что-нибудь сделай.

С о с е д. Бесплатно, что ли? Вместо хобби?

А х м а д у л л и н а. Хотя бы.

С о с е д. Тут душу надо иметь, привыкшую к бесплатному. А она у меня к плате приучена. Да и мир к тому теперь идет.

А х м а д у л л и н а. Если к плате, то, конечно, к другому приучать ее поздно. Понимаю тебя, Павел Тимофеевич. Мужчина один не может.

С о с е д. А женщина?

А х м а д у л л и н а. Женщине тоже нелегко. Иногда хочу услышать... тихий голос. Из года в год дела. Доклады, речи с трибуны, телефонные звонки. Сознание оглушено. И вдруг услышишь тихий голос. О каких-то пустяках. И как удар!.. Я не помню... Почти не знала, что такое шепот. Говорим громко, а не слышим друг друга. А иногда... хочется... да, чего-то другого. Чтобы был деревянный стол. Чтобы можно было облокотиться об него. И... какой-то человек, которому от тебя ничего не нужно. И чтобы ты могла говорить шепотом. О пустяках. (Поднявшись, деловым тоном.) А жену я тебе найду. (Засмеялась.) Считай этот вопрос решенным. Моя работа такая — чтобы у людей было дома тепло, а на столе — что поесть. И чтобы была у человека жена!

С о с е д. Смеешься надо мной, Дания Каримовна?

А х м а д у л л и н а. Нет. На днях познакомилась с одной женщиной. Вдова, квартира есть. Недавно переселилась. По всему видать, добрый человек. Может, приглянетесь друг к другу?

С о с е д. Это уж ты обижаешь меня, Дания Каримовна. У меня, может, не только голая нужда, а и любовь? У меня, может, к другой и душа вовек не ляжет?

А х м а д у л л и н а. Ляжет. Обязательно ляжет.

С о с е д. Не вовремя я разговор затеял. Не в нужный момент. Подождать надо было.

Звонок в дверь. Ахмадуллина выходит в прихожую.

(Сам с собой.) Ну вот, еще кого-то черт тащит... Не тот момент выбрал, дурак!

Ахмадуллина возвращается. Входят Гульнара и Дементьев.

А х м а д у л л и н а. Проходи, проходи, Гуля. Игорь Васильевич, да не снимай ты с ног... А-а, тапочки. Ладно.

С о с е д. Пойду... Если что нужно будет, кран если потечет, скажи.

А х м а д у л л и н а. Обязательно скажу, Павел Тимофеевич.

С о с е д. Я подожду. Я нужный момент выберу и тогда опять обращусь.

Уходит.

Г у л ь н а р а (Дементьеву). Вы надолго?

Д е м е н т ь е в. Что?

Г у л ь н а р а. Вы по работе или любовь у вас? Я тогда уйду.

А х м а д у л л и н а. Нет-нет, всем места хватит. (Гульнаре.) Я рада, что ты пришла.

Д е м е н т ь е в. Я бы хотел несколько слов, Дания Каримовна... Наедине.

А х м а д у л л и н а. Конечно, Игорь Васильевич. Пройди, Гуля, сюда пока, посмотри книжки...

Уводит Гульнару в другую комнату, возвращается.

В чем дело?

Д е м е н т ь е в. У меня трудная роль. С одной стороны, я вроде посла. С другой... Словом, у меня есть свои личные интересы.

А х м а д у л л и н а. Любопытно.

Д е м е н т ь е в. Завтра бюро. Асланов хочет провести разведку боем, но опасается.

А х м а д у л л и н а. Вы пришли от него?

Д е м е н т ь е в. Как сказать? В общем-то он боится вас. Игра вам, наверное, ясна. Перед пленумом горкома, который состоится через месяц и на котором люди узнают имя нового первого секретаря, ему хочется замарать ваше имя. Сейчас есть чем замарать! Вы подмочили свою репутацию, проявив сочувствие к авантюре Колчанова. А ваше имя фигурировало в качестве возможного первого лица. Фигурирует и имя Асланова...

А х м а д у л л и н а. Ну! Ваша мысль?

Д е м е н т ь е в. Если первым станет Асланов, я буду для него более приемлем в качестве мэра, чем вы. Я хочу знать, что меня ждет, если первым станете вы? Желательно бы узнать возможную расстановку фигур в случае, если фортуна улыбнется вам.

А х м а д у л л и н а. А вы, оказывается, смелый человек.

Д е м е н т ь е в. Жизнь — это игра. И в ней я не люблю проигрывать. Вас иногда бывает трудно понять. За Аслановым стоит Жиганов. А за ним его гигант. Я хочу знать, что за вами?

А х м а д у л л и н а. И приходите ко мне цинично торговаться? И даже не боитесь?

Д е м е н т ь е в. Мы взрослые люди. И речь не о пустяках. Я вправе поинтересоваться, что меня ждет.

А х м а д у л л и н а. Я вам сейчас все объясню.

Д е м е н т ь е в. Дания Каримовна, поймите... Я всегда исполнял!..

А х м а д у л л и н а. Да, вы можете исполнить все.

Д е м е н т ь е в. Дания Каримовна, я просто счел честным заранее открыть карты. И думал, что вы ответите доверием на доверие.

А х м а д у л л и н а. Доверием? Я не доверяю вам давно. И в любом случае останусь ли я на прежнем месте или меня переведут на какую-либо другую работу, нам с вами вместе — не работать. Так что делайте свой выбор поскорее.

Д е м е н т ь е в (усмехаясь). Пренебрегаете возможным союзником?

А х м а д у л л и н а. Мне абсолютно нечего терять и некого бояться.

Д е м е н т ь е в. Притворяетесь честной даже перед самой собой? Несовременно. Но... весьма благодарен за разъяснения. Извините за беспокойство. Всего доброго!

Уходит. Ахмадуллина, задумавшись, стоит.

Из другой комнаты выходит Гульнара.

Г у л ь н а р а. А я все слышала!

А х м а д у л л и н а. Надеюсь, твой мир не перевернулся из-за этого?

Г у л ь н а р а. Вам предлагали сделку, да?

А х м а д у л л и н а. Не будем говорить об этом.

Г у л ь н а р а. Я так рада, что встретила вас и Ивана Ивановича. Жалко только, что он такой старый.

А х м а д у л л и н а. Разве он старый?

Г у л ь н а р а. Не для меня. А так хочется встретить необыкновенного человека!

А х м а д у л л и н а. Да, пожалуй.

Г у л ь н а р а. Та девочка, Зойка, которую я избила, помните? Она мне приснилась. Второй раз. Второй раз уже я бью ее во сне!.. Не знаю, как живут другие, а я не живу!.. Внешне как все. В своей компании имею влияние. Кто-то там аэробикой или фигурным катанием занимается, а я — каратэ, мотогонками. Считаюсь человеком общительным. Через пять минут после встречи люди кажутся мне давно знакомыми. И в то же время такая тоска! Зачем быть доброй! Со смертью все кончается? Да и ради кого? Мать с отцом на деньгах помешались. Я их не виню. Брат... Впрочем, я сама не лучше! Каждый занят собой. Они, наверное, думают, что я еще мала. Им и в голову не приходит... Мне нужно срочно делать аборт, а я не хочу!

А х м а д у л л и н а (беря Гульнару за руки). Какие у тебя холодные руки!

Г у л ь н а р а. Я нужна вам потому, что у вас никого нет? Из-за этого вы меня пригласили? И возитесь со мной?

А х м а д у л л и н а. Как тебе сказать, Гуля?.. Если с тобой будет плохо... С тобой ли, с другими, то вся жизнь, все дело жизни (взглядывает на портрет на стене) и дело жизни человека, которого я любила, пойдут насмарку, впустую...

Г у л ь н а р а. Почему?

А х м а д у л л и н а. Я не знала ни матери, ни отца. У меня были только имя, фамилия и отчество, вшитые в рубашку. Но я знала любовь и заботу чужих людей. Многих. В детстве мне казалось, что я их дочь. А сейчас я порой ловлю себя на мысли, что я мать... Может быть, материнское начало у женщины, даже если у нее нет детей, не угасает? Может быть, оно заменяется материнским началом к жизни? И вот если эта общая жизнь пойдет не туда, куда надо... Понятно?

Молчание.

Г у л ь н а р а. Мне некого спросить. Я могу спросить об этом только вас и Ивана Ивановича. Но его я стесняюсь.

А х м а д у л л и н а. Да?

Г у л ь н а р а. Я хочу родить. Но как можно растить ребенка, не зная, будет ли будущее? И можно ли его родить, не зная, кто ты сама? Дома все вертится вокруг денег. У отца, у брата любовницы, у матери тоже свои романы. Любви нет. И я не знаю, я боюсь, дам ли ему счастье? А если он станет таким же, как я? Или еще хуже? Тогда лучше бы не надо... Не могу читать газет. Везде войны, кровь, вранье. Хочу родить и боюсь. Если я не убью его в себе сейчас, его убьют потом! А вы и Иван Иванович — вы другие. Вы словно верите во что-то.

Две женщины — одна молодая,

другая старше — стоят, обнявшись.

А х м а д у л л и н а. Нужно верить.

Г у л ь н а р а. Дайте мне немножко этой веры…

Звонок в дверь.

А х м а д у л л и н а. Извини.

Уходит. Возвращается вместе с Жигановым.

Еще гость.

Ж и г а н о в. Да и нежданный, незваный! (Увидев Гульнару.) А-а, Гуля? (Хлопает по плечу.) Растешь, племяшка! Скоро замуж, а?

Г у л ь н а р а (Ахмадуллиной). Я пойду. До свидания.

Уходит.

Ж и г а н о в (глядя ей вслед). Однако суровая девица! И почему-то меня не любит.

А х м а д у л л и н а. Случилось что-то? С чем, мой друг, пришел?

Ж и г а н о в. С чем? Ни с чем.

А х м а д у л л и н а. Не хитри. Я ведь знаю тебя. И, пожалуй, знаю даже, что тебя привело.

Ж и г а н о в (смеясь). Красивая ты баба! С чем мужик к бабе приходит? Конечно...

А х м а д у л л и н а. Неужели не наигрался еще?

Ж и г а н о в. А что? Гендиректор, так не человек, что ли? Я, знаешь, когда на тебя глаз положил!.. Но любовь у тебя тогда была.

А х м а д у л л и н а (засмеявшись). Свататься, значит, пришел. Что-то у меня сегодня такое происходит... Пельменей не хочешь? Подогрею.

Ж и г а н о в (взглянув на стол). О-о, у тебя и бутылочка. Давай выпьем. (Оглядывая комнату.) Все мы повязаны веревочкой, Дания Каримовна. Веревочка и привела. Увидел свет в окне, дай, думаю, взгляну, как живешь.

А х м а д у л л и н а. Сентиментальный человек, оказывается?

Ж и г а н о в. Да нет. Я инженер. И давно уже оставил в сторону предрассудки, именуемые этикой. Они для дела излишни. И потому пришел к тебе сказать открыто: будешь мешать, уберем.

А х м а д у л л и н а. Ты будешь убирать, еще кто?

Ж и г а н о в. Найдутся желающие. (Улыбаясь.) Уберем. А то, видишь ли, ты патриотка, а мы кто? А мы тоже не вчера родились для этой жизни.

А х м а д у л л и н а. Вот теперь понятно. А я, дура, подумала: свататься пришел.

Ж и г а н о в. А что? И свататься. Ты не считай меня своим противником. Я не Асланов. Звонок должен звенеть. В какой-то мере ты корректируешь меня. Я не могу этим заниматься. Нет времени, нет сил. Сил очень мало осталось, Дания. Такое дело крутим! Надо его... крутить! Если я займусь твоей природой, твоим человеком... Вот здесь ты и нужна как противовес. То, что я разрушу, ты восстановишь. Но звонок не должен бить в ухо.

А х м а д у л л и н а. Значит, звонок должен быть регулируемым. И регулируемым тобой? А вместе, сообща, работать нельзя?

Ж и г а н о в. Нельзя. На нашем этапе мы не можем все это органично соединить. Ты делаешь свое, я — свое. В этом — драма. Главное сейчас — выжить! Жесточайшая борьба в мире. Сегодня если не идти вперед, значит идти назад. Даже остановиться нельзя. Даже чуть потоптаться. И здесь не до жиру! Так что дамские причитания насчет того, что воздух не тот или что травка желтеет... держи при себе! Оставь в качестве причитаний. Вместе будем причитать! А ты джинна, этого старого дурака по фамилии Колчанов, выпускаешь из бутылки!

А х м а д у л л и н а. Значит, вместе причитать, а жизнь все дальше пойдет, в сторону от человека?

Ж и г а н о в. Ты, я гляжу, мировые вопросы собралась решать?

А х м а д у л л и н а. А ты союз, что ли, мне предлагаешь? Или ультиматум ставишь?

Ж и г а н о в. Именно союз. На определенных условиях. Я много чужих судеб ломал. Приходится. Твою не хочу. (Разливает в фужеры вино, поднимает свой.) За две правды. Твою и мою, которые когда-нибудь соединятся! Когда нас не будет! (Пьет, ставит пустой фужер на стол, идет к двери.) Ну, все. Завтра бюро, поняла?

А х м а д у л л и н а. Я все поняла, милый.

Ж и г а н о в. А я еще не до конца. Вот и пришел — на тебя посмотреть. Пощупать. Решить. И ты подумай.

А х м а д у л л и н а (вдруг засмеявшись). Скандала хочу. В самом деле...

Ж и г а н о в. Что?

А х м а д у л л и н а. И чем крупнее, тем лучше. Тогда только что-нибудь дойдет до таких голов, как у тебя. А, может, и не дойдет… Ты знаешь, сейчас новая порода людей пошла. Не нравятся они мне.

Ж и г а н о в. Ты подумай, подумай, Дания! Я тебя предупредил, остальное — твое дело. Спокойной ночи! (Уходит.)

А х м а д у л л и н а (оставшись одна). Спокойной ночи, дорогой...

II. 4.

Образ урбанизированного мира. Шумы, гул улицы.

На скамейке в сквере сидит Анна Федоровна Буркова.

 Появляется Иванов, в руках у него цветы.

 

И в а н о в. Так-так! Где тут моя возлюбленная? Пригласила на свидание, а самой нет!

Б у р к о в а. Здесь я, Иван Иванович!

И в а н о в. Ах, вот она где! Вот она, красавица! (Протягивает цветы.)

Б у р к о в а. Это что же, Иван Иванович? Мне и в молодости цветов никто не давал!

Смех, шутки.

И в а нов. Да ну? Неправда, неправда! Такой женщине?

Б у р к о в а. Ты меня перед народом-то не срами, не позорь. Не возьму! Скажут, старая дура с цветами!

И в а н о в. Ну, брось, брось, Анна Федоровна. Я от чистого сердца.

Б у р к о в а (беря цветы). Баламут! В самом деле баламут! Вон глаза-то как блестят! Ненормальный ты!

И в а н о в. Правильный диагноз ставишь, Анна Федоровна. Сошел с одного ума и живу другим. И тебе советую. Счастливей будешь!

Б у р к о в а. Нет уж! В своем уме счастлива не была, а в твоем-то подавно... (Возится в кошелке, вынимает деньги.) Вот. Держи! При свидетелях надо было бы... Свидетелей нет. Расписку пиши!

И в а н о в (удивленно). Это ты мне что суешь?

Б у р к о в а. А что надо, то и сую! Чтобы честно было! Дай ты мне, пожалуйста, покой для души. Чтобы я спать могла! Может, ты какую-то особую хитрость выдумал, а только не для моего понятия эта хитрость. Кто я тебе, чтобы мне квартиру отдавать? Старуха чужая! Вот так давай и будем — по-чужому, по-старому. Понятней, и душа поспокойней.

И в а н о в. Ясно. Сколько мне даешь?

Б у р к о в а. А пересчитай. Три тысячи рублей. Рублик в рублик.

И в а н о в (возвращая после пересчета). Дешево платишь, Анна Федоровна. Ты мне чем-нибудь более дорогим заплати, более бесценным.

Б у р к о в а (растерянно). Ну вот, я же и думала... (Облегченно.) Да ведь у меня и нет больше, Иван Иванович! Сколько было на книжке, столько и сняла.

И в а н о в (улыбаясь). А ты мне не деньгами, ты любовью заплати.

Б у р к о в а (возмущенно). Богохульник ты! Людей не стыдишься? Какая любовь? Старуха уж я, чтоб о таком говорить. Отлюбилась уж у меня любилка-то! Ты какую другую лучше бы поискал!

Иванов хохочет.

И в а нов. Я не про любилку твою говорю!

Б у р к о в а. Ой, бормотун! Сам свихнутый и всех свихнуть хочешь?

И в а н о в. Ты меня для этого только и звала?

Б у р к о в а. А для чего еще? Какие у нас могут быть еще разговоры?

И в а н о в. Ну, так я тебе скажу. Не приставай ко мне больше с этим. Мне там нравится. Поняла?

Б у р к о в а. Ты кому врешь-то? Заросло все, грязь! Нравится? Сегодня квартиру отдал, завтра что отдавать станешь?

И в а н о в. Воздух есть там?

Б у р к о в а. Есть.

И в а н о в. Свежий?

Б у р к о в а. Ну.

И в а н о в. Природа?

Б у р к о в а. Природа как природа. С природой, что ли, живешь?

И в а н о в. Все-то тебе не нравится, Анна Федоровна. Нехорошо! Ну, я пошел. Дела у меня.

Б у р к о в а. Так не возьмешь?

И в а н о в. О, боже! Вот почему я одинок! (Смеется, уходит.)

Б у р к о в а (глядя вслед). Сектант!.. Вот проверят тебя. Сектант какой!..

Оставшись одна, плачет.

Антихрист.

Появляются Гульнара и Славик.

Г у л ь н а р а. Ты чего, бабка? Ты что плачешь? Кто тебя обидел?

Б у р к о в а. Отстань!

Г у л ь н а р а. А мы тимуровцы! Юные! Мы помогаем старым бабкам. Правда, Славик?

Буркова, ругаясь, уходит.

Вот делай добро!

Садится на скамейку, Славик подходит ближе.

С л а в и к. Давно не виделись. Может, придешь сегодня?

Г у л ь н а р а. А ты поправился вроде. Зарядку делаешь?

С л а в и к. Делаю.

Г у л ь н а р а. А для чего? Вот ешь, пьешь, зарядку делаешь...

С л а в и к. Я к одиннадцати освобожусь. Новые диски есть. Обстановка будет приличная.

Г у л ь н а р а. Я тебя спрашиваю, для чего живешь? В холуях! И не противно?

С л а в и к. Сейчас в холуях, а потом у меня холуи будут! За мою карьеру не беспокойся! Выбьюсь! Я к тебе с добром, а ты...

Г у л ь н а р а. Добро твое известное. Через девять месяцев обнаруживается. Нет никого на сегодняшний вечер?

С л а в и к. Нет.

Г у л ь н а р а. Бедный!.. Почему только твоя мать, когда была тобой беременна, аборт не сделала, а? Сейчас бы не беспокоился ни о чем. Хочешь, я ее об этом спрошу?

С л а в и к. Ты мою мать не трогай.

Г у л ь н а р а. Хоть мать-то у тебя есть, а я думала, и матери у тебя нет... Сколько червонцев еще на сберкнижку положил?

С л а в и к. Все твои будут. Если захочешь.

Г у л ь н а р а. О-о, все клеишься? Надежды не оставляешь?

С л а в и к. Сама клеиться будешь, как мать с отцом увидят.

Г у л ь н а р а. А помнишь, Славик, в подъезде вы вчетвером избивали одного парня. Лицо его вам не понравилось. Ногами пинали.

С л а в и к. Чего тебе нужно?

Г у л ь н а р а. Для чего ты живешь, Славик?

С л а в и к. А тебя кто нанял вопросы эти задавать? С тобой что произошло? Была девка как девка!

Г у л ь н а р а (подхватывая). А сейчас лицо мое не нравится?

С л а в и к. Не нравится.

Г у л ь н а р а. Быть может, в лице-то появилось что-то человеческое? Приглядись! Ведь вы тогда избивали того парня только за то, что у него было человеческое лицо! Я только сейчас это поняла!

С л а в и к. Чего ты орешь? Думаешь, рот большой, так и закрыть его нельзя?

Г у л ь н а р а. Твой сын или твоя дочь, надеюсь, будут лучше тебя.

С л а в и к. Ладно, буду нужен, сама найдешь.

Г у л ь н а р а. Иди-иди, барахло.

Славик уходит. Появляются Колчанов и Зоя.

К о л ч а н о в. Маленький райцентр. Река, лес. Маме, наверное, понравится.

З о я. Ехать в эту дыру? И вы поедете?

К о л ч а н о в. Ты станешь студенткой. Будешь к нам приезжать.

3 о я. А если тебя и оттуда выгонят?

К о л ч а н о в. Доработаю там до пенсии.

З о я. Я не понимаю! Разве так может быть? Разве за то, что человек честен, выгоняют с работы?

К о л ч а н о в. В борьбе хочешь победить. А не победил, значит, не так действовал.

Г у л ь н а р а (вставая со скамейки). Зойка! (Подходит.) Здравствуйте.

К о л ч а н о в. Добрый день.

З о я. Я не хочу больше с тобой разговаривать. Извини!

Г у л ь н а р а. Ты не разговаривай. Ты прости. Я теперь поняла, почему я тогда тебя ударила. У тебя человеческое лицо!

К о л ч а н о в. В чем дело?

Г у л ь н а р а (упав на колени). Вот, при всем народе! Среди бела дня! Прости! Хочешь, ударь?!

З о я (порывисто протягивая руки). Ну, встань же! Что ты?

К о л ч а н о в. Что за демонстрация?

З о я (поднимая Гульнару). Ничего не было... Давай договоримся, что ничего не было.

Появляются Ахмадуллина и Иванов.

А х м а д у л л и н а. Опять сцена? (Гульнаре.) Любишь ты, однако, эффектные сцены устраивать.

Г у л ь н а р а (Зое). Ты простила, да? Я пришла бы к тебе домой, если бы не увидела тебя сейчас.

Иванов стоит, смотрит на Гульнару, улыбается. Зоя и Гульнара отходят в сторону.

У них свои разговоры. Потом Гульнара замечает Иванова, и они уже втроем.

 

А х м а д у л л и н а (Колчанову). Как самочувствие?

К о л ч а н о в. А каким оно может быть? На старости лет дурака свалял.

А х м а д у л л и н а. Вовсе нет, Виктор Анатольевич. Своим жестом вы напомнили, что человек жив. И что он уже не может сносить пренебрежение им!

К о л ч а н о в. Не знаю, Дания Каримовна. Не знаю.

А х м а д у л л и н а. Мир меняется. Каким путем будет развиваться жизнь — машинным или человеческим? Что-то происходит теперь с самим человеком. (Улыбаясь). Не будем однако драматизировать положение (Оборачивается, кричит Иванову.) Иван Иванович, почему же вы нас не сфотографируете?

И в а н о в. Фотограф без фотоаппарата это естественно. (Подходя к ним.) Вы, Дания Каримовна, сегодня очень красивы. Прекрасно выглядите.

А х м а д у л л и н а. Спасибо. У меня сегодня нелегкий день. Надо хорошо выглядеть. (Взглянув на часы.) Через сорок минут мои противники будут ставить мне двойку за поведение.

Г у л ь н а р а. А у кого спички? Есть у кого-нибудь спички?

И в а н о в. Ты все о спичках?

Г у л ь н а р а. Я хочу, чтобы вы зажгли спичку.

И в а н о в. Ясно-ясно! (Улыбаясь.) Мировой конкурс, говорят, объявлен. Идет поиск человека... (Зажигает спичку и медленно проносит маленький факел возле лиц обступивших его людей.) Сюда бы Диогена.

Г у л ь н а р а. Поднесите к моему лицу.

И в а н о в. А как же, Гуля. (Ахмадуллиной и Колчанову.) Знаете, я ищу как бы формулу мира. Больше того, в глубине души я почти уверен, что нашел ее. Конечно, далеко не все люди подходят к этой формуле счастья. Еще столько зла, глупости... Но каждый год я все же нахожу людей, которые подходят!

А х м а д у л л и н а. Вашего третьего человека?

И в а н о в. Да. (Гульнаре и Зое.) Пойдемте, девочки. Нам по пути.

Медленно уходит, обняв их за плечи.

К о л ч а н о в. Кто такой?

А х м а д у л л и н а. Чудак один.

К о л ч а н о в. Хорошо, что чудаки появились. Давно не было.

А х м а д у л л и н а. Разве вы один, Виктор Анатольевич? Нужно перетерпеть. Не отчаивайтесь, пожалуйста. И не уезжайте никуда. Мы еще пригодимся друг другу.

К о л ч а н о в. Пригодимся?

А х м а д у л л и н а. Все мы хотим каких-то перемен, Виктор Анатольевич, все мы говорим о них, но ничего не произойдет, все останется как есть, или даже станет еще хуже, если здесь, внизу, мы сами не начнем менять жизнь к лучшему. Главная жизнь здесь, у нас, и ее надо менять. И если не поменяем ее мы сами, то ее на другой лад неузнаваемо изменят наши враги.

К о л ч а н о в. А враги есть у нас?

А х м а д у л л и н а. Если есть чудаки, значит, есть и нелюди. И их не мало.

К о л ч а н о в. И вы все-таки верите?..

Ахмадуллина смеется.

1984

 

Примечание на полях трилогии

Основная, быть может, даже наиболее интересная часть жизни современного человека проходит на работе. Здесь мы, вовлеченные порой в очень сложные конфликты, иногда выступаем как наблюдатели, а зачастую и как непосредственные участники событий, наполняя их острым нравственным содержанием. Поэтому, когда в начале семидесятых годов наметился интерес общества к так называемой производственной теме, в этом увлечении не было ничего странного. Этот интерес был вызван прямой потребностью в сильной фигуре социального героя, которую ощутили одновременно и писатели, и читатели.

Меня в то время тоже остро заинтересовал человек, пытающийся найти выход из лабиринта сложных социальных отношений. Тем более что под боком появился такой любопытнейший объект для наблюдений, как КамАЗ.

На маленький клочок пространства в чрезвычайно короткий отрезок времени была влита гигантская экономическая и интеллектуальная энергия всего общества. До предела, до нервной остроты противоречий обнажилось все хорошее и все дурное, что имелось в нашей социальной жизни. Наблюдать вблизи всю эту схватку страстей и сил было чрезвычайно интересно.

Как-то, перебирая свой архив, я наткнулся на репортаж в «Советской России», помеченный декабрем 1969 года. Под материалом стояла моя фамилия. Тогда, помню, прошло всего несколько дней после принятия постановления о строительстве нового промышленного гиганта на Каме, и я, в те времена журналист одной из казанских газет, полетел в Набережные Челны за первым материалом о нем...

Чем были в те дни автозавод и его строительная площадка? Лишь два бруска из железобетона, на одном из которых было что-то выведено краской, лежали в утоптанном ногами кругу, да кое-где в неоглядной степи виднелись казавшиеся маленькими и беззащитными фигурки дорожников и геодезистов. Дорожники вели тогда первые, самые трудные километры подъездных путей. Ровной и еще спокойной лежала татарская степь. Не было гигантских отвалов навороченной скреперами земли. Не поражали взгляд громадные котлованы с торчащими со дна белыми шипами столбчатых фундаментов. И хотя короткие информации в пятьдесят-шестьдесят строк о начавшейся стройке, что мелькнули в газетах, уже сорвали с места, настроили на волну Набережных Челнов тысячи людей по всей стране,— будущего невероятного скопления техники и будущей разношерстной, похожей на гигантский цыганский табор, армады строителей тогда еще там, естественно, не было.

Тогда еще не существовало ни одного (ни одного!) листика технической документации, будущий завод только начинал прорисовываться на бумаге, в семидесяти проектных организациях, работающих на него, была самая напряженная, авральная пора... Я помню, на столе заместителя генерального директора автозавода по капитальному строительству, с которым в ту пору познакомился (вся гендирекция располагалась в одной комнатенке — пара письменных столов, несколько стульев), лежала небольшая, величиной с тетрадный лист, карточка. На ней была изображена условная схема размещения основных объектов. И это было все, чем был завод тогда.

Нет, мысль написать пьесу появилась не в тот приезд.

Она возникла в душе спустя два года, когда я уже вдоволь поездил, помотался по стройплощадкам, чтобы в глаза, в память навсегда врезалось развороченное на десятки километров ковшами экскаваторов древнее нутро земли, когда я вдоволь наглотался терпкой желтой пыли, стелющейся над степью от идущих один за другим огромных «КраЗов» и «БелАЗов. От этой пыли иногда даже днем гасло солнце.

Пьеса «Дарю тебе жизнь» написалась быстро. В какой-то месяц.

И тогда же у меня появилась первая мысль о трилогии.

Но вторая пьеса «Диалоги» давалась мне с трудом. Важно было ни в чем не повториться и в то же время сохранить единство. Попытки, которые я предпринимал, кончались крахом, неудачей. И только в 1976 году, поставив последнюю точку после переписки очередного варианта, я испытал чувство, похожее немного на чувство удовлетворения. В ту минуту я понял, что «Диалоги» близки к завершению.

Ни в той, ни в другой пьесе я не делал географической привязки к КамАЗу. Он был для меня отправной точкой, прообразом, но не прямым объектом изображения. Я человек любопытный, и в юности мне пришлось — пусть недолго — участвовать в строительстве Казахстанской Магнитки в Темиртау близ Караганды, позднее не раз доводилось бывать на строительстве Запсиба в Новокузнецке. Да и жизнь геолога — этой профессии я отдал несколько лет — тоже позволила многое увидеть в разных концах страны. Писательство — профессия, склоняющая человека к бродяжничеству и перемене мест. Короче говоря, натуралистическое копирование какой-то одной, пусть и интересной точки наблюдения, отнюдь не привлекало меня, выхода на бумагу требовали и другие впечатления жизни. Поэтому искать в пьесах реальное отражение каких-то событий КамАЗа, а в персонажах угадывать прототипы конкретных людей — затея напрасная и бессмысленная. Воображение и вымысел — необходимый элемент любого замысла. И для меня гораздо важнее было доискаться не до правды мелких деталей, а до более трудной и неподдающейся правды, которая могла бы угадать направление эволюции жизни и тенденции развития духа самого человека. В стране все более ощутимо менялась морально-этическая атмосфера, и я стал невольным хроникером этих изменений.

В обеих написанных пьесах меня волновал образ человека, поставленного временем, судьбой, собственным характером в крайние обстоятельства: ему необходимо принять решение, от которого зависит и его собственная жизнь, и судьба его Дела. Но чтобы принять его, нужно найти в себе силы решиться на него. У писателя часто можно увидеть главный сюжет, который он разрабатывает всю жизнь и который не исчерпать. Меня в этих пьесах интересовала одна проблема, в общем-то проходящая сквозной темой через все мои книги, прозаические и драматургические: что сильнее? Власть совести или власть над совестью, внутреннее «я» человека или пресс внешних обстоятельств?

Я задумал трилогию, где каждая из пьес должна была быть совершенно самостоятельной, стилистически отличимой от других, а все вместе они составляли бы некое единство, своеобразный триптих. И вот две части были написаны, поставлены в Москве, в театре им. М.Н.Ермоловой Владимиром Андреевым, в казанских театрах, а затем во многих других театрах страны. А третья часть снова долго «не шла». Ее черновые наброски лежали в моем столе, но нравились мне с каждым годом все меньше и меньше. И признаюсь, настали дни, когда я стал думать, что трилогия мне не по силам. Больше того, пришел час, когда я внутренне отказался от дальнейшего осуществления замысла. Все это, видимо, было связано с каким-то процессом в моей душе и с тем, что происходило в обществе. Видно, что-то еще должно было резко откристаллизоваться, оформиться — и во мне самом, и в жизни. К концу семидесятых годов, как мне кажется, интерес широкого читателя и зрителя к так называемой производственной теме стал угасать. Возможно, тему эту растиражировали донельзя — такое тоже иногда случается. И это растиражирование, наверное, коснулось и моей души. Ей стало скучно: милый сердцу «пейзаж» оказался слишком затоптанным. Поэтому и не шла пьеса. Вероятно, «кризис» темы, как я сейчас понимаю, и личный и общий, был тогда естественен и закономерен. Он совпадал с кризисными явлениями в обществе.

Размышляя о так называемой «производственной» драме 70-х годов, я склонен теперь думать, что она была необходимым подступом к драме социальной и политической 80-х годов XX века, все более назревавшей. В ней тоже поднимались острые мировоззренческие вопросы, тоже был выход на нравственную и политическую проблематику, но у нее был еще какой-то свой «потолок», своя в общем-то ограниченная зона действия.

Но как пробить этот «потолок», как выйти вовне? — здесь заключалась основная трудность, художественная и смысловая.

Поэтому если говорить о собственных драматургических задачах, которые я пытался решить, когда писал вторую пьесу, и которые намеревался реализовать в третьей части трилогии, то они лежали в области «доразвития» каких-то идей, мыслей и чувств, родившихся в обществе в предшествующее десятилетие. Третья пьеса могла получиться только в том случае, если бы я сумел нащупать свежий мировоззренческий конфликт между людьми, конфликт политического и даже философского звучания, и смог бы этот конфликт и этих людей увязать в одну связку с тем, что было написано в предыдущих частях трилогии. Короче говоря, это «доразвитие» осуществлялось долго. Восемь лет. И только летом 1984 года на моем письменном столе оказался первый серьезный черновой вариант третьей драмы «Ищу человека». Общество в эти годы все более раскалывалось, по нему бежали трещины, человек менялся. Я интуитивно схватывал близость грядущих драматических перемен. Пьеса написалась тоже на удивление быстро. В три недели. Вероятно, новый мировоззренческий конфликт, который я описал, назрел. Для меня это был конфликт-предчувствие, конфликт-предупреќдение…

У всего бывает свой конец. Прошло четырнадцать лет со времени начала работы над триптихом пьес, посвященных России последней трети XX столетия. Я вспоминаю первые ощущения от приезда на землю, ставшую прообразом «пространства» трилогии. Колонны «КраЗов» в облаках пыли... Земля, вздыбленная к небу... В памяти, как вспышки блица, разговоры, выхваченные слова, кусочки жизни. Это были десятки, сотни встреч и разговоров с людьми. Встреч в котловане, на опытных полигонах. В просторной, как дачный домик, кабине «КраЗа». На совещаниях и оперативках. На заводах. В лесу у костра. Дома за столом… Где все эти люди, в общем-то настоящие соавторы написанных пьес, с предельной откровенностью высказавшие мне себя, свои боли и радости? Счастливы ли они? Живы ли?

Грустно расставаться с мыслями о них. Грустно расставаться с тем, чему была отдана значительная часть жизни.

1985

 

Здесь использованы стихи многих поэтов — от Омара Хайяма до Габдуллы Тукая, от Мигеля Отеро Сильвы до Халины Посвятовской. Разумеется, выбор этот предопределен авторским видением, но мое видение — лишь одно из возможных. Варианты прочтения могут быть, наверное, какими угодно — я вижу, в частности, эту историю, поставленную с применением вокально-хореографических средств изобразительности, но вижу и действо, весьма аскетическое, где весь этот ряд средств снят. Все зависит от возможностей театра и воображения постановщика.

Автор

 

Вернувшиеся

 

драматическая легенда

 

День первый

Как видение, как что-то ирреальное, но вместе с тем, быть может, более действительное, чем реальность, в луче света возникает фигура девушки, потом появляется фигура мужчины... Чуть позже проявляются остальные участники действия — люди улицы, люди толпы. Куда они спешат? Куда так торопятся? Впрочем, долго ли длится человеческий век на свете? Но каждый, не жалея сил, бьется, дабы жить...

Г о л о с. От начала начал,

если было такое начало,

человек — эта бренная плоть,

наделенная мыслью,—

вечно ищет любовь,

и любовь его вечно ищет.

Для чего?

Для чего?

Уличная суета между тем в разгаре. Кто-то спешит с газетой в руках, у других в руках — портфели, хозяйственные сумки,  зонты.Старики, дети, взрослые. И всем — некогда.

 

Н е к т о. Представьте себе человека... Впрочем, зачем представлять? Вот он сидит в кресле за широким столом. Ему около тридцати. Или чуть больше. Груда бумаг раскидана по комнате. Рулоны чертежей, пишущая машинка... Над чем он работает, забыв даже о крепком чае? (Подняв лист и читая.) «По-видимому, единственная возможность термоизоляции плазмы от стенок...» Да, он ученый, плазменник, теоретик. Ему некогда.

И снова — активное движение живой жизни.

А вот — женщина. Трудно сказать, красива ли она, но обаятельна. Однако как странно она одета? Весьма странно!

И опять улица. Опять бурное брожение жизни. Женщина

продирается сквозь толпу. Она бежит. Она рядом. Она — в его доме.

О н а. Здравствуйте!

О н. Здравствуйте! Разве дверь была открыта?

О н а. Простите, что так внезапно! Даже без звонка.

О н. Слушаю вас.

О н а. Я очень устала. Дайте, пожалуйста, воды! Или, если можно, чаю.

О н (удивленно). Что? Чаю?

Н е к т о. Вот так началась эта история... (Исчезает.)

О н а. Я с самого утра хожу по городу. Проголодалась. Да и до этого несколько дней почти не ела... Пить хочу.

О н. Чаю?.. Чай у меня почти всегда горячий. Вот, пожалуйста, чай... Но простите, я... (Недоумевающе смотрит на нее.)

О н а. Спасибо!

О н (снова задерживаясь взглядом на одежде женщины). В таком случае, раздевайтесь! Дайте я вам помогу!

О н а. Нет-нет, я на минуту. Я помешала вам? Вы, наверное, работали?

О н. Я всегда работаю. Что же я хотел спросить у вас? Что-то хотел... Да, как вас зовут?

О н а. Дина.

О н. Да-да. Так... чему обязан?

О н а. Я узнала, где вы живете. И вот пришла к вам.

О н. Да-да, понятно. То есть... не совсем.

Молчание.

О н(внезапно рассмеявшись). А знаете, я иногда даже представлял! Вдруг звонок, и входит незнакомая женщина. Нет, необязательно, чтобы она была красивой. Просто женщина. С прекрасными глазами. И вот я представлял, что я совсем не удивляюсь ее приходу... Понимаете, в этом весь смысл? Я не удивляюсь, я говорю ей: давай раздевайся! Ты устала, наверное? Садись за стол, сейчас я налью тебе чаю. А может быть, ты хочешь есть? Да, хочу, говорит она. Я все это представлял. Кто вы?

О н а.Однажды мы с вами сидели за одним столом у общих знакомых. Отмечали какое-то событие или какой-то праздник. Но все это не имеет значения.

О н.Виноградный сок? Молдавский рислинг? Выпьете?

О н а.Никогда не рвала сама винограда. И у моря никогда не была.

О н.У моря?

О н а.Пожалуйста, извините меня! Все это, наверное, ужасно глупо выглядит со стороны. Я знаю вас давно. О вас ходят легенды.

О н.Вы работаете в моем институте?

О н а.Нет! Рядом. В соседнем.

О н.Легенды, слухи, слава, а где выход? Лучше бы знать, где выход.

О н а.Выход? Какой выход?

О н.Я говорю о науке. Снежный ком становится все больше н больше. А процесс — все более неуправляем. Мы все были слишком увлечены решением технических проблем и не заметили, как подошли к черте, за которой каждый шаг, даже самый жалкий, самый ничтожный... Впрочем, эта материя не для застольного разговора. Почему на вас этот нелепый плащ? Извините! Я посмотрю, что у меня есть... (Выходит.)

Женщина блуждает по комнате, потом останавливается перед зеркалом.

И долго смотрит на себя, трогая пальцами щеки, глаза... В ужасе отшатывается...

И снова вглядывается, словно видя в зеркале не только себя, но и еще что-то иное.

Звучит музыка. Но уже античеловеческая в своей сути, своей разрушительной мощи.

Что-то черное крылатое, появившись, было, до осязаемого облика, тает в зеркале...

 

О н а (вынимая из стакана, стоящего на столе, тюльпаны). А помнишь, кто-то принес тебе красные тюльпаны? Помнишь, ты даже сквозь оберточную бумагу услышал их дыхание? Оно было настойчивым, как у младенца... А может, им тоже было плохо и они звали тогда на помощь? Огонь... Маленький огонек... Он просиял над целым мирозданьем и идет в ночь, и плачет... (Почти кричит.) Для чего? Зачем? Зачем?

О н (появившись). Что с вами?

О н а.Я боюсь. Мне страшно. Почему все так происходит? Скажите, почему?

О н.Что происходит? Что?!

О н а.Не знаю. Не знаю! Столько тел было брошено в жадные челюсти моря!.. В землю... Столько жизней перемолото! Мы как пшеничные зерна. А в реках вздувается ил, пропитанный кровью. И все это ради того, чтобы мы пришли в мир? Все это ради призрака, ради легкого шелеста платья? Бабочка летает... Легкая лебединая пушинка... Ради женской шелковой рубашки? Ради вас и меня? Нет, нет, не бойтесь! Я не сошла с ума. Но я думаю. Все время сейчас я думаю!

О н.О чем?

О н а.Не знаю. Я ничего не знаю. Но я думаю: не может быть, что все эти муки и горе, вся эта жизнь, моя жизнь и вся жизнь, что вокруг, и все, что во мне, будут проглочены бездной всего только... ради игры. Нет, наверное, есть какой-то смысл. А? Родятся другие. Другие узнают то, чего не узнала я... Но зачем была я? Я не понимаю. Ведь меня даже никто не любил. Зачем же была я?

О н.Довольно. Вы слышите меня?

О н а.Что?

О н.Это я вас спрашиваю: что?.. Это я вас спрашиваю: что с вами? В конце концов, чем могу быть полезен вам?

Молчание.

О н а.Видите ли, я долго думала, кого попросить, к кому обратиться. Все ходила по городу, пряталась от всех и думала: к кому, к кому, к кому? И мне пришла мысль обратиться к вам... А сейчас на меня что-то нашло.

О н.Чего вы испугались?

О н а.Мне так хотелось есть... А сейчас не хочется. Вы, пожалуйста, извините меня! Я пришла к вам... Вы, наверное, работали?

О н. Повторяю: чем могу быть полезен?

О н а (после паузы). Можно еще чаю? Я пить хочу. Я очень любила пить чай. (Поправившись.) Люблю пить чай... Жарко стало. (Поднимается из-за стола, снимает с себя плащ и вдруг застывает, словно увидев себя его глазами: на ней серый потертый больничный халат.) Некрасивый, да? А впрочем, пусть! Туфли тоже так жмут! (Засмеявшись.) Чужие.

О н. Почему на вас этот халат?

О н а. Я сбежала из больницы. Сегодня утром. Вот... украла на вешалке плащ, туфли и — сбежала. Домой мне нельзя. Да и дом далеко. Там мама и отец, а здесь я живу одна... Но я боюсь появиться у себя даже на минуту! Есть очень близкая подруга, но к ней тоже нельзя. Она не поймет. Я перебрала всех знакомых, и ни к кому нельзя. Оказывается, ни к кому!

Молчание.

А вы совсем чужой человек. И я подумала... Поскольку вы совсем чужой человек...

О н. Это о вас, выходит, я слышал? Большое ЧП, произошедшее на днях. Какая-то крупная радиационная авария. Разрыв одной из труб контура, разгерметизация урановых кассет. Пострадал один человек... Вы? Это были вы?

О н а. Да, крупная авария. (Рассмеявшись.) Но сейчас все это меня уже не интересует. Все это было давно! И может быть, не со мной. Ну вот, у вас уже и лицо какое-то скорбное сделалось. (Снова засмеявшись.) Давайте выпьем! Просто так, ладно? Ни за что. За то, чтобы вино всегда пьянило. Я от них, от всяких скорбных и серьезных лиц, и удрала!

О н (задумавшись). Что ж! По крайней мере, теперь хоть что-то понятно.

О н а. Нет, это вино, не вода! Давайте выпьем!.. Я хочу, чтобы все-все люди были счастливы! Я так быстро пьянею. Вы не бойтесь. Я сейчас уйду. Уйду! Вы меня, пожалуйста, простите! Мне не к кому было прийти. А сейчас так хорошо. Сидеть вот здесь, в какой-то чужой комнате, которая уже не чужая, и пить чай с лимоном. И вино. И разговаривать. А вы знаете, я ведь не знала, не понимала раньше, что это, именно все это, и есть счастье! А вы? Вы счастливый человек?

О н. Счастливый ли человек? Не знаю.

О н а. Ну вот видите, и вы! И все так. Люди почему-то не знают, что они счастливы. Они почему-то всегда думают, что они несчастны, а это — неправда. Это такая неправда! Если бы люди поверили в то, что они счастливы! Если бы увидели!

О н. Странно, у меня было сегодня ощущение, что что-то случится.

О н а. Не знаю. Голова кружится. Так мало я выпила, а голова кружится. Я сейчас уйду.

О н. Почему вы сбежали из клиники?

О н а. Я должна идти. Но я за день так устала прятаться. Я боялась ходить по улицам. Убежать из больницы — это одно дело, но потом…

О н. Почему вы сбежали?

О н а. Знаете, оказывается, когда нарушаются все связи, очень трудно. Оказывается, когда у человека нет уже дома, друзей, знакомых, нет даже паспорта и имени... Я не могу идти к знакомым, потому что если меня увидят, то опять отвезут в больницу. А у меня есть несколько дней. И они мои... Сейчас я чувствую себя хорошо. Вчера мне стало значительно легче. И я хочу в лес!

О н. В лес?

О н а. Я очень давно не была в лесу. Я хочу в лес... Сегодня на рассвете я все это придумала. Уйти — и чтобы ни следа, ни дыхания не осталось. И мама... У нее будет все-таки надежда, что я жива, что я когда-нибудь вернусь...

О н. Вы пришли ко мне, потому что я для вас совсем чужой человек. Но зачем вы пришли к чужому человеку? Для чего?

О н а. У меня же ничего нет. Вот платье нужно купить... А вы чужой человек. И я подумала, что вы не будете говорить о всякой ерунде, уговаривать меня. Просто поможете. Ведь вы же человек. Я могла бы прийти в любой другой дом.

Он поднимается, подходит к телефону.

О н а (вскочив и медленно отходя к двери.) Нет, нет! Не надо звонить! Вы не сделаете этого! Вы не можете так поступить!

Долгое молчание.

Никто не узнает, что я была у вас. Ваша совесть может быть абсолютно спокойна! Вам нет до меня дела. Спасибо за чай. Все было очень хорошо. Извините! Я пойду. Пожалуйста, простите меня!

О н.Хорошо. Пусть будет так! Хорошо... (Открывает ящик стола, достает деньги.) Вот! Возьмите!

О н а.Быть может, у вас есть помельче? Зачем мне столько?

О н(взрываясь). А зачем я должен знать, сколько вам нужно? Зачем вообще я должен что-то знать? Вы пришли ко мне. Потому что я чужой человек. Потому что мне все равно! Берите деньги и идите! Езжайте куда хотите! Хоть на Север! Больше я ничего не желаю знать. У меня своих забот по горло, своих дел. Я ничего не хочу знать. (Смешавшись.) Извините меня! (После долгой паузы.) Было бы лучше... Лучше, если бы вы не приходили ко мне...

Молчание.

Слушайте! А если, если все это вам примерещилось со страха? Здесь все-таки врачи!

О н а.Нет-нет! Спасибо за все. Я пойду.

О н.Куда вы сейчас?

О н а.Не знаю. Наверное, на автовокзал. Хочу в лес.

О н. Может быть, вы и правы, приняв всю ответственность за свою жизнь на себя. Подождите!.. Магазин здесь неподалеку. Я куплю все, что вам нужно. Сам.

О н а.Зачем?

О н.Вам же надо будет потом где-то переодеться. Я не буду звонить в больницу. Не бойтесь! Даю вам слово!

Женщина одна. Блуждает по комнате. Подходит к зеркалу, смотрит на себя, осторожно трогая рукой отражение своего лица.

О н а.Может, это все сон? Может быть, все то, что произошло, приснилось? Какой-то кошмарный сон? Или я схожу с ума, и поэтому мне все кажется?

Звонит телефон.

О н а(порывисто, инстинктивно взяв трубку). Да. Алло!.. Да-да. Видите ли, он только что вышел... Вероятно, скоро вернется... Я? Ну зачем вы сердитесь? Но уверяю вас, его нет сейчас дома... Видите ли, я... Я не знаю, как вам объяснить... (После долгой паузы.) Ну вот, и трубка брошена. (Осторожно кладет на рычаг телефонную трубку.) Господи! Пришла в чужой дом, в чужую жизнь! И зачем надо было брать трубку? (Оглядывая комнату.) Спасибо тебе, дом! Спасибо тебе, последний мой человек!..

Г о л о с. Надламывайся и гори! Тебе не внове, сердце!

Дороже целого творцу надломленное сердце!

Надламывайся и гори! Тебе не внове, сердце!

Но разве могут зреть плоды, когда погасло сердце?

Пора, пора, расправь крыла и ввысь взлети,ликуя,

С рожденья к светлым небесам стремящееся сердце!

Вспышка света, и на месте, где стояла женщина,— он, мужчина.

О н. Где вы? Нет! Видимо, ушла... (Набрав номер.) Да, я, я! Помнишь, ты говорил на днях? Какая-то радиационная авария у вас? Да, нужно. Что это, серьезно у нее? Пропала? Я тебя спрашиваю, серьезно или есть шанс? Практически смертельно? Да, завтра на конгресс. Так ты говоришь, врачи считают... (Бросает телефонную трубку. Тут же раздается телефонный звонок. Хватает трубку.) Дина!.. Это вы? (Швыряет телефонную трубку.) Зачем она появилась? Чтобы уйти?

Девушка, нагая, гибкая... Она словно изваяна из чистых слепящих потоков света,

словно рождена из темноты. Но появляется и какая-то фигура,

трепещущая красными и черными крыльями. А музыка все стремительней.

Опять как тревожное и странное видение. Резкий звонок в дверь, обрубающий все.

Мужчина бросается в прихожую,

возвращается — но не с Диной, с другой женщиной.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Я тебе только что звонила. У тебя кто-то был.

О н.Подожди! Ты врач. Ты должна знать. Большая доза облучения? Примерно семьсот рентген. Что происходит? Само течение болезни. В чем оно проявляется?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Не знаю. Я занимаюсь другим.

О н.Но хоть что-то ты должна знать!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Зачем это тебе?

О н.Ну?!

Д р у г а я ж е н щ и н а (недоуменно и растерянно). Не знаю. Кажется, резкая потеря сил, тошнота. Это в первые часы. Через несколько дней — смерть. Но если человек переносит эту стадию заболевания, выдерживает, потом какое-то время его состояние может быть и неплохим. Недолго.

О н.Что значит неплохим?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Не знаю я ничего... (Садится у стола.) Дай мне сигарету!

О н. Ну а потом что?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Дай мне спички, пожалуйста!

О н. Я спрашиваю тебя, что будет потом? Я спрашиваю тебя!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что наконец случилось? У тебя такие глаза! Ты совсем измучил меня... Как подачки, как жалкой подачки я жду всегда твоего звонка, твоего зова. Тебя неделями не бывает в городе. А я все жду, жду, а ты Бог знает где!

О н. У меня такая работа.

О н а. Даже когда ты бываешь здесь, у тебя одна работа. Какая-то пропасть между нами. И в твою душу я не могу пробиться. Я устала... Не мучай меня! Почему ты даже не слышишь меня?

О н. Зачем я отпустил ее одну?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Кто эта женщина? Кто? Я никому тебя не отдам!.. Я люблю тебя. Тебя, тебя я люблю! Ну, солги хотя бы, соври чего-нибудь, ведь я поверю! У тебя даже лицо изменилось, когда ты увидел меня здесь.

О н. Ладно. Не будем об этом.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты уходишь? Куда?

О н. Может быть, я еще увижу ее. Если успею.

Д р у г а я ж е н щ и н а (яростно). Я не отпущу тебя никуда! Никуда ты не пойдешь!

О н (отдирая ее руки). Не надо, прошу тебя.

Д р у г а я ж е н щ и н а (с мольбой). Как же это? Ведь все было хорошо. Ведь вчера еще, только вчера все было…

О н. С ней несчастье. Она облучилась. Пойми же. Ну успокойся! И пойми меня! Прошу тебя, пойми! Я не знаю, кто она. Я вернусь, я только ее увижу... Я ждал ее. Я всю жизнь ждал ее. А она пришла, чтобы тут же уйти навсегда. Пойми же и отпусти!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты сам не знаешь, что делаешь. Завтра тебе лететь. У тебя важный доклад на конгрессе. Ты же сам говорил, что еще не все продумал. А это безумие пройдет. Такое бывает, бывает... Ты сошел с ума!

О н (с силой отняв ее руки). Сошел с ума? А ты думаешь, та жизнь, которую я веду сейчас,— это нормальное состояние? Ты привыкла видеть меня другим? Видеть меня таким тебе страшно? Просто человеком, обыкновенным человеком,— уже страшно?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты никогда не был таким!

О н. Да! Половину жизни отдать работе. Спать по четыре часа в сутки! А в итоге? Да, я создаю завтрашний день. Но я сам, мы сами... способны ли сегодня понимать друг друга? Слышать чужую боль как свою? Слава, власть, деньги! Но никогда не будет ее, этой женщины! Ее вообще не будет на земле! Она была обречена еще раньше. Едва родилась. Она уже тогда была обречена. И кто знает, возможно, и я виноват в этом. Мы глупы и беспомощны. Мы вызываем к жизни силы, а потом не можем обуздать их. Если бы человек с рождения облучался не злом, не корыстью, а красотой! У меня доклад, говоришь? Да! Но, быть может, на конгрессах, подобных тому, в котором я должен участвовать, пора уже во весь голос говорить о человеческих аспектах нашего дела. Не потому ли у меня и не идет мой доклад?

Д р у г а я ж е н щ и н а (плача). Столько лет я тебе отдала!

О н. Ты привязана ко мне. Но если бы ты знала, как я завидовал тебе, тому, что ты любишь, тем, кто любит. Другим я внушаю зависть, но я сам был завистником! А я хочу, я тоже хочу быть человеком!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Я боюсь за тебя.

О н. Я сейчас... Поверь мне, я скоро... Мне бы только увидеть! Я сейчас...

Гремит входная дверь.

Другая женщина. Господи! Господи! Я ничего не понимаю!

Меркнет свет, и только время начинает свой счет. Звенящий резкий скрип тормозов, гудки машин,

обычный шум жизни большого города, и всполохи автомобильных фар, и чей-то смех, хохот,

и над всем этим, словно суть самой жизни,— жесткие удары времени.

Сквер у автовокзала. Скамейка. Резкий визг тормозов машины.

 

О н а (почувствовав взгляд и обернувшись). Вы?

О н. Я боялся, что не застану, не увижу вас.

О н а. Зачем вы пришли?

О н. Откуда я знаю, зачем….

О н а. А знаете? Знаете, почему я сбежала из больницы? Я не могла видеть глаза людей. Я видела в них, в глазах, все, что со мною будет. И когда в меня вливали чужую кровь, я смотрела в глаза и знала, что она мне не поможет. А в ваши глаза я могу смотреть. И мне не так уже страшно. Спасибо, что пришли проводить.

О н.Мы едем вместе. Не заставляйте меня говорить что-то, объяснять. Не хочу. Не знаю. Я ничего не знаю сам. Есть вы. И есть я. И, наверное, в этом все.

О н а.Вы?..Нет!

О н.В ста километрах у меня дом. Там озеро, небольшой остров, лес. Мы поедем туда... Вы будете жить. Пока я жив, вы будете жить.

О н а.У меня даже голова закружилась. Нет, этого нельзя делать! У вас своя жизнь.

О н.Нельзя выйти из круга? Всегда круг? Только круг?

О н а.В кругу все привычнее. Я сама нахожусь теперь вне круга, и я не хочу, чтобы вы выходили из него.

О н (перебивая и смеясь). Мы едем! Едем!

Г о л о с.О день, точильщик ножниц золотых,

стальных кинжалов и мечей железных,

холодной ночью на крылах зари

ты до небес до самых долетишь.

Ты улетишь!

Так все умчится —

но молний блеск заменит ли

Ночи вечное солнце?

Д р у г о й  Г о л о с. Словно солнце, горит на земле,

не сгорая, любовь,

словно птица небесного рая — 

любовь!..

День третий

Е г о  г о л о с. У тебя такие добрые руки!

Е е  г о л о с. А ты... Твое сердце... Я не знаю, где кончаюсь я, где меня нет и где ты.

Е г о  г о л о с. Ты плачешь?

Е е  г о л о с. Потому что я люблю тебя. Я плачу, потому что счастлива и люблю тебя. Господи! Господи!

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи детские лица.

П л а ч  д е т е й.Вы не знаете нас,

вы не слышите нас.

Мы летаем, мы летаем,

мы куда-то отлетаем.

Не успеем мы родиться,

мы неоткрытая страница.

Мы летаем.

Ма-ма!

Солнышко светит,

нам не суметь

его свет поймать.

Ма-ма!

Трава на земле,

нам бы дышать

и дышать.

Ма-ма!

Ягода рдеет,

как бы ее

нам сорвать?

Ма-ма!

Ветер ходит по кругу,

как бы его

увидать?

Нам не родиться,

мы не открытая страница.

Мы летаем, мы летаем,

мы куда-то отлетаем.

Вы не знаете нас,

вы не слышите нас...

И в ответ — женская а-капелла. Плач матерей по нерожденным детям.

 

О н (громко).Вставай!Утро.Слышишь?

Не открывая глаз, женщина поднимается; улыбка цветет на лице. Прижимается губами к губам

мужчины и снова падает на подушку, снова засыпает.

Такое утро... Роса...

О н а. Дай поспать!

О н. Молоко парное... Хочешь?

О н а (не открывая глаз). Хочу. Я так... так спать хочется! (Поднимается, снова ничком падает на кровать.) Не смотри! Я некрасивая утром. (Вскочив и усевшись в одной рубашке на постели, как будто в глазах никакого сна не было.) Я была в ресторане сейчас. На свадьбе!

О н. На свадьбе? На чьей?

О н а. Не знаю. Я помню только золотое кольцо у себя на руке. Оно было какой-то необыкновенной формы. А еще... Еще я видела во сне, что должна родить саму себя.

О н. А я ходил за молоком в деревню.

О н а. Нет, представляешь? Это такой труд! Я кричу, вою, и мне некогда даже спросить, кто велит мне рожать саму себя... А где молоко? (Смеется, быстро притягивает его к себе, целует, опять смеется.) Я люблю молоко.

Тут же, на постели, они завтракают. Одна ложка на двоих.

Одна кружка.

Принеси еще ложку!

О н. Я хочу из твоей.

О н а. Да?

О н. Да!

О н а. Всю бы жизнь так. И здесь.

О н. Да!

О н а. А что бы ты делал здесь? Ты бы через месяц взвыл от безделья и скуки.

О н. Занимался бы наукой.

О н а. Наукой?

О н. Изучал бы движение облаков, их форму.

О н а. Ты смеешься надо мной!

О н. А если на облака посмотреть оттуда, откуда никто не смотрел? Законы гармонии в естественных системах — не все ли равно, на чем их выявлять? Или ловил бы бабочек, жуков.

О н а. А зачем жуков?

О н. Ну, можно и не жуков... Хотя, размышляя над сочетанием рисунков... У меня приятель есть, геолог. У него самая богатая в мире коллекция жуков. Богаче иных собраний в зоологических музеях. В юности открыл месторождение олова на Дальнем Востоке. В этом году вернулся из Афганистана, до этого был во Вьетнаме. И там, кстати, открыл по месторождению. Но это было для него делом, как он считает, случайным. Главное, ему надо было пополнить коллекцию жуков. Так что позаимствовали бы на время часть его коллекции и занимались бы жуками.

О н а. Ты знаешь, одно время все люди казались мне какими-то одинаковыми. Наверное, я сама была такой, да? Одинаковой со всеми? Босиком не холодно? Я еще не умывалась.

О н. Дай я на тебя посмотрю! Подожди!

О н а. Мне не стыдно, смотри! Нисколько не стыдно!

О н. Подожди! Подожди же!

О н а. Родной ты мой! (Целует его, едва коснувшись лица губами, хватает одежду, убегает.)

Мужчина прибирает комнату.

Женщина прибегает, кружит его, смеется.

Господи, спасибо, спасибо тебе!

О н. Что ты?

О н а (внезапно). Зачем ты здесь со мной? Уже первая женщина тотчас же лишила своего мужа рая. И я не принесу тебе ничего, кроме горя.

О н. Есть красивая восточная легенда... «Меня часто спрашивал вопрошающий, сколько прожил я жизни? А видел он у меня на висках и щеках седину. И я ответил: «Минуту. Ничего иного я не считаю жизнью. Так судит мой разум и взгляд». Тогда вопрошающий снова спросил мудреца: «Как это? Скажи мне яснее. Ты принес мне ужасную весть». И мудрец тогда ответил еще яснее: «Та, к кому привязалось мое сердце, поцеловала меня однажды. И поистине, хотя мои годы длились долго, жизнью я считаю только эту минуту».

О н а. Это правда?.. Ты... не жалеешь меня? Ты любишь? У меня такое ощущение, что будто стоим мы на каком-то высоком-высоком обрыве. Но каждая секунда как вечность! Милый!.. (Опускаясь, припадая к его ногам.) Как мало у ночей стыда! Они хотят души моей больше... Я все с тобой забыла!

Он тоже опускается на пол.

И во сне ты меня не щадил. Ты меня гладишь... (Вырвавшись и вскочив на ноги.) Почему ты так меня гладишь? Ты меня не любишь, а жалеешь?

О н. Тебе все хочется попробовать, проверить?

О н а. Я ломала себя всю жизнь! А с тобой теперь хочу быть такой, какая есть. Я устала не быть собой. Раньше я боялась. Себя боялась, своего безумия! Своей страсти! Я ее давила в себе, душила. Я любила кого-то, но я не знала, кого я люблю. Когда во мне что-то поднималось, я казнила себя... Мне казалось, что я предаю его. Того, кого я люблю. Кому предназначена. Умоляю тебя!.. Я не хочу суррогата, не хочу малейшей неправды! Не считай, что я была счастлива до тебя. Ведь я не жила раньше. Только сейчас, с тобой я начала жить. А иногда боюсь, вдруг — все это сон?

О н. Во мне тоже чувство, как будто мы — это не мы.

О н а. Не хочу, чтобы это было сном! Пусть, пусть все будет так, как есть!.. Мне порой кажется, что я здорова. Что ничего не случилось. (Смеется.)

О н. Ну, успокойся! Успокойся, маленькая моя!

О н а. Успокойся? (Вырвавшись снова из его рук.) Ты чужой мне или близкий? (Отходя от него.) Не подходи! Не прикасайся ко мне!

О н (приближаясь к ней). А если прикоснусь?

О н а. Ты чужой? Ты, наверное, чужой! Ты не слышишь меня.

Неожиданно он обнимает ее, женщина вырывается, бьет его по рукам; глаза горят, и вся она

в состоянии какого-то безумия.

О н. Ты что?

О н а (торжествуя). Больно?

О н. Конечно, больно!

О н а. Ну вот, и мне больно... было. Ну прости, прости! Ну, дай я поцелую, дай! Вот! Не больно ведь уже? Губы лечат. А я здорова! Вот увидишь, увидишь!.. Только целуй меня!.. Целуй!

Мужчина обнимает ее, гладит волосы, тихо целует.

А как еще ты меня любишь?

О н. Не знаю. Как умею.

О н а. А раньше ты умел... любить?

О н. Нет, не умел.

О н а. И я не умела никого любить...

На лугу. День, полный света. Танец любви. Что это?

Видение, грезы или реальность?

О н а. О чем, интересно, говорили друг с другом два первых человека на земле? Что такое жизнь, да? Они думали об этом?

О н. Жизнь, наверное, просто говорила им, что они должны жить. Что они есть жизнь среди жизни, которая хочет жить.

О н а. А хочешь, я приворожу тебя навсегда? На все жизни, которые у нас будут? Одной жизни с тобой мне мало!

О н. Давай! Я согласен. А не страшно?

О н а. Когда случается неразделенная любовь, знаешь, как можно приворожить любимого? Надо на рассвете прийти к берегу озера и найти двух спаренных лягушек. Схватить их и бежать, но не оглядываться! А через три дня эти лягушечьи скелеты нужно высушить, растолочь в ступе, а порошок подсыпать, немножко, конечно, в еду любимого. Тогда он полюбит навсегда.

О н. Ты веришь в это?

О н а. Не знаю. Просто я знаю, и все.

Появляется Другая женщина. Никто из них не замечает ее.

Другая женщина. Вы здесь? Так и знала. Я так и знала!

О н а. О чем ты задумался? О своей работе?

О н. И о тебе, и о себе. Обо всех.

О н а. Если когда-нибудь тебе станет грустно, ты поцелуй ствол рябины и тихо скажи: «Ты, рябина моя, рябинушка, деревце мое горемычное, ты одна поймешь мое горе, ты одна утрешь мои слезы! Отдай ветру буйному ветками своими горькими мое горе горемычное, чтобы в дали дальние он унес мою тоску-кручину. И да исполнится слово, мной сказанное». Если когда-нибудь тебе станет грустно...

Д р у г а я ж е н щ и н а. Они даже не видят! Не слышат меня!

О н а (улыбаясь). А еще можно тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя...

Д р у г а я ж е н щ и н а. Шептать? А разве я не молила судьбу?

О н а. Если когда-нибудь станет грустно... (Засмеявшись и внезапно вскакивая.) Как давно я не бегала! Догоняй! Догоняй же!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что происходит? Почему вы даже не замечаете меня?

О н. Вот! Поймал!

О н а. Так быстро! Ты длинноногий, поэтому ты меня и поймал. Смотри, трава! А послушай, жаворонок ведь? Смотри, жаворонок!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Образумьтесь наконец! Сегодня третий день; пройдет еще несколько дней, и все кончится! Все, все кончится! Это же самоубийство! Тебя ищут. Вас обоих ищут. Если бы вы знали, какой переполох в городе... Почему вы даже не слышите меня?

О н а. Ну, отпусти!.. Деревья же смотрят. Деревья ведь тоже все видят. Дерево, здравствуй! Я тебе говорю, слышишь? Здравствуй, говорю! (Смеясь.) У тебя листья и коричневая кора, ветвями ты можешь обвить мои руки. Тебя ласкает солнце, ты знаешь это? И целует месяц... А меня вот — он! Тебе нравится он? Нравится, да? Лист! Ты хочешь прильнуть к моему лицу, да? Кровь одна в твоих жилах и моих. Люби, говорю, слышишь? Люби!.. Он отвечает: «Люби!» Живи, говорю!.. Ты знаешь, он говорит, чтобы я жила. Он тоже хочет, чтобы я жила. (Кричит.) Я буду жить, буду!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Самоубийцы. Ты умрешь. Ты же скоро умрешь! Господи, что же это такое?

О н а. А знаешь, если бы я имела столько жизней, сколько разноцветных шариков держит на веревке какой-нибудь мальчишка в праздник, я была бы так щедра! Я пустила бы их по небу. Позволила бы им вплетаться в ветер, в тучи, в птичье крыло, а себе оставила бы только одну жизнь. Знаешь какую?

О н. Какую?

О н а. Эту! Ту, что теперь. Ту, что с тобой...

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что же делать? Что делать?!

О н. Максади-экса.

О н а. Как ты сказал? Что это?

О н. По-арабски «максади-экса» — это нечто тончайшее, или высшая цель в мире. А высшая цель в этом мире... У одного поэта есть стихотворение... Любовь — это нечто тончайшее, отблеск в эфире...

Другая женщина плачет.

О н а. Стой! (Тревожно.) Слышишь?

О н. Что?

О н а. Как будто кто-то кричит: «Мама, мама!».

О н. Да нет! Кто здесь может быть? Хотя... да!

О н а. Нет, показалось... Но я отчетливо слышала! Как будто чей-то детский голос. И звал мать. Как будто меня звал... Показалось, наверное, да?

О н. Подожди! Кого он зовет? Да, послышалось.

О н а. Послышалось. У меня даже сердце похолодело.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Они... сошли с ума!..

О н. Послышалось.

О н а. Мотылек... Здравствуй, мотылек! У тебя плюшевые крылышки. Зачем ты, мотылек?

О н. Без него, наверное, было бы неуютно на этой поляне.

Д р у г а я ж е н щ и н а (отступая). Господи, господи! Ничего этого не было у нас! Никогда не было. Да, я не любила тебя. Но ведь была жизнь, и столько лет я тебе отдала! Столько надежд!

О н а. Постой, кто-то плачет.

О н. Да...

О н а. Послышалось, наверное. Тихо стало... Почему-то моей душе стало вдруг больно! Я хочу кричать! Можно, я буду кричать?

О н. Кричи!

О н а. А ты услышишь, когда я стану кричать? Ты услышишь, о чем я буду кричать? Опять! Слышишь, опять ребенок?

О н. Это кажется... Это все нам кажется. Ну, не дрожи, не бойся!..

О н а. Мой ребенок!.. Это мой ребенок! Мой!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Безумцы! (Уже издали.) Сегодня же, знайте, сегодня же… Я скажу, что вы здесь. Я позову людей сюда.

День, полный света и неба. Мужчина и женщина — почти

обнаженные, прекрасные тела. Их танец как видение, как греза.

О н а (оставшись в одиночестве.) Если бы снова найти все вещи на их привычных местах, словно ничего не произошло. И чтобы на всем, как раньше, лежал спокойный свет. Зеркало, крыло занавески. На столе на своем месте хлебница... И старая лампа... Раскрыть книгу на той главе, где закладка… Может, это и есть счастье? Или я плету последнюю сеть на этом берегу? Но, может быть, еще не последнюю? (Застывает, прислушивается, бросается к двери.)

Входит мужчина.

Вот и ты! Как долго! Ты был так долго.

О н (смеясь). Вот хлеб... Вино. Иллирийский рислинг. Купил его в какой-то лавке в древней Иллирии.

О н а. В какой еще Иллирии?

О н. Это где-то в Древней Греции.

О н а. Я не могу быть без тебя так долго. Почему ты можешь?

О н. Слушай, а ты будешь ревнивой женой. Но сегодня у нас праздник, и мы не будем ссориться.

О н а. Какой еще праздник?

Он наливает в рюмки вино, опускает кольца.

Они чокаются, выпивают.

Кольцо? Золотое кольцо?

О н. Ты же видела во сне свадьбу. А какая свадьба без обручальных колец? Ну, обещай, что будешь вечно любить меня.

О н а. Обещаю!

О н. Теперь ты мне жена. А я тебе — муж.

О н а (после долгой паузы). И ты думаешь, это все... навсегда?

О н. Знаешь, за что мы поднимем первый тост? Человек по-настоящему живет только в редкие минуты. Когда любит! Когда идет по следу истины. Когда впереди опасность. Утопия — жить по законам красоты... И все же жить надо только так. Кто знает, может, мы с тобой одно целое? Сегодня мне все время приходит на память древний миф об андрогинном человеке. Быть может, мы с тобой андрогины?

О н а. Андрогины?

О н. Да! Ведь когда-то мужчины и женщины не существовали отдельно, а жили, сросшись в одном двутелом и двуполом существе. Они были очень сильны. И были бессмертны. Но боги, боясь их силы, рассекли их пополам. И именно с тех пор каждая половинка рвется к другой, желая срастись с ней. С тех пор нас влечет друг к другу. Исцелить человеческую природу, разрушенную, рассеченную на две части, неполную... Это легенда. Но, возможно, не только легенда? Человек, который не любил, не полюбил, это человек, не поднявшийся на какие-то свои высшие уровни. Он не настоящий человек! Недочеловек! Половинный человек! У него только одно сердце.

О н а. Ты так на самом деле думаешь? Что мы одно целое и что мы бессмертны?

О н. Я понял многое за эти дни. Каждый шаг теперь — выбор будущего. Выбор! В другие миры, в другие цивилизации надо идти влюбленным человеком. И мы придем туда людьми! Человечество не единый род. Оно разделено, разбито на враждующие части. Но истинная, идеальная сущность человека — в его принадлежности к роду. В том, что он представитель и сын всего человечества. Иначе зачем все? Какой смысл в предшествовавшей истории? Мир пока еще в огне. Но человек без любви, полный эгоизма, никогда не сможет контролировать пламя. Демоны самого ада вырвутся на волю. Огонь страсти, алчности, ненависти, вожделения... Этот огонь опустошает теперь мир. Но природа человека не в эгоизме. Без любви усилия человека превращаются в золу. Закаты сменяются непроглядной ночью. Но любовь — это и борьба. И нелегкая борьба! Ты — моя половина. И ты нашлась. И может, действительно мы — андрогинные люди сейчас? И в нас есть теперь их сила? И мы еще поборемся. Поборемся за то, чтобы мир стал действительно прекрасным!

О н а. Господи, как хорошо, когда человек верит!

О н (улыбаясь). Лишь бы боги, боясь нашей силы и могущества, снова не рассекли нас пополам. Но мы поборемся и с богами!

О н а. Да! Да... Да!

О н. Не знаю, что во мне... Словно какой-то долг. Перед всеми. И перед будущим. Люди должны быть свободными и счастливыми. Должны! Иначе зачем все эти века надежд?.. Ради насмешки над человеческой судьбой? Ради бессмысленной игры?

О н а. А ты знаешь, я однажды видела сон. Какие-то юрты, ночь. И огонь. Пожары в степи и дым. И плач, крики. Налетела конница. Я стояла у юрты и закрывалась рукой. Мне клинком снесли голову. Душа как будто вышла из тела, остановилась и посмотрела на мое тело. А дым и огонь рвались к небу. Потом подошел человек, которого я любила, и тоже стал смотреть на мое тело. И стал плакать. Может, мы уже жили раньше? Почему у тебя слезы на щеке?

О н. Да, мы жили раньше. И будем жить всегда. Каким только будет это будущее? Расширение жизненного пространства, другие миры — мы в самом их преддверии. Я бы хотел, чтобы все, что я ни делал,— здесь, на земле, или там, в космосе,— я бы делал ради истины и красоты. И добра! Лишь тогда жизнь будет иметь смысл.

О н а. Ты сделаешь все. Ты все сделаешь!

Яркая вспышка молнии. Удары грома.

Как сильно ударило!..

О н. Боги сердятся. Мы покушаемся на их власть.

О н а. Я не боюсь!

Удары. Вспышки молнии.

Я ничего не боюсь! (Кричит.) И я буду жить! Буду! (Радостно.) Я видела сегодня, видела ночью, как ты склонился над колыбелью. Ты был в желтой рубашке, на лице улыбка. Ресницы были опущены, и зубы белые. И ты смотрел, а он рос под твоим взглядом. А потом скрипнула дверь, и мальчик — он весь был исхлестан ветром,— вбежал в эту комнату и бросил на стул вымокшую кепку. Это был наш сын!.. Смешно, да? Но почему он не должен родиться? В чем он виноват? Разве бывает, что человек, еще не успев даже родиться, уже виноват?.. Ведь он тоже хочет жить! Поцелуй меня! Целуй!.. Еще, еще!

Е г о г о л о с . Эти губы, эти руки — все мое.

Е е г о л о с . Да! Да...

Е г о г о л о с . А душа?

Е е г о л о с . И душа.

Е г о г о л о с . И ты не растаешь, не уйдешь?

Е е г о л о с . Я всегда с тобой. Вот так... С тобой, слышишь? Каждое мгновенье с тобой — вечность. Я знаю теперь, что такое бессмертие.

Е г о г о л о с . И я. И я...

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи детские лица.

П л а ч  д е т е й.Мы старше вечности. Нас не было.

Горите, свечи, тенями из пепла!

Горите, свечи, светло и прямо!

Все человечество — чужие мамы.

Пусть рвутся в небо другие стебли,

а мы в побеге!.. Нас просто не было.

Ма-ма!

Чья это карточка

на стенке в раме?

Ма-ма! Травы поспели —

нас не будет... Странно!

Ма-ма! Будут песни,

радуги, будут даже камни.

Ма-ма!

Радостью чьей

и когда мы станем?

Покой и вечность наш смех уносят.

Пылайте, травы, мольбой и просьбой!

И каждый вечер о нас, забытых,

Гори же, мир, простой молитвой!

Гори, тоскуй! Тебя ветер не задует.

А если правда,

что нас не будет?

Женская а-капелла — плач матерей по нерожденным детям. И вдруг — крик сирены «скорой помощи».

Как тревожен, как бесконечно похож на стон ее крик! Хлопают дверцы машин.

И вот уже бегут несколько человек в белых халатах...

 

О н а (в ужасе). Нет, нет! Не хочу! Я никуда не поеду!

В р а ч. Оставаться здесь — самоубийство. Мы обязаны.

О н а. Я не хочу в больницу! Не хочу на этот кошмарный остров. Там ночью душно от больных дыханий. Там мы все протягивали руки, выли, а постели были полны паутины, и в паутине были наши души! Я здорова! Меня вылечил лес!

В р а ч. Из центра прилетела специальная бригада. Все лучшие медицинские силы... Мы сделаем все возможное.

О н а. Вы не сможете сделать невозможного. Боже, и его нет! Он не знает. Он ничего не будет знать!

В р а ч. Нельзя терять ни минуты. И без того потеряно слишком много. (Санитарам.) В машину! В машину!

Белый круг хлопочущих людей — и, как видение, над ними что-то краснокрылое, нависшее подобно сфинксу или фантастической птице. И женщина, мечущаяся в белом кругу, и музыка жизни и смерти,

и война света и ночи, и последний крик...

О н а. Не хочу! Не хочу!.. Не хочу!

День седьмой

Городской дом. Из-под валика пишущей машинки торчит тот же лист бумаги.

Мужчина один. Как лунатик, он бродит по комнатам, потом, увидев в стакане засохшие

тюльпаны, вынимает их, подносит к лицу.

Г о л о с.От начала начал,

если было такое начало,

человек —

эта бренная плоть,

наделенная мыслью,—

вечно ищет любовь,

и любовь его вечно ищет...

Для чего?

Для чего?

О н. Да. Для чего? (Внезапно.) Ты? Ты здесь?

О н а (появившись у него за спиной, отделенная каким-то пространством). Да, здесь. Мы снова вместе. Мы всегда будем вместе.

О н. Что случилось? Меня же не было всего полчаса. Мне сказали, приехали две машины.

О н а. Они увезли меня насильно. Они мне говорили, пока ехали, что сделают все возможное. Но они не понимают, не понимают, что только любовь могла сделать невозможное. Это чудо было там, в лесу. Красота только могла спасти меня!

О н. Успокойся. Главное, мы вместе. Опять вместе.

О н а. Господи, ты в ссадинах! Откуда эти ссадины?

О н. Разбил машину. Гнал сильно, и у моста...

О н а. Я так переживала, что ты не знаешь! Когда меня везли в машине в больницу, я поняла... Ночью еще, мне казалось, я погружала в сон левую руку, а правой словно сжимала звезду. Это был обрывок живого неба. Всю ночь, словно кровью, я истекала светом, радостью. Становилась легкой, сильной. Еще бы немного!.. Значит, не судьба. Но все равно! Сколько людей — их миллионы и миллионы, а любовь ни разу даже не тронула их, не коснулась! Не знаю, что там, за пределами этих гор, похожих на какие-то гигантские двери... Может, тоже любовь? Если бы только любовь!

О н. Подожди! Не уходи! Дай я на тебя посмотрю!

О н а. Я понимаю, тебе труднее, чем мне. Потому что я уже в вечности, а ты еще на земле. Но знай, я была счастлива все эти дни! Ты должен это знать. За эти несколько дней я прожила такую же полную жизнь, как другие за несколько десятков лет... Когда жизнь измеряется минутами... Когда каждая минута вырастает до гигантских размеров... Каждое твое дыхание, каждый толчок твоего пульса!.. Вчера ты заснул, а я лежала рядом, и со мной был ты! Ты был со мной целые века, понимаешь? И мне казалось, что я никогда не билась головой об стенку и никогда не кричала от страха. Ты был со мной, и я думала: какая прекрасная эта жизнь!

Молчание.

И ты должен понять меня.

О н. Что понять? Боги, боясь нашей силы, снова рассекли нас пополам? Это я должен понять?

О н а. Да, в мифах боги разрубают людей, а в жизни? (Смеясь.) А хочешь, я приворожу тебя навсегда? Чтобы ты никогда меня не забыл?

О н. Как я могу забыть тебя, если ты — это я?

О н а. Если ты будешь тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя... Не знаю... Наверное, это был сон. Его принес нам на своих крылышках мотылек. Что он только будет делать, тот мотылек? Он привык садиться на мою левую руку, когда, устав, мы отдыхали на тропинке у озера. Неужели ему больше никто не скажет, что он прекрасен, что на своих плюшевых крылышках он несет счастье?

О н. А если и мотылек не может существовать без твоей улыбки?

О н а. Дай мне, пожалуйста, чаю! Нет, воды. Холодной воды.

Он поднимается и протягивает в пустое пространство стакан воды, хотя рука его пуста.

Не хочу. Невкусная.

О н. Ты просила холодной.

О н а. Да, а зачем занавешивают зеркала, когда кто-то умирает?

О н. Не знаю.

О н а. Ну да, я тоже знала, да забыла... В машине мне стало вдруг так плохо! Они словно напомнили обо всем, и сразу мне стало плохо. Одежду можно сдать сиделкам, тело — врачам... а душу? Душу свою кому мне сдать? Тебе? Я оставлю ее тебе. Ведь мы андрогины. А у андрогинного человека должно быть две души — мужская и женская.

О н. Ты обещала, что будешь вечно любить меня.

О н а. Да, я обещаю тебе... Мне хочется для тебя что-то сделать. Я хочу сидеть рядом с тобой и смотреть на тебя. И вскакивать с места, если тебе что-то понадобится, и снова сидеть, и смотреть. Я хочу запомнить все это навсегда. Помнишь, как ты угощал меня, когда я пришла к тебе?

О н. Да!

О н а. Я еще больше полюбила тебя в ту минуту, когда ты дал мне чашку чая. А иллирийский рислинг помнишь? Бокал вина — это много, если пить по маленькому глотку... Я бы не хотела обронить ни песчинки из этой маленькой горсти, что у нас в руках. Мы будем пить вино и разговаривать. Тогда, помнишь, ты вдруг почувствовал, что я хочу пить, да? Ты дал мне воду раньше, чем я попросила.

О н. Да!

О н а. Меня это изумило: то, что мы знали, слышали друг от друга.

О н. Да!

О н а. А помнишь, ты ответил мне, хотя я еще не произнесла ни слова? Мысль еще не стала моим словом, но она бы превратилась и в слово, если бы ты не опередил меня. Помнишь?

О н. Помню.

О н а. А помнишь?..

О н. Да! Да… Знаешь, я понял страшно много за эти дни? Я только теперь, только в эти дни понял смысл всего!

О н а. Ты все сделаешь в этом мире. Все сможешь. Ты должен, ты обязан.

О н. Если бы человек с рождения облучался не страхом, не злом, а красотой!

О н а. Ты все сделаешь. А мои руки будут с тобой. Я буду всегда с тобой! Придет новая заря, и я улыбнусь тебе. Придет ночь, и женщиной, пьющей сон рядом, буду опять я. Ветер напомнит тебе весну, которая вдруг налетела среди зимы, и этой весной буду я. Я останусь навсегда с тобой, куда бы я ни ушла! А ты будешь пить, пить меня маленькими глотками, потому что, когда не окажется в стакане воды...

О н. Нет! Только вместе!

О н а. Тебе жить! Работать.

О н. Я найду тебя снова! Я верну тебя! Ты должна только в это опять поверить. Поверить, что ты есть! Поверить вся — целиком, до конца.

О н а. Милый, я верю.

О н. Я найду тебя, и мы вернемся. Вернемся!

Бросается к ней, но исчезает, тает странное видение. Он бросается к ней туда, на зеленый луг,

на остров счастья, где они находились, но скатывается с него. Странная фантастическая

красная птица заслоняет ее своими крыльями. И музыка. Вновь какая-то античеловеческая в своей сути,

в своей разрушительной мощи. Шквал организованных железных звуков.

 

О н (поднимаясь). Что я могу? Что могу?

Е е г о л о с . Ты все сможешь. Ты должен остановить страх... Ты обязан!..

И снова звучит над миром музыка.

Г о л о с.

Надламывайся и гори! Тебе не внове,

сердце!

Дороже целого творцу надломленное

сердце.

Надламывайся и гори! Тебе не внове,

сердце!

Но разве могут зреть плоды, когда погасло

сердце?

Терпенья покажи пример, бронею будь

одето

К превратностям людской судьбы привыкнувшее

сердце!

Пора, пора, расправь крыла и ввысь взлети,

ликуя,

С рожденья к светлым небесам стремящееся

сердце!

А в слепящих потоках света — девушка. Она нага, гибка и юна, она изваяна светом, словно

рождена из темноты. Появляется Другая женщина.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи, как ты изменился! Ты седой? Ты стал уже совсем седым!

О н. Да...

Д р у г а я ж е н щ и н а. Это все пройдет, все кончится. Как я рада! Я так боялась, что уже не увижу тебя. Это я сказала, где вы. Я должна была что-то сделать. Даже как врач я обязана была что-то сделать. Вы оба питались иллюзиями. Ты кормил ее и себя иллюзиями. Но когда-то это должно было кончиться.

О н. Да-да...

О н а. Ты мог погубить себя. Конечно, ты крупный ученый. Но кем бы ты ни был...

О н. Да... Я понимаю тебя. Я очень хорошо понимаю тебя. Ты ушла потому, что мир еще несовершенен. Но красота придет в мир, и ты вернешься, придешь... (Увидев Другую женщину.) Ты? Зачем?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Как зачем?

О н. Зачем это все надо было делать? Почему ты думаешь, что наша жизнь, все, что мы перечувствовали, передумали, принадлежит не нам? Там она бы выжила! Она верила в это, и эта вера спасла бы ее! Зачем?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты живешь не на необитаемом острове. Кем бы ты ни был, нельзя считать, что тебе все позволено.

О н. А любить? Главное назначение человека на земле — любить. Любить землю, свой труд, людей, ее, женщину! И ребенок тогда родится. Он родится!

Д р у г а я ж е н щ и н а. О чем ты? (Загораживая дверь.) Тогда я отпустила тебя. Нет! Я не отпущу тебя больше. (Увидев его глаза.) Может, это и так. Может, в этом правда, и сумасшедшие не вы? Я, наверное, не любила тебя. Но твоя любовь и во мне разбудила любовь. Прости меня! Прости!

О н. Поверь, я найду ее. Она здесь, где-то рядом. Я найду ее и вернусь. Мы вернемся! Надо только верить! Верить! (Уходит. Гремит дверь.)

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи! Спаси их!

И снова все громче стук секундной стрелки. Меркнет свет,

а удары времени звучат все жестче и жестче.

Г о л о с.О день, точильщик ножниц золотых,

стальных кинжалов и мечей железных!

Холодной ночью на крылах зари

ты до небес до самых долетишь.

Ты улетишь! Так все умчится.

Но молний блеск

заменит ли

Ночи вечное солнце?

И вновь, как в начале,— звенящий резкий скрип тормозов, гудки машин, шумы большого города,

движение толпы и всполохи света, чей-то смех... Двое продираются сквозь толпу.

Они узнают друг друга. И звучат над миром их голоса.

 

О н и она. Да!.. Да! Ведь я люблю тебя... Я люблю... милый!.. Это ты? Ты?.. Это ты-ы!

И мальчик. Он торопится, бежит, весь сияющий, еще не знающий зла.

Мальчик. Мама! Мама!

О н а. Что, мой хороший?

Мальчик. Смотри, я поймал мотылька! Он такой маленький-маленький! И тоже, оказывается, живой. Он живой!

Шумы жизни. Движение жизни. Фигуры мужчины и женщины, изваянные светом из мрака.

Н е к т о.От начала начал,

если было такое начало,

человек —

эта бренная плоть,

наделенная мыслью, —

вечно ищет любовь,

и любовь его вечно ищет.

Для чего?

Для чего?

1976

1887

 

трагедийная хроника

 

 

 

Углы и комнаты, сдаваемые внаем, переулки, тупички, крест церкви и башенка минарета;

чей-то сдавленный крик, светящееся в тумане окно — негаснущий лик конспиративной,

подпольной России, устремленной в неведомое, глядит на меня из прошлого.

И мне кажется иногда, что где-то там и родина моего духа.

И там, с ними — я сам.

Часть первая

1

У окна, над книгой — Ульянов. Но не слышно шелеста перелистываемых

страниц. Глаза устремлены поверх раскрытой книги.

 

О л ь г а (войдя). Почему не пьешь чай? Просил.

У л ь я н о в (отхлебывает из чашки, ставит на стол). Нельзя подогреть? Я не люблю холодный.

О л ь г а. Сколько можно подогревать?

Но Ульянов уже опять не слышит ее.

Тебе говоришь, говоришь... (Машет рукой.)

У л ь я н о в. Не сердись.

О л ь г а. Мама очень беспокоится... И почему все твои товарищи старше тебя?

У л ь я н о в. Многие из них знали Сашу.

О л ь г а. Папа умер. Сашу казнили, Аня в ссылке. За один год все изменилось. Мама не выдержит, если еще что-то случится!

Молчание.

Она постарела, да?

У л ь я н о в. Принеси чаю! И не будем!.. Все равно ты в этом ничего не понимаешь!

О л ь г а. Я понимаю. Мне только маму жалко. (Мечтательно.) Если бы я была социалисткой, я бы погибла.

У л ь я н о в. Что?

О л ь г а. Цель жизни социалиста — гибель.

У л ь я н о в (смеется). Почему же непременно гибель?

О л ь г а. А потому, что только путем гибели возможна и лучше всего совершается пропаганда новой жизни! Все эти ваши разговоры, шептанья — они совершенное ничто! Вот.

У л ь я н о в. Да ну?

О л ь г а. Да! А гибель — совсем другое дело. Когда человек погибает, о нем начинают говорить. Что за человек казненный? За какие речи, за какие дела взят? Начинаются разговоры, расспросы. Рождается интерес у тысяч людей (Вновь мечтательно.) Я бы хотела, как Саша, погибнуть. Мне только маму жалко.

У л ь я н о в. Иди и готовь уроки! И не мешай мне заниматься!

О л ь г а. А ты и не занимаешься.

Ульянов смеется.

Ты что?

У л ь я н о в. Позавчера сестра Смелянского в народ пошла. А сегодня вернулась. В грязи, страшненькая. Я говорил ей, подумай. Вера, это безумие, глупость. Слабенькая, одинокая, куда ты пойдешь? Представь, заблудишься или мужики начнут приставать. Смелянский сколько уговаривал. Нет, вырядилась в крестьянское платье, пошла тоже... погибать.

О л ь г а. И что?

У л ь я н о в (снова смеется). В первый же день сбилась с дороги, зашла неведомо куда — дождь, ночь, поле. Потом встретила реку, какую — не знает, пошла вдоль берега. Я, говорит, не знала, иду ли вниз или вверх по течению. И меня спрашивает, а как в самом деле, Володечка, узнать, в каком направлении река течет?

О л ь г а. А ты что?

У л ь я н о в. А я говорю, ты бы взяла щепку да бросила в воду. Куда щепка поплыла, в той стороне и было бы низовье.

О л ь г а (смеется). А она?

У л ь я н о в. А она говорит, щепки не было.

О л ь г а. Это ты мне зачем рассказываешь?

У л ь я н о в. Мораль ищи только в баснях. В шашки не хочешь? На пять щелчков.

О л ь г а. Давай на десять! Посмотрим, кто кого обыграет.

Начинают играть в шашки. Возгласы, крики, смех. Ольга выигрывает. Ульянов, сорвавшись с места,

бежит от нее. Она гонится за ним вокруг стола, ловит его.

Раздается громкий, продолжительный стук в дверь.

(Испуганно.) Кто это?

У л ь я н о в (преодолев замешательство). В России человек трусит тем больше, чем меньше у него к тому оснований. (Тихо.) Иди, открой.

Ольга выходит, слышен ее голос: «Кто?» В ответ вновь громкий стук

в дверь и грубый, властный голос: «Полиция! Отпирайте живо!»

О л ь г а (появившись). Полиция.

У л ь я н о в. У нас все чисто. Открывай.

Сестра вновь уходит. Слышны звуки открываемой двери. И вдрув доносится смех и хохот.

В дверях появляется Португалов, веселый, хохочущий.

 

П о р т у г а л о в. Ага! Напугал?

У л ь я н о в. За такие шуточки, знаешь, по чему бьют?

П о р т у г а л о в. А я вашу реакцию проверял! Ну, виноват, виноват! У человека хорошее настроение, а ему и пошутить нельзя.

О л ь г а (бьет Португалова кулачком по спине). Вот тебе! Вот тебе!

П о р т у г а л о в. Вы, Олечка, лучше накормите меня чем-нибудь. С утра бегаю.

У л ь я н о в. Раздевайся. Садись.

П о р т у г а л о в. Однако и наследил я у вас.

О л ь г а. Сам и вытирай.

П о р т у г а л о в. Ну, как жизнь, Олечка? Говорят, вся первая мужская гимназия сохнет по Олечке Ульяновой. Правда это или нет?

О л ь г а. Да ну вас!

П о р т у г а л о в. Не умею я с женщинами обращаться. Почему-то они все, как сговорились, ругают меня, колотят, бьют...

Ольга приносит чай.

(Ульянову.) Ничего, если я у вас переночую?

У л ь я н о в. Конечно. Есть новости?

П о р т у г а л о в. Минутку, минутку. Вот проводим ребенка спать...

О л ь г а. Он не хочет при мне ничего говорить! Ох, и вредный же ты, Португалов!

П о р т у г а л о в (втягивает голову в плечи, ожидая удара). Я же говорю, девушки меня почему-то очень не любят.

О л ь г а. А я вот назло вам не буду спать. Вот буду сидеть в соседней комнате и нарочно, назло не буду спать! Шептуны несчастные! Очень нужны мне ваши секреты! Воображают что-то из себя! (Громко хлопнув дверью, уходит.)

П о р т у г а л о в. Ну и темперамент!

У л ь я н о в, (нетерпеливо). Не тяни!

П о р т у г а л о в (вынимает телеграмму, подает). Из центра. Вот. Пришла Смелянскому два часа назад.

У л ь я н о в (читает). «Венчание состоится в начале декабря. Ждем с нетерпением...». (Встает, ходит по комнате.) Значит, надо начинать?

П о р т у г а л о в. Завтра в шесть собираемся. Всех обойти нужно. Эта должна быть настоящая заварушка!

У л ь я н о в (снова беря телеграмму). «Венчание… в начале декабря...»

2

Ночь, полумрак, на столе керосиновая лампа.

Студент Никонов, ротмистр Мангушевский,человек в партикулярном платье, жандарм, понятые.

Обыск. Человек в партикулярном платье сидит за столом, листает бумаги, книги.

Струится из пальцев кверху папиросный дым.

 

М а н г у ш е в с к и й. Потревожили? Беспокоитесь?

Н и к о н о в. Неожиданно, знаете ли.

Ч е л о в е к  в  п а р т и к у л я р н о м.  Так  ли  уж  неожиданно?

Ж а н д а р м. Господин полковник, вот!..

Ч е л о в е к  в  п а р т и к у л я р н о м. Спасибо, милый! (Небрежно полистав книгу.) Составляйте протокол, ротмистр. Ничего интересного. Господин Никонов не играет в революцию. (Усмехаясь.) Мы только напрасно заставили его поволноваться.

Мангушевский пишет протокол. Никонов стоит, прижавшись спиной к стене. Глядя то на него, то на человека в партикулярном.

М а н г у ш е в с к и й. Понятых сюда! (Им.) Подпишите. (Никонову.) Да-с, ничего противозаконного. Рад случаю познакомиться с вами... Вам дурно?

Н и к о н о в. Нет, нет.

Ч е л о в е к  в  п а р т и к у л я р н о м. Идите, ротмистр. Я постараюсь успокоить его.

Все выходят.

(Рекомендуясь.) Полковник Гангардт, начальник губернского жандармского управления. Ничего противозаконного мы не обнаружили, господин Никонов. (Подняв коробку и открывая крышку.) Хотя вот это… весьма похоже на остатки типографской краски. (Никонов молчит.) Я мог бы уже сегодня предложить вам ночлег в тюремном помещении. Вы понимаете это? (Стучит пальцами по столу.) И здесь достаточно материалов, которые мы не обнаружили.

Н и к о н о в. Почему же?

Г а н г а р д т. Почему? Не буду играть роль гуманиста. Не из сострадания. Хотя какое-то количество лет назад я сам пережил точно такую же минуту. Как и вы, по молодости лет... В России любят поболтать. Но Россия и та страна, где к болтовне относятся всерьез. За всякого рода штучки, вроде этой коробочки, или за бумаги, которые вы с крайней неосторожностью храните в своем столе, можно заплатить каторгой. Не дорогая ли цена за дилетантские упражнения? Не находите, что у вас холодно?

Н и к о н о в. Да. Прохладно.

Г а н г а р д т. Вы очень бледны, Никонов... Я бы хотел, чтобы вы чувствовали себя совершенно свободно. Мы говорим сейчас с вами как добрые старые знакомые.

Н и к о н о в. Чего вы хотите от меня?

Г а н г а р д т. Многого.

Н и к о н о в. Я готов к аресту! Давно готов!

Г а н г а р д т. Зачем, Павел Николаевич? Делать из вас еще одну жертву? Бога ради, избавьте! Поверьте мне, это очень нелегко. У вас есть что выпить?

Н и к о н о в. Не знаю. Да.

Приносит водку, стаканы, закуску. Наливает.

Г а н г а р д т. Однако вы не очень любезный хозяин.

Никонов наполняет второй стакан.

Ваше здоровье!.. Политика дает шанс стать знаменитым. При нищете духа это соблазн. Но соблазн, повторяю, опасный. (Внезапно.) Что такое Шелонов?

Н и к о н о в (не сразу). Ничего особенного.

Г а н г а р д т. А Ульянов? Братца его казнили. Отношение к этому факту?

Молчание.

У меня всего лишь несколько вопросов. Это неофициальный разговор, мой друг. Не в моем кабинете. Никто ваших слов не записывает... Кстати, относительно Лидии Звонарской. Мне всегда трудно понять, почему красивые женщины идут в революцию. Красота — редкость. Она должна радовать мир, а не быть замурованной... Я знаю, вы любите эту женщину. И она неравнодушна к вам. Оградите...

Н и к о н о в. Вы считаете, что вправе касаться и таких отношений?

Г а н г а р д т. Вас это обижает? (Смеется.) Чем хороша Русь, так контрастами! Еще не вылезли из крепостного права, а гордость как у древних республиканцев! Немец в этом плане скучен. Он прозаичен. Прежде чем делать ту же революцию, он ее обмерит линейкой. Обмерит да и откажется! Потому пфеннинг ему на пирожок нужен! А русский человек — не измерив дна, в воду! Что Смелянский? Последние идейки немецкого жидовства не распространяет?

Н и к о н о в. Я не знаю, что вы имеете в виду.

Г а н г а р д т. В годы, когда я кончал университетский курс, студенчество пробавлялось нигилизмом российского производства. Хождение в лаптях к мужику, револьверная практика, бомбочки — все это по крайней мере хоть русские формы. А сейчас что-то новомодное?.. Идейки переваривания того же мужичка в фабричном котле. Я как патриот!.. Вы тоже патриот или из новомодных! Из тех, что в плену иудо-бесовских идей?

Н и к о н о в (взрываясь). Если есть основания, я готов! Но официально! Приглашайте понятых! А эту комедию!.. (Открывая стол и вышвыривая бумаги из ящиков.) Да, нелегальщина! Да! Вот-вот!

Г а н г а р д т (улыбаясь). Хотите играть роль героя? Поверьте мне, в условиях российской действительности это совсем незавидная роль. Очень незавидная. (Шепотом.) А главное, о том, как человек исполняет эту роль, никто никогда не узнает... Вы уже второй раз оказываетесь в сфере интересов жандармского управления. А у вас — мать. Старенькая мать. Не так-то просто было при ее незначительных средствах дать вам возможность окончить курс гимназии. А сколько надежд возлагается на университет? А еще сестра, младший брат... Вы хотите пренебречь ответственностью за них?

Н и к о н о в. Вам не сделать из меня шпиона!

Г а н г а р д т. Вы напрасно беспокоитесь, Павел Николаевич. Наши свидания останутся в абсолютной тайне. До сих пор полиция никого из своих не выдавала. Революционеры выдавали, мы нет.

Н и к о н о в. Невыгодно?

Г а н г а р д т. Что?

Н и к о н о в. Невыгодно. Никто потом в провокаторы не пойдет.

Г а н г а р д т. Вы обижаете и себя, и меня. Поверьте мне, когда-нибудь вы с благодарностью вспомните эти дни.

Н и к о н о в. За что же?

Г а н г а р д т. За то, что лишаю вас бессмысленных иллюзий. Возвращаю на почву реальной жизни.

Н и к о н о в. Я устал.

Г а н г а р д т. Мы охотники, вы жертвы. Допустим! Но изменится ли хоть что-то в мире, когда вы станете охотниками, а мы превратимся в дичь для отстрела? Новые действующие лица на арене истории? Да! Но изменится ли суть действия? Вы боретесь против мирового порядка. В этом ваша обреченность! Можно изменить социальную среду. Можно уничтожить данные политические, юридические и экономические учреждения. Можно! Но изменить идеи, привычки, чувства людей? Чтобы создать так называемое ваше новое общество, вам придется сначала убить человека. Заменить его кем-нибудь другим!

Н и к о н о в. Это старая песня!

Г а н г а р д т. Вот как? (Усмехаясь.) И ее вы не поете?

Н и к о н о в. На ваш взгляд, нужно изменить сперва человеческую природу, пересоздать человеческие чувства, верования, понятия и тогда только приниматься за пересоздание общественных отношений. Так?

Г а н г а р д т. А вы полагаете, что не так?

Н и к о н о в. Вы рекомендуете нам начать с конца, а мы начнем с начала. Но не с пересоздания верований и чувств, а со взрыва фундамента, который и обусловливает уродливость и несовершенство этих верований и чувств! Революция создаст на научной основе цельную систему, которая, овладев людьми, вырвет их из-под власти собственности. И преобразит души. Причем радикально и быстро.

Г а н г а р д т. Идеи современных социал-демократов претендуют на научность, вы правы. Но наука, дорогой вы мой человек, в настоящее время еще не доработалась до того синтеза, который обобщил бы ее разрозненные данные в одно связное философское целое. Религиозный синтез заменить пока еще нечем. Так что ваши претензии на нравственное возрождение... Но это отвлеченный философский спор! Речь идет о вашей жизни. И жизни ваших близких.

Н и к о н о в. Моя жизнь давно решена.

Г а н г а р д т. Перечеркнуть все? И ради чего? Ради пустой, совершенно фантастической, мозговой идеи переустройства мира?

Молчание.

По последним данным, волнения охватывают многие российские университеты. Когда и где были решены студенческие беспорядки в России? В каком городе собирались представители? Состав совещания?

Молчание.

На днях приехал один доктор. Работал на Сахалине. Вчера обедали вместе. Женщина на каторге, по его словам, объект всесторонней половой эксплуатации. Она выходит оттуда проституткой. Если выходит, конечно... Вы хотите такого будущего любимой вами женщине?

Н и к о н о в (закрывая лицо руками, с ненавистью). Эту землю породил, наверное, не бог, а дьявол!

Г а н г а р д т. Возможно. Но я считаю, что этот ваш дьявол путем медленной эволюции когда-нибудь облагородится и дорастет и до бога. Только надо помочь ему в этом...

Н и к о н о в. Вы пришли по мою душу?

Встает. Как сомнамбула, кружит по комнате.

Тело не нужно, да? Уже все забито? Уже нет места для тел? Охота за душой пошла?

Рывком поднимает стакан, пьет. Падает на стул.

Г а н г а р д т (после долгой паузы). Никто не предлагает вам играть роль рядового осведомителя. Такие у нас есть. Мы хотим от вас иного.

Н и к о н о в. Чего?

Г а н г а р д т. Вы играете в студенческих кружках вторые роли? Почему бы вам не взять на себя первую роль? Для этого у вас есть все данные. Вы умны, образованы. Вы можете поддерживать хорошие рабочие контакты с людьми разных воззрений. У вас есть задатки лидера. Их нужно только развить. Вы молоды, что тоже немаловажно. Наконец, вы не из барчуков. Напротив, темная косточка. Учитывая тенденции революционного движения, и эта деталь нелишняя. (Усмехаясь.) Молодежь влечет в революцию и жажда романтики, не так ли? Этой романтики будет у вас в избытке.

Н и к о н о в (не глядя на Гангардта). Я что-то не понимаю вас.

Г а н г а р д т. Я предлагаю вам наиболее квалифицированную, наиболее рискованную и наиболее романтическую форму сотрудничества с нами. Работу с нами и внимание к нашим интересам можно совмещать с самым активным участием в конспиративных организациях. Высшее искусство — не только раскрывать действия, которые признаются в известном отношении преступными, и не только самому совершать их, но и являться их инициатором.

Н и к о н о в. И в этой игре — я?

Г а н г а р д т. Да-да, господин Никонов! Да! (Шепотом.) Мы поможем вам выдвинуться в кругах общероссийского подполья, завоевать доверие наиболее авторитетных членов...

Н и к о н о в (хохочет). Вы сумасшедший, полковник! Вы переоценили меня! Есть люди более талантливые.

Г а н г а р д т. Мы глубоко изучили этот вопрос. А люди более талантливые? Они могут исчезнуть, господин Никонов. Сейчас в России налицо шатание политической мысли. Разрозненные группки, фантастические партии в каждой партии. Анархисты, кружки эсдеков, террориствующие мальчики, пропагандисты старого покроя, марксистское поветрие, которое начинает распространяться. И всюду крайняя неопределенность во взаимных отношениях, как вы знаете сами. Отсутствие лидеров. Последнее обстоятельство представляет как нельзя более благоприятный момент для организации правильных агентурных сил. Рано или поздно кривая пойдет вверх. И немаловажно, кто будет тогда сидеть в седле. Немаловажно, и какой общий характер примет революционное движение в целом.

Н и к о н о в. Готовитесь уже к завтрашним дням? Вы очень откровенны, полковник.

Г а н г а р д т. Таков мой стиль. В расчете на взаимность. (Проникновенно). Вы же русский, Никонов… Приглядитесь к тем, кто вас окружает. Посмотрите на их носы, на губы… Сколько среди них рыжих! Рыжая картавая бесовщина клубится над Россией. Надо спасать страну!

Никонов поднимается. В его движениях — угроза.

(Резко.) Сядьте!

Н и к о н о в. Вы так легко делаете человеку такие оскорбительные предложения? Но кто дал вам это право? Право на презрение?

Г а н г а р д т. У вас нет другого выхода, Никонов. (Стуча пальцами по столу.) Не только нелегальщина. Типография — вещь уже более серьезная. Вас уволили из Петербургского университета. Вы легко отделались. Но кое-какие подробности прояснились сейчас. В связи с делом о покушении на цареубийство. Где сейчас ваши прежние товарищи? Осипанов, Ульянов?.. Повешены! А вы ничего не хотите сказать о младшем Ульянове... (Улыбаясь.) Я игрок, и мы будем играть с вами в очень крупную игру. Сегодня первая ставка — ваша жизнь. И жизнь женщины, которая вам дорога. К сожалению, и она была связана с делом о покушении.

Н и к о н о в. На моей душе себе карьеру выстроить хотите?

Медленно поднимается.

Г а н г а р д т (вынув револьвер). Это уже лишнее, Никонов. Там, за дверью, люди. И это... (Стукнув дулом револьвера о стол.) Не игрушка.

Н и к о н о в (отступая). Почему вы предлагаете все это именно мне?!

Г а н г а р д т (после паузы). Мы внимательно изучили все данные о вас.

Никонов мечется по комнате. Хочет выпить. Лихорадочно наливает в стакан. Стакан опрокидывается, падает. Он снова наливает. Пьет.

Вы ведете себя как старая дева на выданье. Перед потерей невинности.

Н и к о н о в. Что?!

Плечи его обвисают. Как мешок, он медленно опускается на стул.

Г а н г а р д т. Детали обговорим после. Уже светает...

Устало вытирает платком лицо. Идет к двери.

Останавливается у порога.

Попова гора, дом Овсянниковой. В ближайший вторник, в шесть вечера. Помните, ставка не только ваша жизнь.

 

Уходит. Никонов сидит, раскачиваясь на стуле. Хватает бутылку и с какой-то отчаянной

злобой швыряет об пол. Летят осколки. Летит на пол еще что-то.

Гаснет и керосиновая лампа.

И вдруг в слабых утренних сумерках, почти в темноте, когда предметы едва различимы,

раздается вой. Это — вой продавшего свою душу обезбоженного человека.

Светает. Никонов на полу. Спит. Входит Лидия Звонарская.

 

3 в о н а р с к а я. Паша! Паша!

Н и к о н о в. Что-о?

З в о н а р с к а я. Паша! Пьян?

Н и к о н о в. Я обману! Я надую этих кретинов! Я проведу их!.. Только ради тебя, поняла? Ради тебя!

З в о н а р с к а я. Что ты бормочешь? (Льет из ковша воду на его лицо, вытирает полотенцем.) Очнись!

Н и к о н о в. Ты?!

З в о н а р с к а я. Везде обыски, аресты. Арестовала Зворыкина, Перельштейна, Сапронова. На фатере, во флигеле — две барышни. Екатеринбургские гимназистки. Служат на заводе и учат в школе. Забрали и их. Я испугалась, к тебе. Какое-то предчувствие.

Н и к о н о в. Я хочу... выпить!

З в о н а р с к а я. Господи, ты никогда не был так пьян! (Поднимая его.) Пойдем, пойдем в постель.

Она наклоняется, на пол падает револьвер.

Н и к о н о в (усмехаясь). Все со своей железкой? Ты смогла бы убить человека или... или себя? Ты... сможешь?

З в о н а р с к а я (спрятав револьвер). Я могу жить только, когда свободна.

Н и к о н о в. Свободна... Свобода всегда на краю бездны.

З в о н а р с к а я. Важно, чтобы не кто-то, а сама… Лучше самой распорядиться. Что с тобой?

Н и к о н о в. Да, я пьян. (Поднимаясь и идя к кровати.) Пьян, и душа в угаре. Угорит, и тю-тю! На небо!

З в о н а р с к а я. О чем ты?

Н и к о н о в (озираясь). Стены!.. Я не боюсь этих стен только, когда ты рядом.

З в о н а р с к а я. Ну, что ты, маленький мой? Что с тобой? Обыски в городе, и я побежала. Помнишь, мы поклялись, что будем всегда вместе?

Н и к о н о в. В России всегда обыски!.. Но когда душу обыскивают?! Когда в ней идет обыск?! Люби же меня! Поцелуй меня! Поцелуй!..

3

Шум, многолюдье. Сквозь приоткрытую дверь видна зала — край стола. Люди.

Кто-то шпарит на фисгармонии. Кто-то тащит самовар.

Смех. Выкрики.

Студент в мундире. В Питере, говорят, прогресс. В почтовом ведомстве прибавилось служащих по части распечатывания писем.

Д е в у ш к а. И я Вере написала. Соскучилась!

В ы с о к и й с т у д е н т в п а р т и к у л я р н о м п л а т ь е. Кто это?

М а л е н ь к и й с т у д е н т. Эта или та?

В ы с о к и й. Кругленькая.

М а л е н ь к и й. Людка Бааль. С акушерских, генеральская дочь.

В ы с о к и й. Ничего, хотя и генеральская. Но сама как? Не генерал?

М а л е н ь к и й. Хуже. Больно нервозна и сентиментально влюблена.

В ы с о к и й. В кого?

М а л е н ь к и й. В саму себя. И еще, говорят, в революцию.

В ы с о к и й. С такими ляжками?

М а л е н ь к и й. А что ее, одни чахоточные, что ли, делают?

Из зала доносится чей-то жидкий тенорок:

О Казань, ты Казань многогрешная,

За грехи наказал тебя Бог!

Чье-то меццо:

Кибитка легкая летит

Родными, снежными полями,

Морозно, тьма кругом, все спит,

А снег хрустит под тормозами.

Чей-то возглас: «Господа, господа!» Появляются Никонов, Звонарская. Навстречу — Шелонов.

Ш е л о н о в (нарочито коверкая слова). Сто, Паса, мрацен? С похмелья? Какие думы бороздят лобик?

Н и к о н о в. Отстань.

З в о н а р с к а я. А ты как всегда сияешь?

Ш е л о н о в. О-хо-хо!

Кто-то юркий. Вы слышали, Лида? Паша, слышали? В Петербурге Менделеев выгнал ректора из лаборатории. В Москве семнадцать человек ранено.

Ш е л о н о в. И твое гражданское сердце скорбит?

К т о – т о  ю р к и й. С тобой невозможно!.. Ты!..

Шелонов машет рукой, отворачивается. Появляется Португалов.

П о р т у г а л о в. Шелонов! Постой!

Отводит в сторону.

Ты почтил своим присутствием торжественный акт в честь открытия университета. Интересно, почему?

Ш е л о н о в. А пошел ты!..

П о р т у г а л о в (положив ему руку на плечо). Я еще раз спрашиваю тебя! В знак протеста против современных порядков было вынесено решение о бойкоте. Прошу пояснить, почему ты плюнул на это решение?

Ш е л о н о в. А я тебе еще раз говорю, пошел! Вместе со своим судом пошел к... куда-нибудь! Инспектора с его педелями мало! Другая еще инспекция, внутренняя, завелась!

П о р т у г а л о в. Со студенческим судом не шутят!

Ш е л о н о в. Я сам себе закон, и не надо мне никаких надсмотрщиков!

П о р т у г а л о в. Кто тебя пригласил сюда?

Ш е л о н о в (после паузы). У господина Никонова тяжкое похмелье. Нуждается в лечении. Вы позволите, господин великий инквизитор? Хо-хо-хо!

Из залы, бурно споря, выходят Бронский, Ульянов,

Фадеев, Людмила Бааль, Звонарская.

Б р о н с к и й. В Германии все условия для перехода. Причем без катастроф! Эволюционно! Шестьдесят газет у эсдеков! Сознание и понимание перемен должны быть присущи всему народу. Вот они и работают с ним! С тем же лавочником!

У л ь я н о в. Выходит, революцию в смысле насильственного переворота побоку? Надо дожидаться, когда лавочник созреет?

Ф а д е е в. Дави его, Ульянов, дави!

У л ь я н о в (не обращая внимания на выкрики). Только ведь осознание и понимание всех потребностей приходит не вдруг. Можно и не дождаться!

З в о н а р с к а я. Я не понимаю, куда вы ведете?

У л ь я н о в. Вы жалкий прогрессист, Бронский. И ваша революция — это не революция, а шулерство, подтасовка.

Б р о н с к и й. Моя революция шулерство, а ваша?

У л ь я н о в. Не знаю. Во всяком случае, не ставка на постепеновщину! Но и не испанский роман с одними приключениями!

Б р о н с к и й. Что же? Муравьиная работа множества простых людей?

У л ь я н о в. Своего пути я еще не знаю! Я его выбираю.

Б а а л ь. Раньше хорошим тоном считалось народничество, теперь — марксизм.

У л ь я н о в (усмехаясь). Дело разве в моде?

П о р т у г а л о в. Дело делать надо! Когда человека душат, единственная мысль — освободиться от душителя!

Ш е л о н о в. Ну, а потом что?

П о р т у г а л о в. Потом... это потом!

Ш е л о н о в. А если рука привыкнет? И чья-то шея не понравится?

П о р т у г а л о в. А ты бы хотел поставить индивидуальную шею выше общих интересов?

Ш е л о н о в. Значит, человечку с индивидуальной шеей?.. Хо-хо!

П о р т у г а л о в (с яростью). Наше дело — уничтожать! Мы — бикфордов шнур к динамиту!

У л ь я н о в. Постойте-постойте, люди, по-вашему, должны принимать участие в революции, не имея перед собой даже никакого определенного идеала? Уничтожать, и все? А возможно ли отыскать хоть одного человека...

Ш е л о н о в. Баранов всегда избыток!

У л ь я н о в. Но если мы уподобимся этим баранам и не будем думать ни о целях своей деятельности, ни о способах ее осуществления?.. (Португалову.) Все это деятельность неосмысленная, инстинктивная. Мне кажется, мы все где-то вот на этом уровне... На уровне инстинкта! Не устаем толковать о том, что следует разрушить, против чего нужно бороться, но чем заменить разбитое? А это ведь-не курятник построить, господа?

Ф а д е е в. Дай-то бог разбить сначала. А уж что-нибудь сообразим.

Ш е л о н о в. Что-нибудь! Вот она, манна небесная! Вот чего с нетерпением ждет человечество! Что-нибудь! А я начхал, дорогой брат Фадеев, на твое «что-нибудь».

У л ь я н о в. Мне кажется, мы спорим из-за того, что положительная часть многих революционных программ страдает неясностью.

Ш е л о н о в. А что если этой положительной стороны, Ульянов, нет? Нет... за абсолютным отсутствием таковой! Кары разработаны — тюрьмы, ссылки, каторга. А награды? Жестянки на грудь? Ленточки? Только! Данте девять кругов ада подробнейше расписал, а где поэт рая? Фантазии не хватает? А если вовсе нет?

Б а а л ь. Как нет?

Ш е л о н о в. А если фокус в том, что весь этот огромный мир, весь шар земной — один сплошной минус?! А плюс где-то во Вселенной!.. Там где-то потерялся... В каком-нибудь созвездии Гончих Псов!.. Его бог как ненужную кость туда швырнул. А там его кто-то другой грызет. Те же псы, может? А мы здесь. И в этом вся трагедия! Хо-хо!.. И комедия тоже! Трагикомедия человеческого существования.

У л ь я н о в. Может, и трагедия! Но в том-то и суть, что надо найти выход из нее!

Появляются Никонов, Смелянский.

С м е л я н с к и й. Господа, прошу внимания! Внимание, господа!

Шум постепенно затихает.

Б а а л ь (звонко, ворвавшись в тишину). Всегда один базар!

С м е л я н с к и й. Базар тоже вещь. Вся Россия базарит и выбирает путь. Но о деле, господа! Сегодня здесь представители землячеств. (Никонову.) Может, ты скажешь?

Н и к о н о в (отмахнувшись). Нет, давай...

С м е л я н с к и й. Как известно, в Московском университете студент третьего курса Синявский дал на днях пощечину инспектору Брызгалову. Была свалка. Натравили мясников и казаков. Давили лошадьми. Семнадцать изувечено. Трое убито. Университет закрыт. Аресты. В Петербурге дело тоже кончилось тем же. Волна беспорядков пройдет сейчас по всем университетам без исключения. Российское студенчество должно избрать формой своей жизни протест. Протест против введенных в университетах порядков, уничтожающих нашу студенческую волю полностью. И протест против всего полицейского режима в целом. Что будем делать, господа?

Молчание.

Нам поручено объявить, что вчера... вынесено решение о сходке в Казанском университете. Каких бы взглядов ни придерживался каждый из нас, как бы теоретически мы ни разъединялись, это общее дело. Мы должны поддерживать москвичей и петербуржцев! Но чтобы поддержка была ощутимой, нужно учесть ошибки. Нужно сделать то, чего не сумели сделать они.

У л ь я н о в. Надо поднять весь университет, все студенчество... (С нажимом в голосе.) Если все, если каждый?.. Девятьсот десять человек в университете! Если каждый бросит свой входной билет...

Ш е л о н о в. А если не бросит?

П о р т у г а л о в. А для чего мы здесь собрались? Чтобы такие фокусы были?

С м е л я н с к и й. Каждый из нас, мне кажется, должен смотреть на себя как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. (Долго смотрит на Шелонова.) Или вы не согласны?

Ш е л о н о в. Тратиться, что ли?

С м е л я н с к и й. Да, и тратиться, если надо. До конца. (Переводя взгляд на других.) Все, господа. Прошу завтра же на собраниях землячеств обсудить этот вопрос. А сегодня (снова взглядывает на Шелонова) не будем больше дразнить судьбу. Разойдемся. Детали, общий характер, день и час будут объявлены позже.

Все расходятся.

Б а а л ь. Вы проводите меня, Ульянов?

Ш е л о н о в. В кучу, в толпу. Церкви, партии... А любая куча — враг человека.

Ф а д е е в (Никонову). Ты куда? Подожди.

З в о н а р с к а я. Остаешься? Надолго?

Н и к о н о в. Не знаю.

З в о н а р с к а я. Я подожду тебя на улице.

Б а а л ь (Ульянову). Я бы хотела поговорить с вами.

У л ь я н о в. Мне еще нужно остаться. Извините!

Все уходят, кроме Фадеева, Смелянского, Ульянова, Никонова и Португалова.

Кто... в самом деле пригласил сегодня Шелонова?

Ф а д е е в. Никто его не приглашал!

С м е л я н с к и й. Интересное дело!

П о р т у г а л о в. Сашка Бронский давно говорит, что он провокатор.

Н и к о н о в (хмуро). Провокаторы так себя не ведут.

С м е л я н с к и й. Допустим, что сто—сто пятьдесят человек бросят свои входные билеты... А остальные? Как заставить остальных?

П о р т у г а л о в. Провокатор или не провокатор Шелонов, таким не место на конспиративных встречах!

Ф а д е е в. Да дурак он просто!

П о р т у г а л о в. Добренький ты человек, только как бы от этой твоей доброты... Нам иногда кажется, что революционеры прошлых лет не имели под ногами твердой почвы. Что они витали в облаках, занимались ребяческими конспирациями, которые лопались, как мыльные пузыри! А мы... О, мы совсем другое дело!.. А совершаем те же ошибки! Где гарантия, что о готовящейся сходке уже не знают в жандармском управлении?

С м е л я н с к и й. (Фадееву). Что с Овсянниковой?

Ф а д е е в. Скучает баба, конечно. Но у нее изо рта не брызжет. О Гангардте ни слова. Мне кажется, ее дом — явочная квартира жандармского управления. Наверняка.

С м е л я н с к и й. Если мы не будем иметь своих людей в их среде, мы, конечно, не обезопасим себя от предателей.

П о р т у г а л о в. По пьянке Шелонов признался Вронскому, что проговорился инспектору о симбирском землячестве.

С м е л я н с к и й. Д-да! Но Шелонова можно использовать. На его примере можно показать всем...

Молчание.

П о р т у г а л о в. Каждый знает все обо всех. Каждый находится со всеми в непосредственных отношениях. Общие квартиры. Частые сходбища. Случайные люди на них. Письма хранятся, и шифр их известен многим... (Никонову.) Что все молчишь?

Н и к о н о в. Так! Голова болит.

У л ь я н о в. Мне кажется, Шелонова, именно Шелонова, бояться не нужно. Он на отшибе. От всех на отшибе. Есть такие. Но он абсолютно случайный человек.

П о р т у г а л о в. А я предлагаю отлучить Шелонова! Объявить о предосудительности знакомства с ним!.. (Смелянскому.) Ты прав! Сходка должна доказать, кто реально правит университетом — мы или инспекция. Но свою власть нам нужно проявить уже сейчас, дабы каждый знал, что будет с ним, если он проигнорирует решение студенческого суда. А Шелонов... Он плюет на все! В том числе и на суд.

Н и к о н о в. Не знаю. Это жестоко!

У л ь я н о в. Политики без крови нет. Конечно, таким, как он, не место здесь, на таких собраниях, но разводить простую нечаевщину! Не разобравшись, с налета!..

П о р т у г а л о в. Да, с налета! Да, жестоко! Но иначе мы умрем раньше, чем начнем жить, чем заявим о себе каким-то осязательным фактом! Иначе мы не поднимем студенчество!

Н и к о н о в. А реально ли поднять всех?

У л ь я н о в. Вопрос, чем только?

П о р т у г а л о в. Чем?! Нужно хоть немного знать человеческую природу!

Н и к о н о в. Средних людей большинство.

П о р т у г а л о в. Да! И страсти у них средние. Но всякого среднего человека можно вызвать на насильственный протест. Нужно или возбудить его до такой степени, чтобы он впал в пароксизм, или вызвать в нем уверенность в успехе. Чувство безнаказанности, с одной стороны, и страх за ослушничество — с другой! Страх!

Н и к о н о в. Страх?..

П о р т у г а л о в (обнимая товарища). Нас ведь мало, Паша! И нас убивают. Мы не можем иначе! Бронский не врет. Шелонов — провокатор. Таких вообще ликвидируют.

У л ь я н о в (значительно). В том случае, когда уверены в предательстве или если это очень нужно для дела…

П о р т у г а л о в. Мы... люди в какой-то мере обреченные, Ульянов. Возьмите своего брата, например. Он отказался от науки. От изучения членистоногих... У нас нет, и быть не должно, ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности. Ни даже своей жизни! Мы разорвали всякую связь с этим прогнившим миром, и если продолжаем жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить.

У л ь я н о в. Разрушить мало! Мы создаем вселенский храм.

П о р т у г а л о в. Разрушить — это очень много! И если для этого потребуется моя жизнь — я отдам ее. Тут же! Если потребуется жизнь кого-то другого — Шелонова ли, его, твоя, например, — возьму! Без колебаний!

С м е л я н с к и й. Верно! Суровые для себя, мы должны быть суровыми и для других.

Н и к о н о в. Не знаю. Не нравится мне все это.

Ф а д е е в. Я... тоже не знаю!

У л ь я н о в. Вы хотите кружковой исключительности? Здесь принципы можно незаметно для себя подменить средствами. История с Шелоновым требует другого подхода… Его действительно можно использовать.

П о р т у г а л о в. Некогда разбираться! Некогда!

С м е л я н с к и й (обнимая друзей). Да, если мы не создадим жесткой централизованной организации... Во имя высшей справедливости приходится порой резать по живому, Ульянов. Приходится переступать!

У л ь я н о в. Переступать нужно уметь. Учиться этому нужно.

С м е л я н с к и й. В этом, быть может, трагизм нашего пути, но приходится. Приходится! Это лабиринт, а выход... Он, может, за поворотом. Там! Там!

У л ь я н о в. За поворотом? Мы должны не гадать о нем, а найти! (Португалову.) Что касается Шелонова… Я — против и потому всецело — за! Ритуальная кровь младенца нужна при обрезаниях, браке, в опресноках Пасхи, погребениях, освящении храмов... Нам поручена историей закладка нового храма. Жертвы здесь неизбежны. И потому я хотя по-человечески резко против, но политически, ритуально, метафизически... Даже если человек невинен… Один писатель, Достоевским его именуют, о невинной слезинке писал. Без невинной слезинки не обойтись. Если сейчас мы остановимся перед этой слезинкой или кровинкой, то на что сгодимся завтра?

С м е л я н с к и й. Это так! Мы обязаны вырабатывать в себе привычку к крови, к смерти. Если страх чужой смерти нас остановит теперь, мы не пойдем дальше. Ульянов прав.

П о р т у г а л о в (Фадееву и Никонову.) А вы что молчите? Ты, Фадеев?

Ф а д е е в (колеблясь). Правильно… Кровь. Кровь и страх. Без страха нельзя. Я согласен.

Н и к о н о в (словно в забытьи). Не нравится мне все это. Не по душе... Впрочем, я как все…

4

Решетка городского сада. Людмила Бааль и Бронский.

Б а а л ь (глядя в сторону). Ульянов! Володя!.. Не слышит. Крикните вы, Саша!

Б р о н с к и й. Ульянов!

Б а а л ь. Ну вот. Услышал.

Б р о н с к и й. Пропадает, Людочка, мой баритон.

Появляется Ульянов.

Б а а л ь. Что это вы бродите здесь один?

У л ь я н о в. Так.

Б а а л ь. У вас свидание? Ждете какую-нибудь гимназистку? Мы помешали вам?

У л ь я н о в. Нет-нет!

Б р о н с к и й. Между прочим, мы направлялись именно к вам, Ульянов. Людмила Львовна выразила желание увидеть вас, а я — раб желаний красивых женщин.

Б а а л ь. Гуляете?

У л ь я н о в. Да! Думается лучше. Все время споришь с кем-то. А когда ходишь, ругаться лучше. Сподручней.

Б р о н с к и й. И о чем же вы спорите, Ульянов?

У л ь я н о в. О многом.

Б а а л ь. А с кем?

У л ь я н о в (не сразу). С братом. Со старшим братом.

Б а а л ь (изменившимся голосом). С братом. Как странно... И о чем же? (Вдруг плачет.)

У л ь я н о в. Что с вами?

Б а а л ь. Я потом вам объясню... О чем же вы спорите с братом, которого уже нет? И разве можно с ним спорить? Его правота, его абсолютная правота — в его гибели.

У л ь я н о в (после долгой паузы). Не будем об этом... Что ж, пойдемте! Дома — горячий чай.

Б р о н с к и й. С удовольствием!

Б а а л ь. Нет. Погуляем здесь. (Улыбаясь.) В любую минуту жизнь может одеться в стены. А потом годы не увидишь этой прелести!

Б р о н с к и й (смеясь). Однако ж мрачный юмор у вас, Людмила Львовна! А мне хотелось бы продолжить наш спор, Ульянов. За этим и шел. Помнится, вы говорили что-то насчет выхода к положительному идеалу. Вы сами идеал этот представляете?

Б а а л ь. Саша!

Б р о н с к и й. Людочка, не затыкайте мне рот!

Б а а л ь. Ты любопытен, и часто бываешь при этом несносен. И потом я хотела...

У л ь я н о в. Да нет, что же? Обыкновенный разговор, Людмила Львовна. (Бронскому.) Мой взгляд таков! Борьба, которую ведет сейчас человек, борьба против судьбы человечества. За новую судьбу. Но главный вопрос, на который мы должны найти ответ: есть ли выход из этой старой судьбы? В ее лабиринте человек мечется уже долго. И второй вопрос: где этот выход? В существующих сейчас в России революционных программах я принципиального выхода в новый мир не вижу. Значит, надо поискать его где-то в другом месте.

Б а а л ь. Ну, вы нигилист, Ульянов. Все прежнее — отсекать!.. Не об этом ли вы с братом спорите? Он свои убеждения кровью оплатил!

Ульянов молчит.

Это у вас по молодости! В молодости все решительны.

Б р о н с к и й. Мы плюем на старые поколения. Кто-то будет плевать на нас. Закономерно.

У л ь я н о в. Если найдем выход, никто не плюнет. (Резко, чем-то недовольный.) Выход не на пять лет. Может, для всего будущего тысячелетия!

Б р о н с к и й. Масштабы однако же! (Смеется.) С возрастом они уменьшаются. Вы правы, Людмила Львовна! Кстати, а если его нет, как говорил маленький провокатор Шелонов? Выхода-то этого? Принципиально нет — ни для всех минувших тысячелетий, ни для всех последующих!

У л ь я н о в (резко). Для вас это смешной вопрос?

Б р о н с к и й. Вы строги, Ульянов... Я понимаю, к чему вы клоните. Что же, отрицаете, значит, и особый путь России? Всех под одну гребенку? А на мой взгляд, будучи вполне солидарным с основными социалистическими принципами европейской рабочей партии, можно в то же время и не быть солидарным с ее тактикой. И мы никогда солидарны не будем и быть солидарны с нею не должны. Европа сейчас марксует. Россия марксовать никогда не будет. Положение нашей страны совсем исключительное. Оно не имеет ничего общего с положением какой-либо страны Западной Европы.

У л ь я н о в. Чем же оно исключительно?

Б р о н с к и й. Чем? Мы в России не располагаем ни одним из тех средств борьбы, которые имеют, например, в своем распоряжении Запад вообще и Германия в частности. Мы не имеем городского пролетариата. У нас нет свободы печати. Нет представительных собраний. Власть капитала у нас в зародыше. У нас нет ничего, что дало бы нам право надеяться объединить невежественную массу народа в дисциплинированный союз всех рабочих. Поэтому-то нам требуется совершенно особенная революционная программа. Причем она в такой же степени должна отличаться от германской, в какой социально-политические условия в Германии отличаются от таковых в России. Терроризм, например, это явление чисто русского национального духа. Он невозможен на западной почве. И судить о настоящем и будущем нашей страны с германской точки зрения,— а так называемый Марксов путь — это сугубо германская точка зрения,— так же абсурдно, нелепо и невозможно, как рассматривать германскую программу с русской точки зрения. Ваш брат недаром был идеологом терроризма!

У л ь я н о в (раскатисто засмеявшись). Странно вы мечетесь, Бронский. В прошлый раз вы стояли за тактику мирного прогресса, сейчас на террористов молитесь, а притом... отличная память. (Сухо.) И... логика в аргументах.

Б а а л ь. А он всегда качается. Ему лишь бы поболтать.

У л ь я н о в (резко, потеряв всякий интерес). Ну, если поболтать, что же болтать? Лучше о погоде!

Молчание.

Б а а л ь. Что, съел, Бронский? Псевдореволюционным словоблудием привык заниматься?

Б р о н с к и й. И не поговоришь!.. Надо же... выяснить точки зрения друг друга. (Ульянову.) Что вы на меня смотрите?

У л ь я н о в. У вас очень чистые глаза, Бронский.

Б р о н с к и й. А почему же они у меня не должны быть чистыми?

Б а а л ь. Чистые глаза — чистая душа?

Б р о н с к и й. Ну, не будем обо мне.

Б а а л ь. Скромный! Общительный! Володя, а как божественно он танцует! Дай я тебя поцелую, и иди.

Б р о н с к и й. Ну вот! Людмила Львовна в вас влюблена, Ульянов.

Б а а л ь. Я стара для него, Саша. В самом деле иди, иди! Мне поговорить нужно.

Б р о н с к и й. Вы меня очень интересуете, Ульянов. Подискутируем в другой раз?

У л ь я н о в (не сразу). Может быть.

Бронский уходит.

Б а а л ь (глядя ему вслед). Вы как-то сразу свернули разговор с ним. Почему?

У л ь я н о в. Не знаю.

Б а а л ь. Недоверчивы от природы?.. А вы его и в самом деле интригуете. Расспрашивал про вас. Знаете, я искала вас, Ульянов, чтобы пожать руку и проститься. Возможно, навсегда.

У л ь я н о в. Как проститься?

Б а а л ь. Меня высылают дальше, в Сибирь. В целях профилактики, видимо. Через три часа я должна уехать... Я любила вашего старшего брата, Ульянов, с которым вы спорите. Он так и не узнал, что я любила его... Знайте об этом хоть вы. Мне почему-то этого хочется.

У л ь я н о в. Спасибо... Людмила Львовна, за доверие.

Б а а л ь. Ну зачем так торжественно? Просто Людмила. Люда. Вы любили кого-нибудь, Володя? Любите?

У л ь я н о в. Нет. Еще нет.

Б а а л ь. Я тоже часто разговариваю с ним. Восьмого ноября исполнилось полгода, как его казнили. Всю ночь плакала, признавалась в любви... Искала вас... проститься, а здесь еще Бронский навязался...

У л ь я н о в. Да.

Б а а л ь. Я часто думаю, почему меня не схватили тоже?! Я бы хотела разделить с Сашей его последнюю минуту. Взять его боль. Его страдание. Пошла бы не задумываясь!.. Нам нельзя любить. Избегайте этой ловушки, Ульянов, если свяжете свою жизнь с революцией. Ходить с отверстой раной? Я иногда вижу во сне, что меня повесили. Вместе с ним! А проснусь — нет! Все эти полгода я хожу как мертвая! (Плачет, стоит склонившись к плечу Ульянова.)

У л ь я н о в. Я много думал после... его казни.

Б а а л ь. Вы думающий мальчик, Ульянов. Вы не похожи... Но что-то неуловимое есть, есть. Вот почему меня сразу потянуло к вам. Знайте, есть женщина, которая, пока жива, будет всегда помнить вашего старшего брата. Прощайте, Володя! Скоро сходка. Все сломается. Жизнь пойдет не так, как шла. Все перевернется у всех. Все решится иначе. Но я не хочу, чтобы вы повторили судьбу вашего брата! Желаю вам другой судьбы! Вернее, той же судьбы, но другой смерти. Другой!

Не выдержав, женщина резко поворачивается, стремительно уходит. Ульянов долго смотрит ей вслед.

У л ь я н о в. Выход!.. Где выход?..

Медленно уходит в другую сторону.

5

Явочная квартира жандармского управления.

В зале, из которой выходят несколько дверей,— Гангардт в штатском платье и Бронский.

Г а н г а р д т (просматривая бумаги). Вы молодец, Александр Евгеньевич! Золотце мое! Действительно революционных и танцевальных дел мастер.

Б р о н с к и й (вынимая из конверта жалованье и пересчитывая). Плохо у вас мастера оплачиваются, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Плохо, верно. Плохо.

Б р о н с к и й. Весной я дал список на двадцать девять человек. А сейчас? (Берет лист бумаги, вдруг швыряет его на стол.) Здесь больше сотни имен. И это, между прочим, работа! И нелегкая!

Г а н г а р д т. Там, там... (тычет пальцем в потолок) извините меня, болван на болване! Оптимизм выживших из ума маразматиков, которые принципиально не верят в революцию, поверьте мне, дорого обойдется России. Они не допускают, что эта самая революция уже успела пустить глубокие корни в неустойчивой части общества! И что эти корешки надо выкапывать, выкапывать! А не стричь поверху. Но, боже мой, как трудно доказать — этим патриотам, что для глубокой вспашки нужны средства! Средства!

Б р о н с к и й. Мне от этого, к сожалению, не легче.

Г а н г а р д т. Довели дело до того, что вся Россия в розыскном смысле крупнейший нуль! В Петербурге кое-что, в Москве, да и то. (Машет рукой.) Приехал дела сюда принимать... Наблюдательная часть в состоянии, не соответствующем элементарным требованиям розыска. Полное отсутствие секретной агентуры. А сдает дела Житков, генерал-майор, этакая старая дубина в орденах. На пенсион собрался... И в чем верх идиотизма? Уверен, что во вверенном ему управлении все прилично. Вот почему я не могу вам платить так, как вы того заслуживаете, дорогой Александр Евгеньевич. Но я буду вам платить, буду! Все меняется. Я понимаю, что жалованье ваше пока ничтожно.

Б р о н с к и й. А если провал? Сколько платят выжатому лимону?

Г а н г а р д т. Какая муха вас укусила сегодня?

Б р о н с к и й. Под постоянной угрозой ареста, высылок, предания суду, разоблачения перед своими... И чего ради?

Г а н г а р д т. Я понимаю, что у вас болит душа, Александр Евгеньевич. Но поверьте, и у меня она болит не менее.

Б р о н с к и й. Меня оскорбляет не столько низкая оплата, сколько сам факт как таковой! Трудно уважать себя, когда труд оценивается столь незначительно.

Г а н г а р д т. Я подумаю. Подумаю, что можно сделать. Не угодно ли чаю?

Б р о н с к и й. Благодарю!

Г а н г а р д т (просматривая бумаги). Очень хорошо!.. Вы проявляете весьма ценное качество — фотографическую точность передачи всех сведений с крайне осторожными и всегда основательными личными предположениями. Значит, весьма активен и женский пол?

Б р о н с к и й. Да!

Г а н г а р д т. Такие милые создания... Бааль Людмила Львовна. Я знавал ее отца. Окончила кронштадтскую гимназию с золотой медалью, училась в Петербурге на Высших женских курсах... Обаятельная женщина, вы не находите?

Б р о н с к и й. Не в моем вкусе.

Г а н г а р д т. Понимаю, любите этакое пикантненькое, воздушное! Вы меня иногда удивляете рыцарством своих чувств.

Б р о н с к и й. Что вы имеете в виду?

Г а н г а р д т. Несмотря на то, что Звонарская любовница Никонова...

Б р о н с к и й. Вам нет дела до всех этих отношений!

Г а н г а р д т. Почему же? Все эти отношения меня крайне интересуют. Кстати, вы навели меня на мысль заняться Никоновым... Не потому ли, что захотелось сравняться с ним в достоинствах? Вернее, его уравнять с собой?

Б р о н с к и й. Я бы не советовал вам, полковник, затрагивать некоторые темы!

Г а н г а р д т (после паузы). Извините! Значит, Никонов на собрании активности не проявлял?

Б р о н с к и й. Пьет последнюю неделю.

Г а н г а р д т. Нехорошо! Так... А что Ульянов? Мало сведений. Щедрости вам иногда не хватает, чтобы исчерпывающим образом охарактеризовать...

Б р о н с к и й. Тень казненного брата за спиной. Дополнительный ореол. Он сразу уравнял его с теми, кто поопытней. Но и сам штучка серьезная. Жестковат. Не по возрасту. Разбираюсь.

Г а н г а р д т. Меня интересует состав студенческого суда. Постарайтесь выяснить. Португалов, говорите, давил Шелонова именем суда?

Б р о н с к и й. Это еще ни о чем ни говорит. Я сам кое-кого тряс за воротник именем суда. Все им прикрываются. Но кто в него входит?

Г а н г а р д т. У человека не только костюм, но и нижнее белье есть. А на этом белье всякие пятнышки бывают. Пятнышки тоже желательны, Александр Евгеньевич. Даже мусор! Волосок какой-нибудь. Кто с кем? Кто кого любит, не любит? Кто скуп, а кто на лесть падок?

Б р о н с к и й. Понимаю.

Г а н г а р д т. Прощупывайте! Всех прощупывайте! И Ульянова, и Смелянского, Никонова. Когда они, голубчики, будут сидеть передо мной, я должен, как Бог, знать о них даже то, что они сами о себе не знают.

Б р о н с к и й (невинным тоном). А о себе, Николай Иванович, вы... сведений не собираете?

Г а н г а р д т. О себе? (Хохочет.) Однако вы!.. Однако вы, простите, шельма! Между прочим, однажды мне приснился сон. А если блюсти точность, то даже совсем недавно. Просыпаюсь в поту. Во сне я словно раздвоился, и одна из половинок устроила охоту за другой. И вот просыпаюсь, когда одна из половинок допрашивает другую. Причем, в силу необходимости, самыми зверскими методами. (Забывшись, смотрит сквозь Бронского пристальными безумными глазами.) Иногда мне кажется, что я... будто выслеживаю самого себя... в других... Никак не могу поймать! И боюсь поймать. Боюсь! Какая-то вечная охота, когда охотник... Да, и страшно поймать... А вдруг меня нет, и я ловлю какой-то фантом?..

Молчание.

Г а н г а р д т (резко поднимается, протягивает руку.) На сегодня все, Бронский.

Бронский уходит. В другой двери появляется хозяйка дома — Овсянникова.

В халате до пят, вальяжная, улыбающаяся.

О в с я н н и к о в а. Наконец-то освободился. (Гладя волосы Гангардта.) Ты как большой ребенок. Тебе все нужно играть... в свои игрушки. Пойдем!

Г а н г а р д т. Устаю я, золотко. Устаю.

О в с я н н и к о в а. Господи, если бы ты хоть раз пришел ко мне! Именно ко мне!

Г а н г а р д т. Один день в неделю почти полностью я работаю не у себя в управлении, а здесь.

О в с я н н и к о в а. Вот-вот, работаешь! Именно работаешь!

Г а н г а р д т. Сейчас ко мне еще кое-кто придет, а потом мы с тобой немного посидим. Дела, Катенька. Мы давно уже невинность потеряли, а есть люди, которые жаждут ее лишиться. Но при этом они, как ты знаешь, немножко кочевряжутся. (Взглянув на часы.) Уже около шести.

О в с я н н и к о в а. Ты даже не ревнуешь меня. Ничего не спрашиваешь о Фадееве.

Г а н г а р д т. А что? Роман развивается?

О в с я н н и к о в а. Очень хороший юноша. Мне нравится.

Г а н г а р д т. Надеюсь, деточка, ты не изменила мне с господином революционером?

О в с я н н и к о в а. У нас платонические отношения.

Г а н г а р д т. Надеюсь.

О в с я н н и к о в а. Мы говорим с ним о народе, о будущем. Вчера он уже открыто предложил мне работать на них. Была очень трогательная минута.

Г а н г а р д т. Любопытно! Все плетут агентурную сеть. Что интересует твоего нового друга?

О в с я н н и к о в а. Связан ли с тобой Шелонов напрямую? Или он только связан с инспектором в университете? Имена осведомителей, главным образом. Я обещала выяснить.

Г а н г а р д т. Прекрасно!

О в с я н н и к о в а. Я подумала…

Г а н г а р д т. Ну и прекрасно! Человеку нужно думать, даже если у него такой красивый лобик, как у тебя! (Целует ее.) Мы с тобой придумаем еще что-нибудь замечательное.

В дверях человек в штатском платье — ротмистр Мангушевский.

М а н г у ш е в с к и й. Извините, господин полковник! Дверь была открыта.

Г а н г а р д т. Ничего, ничего, ротмистр. У нас с Катенькой деловой разговор. Не смущайтесь! Прошу!

М а н г у ш е в с к и й. Не вытерпел, Николай Иванович. Есть интересные сведения!

Г а н г а р д т (улыбаясь). Я игрок, Мангушевский. И иногда у меня начинает дрожать сердце от азарта. Катенька, я голоден! Накрой у себя, пожалуйста, стол, а мы пока поговорим с ротмистром о делах.

Овсянникова выходит.

М а н г у ш е в с к и й (вынимая из портфеля бумаги). Гектографированная листовка. Приговор студенческого суда Шелонову.

Г а н г а р д т (беря листовку и читая). Любопытно! Очень любопытно! (Подойдя к двери и открыв ее.) Катенька!.. Скажи своему новому другу, что относительно Шелонова они не ошиблись. Что он мой агент. (Мангушевскому.) Бронский мальчика для битья вылепил. Двойничка!.. Что ж, пусть боятся тени. Выдуманная тень всегда фантастичнее в своих очертаниях.

М а н г у ш е в с к и й. И больше в размерах.

Г а н г а р д т. И в размерах. (Снова вчитываясь в текст.) Любопытно! Время больших событий надвигается, ротмистр. И большой охоты! Профессиональной охоты!..

Входит Никонов.

Г а н г а р д т (Никонову.) Вы пунктуальны, Павел Николаевич.

Часть вторая

I

Полусумрак. Свеча. Никонов в белой измятой рубашке лежит на кушетке, обнимает Звонарскую.

 Лидия Звонарская сидит рядом, на стуле.

Она — в строгом черном платье.

З в о н а р с к а я (рассказывает). В тот год... Это так врезалось в память! Было зимнее утро. И мимо института по Арскому полю провезли на позорной колеснице одного политического. Его осудили на расстреляние... Ты слушаешь?

Н и к о н о в. Да!

З в о н а р с к а я. У тебя такие нежные руки!

Н и к о н о в (ровным, глухим волосом). Да!

Звонарская поворачивается в нему. Низко припав, целует его.

Снова поднимается.

З в о н а р с к а я. А губы холодные… Почему мне в последние дни все время вспоминается детство? И какая-то тоска. Словно предчувствие какое-то.

Н и к о н о в. Ничего. Жизнь.

З в о н а р с к а я (после паузы). У меня была подруга, Ольга Веретенникова. Она уже умерла. Мы вместе занимались рисованием... Она была тогда двумя классами старше меня. И она впервые рассказала мне о Герцене, как о человеке, который был в ссылке и бежал за границу! Но самое главное потрясение случилось в деревне, на каникулах, когда я встретилась с одним студентом-естественником. Мне было тогда уже пятнадцать лет. (Смеется.) Он раскритиковал в пух и прах все мое институтское воспитание, а своими рассказами о строении земли, о солнце, о звездах, своими знаниями в области ботаники, минералогии вообще потряс! Он был, был моя первая любовь... Вот так! (Улыбаясь.) Ты слышишь?

Н и к о н о в. Да!

З в о н а р с к а я. Ты нервничаешь из-за завтрашнего дня? Из-за сходки?

Н и к о н о в. Нет! Не знаю.

З в о н а р с к а я. Какой странный ты в последние дни! Ты разлюбил меня?

Н и к о н о в. Ты мне еще дороже... У тебя мягкие волосы... Ты очень женственна.

З в о н а р с к а я. Я женщина, и я люблю. Господи, а какой была пуританкой! (Рассмеявшись.) А знаешь, несмотря на мою первую любовь, я была еще и монархисткой! Да! От радости я так бесновалась в институте вместе с другими, когда нас посетил наследник. Не спала, волновалась. И даже год спустя, помню, после выхода из института, когда я подавала прошение на высочайшее имя о допущении к слушанию лекций в университете, я подписалась тоже с большим чувством... «Верноподданная Вашего Величества»… Зато в Цюрихе, когда мать решилась отпустить нас вместе с сестрой... Через Цюрих, Берн, Женеву многие прошли. Помню, наступили каникулы. Все разъехались. Сестра Наталья с товарками отправилась в кантон Невшатель. Мне тоже захотелось к ним. Они поселились в местечке Лютри, на берегу озера. И однажды был такой поэтический легкий вечер. Во время уединенной прогулки... среди виноградников сестра моя в выражениях, в высшей степени трогательных, поставила мне роковые вопросы. Решилась ли бы я отдать все свои силы на революционное дело? В состоянии ли я буду в случае нужды порвать всякие отношения с любимым, если он будет? С мужем? Отказаться от личной жизни? Брошу ли я ради этого дела науку, откажусь ли от карьеры? Я отвечала с энтузиазмом. После этого мне было сообщено, что организовано тайное революционное общество, которое действует в России. Мне прочитали устав и программу, я была объявлена членом организации... И знаешь, я не жалею... И никогда не жалела! Все эти годы! Я приобрела друзей, отдающихся делу беззаветно и всей душой! Я нашла тебя. И это тоже навек. Это братство даже выше любви, самой возвышенной! Когда я поняла, что я нужна, что я буду полезна для того дела, к которому готовила себя, к которому тянулась душой... (Вдруг словно услышав что-то и остановившись, резко поворачивается к Никонову, склоняется над ним.) Ты плачешь?

Н и к о н о в. Замолчи же, наконец! Замолчи! (Словно поднятый взрывом, вскакивает с постели. Мечется по комнате.) Все к черту! Не могу!

З в о н а р с к а я. Что? В чем дело?

Н и к о н о в. Я отрезан уже от всего!

З в о н а р с к а я. Возьми себя в руки! Что случилось?

Н и к о н о в. Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем?

З в о н а р с к а я. Не знаю.

Н и к о н о в. Нарочно! Ты не веришь мне, и нарочно провоцируешь меня... И правильно. Все это уже далеко от меня!

З в о н а р с к а я. Что случилось? Ну?

Н и к о н о в. Кончилась моя деятельность, Лида. Я... кончился... Четыре дня назад я завербован Гангардтом. (Усмехаясь.) Мне ничего не надо уже рассказывать. Опасно!

З в о н а р с к а я. Что ты... ерунду мелешь?!

Н и к о н о в. А если это так? Что тогда?

З в о н а р с к а я. Если так, я бы, наверное... убила... И тебя, и себя!

Н и к о н о в. Это так.

З в о н а р с к а я. Неправда!.. Неправда!

Н и к о н о в. Правда! Не знаю, как это произошло. Я думал сначала, что как-то обману его, проведу... Принесу пользу. Думал что-то узнать... Не бойся! Неприятным делом я не заставлю никого из вас заниматься. Сам с собой рассчитаюсь.

З в о н а р с к а я. Садись! И рассказывай!

Н и к о н о в. А что рассказывать? Нечего рассказывать. Он пригрозил, что ты у него в руках... Что если я, то он тебя... У него данные, что мы связаны с первомартовским делом о покушении на цареубийство. Вот я и взял удавку себе на шею... Подписал. Был в другой раз — и подписал... А может, трус? Я не оправдываюсь. Душа, видно, жидка оказалась.

З в о н а р с к а я. Ладно. О ком он тебя спрашивал?

Н и к о н о в. Кто входит в состав студенческого суда. Это его главным образом интересует. Но я ничего не сказал.

З в о н а р с к а я. Еще о ком спрашивал?

Н и к о н о в. Об Ульянове, о Фадееве, о многих... О том, когда, где и кем решены нынешние студенческие волнения во всех университетах, намекал на масонов. О тебе спрашивал. Ей-богу!

З в о н а р с к а я. Что же спрашивал?

Н и к о н о в. А черт его знает! Как-то намеком все. Не прямо. Я ничего не сказал.

З в о н а р с к а я. Так о чем же он спрашивал?

Н и к о н о в. Ты не веришь? Я уже сам себе не верю.

З в о н а р с к а я. О чем он спрашивал?

Н и к о н о в. Я встречался с ним три раза, но я ничего не сказал. Может, проговорился нечаянно? Но, по-моему, нет. Нож сегодня взял. У него явочная квартира на Поповой горе, в доме Овсянниковой. И вот — взял нож... Не смог. Человек. Понимаешь, враг, а все равно человек. Не смог ножом. Жидкая душа… Может, если бы револьвер был… Стрелять легче, чем ножом… Он гад, гад. Все поет, что якобы хочет, чтоб я был не просто провокатором. Мол, игра покрупнее, прицел на несколько лет вперед — ввести меня в самую верхушку. Профессия — плодить провокаторов! Здесь даже лесть идет в ход. А сам спрашивает, спрашивает!

З в о н а р с к а я. О чем еще он спрашивал?

Н и к о н о в. О сходке. Про наши отношения. Связи с другими городами. Заграничные связи. О Португалове, Смелянском. Надо, мол, смотреть шире, не надо бояться. Что немыслимо для такой личности, как я, не знать чего-то.

З в о н а р с к а я. Ну а что ты?

Н и к о н о в. Я?.. Так. Односложные ответы. Ничего существенного. Но с каждым разом он давит сильнее. Кто-то ему напродавал. Наверное, Шелонов. Знает много. И давит. Давит.

З в о н а р с к а я. Ты?..

Н и к о н о в. Нет. Никого. Я ничего еще не сказал. Отчего ты на меня не смотришь? Посмотри мне в глаза!

З в о н а р с к а я. Всю неделю у меня сердце ныло.

Никонов поворачивается, опять ходит, опять останавливается.

Н и к о н о в. Отчего ты на меня так смотришь?

З в о н а р с к а я. Как же мне на тебя смотреть?

Н и к о н о в. Мы двое знаем. Никто больше. Никто, поняла? (Ходит по кругу.) Я не предатель. Он поймал меня на крючок. Купил во время обыска. И я, мразь, поддался! Но я не предатель! Поняла? Веришь?

З в о н а р с к а я (после долгого молчания). Верю. (Трогает пальцами его лицо, глаза.) Верю... Сколько близких уже в тюрьмах. С ума сошли, кончили самоубийством! Казнены... Господи!

Н и к о н о в. Я мог бы не сказать. Но нельзя не проститься. Нужно проститься. Хоть один человек в мире... чтобы знал и простил! Хоть одна душа... чтобы простила!

З в о н а р с к а я. Ты никого не выдал?

Н и к о н о в. Нет!

З в о н а р с к а я. Хорошо. Хорошо, что ты мне все рассказал. Хорошо, что наша совесть чиста.

Молчание.

Н и к о н о в. Прости меня!

З в о н а р с к а я (с горестной улыбкой). За что же?

Н и к о н о в. Прости, если я произвел на тебя дурное впечатление. Мне было тяжело подумать, что ты меня осудишь. Теперь, когда я стою у могилы, все кажется мне сходящимся для меня в одном — в моей чести. В эти дни я кончаю все земные счеты. И знай: я любил тебя, страдал и молился с тобой. Будь же защитой моей чести!

Женщина вынимает револьвер, кладет на стол. Долгий взгляд — глаза в глаза.

Нет!

З в о н а р с к а я. Помнишь нашу первую ночь?

Н и к о н о в. Да!

З в о н а р с к а я. Мы соединили две жизни в одну только потому... О чем мы поклялись тогда?

Н и к о н о в (не сразу). Что судьба у нас одна... Что мир никогда не будет сильнее нас.

З в о н а р с к а я. Нам нельзя даже любить друг друга? Мир разрывает нас. Швыряет по разным тюрьмам и ссылкам. Одного оставляет мертвым, другого — живым. Мы об этом говорили тогда... Но ты — муж мой, брат мой, сын мой. Пусть мы не венчаны здесь, на земле. Но, может, повенчаны там, в небе? Не знаю где!

Н и к о н о в. Нет, нет, Лида!

З в о н а р с к а я. Молчи!

Н и к о н о в. Я уйду теперь свободно. Все эти дни я чувствовал себя выброшенным из человечества, а сейчас снова с ним, с тобой. Ребята пойдут на сходку. Рано капкан захлопнулся. Жалко.

З в о н а р с к а я. Средняя жизнь каждого подпольщика, как бы законспирирована она ни была, коротка.

Н и к о н о в (после паузы). Я сделал то, что должен был сделать. То, что мог. То, что было по силам. Пусть мало! Пусть!.. И если бы снова пришлось переступить через черту... Другие, наверное, переступят.

З в о н а р с к а я. У тебя есть еще свечи?

Н и к о н о в. Да! Одна.

З в о н а р с к а я. Зажги! И вино, если есть. Я хочу праздника в эту ночь.

Н и к о н о в. Ты пойдешь сейчас к себе. Я останусь один.

З в о н а р с к а я. Меня арестуют завтра же, как только станет известно... Дело о покушении на цареубийство не шутка. А тюрьма не для меня. Я даже сплю с револьвером у сердца. В нем — моя свобода. И в тебе.

Н и к о н о в. Ты сошла с ума!

З в о н а р с к а я. Все мы безумцы. Весь мир безумен!

Н и к о н о в. Еще одну вину ты взваливаешь на мою душу.

З в о н а р с к а я (обнимает его). О нас говорят всякие гадости. Льют грязь. Но пусть знают, как любят, как умирают революционеры... Зажги свечи!

Никонов достает еще свечу. Зажигает. Ставит на стол бутылку вина, две рюмки.

Тут же, на скатерти, лежит и револьвер.

Как натюрморт... Не верю в Христа, в православие. Но я и не атеистка. Что-то высшее, тайное и непостижимое, есть. И мне кажется еще, что мы бессмертны. Мы много раз приходим на землю. И, наверное, будет, случится все-таки так, что, когда мы еще раз вернемся, не увидим уже войн, зла, крови. Человек, быть может, станет наконец человеком! Когда догорят эти свечи, мы многое узнаем, миленький мой...

Н и к о н о в. Я люблю тебя! Я редко говорил тебе, что люблю. Был скуп. Но не оттого, что сердце было скупо. Знай это.

З в о н а р с к а я. Милый!.. Милый!..

Смеется безумным, счастливым смехом женщина.

Смеется мужчина.

Н и к о н о в. Я люблю тебя! Люблю!

З в о н а р с к а я. Родной! Вечная кровь моя!

Гаснут оплывшие свечи. Наступает мрак. Звучат два выстрела. Кто-то стучит в дверь.

Потом входит, зажигает спичку. Становится видно, что это Бронский.

Увидев Звонарскую и Никонова, бросается к ним, ошеломленный, встает.

Они лежат рядом почти полуобнявшись.

В руке Звонарской еще зажат револьвер.

Б р о н с к и й. (отступая). Лида! Лидка!

На столе небольшой лист бумаги. Снова вспыхивает спичка.

Бронский. (читает.) «Похороните нас вместе»... (Листок падает из рук.) Я не виноват! Не виноват!

2

 

Кабинет попечителя Казанского учебного округа Масленникова.

Два человека — Масленников и инспектор университета Потапов.

 

М а с л е н н и к о в. В землячествах две трети студентов. В землячествах, которые запрещены уставом!

П о т а п о в. Нет, нет, Викентий Сидорович! Я думаю, полковник перебарщивает. Одна треть, возможно. Но две трети?!

М а с л е н н и к о в. Гангардт...

П о т а п о в. У меня есть и свои, так сказать, наблюдатели, Викентий Сидорович. Для многих студентов землячество — вещь условная. Если бы не принудительный характер... Многие из страха...

М а с л е н н и к о в. По-вашему, это не усугубляет положения? Голубчик, не все столь невинно, как кажется. Я склонен разделять точку зрения полковника. Землячества в данном случае служат полулегальным прикрытием конспиративных организаций. Рядовые члены одного землячества, по результатам дознания, например, не знают состава других групп! Что это? Здесь — рука, организация. Но самое главное, внутри этих конспиративных кружков существует уже полностью законспирированное ядро! Что такое этот мифический студенческий суд, спрашивается? Ведь приговор Шелонову — это вызов. Наглый и открытый! Демонстрация силы! А вы меня успокаиваете! Мы... на первом месте во всей России по числу исключенных и уволенных студентов! На первом месте! А вы меня успокаиваете?! Зачем вы меня успокаиваете?

П о т а п о в. Я не успокаиваю вас, Ваше превосходительство. Я всегда докладывал вам...

М а с л е н н и к о в. Да-да! Простите, нервы.

П о т а п о в. Ну что вы!

М а с л е н н и к о в. Я не виню вас. Но мне жаль, до слез жаль... (С болью.) Старейший из университетов российских, и двое воспитанников — в числе цареубийц! Позор! А ныне?.. Университет учрежден для образования полезных граждан, а мы наблюдаем... безначалие и смуту. Бессильно наблюдаем... Не понимаю!

П о т а п о в. Успокойтесь, Викентий Сидорович!

М а с л е н н и к о в. Что делают с Россией теперешние сыны ее, а? Вы понимаете хоть что-то? Какому поруганию подвергают! Ведь что они пишут в своих прокламациях, а? Ведь это же, простите, совершеннейшая легкомысленная дичь!

П о т а п о в. Ну, Викентий Сидорович, нельзя судить о русском человеке по тому, что он плетет порой. В нашей жизни значение слова ничтожно. И что удивительного, если в те редкие минуты, когда нам приходится им пользоваться, мы позволяем себе городить такие вещи, которых у нас и в голове-то никогда не было? Знаем, что никогда не сделаем и не захотим даже сделать того, что городим, так отчего же не погородить? А пословицы наши? Язык мягок, а без костей. Языком болтай, рукам воли не давай!.. В этих мудрых пословицах, я думаю, наш ультрасолидный и основательный опыт выражен. От слова до дела, от болтанья языком до воли рук у нас всегда дистанция огромных размеров. Перебесится Россия. Поболтает и успокоится.

М а с л е н н и к о в. Не знаю, не знаю! Жидовством, чую, попахивает. И запашок все сильнее. Вот что опасно.

П о т а п о в. Легкомыслие, говорят, наша национальная черта, Викентий Сидорович. Народ у нас в самом деле фантастический. На Западе скудоумы упражняются, будто мы рубим все с плеча, до всего хотим дойти вдруг.

М а с л е н н и к о в. Не знаю, не знаю... Я принадлежу к числу защитников русской почвы. Почва только сейчас колеблется... Не узнаю России.

П о т а п о в. Викентий Сидорович...

М а с л е н н и к о в (вставая). Нет, больна Россия-матушка! Больна! Все эти новые люди с их мечтаниями и фантазиями не более как бесы! Именно бесы, вышедшие из недр больной России и, подобно евангельским бесам, превращенные в свиней! Мечтающим юношам, обороченным в свиней, ничего, разумеется, более не останется, как броситься со скалы в море и потонуть. И, говоря не метафорически, а юридически, это должны сделать мы! Мы своими руками... подтолкнуть... своих детей! Иногда, знаете, я думаю: а может, бесы — мы?

П о т а п о в. Ну что вы, Викентий Сидорович!

М а с л е н н и к о в. Да-да! Именно мы! Мы, ни о чем уже не мечтающие старцы, — бесы! А возможно... Возможно, и они, и мы! Ведь бесы могут родиться только от бесов?.. Значит, и мы...

В дверях появляется чиновник.

Чиновник. Студент Шелонов явился, Ваше превосходительство. Точнее, привели. Нашли в портерной...

М а с л е н н и к о в (морщась). Пьян?

Чиновник. Нет, еще трезв.

М а с л е н н и к о в. Давайте его сюда! Гангардта не видно?

Чиновник. Нет!

М а с л е н н и к о в. Как прибудет, сразу... Всегда опаздывает этот красавец.

Чиновник вводит в кабинет Шелонова.

Тот небрит, осунувшийся, мрачный.

Ш е л о н о в. Студент юридического факультета четвертого курса Императорского университета Шелонов. По вашему вызову.

М а с л е н н и к о в (любезно). Проходите, Шелонов! Константин Константинович, если не ошибаюсь? Присаживайтесь! С господином инспектором вы знакомы, а с вами мы видимся впервые. Присаживайтесь, пожалуйста!

Ш е л о н о в. Благодарю!

М а с л е н н и к о в. Я пригласил вас, чтобы задать несколько вопросов.

Входит Гангардт.

А вот и господин полковник!

Рукопожатия, поклоны, улыбки.

(Гангардту.) Студент Шелонов. (Шелонову.) Я хочу, чтобы вы знали: здесь ваши старшие друзья, которые не дадут вас в обиду.

Ш е л о н о в. Друзья? У меня никогда не было друзей.

М а с л е н н и к о в. Тем не менее это так. И мне бы хотелось, Константин Константинович, чтобы наша беседа была предельно откровенной... Известен ли вам приговор так называемого студенческого суда?

Ш е л о н о в. Да!

М а с л е н н и к о в. А кем, когда и в какой форме вам объявили его? Имели вы с кем-либо из студентов объяснения по поводу инкриминируемых вам в приговоре фактов?

Ш е л о н о в. Господин инспектор уже допрашивал меня сегодня по этому поводу. Мне нечего добавить.

М а с л е н н и к о в. Это я знаю. Господин Потапов подробно доложил мне о встрече с вами. К сожалению. вы не проявили доверия. Не откликнулись... Быть может, вы кого-то боитесь?

Ш е л о н о в. Кого?

Ганрардт. Каким образом все-таки вы узнали о приговоре?

Ш е л о н о в. По городу ходят гектографированные листовки. Читать обучен.

П о т а п о в. Меня интересует вот что, Шелонов. Заявлений о существовании землячеств вы мне никогда не делали. Пособия из суммы, присылаемой для нуждающихся симбирцев, не получали вообще, насколько мне известно. А в приговоре говорится, что вы получили это пособие вопреки желаниям студентов. Не могу припомнить я и никаких иных поступков, могущих вас позорить с точки зрения ваших товарищей. Единственно верное, что находится в гектографическом листке и что ваши коллеги тоже вменяют вам в вину, это факт вашего присутствия на ежегодном торжественном университетском акте 5 ноября. (Взглядывая на Гангардта и Масленникова.) Кстати, вы находились на акте, будучи в сильном подпитии. И получили от меня выговор за это.

Ш е л о н о в. Выговор, приговор — везде одно и то же.

П о т а п о в. В чем же, вы полагаете, истинная причина вашего отлучения?

М а с л е н н и к о в. Действительно чистое отлучение! Нечто вроде херима еврейских кагалов!

Ш е л о н о в. Не знаю.

М а с л е н н и к о в. Ну, как же так, Шелонов?

Г а н г а р д т. У вас наверняка были какие-то враждебные столкновения с кем-либо из студентов. С кем?

Молчание.

Быть может, у вас есть предположения относительно состава суда, который приговорил вас к остракизму? Или состава симбирского землячества?

Ш е л о н о в. Не знаю я ничего.

Г а н г а р д т. Вы неискренни. Вы ведь сами входили прежде в землячество.

Ш е л о н о в. Ни фамилий студентов, именующих себя судьями, ни настоящего состава землячества я не знаю. И знать не хочу! (Взрываясь.) Плевать мне на все! И на всех!

Г а н г а р д т (после паузы). У нас есть сведения, что членом симбирско-самарского землячества является, например, Португалов. Нельзя заподозрить его участие в этом приговоре.

Ш е л о н о в. Мне плевать на все эти бумажки!

Г а н г а р д т. А что вы скажете о Смелянском?

Ш е л о н о в. Человек, каких много.

Поднимается, отходит к двери.

Есть люди, растворяющиеся в среде. Некоторые во всем растворяются. Другие — в определенных жидкостях. А есть нерастворяющиеся. Так вот, я нигде не растворяющийся!

М а с л е н н и к о в. Постойте! (Удивленно.) Куда вы, Шелонов?

П о т а п о в (подходит, берет Шелонова за руку). Ничего, ничего, Шелонов. Все утрясется. Спокойно занимайтесь.

Ш е л о н о в. Заниматься? Я — прокаженный! От меня сейчас все врассыпную! Вы что, не понимаете?

П о т а п о в. Мы не дадим вас в обиду.

Ш е л о н о в (хохочет). Водичку предлагаете? Свою? Ваша вода мне тоже не нужна! От нее меня тоже тошнит!.. (Остановившись на пороге двери.) Я рано, наверное, родился. А вы, вы сволочи! Все вы сволочи! (Уходит.)

М а с л е н н и к о в (после затянувшейся паузы, в бешенстве.) Да-да! Мерзавец! Я бы его сам приговорил! (Потапову.) Отчислить его немедленно!

Тяжелое молчание.

Гангардт (деловито-бодрым тоном). Общегородская сходка студентов, господа, состоится завтра! В двенадцать часов! Волна беспорядков прокатывается по всем высшим учебным заведениям России. Не минула она и нас.

М а с л е н н и к о в. Поэтому я и пригласил вас, Николай Иванович. В университете разработали некоторые меры. Сейчас инспектор нам доложит. Но надо согласовать все наши усилия и действия. Наметить общий подход.

Г а н г а р д т. Данные предварительные, не совсем точные. Но какая картина вырисовывается? Хотят поднять не только университет, но и семинаристов духовной академии, студентов ветеринарного института. История с Шелоновым в прямой связи. Это угроза другим возможным ослушникам. Завтра замышляется громкое событие на всю страну. И событие явно противоправительственного характера! Существует где-то некий центр, который всем руководит. Неизвестно, в России он или в иных местах.

М а с л е н н и к о в (подойдя к окну). Больные люди, съедаемые бессмысленными идеями! Больной мир, забывающий Бога!.. Господи! Не гневайся! Спаси эту землю!

3

Стук в дверь. Небогатая обстановка. Дверь в другую комнату.

Шелонов сидит, покачиваясь из стороны в сторону, поет:

О Казань, ты, Казань многогрешная,

За грехи наказал тебя Бог!

Темнота в тебе вечно кромешная,

Нет в тебе ни добра, ни дорог.

Из военных твоих губернаторов

Вышло много преглупых сенаторов…

Снова стук в дверь.

Ш е л о н о в. Кому там прокаженный понадобился? Да!

Входит хозяйка дома, пожилая женщина с добрым лицом.

Х о з я й к а. Извините, Константин Константинович!

Ш е л о н о в. А, вы? Что?

Х о з я й к а. Я извиняюсь...

Ш е л о н о в. Ладно, что? Что надо?

Х о з я й к а. Ко мне на этой неделе сестра приезжает, Константин Константинович. Она всегда останавливается здесь, во флигеле.

Ш е л о н о в. Ну?

Х о з я й к а. Не могли бы вы подыскать другую квартиру?

Ш е л о н о в. Между прочим, я заплатил вам за месяц вперед.

Х о з я й к а. Конечно, конечно! Я...я верну вам деньги, Константин Константинович. Обязательно!

Ш е л о н о в. Откуда сестра-то приезжает?

Х о з я й к а. Откуда? Из Таганрога.

Ш е л о н о в. Далеко.

Х о з я й к а. Да, далеко.

Ш е л о н о в. Съезжать с квартиры, выходит, надо... Знакомые, значит, косятся? Приговор подлежит дальнейшему исполнению?

Х о з я й к а. Вы извините, Константин Константинович. Но, знаете, неудобно. В городе говорят, слухи ходят. А у меня еще другие жильцы-студенты. Съехать могут...

Ш е л о н о в. Съеду. Ступайте только! Ступайте к черту!

Х о з я й к а. Я извиняюсь...

Незаметно осеняет Шелонова крестом, уходит.

Ш е л о н о в. О дурак ты, дурак многогрешный. За грехи наказал тебя Бог!

Подходит к зеркалу, смотрит на себя.

Так-то вот, брат Шелонов. Так-то, нерастворяющийся элемент!.. И не докажешь никому, что ты тоже человек. И не отмоешься!.. Но ничего! И без высшего образования прожить можно. Без этой талмудистики университетской. (Смеется.) Везде стаи... Одни стаи в мире!

Открывается дверь. Смелянский, Фадеев, Португалов.

Какое-то время все стоят, молча глядя друг на друга.

Ш е л о н о в (сначала неуверенно). Ребята! Вы?! (Радостно.) Вы! А я... Я же знал! Знал!

С м е л я н с к и й (Португалову). Закрой дверь! Запри сени!

Португалов выходит, появляется снова.

Ш е л о н о в. Я же знал. (Мечась по комнате и освобождая стулья.) Нельзя же так! Надо же разобраться! Вы садитесь... Сейчас чаю… И зубровка у меня есть.

П о р т у г а л о в. Не суетись!

Ш е л о н о в. Что? Не понял!

С м е л я н с к и й. Не суетись! Мы не чай пришли к тебе распивать. И не зубровку пить.

Ш е л о н о в. Не зубровку? (После долгой паузы.) Ах, вон что... Три инквизитора, значит? Мало показалось? (Фадееву.) И ты, Алексей, с ними?

Ф а д е е в. Я со всеми. Ты с кем?

Ш е л о н о в. Ну-ну!

П о р т у г а л о в. Садись!

Ш е л о н о в. Постою.

П о р т у г а л о в (резко). Садись, тебе говорят!

Ш е л о н о в. Вы что?

П о р т у г а л о в. Что? С...сука продажная! Он еще спрашивает! Нет, это мы тебя, подлеца, будем спрашивать. А ты будешь отвечать!

Ш е л о н о в. Плевал я, чтобы еще вам отвечать! Приговора мало? За что?

С м е л я н с к и й. Организация никого не обвинит ни в каком преступлении, не имея доказательств и улик.

Ш е л о н о в. Где? Где ваши доказательства?

С м е л я н с к и й. У нас есть свой человек в кругах, близких к Гангардту. Так что кое-что нам известно определенно.

П о р т у г а л о в. Забыл, как по пьянке проговорился Бронскому, что ходишь к инспектору?

Ш е л о н о в. Я этого вашего Бронского! Эту вошь!.. Убью гада!

Ф а д е е в. Не прыгай!

Ш е л о н о в. Что?

Ф а д е е в. Не прыгай, говорю! Никого ты не убьешь.

С м е л я н с к и й. К кому еще ты ходил помимо инспектора?

П о р т у г а л о в. Кого выдал? Отвечай! Что известно им, отвечай!

С м е л я н с к и й. Мы должны знать все, отвечай!

Ш е л о н о в. Идите вы все к черту!

С м е л я н с к и й. О чем шел разговор у попечителя?

Ш е л о н о в. Ого! Слежку установили!

С м е л я н с к и й. Мы были бы большими дураками, если бы накануне большого дела не проявляли максимума предусмотрительности и осторожности. В особенности в отношении тех, кто уже как-то показал себя.

Ш е л о н о в. Это интересно!

Ф а д е е в. Допрыгаешься, Костя! Не прыгай!

С м е л я н с к и й (сдерживая ярость). Тебе дали возможность, Шелонов. Ты мог убраться из города. Тебя изгнали из университета, но тебе дали возможность быть живым. Тебя еще раз предупредили. Не угомонился? К попечителю с доносом побежал тут же?

Ш е л о н о в. Я никуда не бегал. Меня привели.

П о р т у г а л о в. О ком ты им донес еще?

Ш е л о н о в. Ничего я им не сказал.

Португалов с размаху бьет его кулаком по лицу.

Потом серия коротких резких ударов.

П о р т у г а л о в. Кого еще продал? Говори, говори!

Ш е л о н о в. Вы что, ребята! С ума сошли? Вы что!

Ф а д е е в. Мы тебе не ребята, Костя.

С м е л я н с к и й. В городе идут обыски, аресты. Твоя работа? Целую группу ребят уволили из университета. Его в том числе... (Кивнув на Португалова.) Бааль выслали в Сибирь, других... Завтрашнюю сходку завалить хочешь, Шелонов?

Ф а д е е в. Что Гангардт знает о сходке, Костя?

Напряженное молчание.

Один, Шелонов, смотрит на троих, трое — на одного.

П о р т у г а л о в. Ладно, что с ним... Иуде — Иудина смерть.

Ш е л о н о в. Что?

Ф а д е е в (расстегивая воротник рубашки). Мы когда-то были с тобой друзьями. В одной гимназии учились. На одной улице детство прошло. Поэтому мне трудно... Именем будущего, Костя... Именем будущего революционный суд приговаривает тебя к казни! К сожалению, ты ничего не смог привести в свое оправдание... За шпионство, Костя. За предательство своих товарищей. За провокаторскую деятельность. Я твой бывший друг, но долг выше...

Ш е л о н о в (ошеломленный, еще не все понимая). Вы что?! Дурака валять нанялись?

С м е л я н с к и й. Бросьте, Шелонов! Игра окончена. Хватит.

Ш е л о н о в. Игра? Тебе игра, а мне?!

П о р т у г а л о в (бесстрастно). Даем тебе полчаса. Так будет лучше. В той комнате крюк. Мы подождем здесь. Не вздумай фокусничать.

Ф а д е е в. Хоть смерть, Костя, встреть как надо. Как мужчина... Записку напиши. Примерно такого содержания… «Я умираю потому, что не могу жить в этом бесчеловечном обществе». Пусть хоть смерть твоя послужит будущему.

Ш е л о н о в. Будущему? (Хохочет.) А кто дал вам право отнимать у меня, у меня... Кто?!

С м е л я н с к и й. Ты не знаешь, кто дал нам право? А кто дал право чинить дикие расправы над нами? Кто дал право миллионами штыков, тысячами шпионов и провокаторов держать растоптанной и пригвожденной к земле огромную страну? У нас нет богатств, власти, войска, полиции, жандармов. Но в нас живет безграничное уважение к человеческой личности и к человеческим правам. И во имя вот этой любви, во имя человеческих прав, которые ты чернишь и пакостишь своими доносами, мы и судим тебя! Око за око — вот наше право! Зуб за зуб — вот наша справедливость!..

Ш е л о н о в. Справедливость не может быть слепой! Вы же слепы! Слепы!

С м е л я н с к и й. Справедливость неслепа. Она знает, где ее враги. Во имя ее казнены шпионы в Одессе, Петербурге, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону. Во имя ее суд совершается и здесь!

П о р т у г а л о в (снова не выдержав). Провокатор! Заплясал теперь?

Ш е л о н о в. Я не провокатор, сволочи! Я приду! Я в совесть вашу... каждую ночь... Убивайте! Убивайте!

С м е л я н с к и й. Только такой нравственный урод, как ты, Шелонов, осмеливается называть эти казни убийствами...

Ш е л о н о в. Вы бесы, рыжие, черные бесы… Я в совесть вашу... Я в совести вашей растворюсь!

С м е л я н с к и й. У предателей нет совести! Мы... Мы воплотители и исполнители высшей народной совести и справедливости... Высшей, высшей!

Ш е л о н о в (вырвавшись). Сам! Я сам!.. Только сам!

Остановившись на пороге в другую комнату, поворачивается, растерзанный, безумный,

вдруг грозит пальцем. Исчезает. Снова появляется и грозит.

И Христа так же когда-то!.. И тебя, и меня! Всех!

С хохотом скрывается в другой комнате.

Ф а д е е в. Прощай, Костя!.. Прости...

П о р т у г а л о в (положив руку ему на плечо) Держись! А высший суд... Высший суд оправдает нас... И, может... его.

С м е л я н с к и й (шепотом). Во имя высшей нравственности!.. Чистейшей, истинно человеческой нравственности!.. (Кричит.) История нас рассудит. Одна только история!

4

Курительная комната в Императорском университете. Диван, несколько стульев, стол.

Комната проходная, народу много, дверь в коридор то и дело открывается и с грохотом

закрывается, там и сям кучки людей — свой разговор, свой конфликт и своя вера.

В этой текучей, то бурно вскипающей, то опадающей толпе, живущей слухами, напряженным

ожиданием, жертвенной готовностью к действию,— Ульянов, тоже, как все, нервный,

напряженный. Шум. Споры, крики.

К т о – т о (пьяный, маленький). Куда они, подлецы, меня привели?

Г о л о с а. Спи, конопатый! Время ползет. Когда жеребьевка? А этот?.. Бронский. Дома затаился. Больной!

У л ь я н о в. Сейчас кризис. Смена форм, смена идей.

С т у д е н т (высокий, длинный, в партикулярном платье). Мужик, Ульянов! Русский мужик! На него надо глядеть! Западного человека воспитал инстинкт рабства. Отсюда в немце утробное стремление все огосударствить, назвать, пометить. И в их инстинктах и стремлениях искать будущую красоту нашему духу? Не влезем! Задохнемся!

С т у д е н т  в  м у н д и р е. Инстинкты никто не собирается пересаживать.

В ы с о к и й. А выкорчевывать? А намордник надеть?

У л ь я н о в. Вы, анархисты, хотите и неприкосновенность народных идеалов соблюсти, и одновременно изменить все. За какого же прирожденного болвана считаете вы наш бедный русский народ? Неужели вы воображаете, что в его голове так мало здравого смысла, что он не в состоянии будет поймать вас на этих противоречиях?

В ы с о к и й. А-а!.. А где мир без тупичков?

К т о – т о (качаясь на диване). Человек, пива! Пива, человек!

Г о л о с а. Дуй пока в сопатку, Ефим!

Ожидание, споры. Вваливается новая толпа, с ней — Смелянский, Фадеев, Португалов.

В ы с о к и й (увидев Португалова). Тебя уволили, а ты как огурчик! И здесь катаешься!

П о р т у г а л о в. Вчера уволили, сегодня исключат. В компании с тобой, а? (Хохочет.)

С т у д е н т  в  м у н д и р е (Ульянову). Надо вести войну не против людей, а против принципа! Война — это грабеж, убийство. А кто, как не мы, должен придать ей другой характер? Почему же мы не видим даже и во врагах своих возможных братьев? Жизнь каждого такого возможного брата дороже для нас нашей собственной?

У л ь я н о в. И жизнь нынешних врагов дороже? Тех, кто вас же убивает? Извините, Иудино занятие эта ваша умственная гимнастика!

Смелянский забирается на стул, но ножка подломана, и он под общий хохот падает. Забирается на другой.

С м е л я н с к и й. Господа, внимание! Жеребьевка, господа!

Слезает со стула, теряется в образовавшейся вокруг него толпе. Везде тянущиеся к нему руки.

И уже оттуда — из-под рук, из под тел — доносится его крик.

 

Кому счастливый жребий? Билеты в шапке, господа! Кто вытянет пустой, тому бить инспектора!

Идет жеребьевка. Дверь распахивается — входит Педель,

служитель университетской инспекции.

П е д е л ь. Прошу разойтись, господа! Прошу разойтись!

П ь я н ы й  с т у д е н т (валяясь на диване). Куда завели? Это же не портерная?

В ы с о к и й (подскочив к Педелю). Вон, шпионская морда! В прах разобью, если еще раз!.. (С грохотом захлопывает тяжелую литую дверь.) Громи все, ребята! Наш день!

С т у д е н т  в  м у н д и р е. А пули не хочешь?

В ы с о к и й. Пули? У меня тоже револьверчик работает!

С т у д е н т  в  м у н д и р е. Во дворе батальон солдат. Второй батальон у дома попечителя. Иди там поиграй своей пушечкой!

Ф а д е е в. Посмотрю!

Убегает. Толпа раздается, в середине — студент Алексеев, немного растерянный, улыбающийся.

В руках у него пустая бумажка.

А л е к с е е в. Хорошо, ребята, хорошо! Двину!

В ы с о к и й. Не посрами, земляк!

П о р т у г а л о в. Чем более ты покормишь сегодня пощечинами университетское начальство в лице Потапова, тем более окажешь услугу Отечеству.

Хохот, смех. Снова распахивается дверь. На пороге — Потапов,

из-за его спины выглядывает голова Педеля.

П о т а п о в. Немедленно на занятия! Предупреждаю: в случае малейших беспорядков все участвующие...

В ы с о к и й (перебивая). Напрашивается? (Радостно.) Он раньше времени напрашивается! Да я тебя сам, без жребия!

П о т а п о в (пересиливая шум). Все участвующие подлежат исключению! Каково бы ни было их число!

С грохотом разбивается о стену рядом с инспектором пустая бутылка,

пущенная Португаловым. Инспектор отступает назад, дверь захлопывается.

 

У л ь я н о в. Нервы, Португалов! (Смелянскому.) Где же Никонов? Почему его нет?

С м е л я н с к и й. Не знаю.

С т у д е н т  в  м у н д и р е. Все это бессмысленное провокаторство — и ничего более! (Португалову.) Уголовщина!

П о р т у г а л о в. Поджилки трясутся у господ фразеров? Болтать можно, а действовать нет?

С т у д е н т  в  м у н д и р е. Чесотку на языке два батальона живо снимут.

В ы с о к и й. Забаррикадироваться бы и загудеть на всю Ивановскую! Погромчик хороший!

С т у д е н т (очнувшись на диване). Пива! Дайте кто-нибудь!.. Пива!!

К т о – т о  ю р к и й (студенту в мундире). Я с вами согласен! Вызваны войска, господа! Им все известно. Основная часть студентов не поддержит. Семинаристы отказались. Наотрез! Ветеринары колеблются. Нецелесообразно! Самоубийственный акт!

В ы с о к и й. Подкуплен, продался, сволочь?

С м е л я н с к и й (отшвырнув высокого). Господа, господа! Мы можем как угодно теоретически разъединяться, но на почве практической деятельности...

В ы с о к и й (студенту в мундире и юркому). Постепеновцы несчастные! У того, кто составлял революционную программу, которой вы молитесь, мозгов не было!

С т у д е н т  в  м у н д и р е. Наша программа...

У л ь я н о в (останавливая Высокого, резко). Сейчас не время для споров!

С м е л я н с к и й (двум студентам). Если ваша группа принимает участие в сходке, все! Нет — выметайтесь к чертовой бабушке!

С т у д е н т  в  м у н д и р е. Мы примем участие, но я сделаю свое заявление.

У л ь я н о в (взобравшись на стул). Сходка должна идти как намечено, господа! Все так, как обговорено на собраниях землячеств! После пощечины инспектору...

Алексеев. Сделаю, ребята! Сделаю!

У л ь я н о в (не обращая внимания на крик). После пощечины инспектору петиция о невозможности русской жизни вообще и студенческой в частности! Это главное! Политические требования — главное! Это должно быть чисто политическое выступление. Важно, чтобы никто, никто не смог ему придать уголовный характер! Только в этом случае...

С м е л я н с к и й. Любое отклонение от намеченного студенческий суд будет рассматривать как провокацию!

Распахнув дверь, вбегает Фадеев.

Ф а д е е в. В географическом кабинете несколько человек. Дверь заперли. Хотят отсидеться. Пошли, кто поздоровей!

Несколько студентов вместе в Фадеевым уходят.

С м е л я н с к и й (вслед им}. Никого не выпускать! Из университета — никого!

У л ь я н о в (вынимает часы, смотрит). Еще несколько минут!

Кучки, группки, возбужденные разговоры — последняя степень напряжения,

 последняя степень готовности перед броском.

П о р т у г а л о в. Надо по аудиториям! И всех в зал! Каждого!

С м е л я н с к и й. Ветеринары бы... Только бы подошли! Нервный мандраж, а?

У л ь я н о в. Да, поддержат ли? Какой-то зуд нервный.

Кто-то торкается в дверь. Вдруг истошный крик: «Нас заперли!» Растерянность. Смятение. Решимость. Злоба.

Г о л о с а. Бей! Навались! Где наша не пропадала!

П о р т у г а л о в. В окна! Пошли в окна!

Удары в дверь спрессованного многорукого разъяренного человеческого тела.

Дверь трещит, распахивается, и толпа по коридорам. Полет толпы.

Г о л о с а. На сходку!

Визг, рев, гам, крик. Топот сотен людей. Из аудиторий, коридоров, кабинетов.

Шум то затихает, сливаясь в сплошной гул, то опять  накатывает новой волной.

В нем — мощь молодости, полная неистовства,силы...

5

Ночь. Губернское жандармское управление. Слышен топот ног, голоса.

Гангардт позвякивает ложечкой в стакане.

Стакан с чаем стоит и перед Смелянским.

Он не притрагивается к нему.

 

Г а н г а р д т. Все волнения кончились у вашей компании, Сергей Вениаминович. А у меня работа, работа. Как, вы считаете, нужно относиться к тем, кто наваливает на вас лишнюю обузу, хлопоты?

Входит Мангушевский.

М а н г у ш е в с к и й. Господин полковник… (Протягивает бумагу.)

Г а н г а р д т. Люблю такие списочки, ротмистр... Доставлены?

М а н г у ш е в с к и й. Там помечено кто...

Г а н г а р д т. А где Бронский? Где он все-таки?

М а н г у ш е в с к и й. Были. Не оказалось.

Г а н г а р д т. Пошлите еще! Сегодня же арестовать! Ульянова не вижу! Португалова!

М а н г у ш е в с к и й. За ними поехали. Не хватает людей, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Пусть не канителятся! Надо шевелиться!.. Вот видите, господин Смелянский, не хватает людей, свои проблемы. А что было бы, в какое положение вы бы поставили нас, если бы все получилось так, как вами замышлялось? Слава Богу! Пока еще он присматривает за землей.

С м е л я н с к и й. Сделали что смогли. Напрасно радуетесь!

Мангушевский выходит.

Г а н г а р д т (вслед ему). Всех, ротмистр! Всех! И немедленно! (Смелянскому.) Вы что-то сказали?

С м е л я н с к и й. Примеряете смирительную рубашку на человека? Вырезали ему язык в Петербурге, Москве, Киеве, вырезаете теперь его в Казани. А вдруг он заговорит в Одессе, Женеве, Владимире?

Г а н г а р д т. Я уважаю убеждения, господин Смелянский. (Смеется.) С убежденными в чем-то людьми интереснее работать. Но самое интригующее в нашей работе знаете что? Ломать убеждения. Убивать потребность в них... в человеке.

С м е л я н с к и й. История каждому дает какую-то работу. Но все не сломаете.

Г а н г а р д т. Техника сыска и техника контроля за поведением человека, дорогой Сергей Вениаминович, развиваются.

С м е л я н с к и й (усмехаясь). А не кажется вам, полковник, революция иногда тысячеголовой гидрой? Вы отрубаете ей одну голову, а на ее месте вырастает другая. Сейчас же!.. Чтобы ее убить, нужно изменить социальные условия той среды, из которой выходит молодежь. Нужно перестроить заново все здание общественной жизни. То есть деспотическое государство должно убить прежде самого себя. В этой-то бессмертности нашего дела при данных, разумеется, условиях и заключена неуничтожимость наших убеждений. Так что техника сыска и прочее... все это жалкие средства!

Г а н г а р д т. Философский спор, а? (С наслаждением смеется.) Люблю. Обожаю даже! Ночь. За окном огромная страна. Земля плывет где-то в мироздании, среди гигантской бессмысленной Вселенной. А два маленьких смертных человека, из которых одному гнить в тюрьме или идти в ссылку...

На пороге — Мангушевский.

М а н г у ш е в с к и й. Николай Иванович!

Г а н г а р д т. Что?

Мангушевский подходит, что-то шепчет на ухо.

Пусть посидит! Подождет.

Мангушевский уходит.

Г а н г а р д т (Смелянскому.) Хорошо! Допустим, вы убедили меня. Тысячеголовая гидра! И эта гидра... побеждает. Тысяча человек энергических революционеров захватывают в данную минуту всех высочайших лиц и главных начальников четырех-пяти главных пунктов России. Действие войск парализовано. Общество, не приученное к политической инициативе, не смеет протестовать... (Улыбаясь.) Тысячу энергических людей, и даже побольше, не Бог весть как трудно найти. Молодежь доказала это. Вы абсолютно правы. Сколько людей за последние годы она поставила в тюрьмы, крепости, заводы! Сколько выслала в народ? Революция, предположим, сделана. Горсть людей делается временной властью. Издаются декреты. Счастье близко и возможно! (Хохочет.) Поверьте, дорогой, если бы я был в числе главных революционеров, организация такого переворота была бы для меня делом чисто профессиональным. Но разве дело в этом? (Встает, расхаживает по кабинету.) Хорошо, вы издали ряд декретов, обращающих все частное и государственное имущество в общую собственность. В них вы отпроповедовали народу всеобщий труд на общую пользу. Издать декреты не Бог весть как трудно. Но привести их в действие! Это не указ, батенька мой, о замене императора Ивана Антоновича императрицею Елизаветой Петровной! За собственность встанут не только крупные собственники. При неподготовленности крестьянства вообще к социальной революции за частную движимую и недвижимую собственность встанут самые бедные хозяйства. Горсть диктаторов и их приверженцев окажется бессильной перед всеми этими врагами. Истории угодно будет поставить вас в безысходно-комическое положение. И... вас раздавят! (С удовольствием, с наслаждением.) Но перед этим, в последнем акте трагифарса, вы сами... сами передавите друг друга. Ибо неизбежно начнется борьба за личное преобладание. И в этом верх комизма!

С м е л я н с к и й. Общий интерес не даст!

Г а н г а р д т. Нет, позвольте, позвольте! Я буду убежден, что нужно направо. Вы — что налево. Вот и война! За общий интерес. В виде фарса. На фоне трагедии! (С пришептыванием, страстно, напряженно, не давая ничего сказать Смелянскому.) Вы правы, правы, вы — тысячеголовая гидра! Одну голову уберешь — другая! Уберешь — еще! Но ведь и перед вами, как же вы забыли?.. Ведь и ваш враг — гидра! И голов не меньше... Возможно, вся суть истории мировой — две гидры, сплетенные вместе! Брак гидр, совокупление их! И чем дальше, тем страстней, жутче, а? А в будущем совсем, а? (Хохочет.) Гидра добра мирового и гидра зла. Вы считаете, ха-ха!.. вы считаете, что ваша головка гидре добра принадлежит! И я на это же претендую! Как же нам быть? А? Как же?

С м е л я н с к и й. Вы сумасшедший!

Г а н г а р д т (перебивая). И вы! И вы! Вы тоже! А может, не две гидры, а одна? Может, мы одной гидре служим? Многоголовой? Многорукой? Ха-ха! Не поймешь, где чья голова! И лучше одной служить! Лучше? А? Согласны?

С м е л я н с к и й. Что? На что?

Г а н г а р д т. На что? Ха-ха! (Хохочет.) Шелонов-то повесился, а гидре другой нужен. Другая головка! Разве не так? А может, голубчик, вы повесили его головку, думая взамен предложить свою? А?

С м е л я н с к и й. Вы мерзавец!

Г а н г а р д т. А вы грубы, Смелянский. (Жестко.) Я велю кормить вас селедкой и не давать пить.

С м е л я н с к и й (после паузы, насмешливо, отчетливо). За один раз и в одно мгновенье... из головы Бога... выскакивает только Минерва. Мы понимаем, что социальный переворот, перестройка заново экономических, юридических, всех наших общественных, частных, семейных отношений, всех наших воззрений и понятий... (повышая голос) наших идеалов и нашей нравственности!.. Это я говорю вам, жандармскому выкормышу! (Не сдерживаясь.) Не тебе ломать моих убеждений, сволочь! Не тебе!

Вскакивает с места, хватаясь за чернильный прибор. Вскакивает и Гангардт, в какие-то

доли секунды натренированно выхватив револьвер. Какое-то время два человека стоят друг

против друга, разделенные столом. Садятся.

В стакане Гангардта тонко звенит ложечка.

Г а н г а р д т. Чаю, Сергей Вениаминович?

С м е л я н с к и й. Благодарю... (Не сразу.) Так вот, я, кажется, не договорил. Извините!

Г а н г а р д т. Да-да!

С м е л я н с к и й. Что я хотел сказать, продолжая наш разговор?.. Такой переворот не совершается ни в один, ни в два года. Он, видимо, потребует работы целого поколения. Может, больше. И никогда мы, социалисты-революционеры, не обманывали себя на этот счет. Никогда не воображали, что будто достаточно нам захватить власть в свои руки, как на другой же день мы осчастливим общество. Мы не доктринеры, полковник, и не утописты, как хотелось бы вам... нас изобразить. Мы очень хорошо понимаем размеры наших сил. И мы очень хорошо понимаем, что мы можем и что мы должны сделать. И мы сделаем все, даже если вы будете кормить кого-то из нас селедками и не давать пить.

Г а н г а р д т. Да, бесовская паутина нависла над бедной Россией. И мы будем эту паутину рвать!

С м е л я н с к и й (усмехаясь.). Вы же не русский, господин полковник. Чего вы так печетесь о бедной России?

Г а н г а р д т. Я немец, но я истинный патриот России. Я верно и преданно служу ей. А кому служите вы?

С м е л я н с к и й. Идее. Мы служим высшей идее!

Г а н г а р д т. Знаю я ваши идеи. В Талмуде они хорошо прописаны. (Подойдя к двери). Увести арестованного!

Входят два жандарма, потом Мангушевский.

Ж а н д а р м. Следуйте за мной!

Г а н г а р д т. Кстати, Смелянский. Относительно Шелонова... Промашечку дали.

С м е л я н с к и й. Что вы мне Шелоновым все тычете в нос?!

Г а н г а р д т. Один почтенный литератор все одним вопросиком задавался, Сергей Вениаминович... Модным стал этот вопросик теперь. О необходимости орошения невинной слезинкой фундамента рая! Нужно жертвоприношение или не надобно? (Шепотом, с наслаждением.) Оросили, оросили… невинной кровиночкой... а сами и слезинки не проронили.

С м е л я н с к и й (побледнев и дернув ворот рубашки). Угрызения совести... заставляют иногда шпионов сводить счеты с жизнью. Но вся ответственность за это... Вся ответственность лежит на вас! (Не выдержав.) Кто их истинные убийцы? Вы загоняете человека в угол. Вы под угрозой пыток убиваете в нем душу. Вы!

Г а н г а р д т (хохочет). Шелонов... Шелонов, дозвольте поставить вас в известность, не был... Не был осведомителем ни университетской инспекции, ни вверенного мне управления!

С м е л я н с к и й (сгорбившись, как от тяжести.) Уведите меня! (Не выдержав.) Врешь, сука! О, какая же ты подлая сука!

Г а н г а р д т. Грубы, Смелянский. Грубы. Не обессудьте, если буду груб и я, когда стану вырывать у вас признания. Помимо философских бесед, есть и иные средства! Мы не только кормим селедкой. (И, уже не сдерживаясь, в бешенстве.) Мы еще вздергиваем на дыбу! Вытягиваем жилы!

С м е л я н с к и й. Не докажешь!

Г а н г а р д т. А я не буду доказывать! Не буду доказывать! Шея господина студента будет доказывать. Шея докажет!.. Увести!

Смелянского уводят. Гангардт, обессиленный, валится в кресло.

Устал... Если возиться так с каждым...

М а н г у ш е в с к и й. Бронский ждет, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Бронский?.. Дрянь! Как аресты?

М а н г у ш е в с к и й. Все нормально.

Г а н г а р д т. Давай сюда это дерьмо!

Мангушевский выходит, снова появляется вместе с Бронским.

Г а н г а р д т (поднявшись с кресла и подавая руку Бронскому.) Что же вы, Александр Евгеньевич? Самый решительный момент, а вас нет! Почему вы не были на сходке?

Б р о н с к и й. Не знаю. Прятался.

Г а н г а р д т. Полиция и мы ищем вас по всему городу, чтобы немедленно арестовать и подсадить к другим арестованным, а вы прячетесь! Как это понять? Как понять?

Б р о н с к и й. У нас не было договора, что вы меня арестуете.

Г а н г а р д т. Где Никонов?

Б р о н с к и й. Никонов и Звонарская вчера застрелились!

Г а н г а р д т. Вот как? Испортил игру, дурак! Все, все портят! Только разыграешь партию...

Молчание.

Александр Евгеньевич, необходимо продолжать. Вы сами понимаете, как нужно знать все, о чем говорят в камерах.

Б р о н с к и й. Меня не за что арестовывать. Дома все чисто. Никакой нелегальщины. Хоть десяток обысков. На сходке я не был. Меня не за что арестовывать. Нет юридических оснований!

Г а н г а р д т. Детские разговоры! Мы найдем у вас пуд нелегальщины. И понятые это подпишут.

Б р о н с к и й (не глядя на Гангардта). Я хочу окончить университет. Я не хочу туда! Не хочу к ним!

М а н г у ш е в с к и й. Вы проявили себя весьма полезным и достойным полного доверия сотрудником, Александр Евгеньевич! Мы так довольны вами!

Б р о н с к и й (истерично). И вместо благодарности что? В тюрьму? В ссылку?

Г а н г а р д т. Вы подставили вместо себя Шелонова. Мы помогли вам в этой игре... Ну-ну, Александр Евгеньевич! Не портите сюжет... Займетесь самообразованием, еще плотнее войдете в революционную среду. Вы способны работать уже вполне самостоятельно, без непосредственного контроля... Усвоили задачи розыска, имеете навык быстро и всегда верно ориентироваться в окружающих обстоятельствах. (Мангушевскому.) Вы информировали его о пенсии?

М а н г у ш е в с к и й. Нет!

Г а н г а р д т. Ну, как же так? По нашему ходатайству, Александр Евгеньевич, департамент полиции возбудил перед господином министром внутренних дел ходатайство о предоставлении вам права ходатайствовать...

Б р о н с к и й. Ходатайствовать. Ходатайствовать...

Г а н г а р д т. Таков порядок. Пожизненная пенсия. В размере тысячи двухсот рублей в год. Если будете скомпроментированы в революционной среде не по своей вине. У нас нет выхода, Бронский. Игра продолжается. И долго еще будет продолжаться.

Б р о н с к и й. Я боюсь! Понимаете, я боюсь? Не нужны мне никакие деньги! (Закрывает лицо руками.) Кровь, смерть... Я боюсь!

Г а н г а р д т. Ну-ну, полноте!

Б р о н с к и й. Меня, наверное, уже подозревают! Ульянов спросил, почему у меня такие глаза... чистые? Я не хочу к ним! Я боюсь!

Г а н г а р д т. Уведите его! Пусть составляют протокол. И сразу же в крепость, в камеру.

Б р о н с к и й (кричит). Я боюсь!

Мангушевский выходит вместе с Бронским, возвращается. Гангардт усталый, нервный,

взвинченный, ходит по диагонали по кабинету.

Г а н г а р д т. Сорок человек... И еще не все арестованы! Уже столько времени. А если бы мы решились арестовать двести пятьдесят шесть человек? Всех, кто был на сходке? А если бы их было девятьсот? Как намечалось? Завтра их будет уже девятьсот, ротмистр! (Наткнувшись на стул и отшвырнув его в сторону.) Такие маленькие штаты... Болваны! Выжили из ума? Ведь есть же какие-то тайны, профессиональные тайны политического сыска! Есть техника полицейского дела!.. Что я могу с таким количеством людей? Нужно революцию делать прежде всего в департаменте полиции! Тогда не будет революции в России! Он прав, этот Смелянский! Это племя неуничтожимо! Как клопы, как тараканы!Что такое современный сыск без гигантской внутренней сети? (Вдруг лихорадочно хватает руку Мангушевского.) Я должен знать, где в губернии муха пролетела, ротмистр. Муха! Все опутать сетью! Каждого человека сделать агентом! Каждого! (С каким-то безумным смехом.) Надо освободить людей от отягчающих ограничений разума, ротмистр! От грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью, нравственностью... От требований свободы и личной независимости... Это наша работа в мире, ротмистр! Поверьте, свободой могут пользоваться лишь немногие! Очень немногие... Отбор. Главное — отбор! Человеческий отбор — это орудие борьбы с нестройностью, с ростом энтропии! (Переходит на шепот.) Надо сортировать... Наблюдать и отбирать человеческие молекулы по своему усмотрению... Иначе мир погибнет! Если бы каждого сделать агентом, ротмистр, вы понимаете? Каждого!

М а н г у ш е в с к и й. Что с вами, Николай Иванович? Вы не больны?

Долгое молчание.

Г а н г а р дт. Я тоже, однако... боюсь чего-то, ротмистр... Боюсь!

М а н г у ш е в с к и й. Вы устали.

Г а н г а р д т (глядя в пустоту безумными глазами). Боюсь! Боюсь!

6

Ночь, полумрак, керосиновая лампа. Ульянов — весь комок нервов, стоит у окна. Ольга собирает вещи.

О л ь г а. Господи, Аня в ссылке. Сашу казнили, теперь ты... Как мама переживет все это?.. Что ей сказать?

У л ь я н о в. Моим нынешним мировоззрением я больше обязан матери, ее старому роду, нежели отцу…Темно!.. Какие-то огни, поля... Есть ли душа в них? А?

О л ь г а. Все! Кажется, все! Собрала!

У л ь я н о в. Спасибо!

О л ь г а. Посмотри! Может, я что-нибудь забыла?

У л ь я н о в (после паузы). В этом мире у человека, наверное, может быть сейчас только одна профессия. Быть профессиональным революционером... Научиться только этой профессии непросто.

О л ь г а (перебирая белье). А юристом ты, значит, уже не будешь. Ах, пуговицу надо пришить. У тебя все шуточки.

У л ь я н о в. Это не шуточки.

О л ь г а. Так что маме сказать?

У л ь я н о в. Не знаю. Я сказал бы про профессию... Сказал бы, что меня тянет к революции, как пьяницу к шкалику водки. (Смеется.) Конечно, мы еще бесенята. И мы устроили всего лишь маленькую репетицию будущего пожара. Но мы станем бесами. Я все время сейчас думаю. Все время!

О л ь г а. О чем?

У л ь я н о в (после паузы). Как о чем?

О л ь г а. О чем же?

У л ь я н о в. Доќить бы до пожара. Смерти, ошибки, провалы... Это все плата, наверное. Жестокая, да? Человечество платит за дорогу вперед по жестокому счету. И впереди еще, наверное, немало плат... Трудно разобраться. Каждый находит себе что-нибудь по вкусу. Этим и удовлетворяется. Нет мира, взятого целиком, полностью. В его прошлом и будущем развитии.

О л ь г а. Я не понимаю тебя.

У л ь я н о в. Несколько смертей. Сколько их еще будет! Нужно отделить годное от негодного. Не так легко, как кажется. Но ведь есть же какой-то единственный путь! Мы держим в руках судьбу русской истории, а может, и мира всего.

О л ь г а. Господи! Об этом разве ты должен думать сейчас?

У л ь я н о в. А о чем? О чем еще думать?..

О л ь г а. Сейчас же придут! Тебя же должны арестовать!

Ульянов молчит. Снова подходит к окну.

Я выйду, посмотрю!

Уходит.

У л ь я н о в (один). Как темно!.. И будет темно до следующего пожара?! Когда он будет? (Бьет кулаком по стене.)

1979

 

 

 

День Икс

 

трагедийная хроника

 

 

 

Часть первая

I.1. Сегодня и вчера

Решетки и застенки камер, развороченная земля, руины городов,

женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке — образ пылающего

в огне человеческого мира.

С. Что я ищу в этом огне? Кого потерял?

 

Звуки орудийного грома. Мужчина, поспешно надевающий гимнастерку.

Женщина, припавшая к его груди. Последний миг перед разлукой.

 

А м и н а. Присядем?

П о э т. Ну, все!

А м и н а. Не отпущу! (Целует лицо, руки. Опускаясь, припадает к его ногам.)

П о э т. Встань!

А м и н а. Помни, здесь мы! Мы ждем тебя!

П о э т. Не беспокойся!

С. (самому себе). Человек всегда надеется. Надеешься и ты.

А м и н а. Ночью я видела сон, что шила тебе рубашку. И не успела дошить. (Чуть не плача.) Это плохая примета! Волшебная рубашка возвращает жизнь даже павшему.

П о э т. Ты веришь в это?

А м и н а. Не смейся! Я почему-то боюсь. В своих стихах ты так часто писал о собственной смерти.

П о э т. Ее не миновать никому.

А м и н а. Не надо, не надо так говорить!.. Если бы успела во сне дошить тебе рубашку!

П о э т (обнимая ее). Моя маленькая… (Гладит лицо, волосы.) Даже если судьба пошлет смертельную рану, я буду до самой последней минуты смотреть в твои глаза.

А м и н а. Господи! Почему этот мир так переполнен злом? Люди на земле не могут даже любить друг друга.

П о э т. Не бойся! Все будет хорошо.

А м и н а. А эта война? Она последняя?

П о э т. Эта война наша.

А м и н а (со страхом глядя ему в глаза). Почему так холодны твои губы?

Последнее пожатие рук. Пальцы не могут, не хотят расставаться — скользят, цепляются. Расстаются.

П о э т. Прощай же! И знай, я вернусь!

С. Стой! (Подходит ближе.) Побудьте вместе еще хотя бы мгновенье. Вы не увидитесь больше никогда. Она права. Ты часто предрекал свою смерть.

П о э т. Что?

С. Пророчества, к сожалению, порой исполняются.

П о э т. Кто ты?

С. Я родился во время войны. Может быть, ты мой отец, а она — моя мать. Каждый погибший может быть моим отцом.

А м и н а. Мне страшно.

С. Я тоже поэт, как и ты. Но из другого времени.

П о э т. Зачем ты здесь?

С. Сегодня ты уходишь на войну. Ты попадешь в окружение, потом в плен.

А м и н а. В плен?

С. Ты выживешь, несмотря на тяжелое ранение. Смерть придет к тебе позже.

А м и н а. Неправда! Не слушай его!

П о э т. Пусть говорит. Человек должен знать свою судьбу.

С. Ты будешь работать в подполье. Окажешься в Берлине. Среди последнего человеческого отребья. Наденешь на лицо маску. На Родине тебя будут считать предателем.

А м и н а (перебивая). Что он говорит? Зачем?

С. Потом тебя предадут. Тебя и твоих друзей.

А м и н а. Нет-нет! Неправда!

П о э т. Говори!

С. Ты пройдешь через пытки. И тогда-то вот в ожидании казни напишешь последние стихи. «Умру я, черед мой скоро, но песня моя жива, помнят ее и шепчут деревья, цветы, трава…» — это напишешь ты.

Появляется Дильбар, девушка-песня.

«Мой след вы ищите в песне, я там, за последней строкой»,— скажешь ты. И это будет твоим завещанием.

П о э т. Чьи это стихи?

Д и л ь б а р. Твои.

С. (одновременно). Да, твои.

П о э т. У меня нет таких стихов.

Д и л ь б а р. Я напою тебе их в одну из ночей.

С. Ты их напишешь в тюрьме, перед самой казнью. «Мой след вы ищите в песне», — напишешь ты. Вот почему я здесь. Я иду по твоему следу.

П о э т (глядя на Дильбар). А кто ты?

Д и л ь б а р. Твоя муза, твоя песня. Разве ты не узнаешь меня?

Появляется палач. В руках у него какой-то странный инструмент.

П а л а ч. До чего додумался человек. Игрушечная гильотина! Ха-ха! Сначала на мышках, потом на людях. Всем игрушкам игрушка!

А м и н а. Кто это? Я боюсь!

С. Это палач.

П а л а ч. Вот сюда мы голову положим… Чик, и готово! Был человек, и нет человека!

С. Главный палач рейха. Его имя Эрнст Раендаль. Владелец мыловаренного завода и по совместительству палач.

П а л а ч (увидев поэта). Мой! По глазам узнаю своего. (Подходит ближе.) Пришла твоя очередь? Не беспокойся. Я знаю свое ремесло. Все будет сделано отлично.

С. За каждую отрубленную голову он получает три марки. И еще ему предоставлено право бесплатного проезда к месту казни, чем он гордится.

П а л а ч. Счет в банке растет! (Любуясь гильотиной). Пусть сынок упражняется! Маленький мой палачонок. Навык надо иметь с детства.

Появляется группа людей.

С. А вот твои будущие товарищи.

П а л а ч (считает). Раз, два… Двенадцать. Значит, будет тридцать шесть марок.

П о э т. А, это ты, Курмаш? Я не разглядел тебя сразу. И ты, Баттал? (Обернувшись к С.) И что? Их казнят тоже?

П а л а ч (безумно). Если бы сложить все головы в одну пирамиду! Когда рейх поднимется над миром, я стану главным палачом земного шара. (Хохочет.) Какой капитал у меня будет!

П о э т (вглядываясь). Хисамов, Ямалутдинов… Всем та же участь?

С. Эти останутся в живых. Вот еще три человека. Присмотрись! Хелле и Райнер Ольцша. Из имперского управления безопасности. А тот, что в центре, — Розенберг. Рейхсминистр по делам восточных оккупированных территорий. Теперь ты знаешь почти все, что тебе предстоит. Иди, а я пойду по твоему следу!

П о э т. Зачем тебе нужно идти по моему следу?

С. Всюду кровь, войны. И, быть может, завтра еще бой. И мне, как и тебе, идти по тому же пути…

А м и н а. Я не успела дошить тебе во сне рубашку!

П о э т (обернувшись в последний раз). Меня нельзя убить. Я вернусь! Все равно вернусь! Прощай!

Свисток паровоза. Резкие звуки команд. Прощание. Крик, плач сотен людей.

Еще миг, и остаются только С., Дильбар и Амина да пылающий в огне мир

с его бесконечными дорогами.

А м и н а. Его убьют, да? Убьют?

С. Что ж, пора и мне.

Д и л ь б а р. И мне.

А м и н а. Как ты похож на него! Тебя убьют тоже? И меня? Всех?.. Везде идет убийство, одно убийство!

С. Если бы настоящее так не напоминало порой прошлого!.. Вот почему мне нужно пройти по его следу. Чтобы знать… Я хочу знать, мне надо знать, вечен вообще человек или невечен? Уничтожим он или неуничтожим?

А м и н а. Убийство! Везде убийство!

I. 2. Волхов, Мясной бор. 27 июля 1942 года

Страшный ночной рукопашный бой. Хрип, стоны, предсмертные крики, звуки ударов оружия об оружие.

Г о л о с по мегафону. Вы окружены! Немецкое командование предлагает сдаться плэн. Сопротивление бэзполезно. Сопротивление бэзполезно.

Продолжение боя.

Среди убитых — тяжело раненный Джалиль.

I. 3. Шталаг 313, Пиотрокуве, Польша, лагерный отдел

1-Ц контрразведки вермахта. 25 июля 1943 года

Рунге и Хелле.

Р у н г е. Вот его персональ-карта. Бежал из туркестанского легиона, пойман. Отмечается гибкость, способность к выживанию.

Х е л л е. Надо посмотреть самим. (Просмотрев персональ-карту и приколотые к ней бумаги.) Обработайте, а потом я явлюсь в роли спасителя. (Уходит.)

Ф е л ь д ф е б е л ь (на пороге). Герр штурмфюрер!

Р у н г е. Здесь? Давай!

Вводят Ямалутдинова.

Я м а л у т д и н о в. Заключенный номер две тысячи триста один по вашему приказанию прибыл.

Р у н г е (снова листая страницы персональ-карты). Так… Ну? (Буднично.) Что вы намерены сказать мне, Ямалутдинов?

Я м а л у т д и н о в (удивленно). Я? Не знаю. Ничего.

Р у н г е. Вот как? В этом кабинете такого не бывает. Здесь всегда что-нибудь говорят.

Я м а л у т д и н о в. Я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете.

Р у н г е. Человек, если он хочет жить, должен проявлять догадливость. (Заводит патефон, ставит пластинку. Звучит бравурная песенка.)

Я м а л у т д и н о в. Я… не понимаю.

Р у н г е. На первом допросе в абвере после взятия в плен вы предоставили неплохие разведывательные сведения. Почему умолчали, что были политруком?

Я м а л у т д и н о в. Я не был политруком.

Р у н г е (стукнув кулаком по столу). Врешь! Ты дезертир! Ты дезертировал из туркестанского легиона. Сообщники?

Я м а л у т д и н о в. У меня нет сообщников.

Р у н г е. Ты разоблачен! Ты лазутчик, засланный сюда фронтовым СМЕРШем!

Я м а л у т д и н о в. Нет, я попал в плен под Киевом. Сначала в окружение, а потом в плен. И я никогда не был политруком. Я сапер. А из туркестанского легиона… Там был групповой побег. Я не мог не бежать. Меня бы убили. Я вынужден был бежать. Этот факт можно проверить.

Р у н г е. Сесть!

Вздрогнув, Ямалутдинов садится.

Встать!.. Сесть! Встать! (После паузы, изучающе глядя на Ямалутдинова.). Неплохая реакция. Почему же, так реагируя на окружающее, ты, Ямалутдинов, не чувствуешь, что смерть совсем рядом, а? (Выключает патефон.)

Я м а л у т д и н о в (обреченно). Воля ваша.

Р у н г е. Ах, тварь… Ганс! (Появившемуся фельдфебелю.) Завязать глаза! В угол! В последний раз спрашиваю, был ты политруком?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Звучит выстрел. Ямалутдинов вздрагивает, вжимается в стену, словно уменьшаясь в размерах.

Р у н г е. Это пристрелка. В обойме несколько пуль. И только последняя будет твоей. Весь вопрос, сколько пуль?

Звучит второй выстрел. Вбегает Хелле.

Х е л л е. Что за стрельба? Ты что, Макс?

Р у н г е. Ненавижу лжецов! Этот ублюдок отказывается от себя же самого. Был политруком. (Фельдфебелю.) Живо лопату!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Лопату?

Р у н г е. Ну? Кому говорят!

Х е л л е. Зачем лопату?

На пороге Фельдфебель с лопатой.

Р у н г е. Не мог выбрать похуже, осел! Этой лопатой он будет копать себе могилу целую вечность! Выведи его! Пусть копает яму!

Ф е л ь д ф е б е л ь. В полный рост. Понял?

Р у н г е (Ямалутдинову). Я тебя там стоймя поставлю! По стойке смирно! Там у меня взвод таких в земле стоит!

Х е л л е. Ну, подожди, подожди, Макс! (Ямалутдинову.) Был ты политруком?

Я м а л у т д и н о в. Не был. Нет.

Х е л л е. Нет. Я тебе верю. Ты еще очень молод и хотя бы поэтому политруком не был. Но раз у моего коллеги есть какие-то сведения, лучше сознаться.

Ямалутдинов молчит.

И все-таки, Макс, он мне симпатичен. По-моему, подвижен, общителен. Вы общительны? Я не ошибся?

Я м а л у т д и н о в. Нет! То есть да! Общителен.

Х е л л е. Быстро вступаете в контакт? Сравнительно легко переживаете неудачи? Есть стремление к частой смене впечатлений, не так ли?

Я м а л у т д и н о в. Да. (С надеждой.) Наверно, так.

Р у н г е. Он лжец от природы, а лжецов я расстреливаю.

Х е л л е. Я не думаю, Макс. Лгать такому человеку, как он, трудно. Нужно лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно говорить, и ложью, которой надо заменять утаиваемую правду. Это большое искусство. А наш друг молод. Он еще не научился. (Глядя в персональ-карту.). Так ваш отец мулла? Он жив?

Я м а л у т д и н о в. Его… замучили большевики.

Х е л л е (засмеявшись). Я же говорю, он не лжец. Он конъюнктурщик. Ловит момент, старается использовать обстановку… Для первого раза, Ямалутдинов, я делаю вам замечание.

Я м а л у т д и н о в. Да, я сказал неправду. Отец умер сам. У него был отек легких.

Х е л л е. Мне он нравится, Макс.

Р у н г е. Я найду в лагере лучше.

Х е л л е. Нет, нет, я чувствую, что именно он подойдет для намеченной операции. (Фельдфебелю.) Ганс, милый, принеси-ка чашечку кофе!

Я м а л у т д и н о в. Если можно, я бы закурил.

Х е л л е. Можно. Почему же нельзя? Ганс!

Р у н г е. Ладно, как хочешь. Дело твое. (Уходя.) Проще пристрелить, чем тратить на него продукты. У меня дела.

С подносом в руках входит Фельдфебель.

Х е л л е. Ганс, угости нашего друга сигаретой!.. Прошу вас! Вы должны извинить Рунге. Полмесяца назад потерял под бомбежкой семью. Естественно, нервы не выдерживают. Вы комсомолец, Ямалутдинов?

Я м а л у т д и н о в. Да. (Фельдфебелю.) Спасибо! (Снова Хелле.) Был.

Х е л л е (заглядывая в персональ-карту). На первом допросе вы утаили этот момент.

Я м а л у т д и н о в. Так получилось.

Х е л л е. Получилось… Знакомы лично с Джалилем, Батталом?

Я м а л у т д и н о в. С Батталом незнаком. С Джалилем сидел вместе в лагерях. Он известный, а я — так… Я к нему не подходил. Только здоровались.

Х е л л е. Ну хорошо, очень хорошо. Я думаю, мы научимся понимать друг друга.

Я м а л у т д и н о в. Вы чего-то хотите от меня?

Х е л л е (после паузы). Что вы скажете о выполнении заданий, которые я или мое доверенное лицо будут вам давать?

Ямалутдинов молчит.

Вы согласны делать это?

Молчание.

Нужно выбирать, Ямалутдинов. Есть два мира, и между ними идет борьба. (Бросив на стол лист бумаги и положив ручку.) Только факты! Напишите список лагерных знакомых! Не всех. Тех из них, кто не гнушается антинемецкими высказываниями, кто мечтает о побеге. Не всех! Лишь тех, с кем лично у вас хорошие отношения, кто доверяет вам.

Я м а л у т д и н о в. Их расстреляют?

Х е л л е. Их жизнь волнует вас больше, чем собственная?

Я м а л у т д и н о в (словно выходя из оцепенения). Я напишу. Напишу! (Пишет.)

х е л л е. Ваших друзей… пока не расстреляют. (Просмотрев список.) Что ж, наши данные в какой-то мере совпадают с этими сведениями… Из этих людей, чьи фамилии вы внесли в список, вы должны в кратчайший срок, повторяю, в кратчайший, создать нечто вроде небольшой подпольной группы. Скоро сюда, в шталаг, прибудет комиссия по вербовке пленных в легион. Вас найдет один наш человек, который затем введет вас, как руководителя группы, в ядро реально существующей подпольной организации.

Я м а л у т д и н о в. А потом? Что потом?

Х е л л е. Вы пренебрегаете кофе. Да, еще мелочь. Вот здесь. Распишитесь! Это подписка. (Выхватывая ее.) Отныне, дорогой, мы с вами коллеги. Поздравляю вас!

Я м а л у т д и н о в. Коллеги?

Х е л л е. Курите, курите! (Улыбаясь.) Кстати, вас могут заподозрить ваши товарищи. Вы готовы к этому?

Я м а л у т д и н о в. Не знаю. Не думал.

Х е л л е. Не думали? Напрасно. (Смеется.)

По лицу Ямалутдинова — сначала несколько растерянного — тоже ползет неуверенная улыбка.

Я полагаю, на первых порах вам нужно помочь. Вы не против?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Х е л л е. Ганс!

Входит Фельдфебель.

Ганс, прошу вас, помогите нам. Моего нового друга могут заподозрить его бывшие товарищи.

Осклабясь, фельдфебель молча приближается к Ямалутдинову и неожиданно резко

посылает кулак ему в челюсть. Точно подброшенный ударом в воздух, опрокинувшись назад,

Ямалутдинов падает на стол. Скользнув по нему, валится на пол, ударяясь головой о косяк двери.

На лице его и голове кровь.

Иди, Ганс! Спасибо! (Ямалутдинову.) Теперь никто не подумает, что вы мой агент.

I. 4. Шталаг 313, Пиотрокуве, Польша.

25 июля 1943 года

Избитый, окровавленный Ямалутдинов. Навстречу ему — Джалиль.

Я м а л у т д и н о в. Муса-абый?

Д ж а л и л ь. Что с тобой?

Я м а л у т д и н о в. Туда… Вызывали. Был там. Этот, что потолще, стрелял в меня. Вас тоже вызывали?

Д ж а л и л ь. Почему ты так решил?

Я м а л у т д и н о в. Вы ходите теперь как вольный. Одежда… А я пережил смерть. Как жить, Муса-абый? Вы спасли меня один раз. Я подыхал с голоду, а вы свою порцию дали мне. Но как жить дальше?

Д ж а л и л ь. Зачем тебя вызывали?

Я м а л у т д и н о в. Не знаю. Кто-то донес, наверное. Требовали, чтобы признался, что был политруком… Мы выживем здесь? Выживем?

Д ж а л и л ь. Самое трудное не выжить, а выстоять. Иди!

Я м а л у т д и н о в. Не хотите со мной говорить? (Уходит.)

Д ж а л и л ь (оставшись один). Выстоять без надежды…

I. 5. Шталаг 313, Пиотрокуве, Польша.

3 августа 1943 года

Перед строем пленных, среди которых находится Ямалутдинов,—

президент Волго-Татарского комитета «Идель-Урал» Шафи Алмас.

Рядом с ним несколько человек в форме легионеров с музыкальными 

инструментами в руках — Курмаш, Баттал, Хисамов.

Здесь же Джалиль и Хелле, последние в штатском.

 

А л м а с. Зверь большевизма, превращенный в отвлеченное начало, два с половиной десятилетия в клочья терзает нашу несчастную родину. Я спрашиваю вас, что обещает человеку сионо-большевизм в последнем итоге?! Что? Это спрашиваю вас я, Шафи Алмас, глава национального комитета, осуществляющего права и функции будущего татарского правительства. Фюрер сказал мне: «Рейх беспощаден к своим врагам, но он добр к тем, кто добр к нему». Передайте это своим соотечественникам! Вы можете спросить меня, что будете делать вы в рядах вермахта. Отвечу. Вы встанете в ряды борцов за освобождение своей Родины от большевистско-жидовской клики! Гигантский великорусский колосс скоро рухнет…

Х е л л е. Достаточно, господин Алмас.

А л м а с. Да! Этот колосс уже разваливается. Он развалился!.. Вопросы, друзья мои? Вы можете смело задавать любые вопросы!

П е р в ы й п л е н н ы й. Как насчет кормежки? Кормить будут?

А л м а с. Все, кто вступит в легион, получат такой же паек, какой получают немецкие солдаты!

В т о р о й п л е н н ы й. И оружие дадут?

А л м а с. Все будет, друзья мои, все!

П е р в ы й п л е н н ы й. А сигареты? Курево?

А л м а с. И сигареты.

Третий пленный. Вот насчет зверя, который терзает… Не знаю, что страшнее. Меня вон здесь зимой сажали два раза в бочку с водой.

А л м а с. Дисциплина, господа, есть дисциплина!

Третий пленный (тихо). Ты бы лучше хорошее местечко нам в раю подыскал… со своей дисциплиной!

А л м а с. Что? Что вы сказали?

Пленный молчит.

Позвольте представить вам моих друзей. Гайнан Курмаш — бывший офицер, десантник. Хисамов — врач. Баттал — в прошлом офицер. И, наконец, один из талантливейших поэтов нашего народа… Его имя многим наверняка известно…

П е р в ы й п л е н н ы й. Джалиль! Я его стихи читал. Я знаю!

А л м а с. Да! Правильно! Он и сегодня почитает вам стихи. Как видите, рука об руку с фюрером лучшие люди нации. (Склоняется к Курмашу, что-то шепчет ему.)

К у р м а ш (подойдя к пленным ближе.) Что ж, ребята, несколько месяцев назад мы были в таком же положении. Окружение, плен, скитания по лагерям. Вши, смерть, голод. Но жизнь иногда выкидывает неожиданное колено… Седльцы, Едлино — небольшие тихие городки. (Первому пленному.) Будут сигареты, пиво. (Третьему.) Приоденетесь!

Т р е т и й п л е н н ы й. А одежонка? Одежонка-то небось такого же цвета, как у тебя будет?

К у р м а ш. А что? Цвет хороший. Смотри!

П е р в ы й п л е н н ы й (радостно). Я читал его стихи. Читал!

Т р е т и й п л е н н ы й (вызывающе). За что все-таки пивом поить станут? За пиво чем отрабатывать? Поэты стихами отрабатывают, а нам чем?

Д ж а л и л ь (с неприязнью глядя на него, сухо). Никто не неволит вас вступать в легион. Дело добровольное.

Т р е т и й п л е н н ы й. На фронт потом добровольцев пошлют? Или против партизан? Или склады охранять?

Молчание.

Х е л л е. Отвечайте, господин Залилов! Вопрос к вам. И закономерный вопрос.

Д ж а л и л ь. Стать легионером не значит предать национальные интересы. Напротив, тяжелые жертвы, которые приносит в войне Германия, она приносит как раз как жертвенную дань. Во имя освобождения народов от большевизма. В том числе нашего народа.

П е р в ы й пленный. Если кормить будут, можно…

Т р е т и й п л е н н ы й. Хо-хо! И стихоплеты туда же. Сколько всего? А чего еще будет? Как насчет баб? Взвод шлюх бы сюда, желательно немецких! Давно бабы в руках не держал.

Б а т т а л. Закрой хайло, дурак!

А л м а с. Господин Хелле?

Х е л л е ( улыбаясь). Ничего, ничего. Все в норме.

Т р е т и й п л е н н ы й (Джалилю). Перекрасился, тварь? Я здесь траву жру, а ты — немецкий паек?

Д ж а л и л ь. Да, немецкий паек.

Т р е т и й п л е н н ы й (выходя из строя и приближаясь к нему). Жирный, значит? От ветра не шатает?

К у р м а ш. Что шумишь? В строй, скотина!

Т р е т и й п л е н н ы й (отбивая его руку). Пошел... к черту!

Х и с а м о в. Нервы побереги!

Т р е т и й п л е н н ы й (отшвырнув Курмаша). А мне плевать! Нервы? А где взять такие нервы, чтобы с вами рядом жить? Где?!

Х е л л е (улыбаясь). Это интересно. Продолжайте, продолжайте!

Т р е т и й п л е н н ы й. Интересно? А ты кто такой? Ты, выкормыш недоразвитый, кто? Тоже поэт? Души за пиво скупаешь? (Повернувшись к Джалилю.) Столько лет врал! Я их, твои стихи, наизусть учил, а теперь меня тошнит от них! Они блевотиной из меня выходят. Вот! (Неожиданно плюет в лицо Джалиля.) Подонок! Я маленький человек. Обыкновенный! Но предателя тебе, продажная шкура, из меня не сделать! Сам, своими руками тебя прикончу! (Бросается к Джалилю.)

А л м а с. Господин Хелле!?

Х е л л е (одновременно). Взять!

На пленного набрасывается охрана. Удары, пинки, затрещины.

Руки мгновенно заломлены назад. Щелкают наручники.

Д ж а л и л ь (вытирая окаменевшее лицо, со скрытой яростью). Прекрасная режиссура. Весьма благодарен вам за плевок, господин Хелле.

Т р е т и й п л е н н ы й. Чем утираться будешь, когда наши придут? Не утрешься!

Хелле делает жест рукой.

Э с э с о в е ц. Разойтись! Разойтись!

Пленные понуро расходятся.

Х е л л е. Простите, нет платка? Пожалуйста. Я не понял вас. Вы что-то сказали?

Д ж а л и л ь. Какая трогательная забота! Сначала плевок, потом платок. Вы, как всегда, в своем жанре!

Б а т т а л. Перестань!

А л м а с. Вы что, Залилов?

Х е л л е. Ах, вон что! Вы полагаете, что этот фрукт — мой агент?

Д ж а л и л ь. Надоели ваши провокации! Наверное, хватит.

Х е л л е. Ошибаетесь! Мы всецело доверяем вам. (Пленному.) Надо, любезнейший, выбирать в споре не такие аргументы. Вы огорчили и меня, и моего друга.

Т р е т и й п л е н н ы й. Плевать мне на все! И на эту жизнь, где одно дерьмо перемешано с другим.

Х е л л е. Вот как? Жизнь — дерьмо. Интересный афоризм.

Т р е т и й п л е н н ы й. У каждого свой выбор! Я свое выбрал.

Хелле вынимает пистолет.

Х и с а м о в. Не нужно. Зачем?

Х е л л е (охране). Отпустить!

К у р м а ш. Что вы хотите делать?

Б а т т а л. В карцер его, кретина! Отметелить хорошенько! Да я сам с ним разделаюсь.

Х е л л е. Вопрос чести и взаимного доверия, господа? Я сейчас же докажу вам, что мелкие провокации — это не мой стиль.

Д ж а л и л ь. Прошу извинить меня, господин Хелле! Я… погорячился. Не стоит усугублять.

Х е л л е. Ради восстановления доверия, господин Залилов. Ради того, чтобы вы убедились, что мои руки действительно чисты.

Т р е т и й п л е н н ы й (увидев вдруг глаза Джалиля). Глядишь? Ну, гляди, гляди! (Бросается на Хелле.)

Хелле нажимает на спуск. Звучит выстрел. Пленный падает.

Х е л л е (охране.) Убрать!

Тяжелое молчание.

Через необходимый карантин проверки у нас в Германии проходит каждый. Следить надо за всеми, только в этом случае государству гарантирована безопасность. Но вам, господа, беспокоиться не о чем. Ваш карантин кончился. Вы давно выдержали проверку.

А л м а с (носком ботинка повернув к свету лицо убитого). В каждом стаде обязательно есть одна паршивая овца.

Х е л л е. Если бы только одна!

Двое пленных, один из которых Ямалутдинов, уносят труп.

Д ж а л и л ь (медленно). Ценю ваше доверие и заботу о наших отношениях.

Х е л л е. Однако, друзья мои, вы приуныли. А концерт? Ведь должен состояться еще и концерт.

А л м а с. Непременно. Непременно, господа! Приготовьтесь!

Хелле и Алмас уходят.

Х и с а м о в (провожая их глазами). Пошли пить!

Д ж а л и л ь. Читать сейчас стихи? Играть роль шута?

К у р м а ш (обнимая друга). Сегодня расстреляли его. Завтра — нас. Этот парень сам пошел навстречу собственной смерти.

Д ж а л и л ь. Не знаю, сам ли. Может, я его подтолкнул.

К у р м а ш. Все предвидеть нельзя.

Д ж а л и л ь. Меня убивает не то, что в глазах всех мы предатели. Мы стали бы предателями, если бы отказались от борьбы. Но, возможно, люди, которые должны быть с нами, порой погибают от наших же слов.

Х и с а м о в. А кто знает, что это за тип? Что, Хелле пожалеет пустить провокатора в распыл, если это будет нужно для дела?

Д ж а л и л ь. Он не провокатор.

Х и с а м о в. Даже если так! Верно, выбор. Но что он выбрал? Истерику? Предсмертные тирады?

Д ж а л и л ь. Все! Хватит!

К у р м а ш (Батталу). Бери свою тальянку!

Б а т т а л. К чертям собачьим всю эту концертную деятельность!

Х и с а м о в. Я еще хотел посоветоваться. Удалось установить один контакт.

К у р м а ш. С кем?

Д ж а л и л ь. Какой еще контакт?

Х и с а м о в. Бывший младший лейтенант. Попал, как все мы, в плен. На неплохом счету у немцев. Сколотил группу. Все идут в легион. Фамилия — Ямалутдинов. Я подумал, нам не хватает людей.

Д ж а л и л ь. Я немного знаю этого Ямалутдинова.

К у р м а ш. Как ты с ним познакомился?

Х и с а м о в. Случайно. Чутье подсказало, что имею дело с надежным человеком.

Д ж а л и л ь. Чутье?

К у р м а ш. Что еще подсказало тебе твое чутье?

Х и с а м о в. Я понимаю. Ответить на все вопросы, которые возникают в подобных случаях, я сейчас не могу. Наверное, нужно еще с ним встретиться, проверить… Не доверяете мне, что ли?

Б а т т а л. Брось ерунду пороть!

Появляется Хелле.

Х е л л е (в руке листок бумаги). Антинемецкая листовка! (Усмехаясь.) Мое руководство часто упрекает меня за то, что я ловлю только легионеров, променявших казенное одеяло на шнапс. И оно, к сожалению, право!.. Кстати, концерт. Совсем из головы выпало. Начинайте, господин Залилов! Начинайте!

I. 6. Казань, двор одного из домов.

3 августа 1943 года

Женщины ждут почтальона. Среди них Амина. Звучит песня.

Появляется почтальон, хромой инвалид, молча раздает письма.

Последней вручает конверт Амине. Та разрывает его, вынимает листок бумаги.

Листок выпадает из ее рук…

А м и н а (безжизненным голосом). Два раза приходили похоронки. Сейчас извещение, что пропал без вести… (Вдруг крик, почти вопль.) Где ты? Жив ли ты?!

I. 7. Берлин, ведомство рейхсминистра по делам

восточных оккупированных территорий.

3 августа 1943 года

На спинку кресла небрежно брошен мундир, рядом на стуле — другой.

Доносится стук ракеток, белого шарика. Слышны резкие удары, возгласы.

Выходят два человека с ракетками в руках, оба в черных галифе,

белейших рубашках (рукава засучены, один чуть постарше, высушенный,

прямой, другой чуть помоложе, рыхлый, полноватый).

Рейхсминистр, довольный, бросает ракетку на стол — партия закончена.

 

Р о з е н б е р г. Вы сильный соперник, Райнер. Я опередил вас всего на одно очко.

О л ь ц ш а. Мне определенно не повезло.

Р о з е н б е р г. Вы немец. Немец и во время войны обедает вовремя. И во время войны аккуратно делает зарядку. Чашечку кофе?

О л ь ц ш а. Благодарю!

Как тень, неслышно появляется и исчезает молчаливый помощник.

Р о з е н б е р г. Впрочем, вы правы. До войны я хотя бы раз в год подвергал себя процедуре лечебного голодания. Изумительные ощущения! Но еще более интересный характер они носят, когда налагаешь на себя обет молчания.

О л ь ц ш а. Молчания? Об этом я не слышал.

Р о з е н б е р г. В словах много шлака, а молчание необыкновенно прочищает мозг. Он становится продуктивным. Но, к сожалению, позволить себе сейчас такую роскошь невозможно. Так что? Каков рисунок ситуации в целом? (Увидев, что Райнер Ольцша вынимает из портфеля служебные документы.) О, только избавьте меня от мелочей!

О л ь ц ш а. Я хотел высказать свои соображения.

Р о з е н б е р г. Меня интересует политический аспект проблемы. Реальна ли в принципе сама идея расчленения народов России? Неприятности, которые доставляет Волго-Татарский легион, меня интересуют лишь с этой точки зрения. Вам ясна моя мысль?

О л ь ц ш а. Да, господин рейхсминистр!

Р о з е н б е р г. Еще один батальон накануне восстания. Уже третий. Этот факт бросает вызов. Разрушает целостность самой идеи. Фюрер был против всей этой затеи. Только немец носит оружие в мире — это была его идея-фикс. Неудачи на фронте заставили его пойти на этот шаг. Что я ему скажу сейчас?

О л ь ц ш а. Если бы я в какой-то степени решал этот вопрос…

Р о з е н б е р г. Ну-ну?

О л ь ц ш а. Мне кажется, мы совершили ошибку, делая ставку на представителей белой эмиграции. Я говорю, в частности, о Шафи Алмасе.

Р о з е н б е р г. Что вы предлагаете?

О л ь ц ш а. Старая эмиграция пробавляется преимущественно идейками пантуранизма, магометанского братства всех мусульман Советского Союза. Современно ли это? Правильнее было бы использовать народные и только во вторую очередь религиозные противоречия в национальной политике Советов. Великорусскую империю можно ослабить, способствуя образованию больших националистических блоков. Идее коммунизма должна противостоять идея крайнего национализма.

Р о з е н б е р г. Вот и разжигайте его!

О л ь ц ш а. Власть над телом более достижима. Это дело гестапо, контрразведки, всего репрессивного аппарата. Внутренняя целостность идеи, власть не только над телом, но и над духом побежденных народов — дело идеологических органов партии. Нужно менять тактику.

Р о з е н б е р г. Вы старый член нашей партии, Райнер. И в отличие от многих, вы — мыслящий человек. Я ценю вас. (Резко.) Но я не хочу больше слышать ни о каких эксцессах!

О л ь ц ш а. Я полагаю, в ближайшие дни мы будем точно знать о дне и часе восстания. Пока мы медлим с арестами.

Р о з е н б е р г. А что, если вас опередят?

О л ь ц ш а. Не думаю.

Р о з е н б е р г. Каждой из борющихся сторон приятнее отождествлять себя с ангелом и взваливать всю вину на дьявола. Нацизм и коммунизм ныне ищут всемирного дьявола друг в друге. Но при этом надо знать одно — в борьбе нельзя уподобляться ангелам. Необходимо считать себя таковыми, но уподобляться…

О л ь ц ш а. Я думаю, через неделю я смогу доложить вам о том, что вопрос о беспорядках в национальных частях закрыт навсегда.

Р о з е н б е р г. Еще одну партию?

О л ь ц ш а. С удовольствием! (Вешает мундир на спинку кресла.)

 

Шарик снова начинает летать над теннисным столом.

Удары ракеток, смех.

Вы искусный игрок, господин рейхсминистр!

Р о з е н б е р г. Быть арийцем — значит постоянно чувствовать в себе движение потока крови.

Удар. Еще удар.

Сегодня у меня маленькая радость. Моя коллекция пополнилась рукописями персидской, абиссинской и китайской письменности. А также русскими и украинскими летописями. Среди них — редчайшие раритеты.

О л ь ц ш а. Вас хватает на многое.

Р о з е н б е р г (резко бьет и выигрывает подачу). Диета, мой друг! В нашем возрасте диета заменяет женщину.

О л ь ц ш а. Прошу прощения! Для вашей коллекции я принес небольшое пополнение. (Вынимает из портфеля тоненькую папку.) Правда, пока не оригинал, фотокопия. Я наслышан, что вы не брезгуете и такими поступлениями. Стихи. Фамилия поэта — Залилов. Вот досье на него!

Р о з е н б е р г. А зачем я должен читать стихи какого-то Залилова? Что-нибудь любопытное?

О л ь ц ш а. Как всякая крайность в проявлении человеческого духа, может вызвать определенный интерес.

Р о з е н б е р г (читает). Чей перевод?

О л ь ц ш а. Мой. Не хочу забывать свою специальность тюрколога.

Р о з е н б е р г (читая). Стихи не друга, а врага, но надо отдать должное… Искренность чувств… Коллекция коллекцией, но цель, Райнер?

О л ь ц ш а. Есть данные, что этот человек — один из лидеров подполья. Мы, к сожалению, позволили ему пребывать в этой роли, вместо того чтобы использовать его в качестве лидера националистического движения.

Р о з е н б е р г. Вы интригуете меня.

О л ь ц ш а. Поэт всюду поэт. И в плену. За Шафи Алмасом не идут. Привлечь поэта на свою сторону — значит привлечь нацию.

Р о з е н б е р г. Что ж, с поэтами заигрывали и цари. (Насмешливо.) Но часто эта игра кончалась весьма плохо. Для поэтов.

О л ь ц ш а. Масса есть масса. Она идет туда, куда ее ведет конкретный человек. Важно найти этого человека.

Р о з е н б е р г (после долгого молчания). Я действительно собираю такие экспонаты. У меня есть, например, интереснейшая коллекция писем французских коммунистов, написанных ими перед казнью. (Помолчав.) Я внимательно изучу и стихи, и досье этого человека.

О л ь ц ш а (гнет свою линию). Когда счастье предлагают из первых рук, господин рейхсминистр, человеку обычно трудно устоять.

Р о з е н б е р г. Вы определенно хотите, Райнер, видеть меня в роли мецената по отношению к этому человеку? Полагаете, нужен мой уровень?

О л ь ц ш а. Я разделяю вашу точку зрения относительно необходимости более тесных отношений между поэтами и царями.

Р о з е н б е р г (рассмеявшись). Вы старый интриган, Райнер. Я подумаю о своих возможностях в этом вопросе.

Снова играют.

Р о з е н б е р г (выигрывает очко). Хотите посмотреть мою картинную галерею? Это моя слабость! Знаете, война весьма хороша некоторыми своими сторонами!..

I. 8. Берлин, Клаузенерштрассе, 12,

отдельный кабинет ресторана «Золотой павлин».

4 августа 1943 года

Из общего зала доносится музыка. За столиком двое — Курмаш и Баттал в форме

младших офицеров вермахта.

 

Б а т т а л. Что говорит твой нюх? Прослушивается или нет данное пространство рейха?

К у р м а ш. Спроси у официантки!

Б а т т а л (захохотав). А что? Мысль! Эта баба наверняка знает.

К у р м а ш (осмотрев профессиональным взглядом стол и стены). Думаю, техника еще недостаточно развита. На все рестораны ее не хватает. (Официантке, которая показалась в дверях.) Не правда ли, дорогуша?

О ф и ц и а н т к а. Чего хотят господа?

К у р м а ш. Я говорю, техника обслуживания человека развита еще в недостаточной степени. Все-таки первая половина двадцатого века, не так ли? То ли будет в будущем!

О ф и ц и а н т к а. У вас, господа, претензии? Один момент! (Расставляет блюда. Разливает вино. Поклонившись, неслышно уходит, прикрыв за собой дверь).

Б а т т а л. Симпатичная немочка.

Курмаш и Баттал смеются.

Мать, наверное, сегодня меня вспоминает.

К у р м а ш. И кто-нибудь еще?

Б а т т а л. Нет! Сердце у меня осталось свободным для любви.

Входит Джалиль в штатском платье. Здороваются.

Д ж а л и л ь (Батталу). День рождения у тебя. Поздравляю! (Вручает книжку.)

Б а т т а л. Ох ты! На нашем языке. Откуда взял?

Д ж а л и л ь. Подарок.

Б а т т а л. Ну что ж, расслабимся и начнем? (Курмашу.) Открывай!

Д ж а л и л ь (хмуро). Не получится праздника. Есть данные, что в абвере знают о намечаемом в легионе восстании. Аресты могут начаться в любую минуту.

Молчание.

Б а т т а л. Надо переносить дату. Передвинуть поближе.

Д ж а л и л ь. Если выступление состоится раньше, не четырнадцатого августа, в годовщину легиона, резонанс не будет столь широк. На процедуре годовщины должны быть высшие чины из восточного министерства, управления безопасности, верховный муфтий из Иерусалима. Даже ожидается, по слухам, приезд самого Розенберга. Весь смысл в том, чтобы прихватить их всех с собой на тот свет. По сути своей это должен быть громкий террористический акт. А иначе что? Частный случай? Восстание смертников, которое будет через сутки подавлено? Политический резонанс в таком варианте значительно меньший. Давайте решать, что делать.

К у р м а ш (после паузы). Среди нас, похоже, есть предатель. Неужели Хисамов? Ямалутдинова я знаю по Тильзиту. (Взглянув на Джалиля). И ты его немного знаешь.

Джалиль кивает головой.

Парень как парень, вроде ничего… Но как Хисамову удалось установить с ним связь как с руководителем подпольной группы? Почему они вдруг открылись друг другу? Кстати, этого самого Ямалутдинова уже назначили пропагандистом в культвзвод. Хисамов сказал, что перетащил его.

Б а т т а л. Что?.. Теперь уже и друг друга подозревать?!

Д ж а л и л ь. Курмаш прав.

Б а т т а л. Не знаю.

Д ж а л и л ь. Кто такой Ямалутдинов сейчас? Кто-нибудь знает это? Нет. С чего вдруг Хисамов накануне восстания вступает в контакт с какой-то неизвестной подпольной группой? Что если все это приманка? Чтобы мы клюнули на нее. Чтобы ввели предателя в самую суть дела.

Б а т т а л. Зачем такие сложности? Если уж Хисамов…

К у р м а ш. Он отвечает за ликвидацию провокаторов. Он — чистильщик. Деталей подготовки к восстанию не знает.

Б а т т а л. А я ему доверял. И доверяю!

Д ж а л и л ь. Я тоже доверял. Но за нами теперь судьба тысячи человек. И у нас совершенно нет времени на проверку.

Стук в дверь. На пороге унтер-офицер с пистолетом на левом боку

и ефрейтор с автоматом на груди. У обоих на руках повязки

со свастикой.

У н т е р – о ф и ц е р. Хайль Гитлер!

В с е (вразнобой). Хайль!

У н т е р – о ф и ц е р. Проверка документов, господа.

Д ж а л и л ь. К вашим услугам. Пожалуйста! (Наливает бокал вина.). Не подкрепитесь, господин унтер-офицер?

У н т е р – о ф и ц е р (просматривая документы у Баттала). Нельзя. Служба.

Д ж а л и л ь (подает свои документы). И это верно, служба.

У н т е р – о ф и ц е р (возвратив документы Джалилю, затем Курмашу). Все в порядке, господа. Можете продолжать.

Патруль щелкает каблуками, уходит.

К у р м а ш. Обычная ли это проверка? А?

Снова стук в дверь, но уже почтительный. Входит официантка.

О ф и ц и а н т к а. Господа чего-нибудь желают?

Д ж а л и л ь. Господа желают, чтобы их оставили в покое.

Официантка исчезает. Долгое молчание.

В партии, которую мы сейчас разыгрываем, нужен резкий и неожиданный ход. День Икс не четырнадцатого августа, как намечено, а, предположим, двадцатого. С этой ложной датой мы сами должны выйти на абвер. Применяя шахматную терминологию, сейчас нужна жертва фигуры.

Б а т т а л. Стать агентом — это работать на них.

Д ж а л и л ь. Да, симуляция здесь не пройдет.

К у р м а ш. Это ход. И неплохой. Кому-то надо спровоцировать собственный арест.

Д ж а л и л ь. Необходимо, чтобы события развивались по нашему сюжету.

Б а т т а л (усмехаясь). С моей наивной физиономией я, наверное, выпутаюсь. На вас двоих лежит все дело. Вам нельзя.

Д ж а л и л ь. А сможешь?

Б а т т а л. Как только потом отмываться?

К у р м а ш. Смерть нас отмоет. Надо отдавать отчет, все мы погибнем.

Д ж а л и л ь. Здесь нужна игра наверняка. Малейшая ошибка, и все летит к черту! Но учти: на это можно пойти, если только видишь в себе силы. Здесь никто не может никого заставить.

Б а т т а л. Я смогу. Выхода нет.

К у р м а ш. Тогда вот что! Ты должен спровоцировать, и причем немедленно, свой собственный арест. В открытую заводи всякие разговоры в легионе, в открытую поноси все и вся. Весть о двадцатом, не о четырнадцатом, а о двадцатом августа ты должен принести Хелле в своих зубах. И вот после того, как тебе их выбьют, не раньше, после угроз и пыток ты признаешься и выдашь ему эту дату. Если в абвере потребуют стать их агентом, дашь и такое согласие.

Д ж а л и л ь. Досье на нас наверняка есть. Потому в общем плане говорить о нас ты, по-моему, можешь.

К у р м а ш. Должен.

Д ж а л и л ь. Детали тебе неизвестны — не твой участок работы. Твое дело — пропаганда, листовки. Но попутно, попутно ты должен убедить Хелле… Понимаешь? Плети все, что угодно… Что подпольные организации созданы во всех лагерях. Что есть связь с немецким подпольем, польским Сопротивлением и нашими разведорганами. Пусть у них возникнет аппетит. Наш единственный ход в игре — разжечь этот аппетит. Чтобы они не торопились нас проглотить.

Б а т т а л (усмехаясь). Все же сны сбываются. Сегодня видел, как будто меня вешали и все не могли повесить. Давайте выпьем! За наших матерей! Им будет труднее всего.

Пьют.

Д ж а л и л ь. Когда я приезжаю в лагеря, бывает такое чувство, что перед тобой плесень. Нечто вроде трухлявых грибов. Тусклые, пустые глаза. Самое страшное — глаза людей, поддавшихся разложению… Ведь даже школа мулл есть! Открыли дома отдыха для легионеров, возят в крепкие крестьянские хозяйства, в публичные дома. Это ведь все обработка!.. Этот позор нужно превратить в славу. Чтобы ни одна сволочь в мире не могла никогда сказать, что с человеком можно сделать все, что угодно.

Б а т т а л. Да…

Д ж а л и л ь (после паузы, словно самому себе). Самое трудное — это выстоять без надежды…

I. 9. Едлино, Польша,

близ казарм Волго-Татарского легиона.

5 августа 1943 года

Свистки. Лучи фонарика. Вой сирены. Появляется Джалиль, напряженно вслушивается.

Выбегает легионер, ошеломленно и растерянно оглядывается, натыкается на Джалиля.

Стоят смотрят друг на друга. Свистки все ближе.

Д ж а л и л ь. Что?

Л е г и о н е р. Листовки.

Д ж а л и л ь. Давай! Быстро!

Легионер передает листовки. Джалиль прячет их.

Вынимает пистолет, направляет на легионера.

Д ж а л и л ь (приказным тоном). Лечь! Руки за спину!

Появляется патруль — унтер-офицер и рядовой.

Поднимают легионера, обыскивают.

Л е г и о н е р. У меня ничего нет!

У н т е р - о ф и ц е р. Молчать! (Джалилю.) Где второй?

Д ж а л и л ь. Убежал туда. (Показывает.)

У н т е р - о ф и ц е р. Задержать! В комендатуру! (Убегают.)

Д ж а л и л ь (легионеру.) Встать! Руки за спину! (Остановившись сзади, тихо). Слушай внимательно! О листовках — молчок. Их не было. Ни в чем не признавайся! Но если будут выпытывать о дне восстания, скажи, что слышал про двадцатое августа.

Л е г и о н е р. Понял.

Д ж а л и л ь (громко). Марш! Заснул, скотина? Ну!

Возвращается патруль.

У н т е р - о ф и ц е р. Второй убежал, гад! (Легионеру.) Кто это был? Его фамилия?

Л е г и о н е р. Я не знаю.

Коротким хлестким ударом унтер-офицер бьет легионера.

Д ж а л и л ь. Отведете сами?

Л е г и о н е р. За что? Я ничего не сделал!

У н т е р - о ф и ц е р. Молчать! (Джалилю.) Хайль!

Д ж а л и л ь. Хайль!

Патруль и легионер уходят. Джалиль один. Через некоторое время к нему

подходит другой легионер. Молча здороваются.

Как настроение у людей?

В т о р о й легионер. Всех колотит от напряжения. Боюсь, как бы кто не сорвался.

Д ж а л и л ь. Все мы смертники. (Усмехаясь.) Пусть эта мысль успокаивает. (Помолчав.) Тщательно продумать схему обезвреживания охраны у складов с оружием! Два дублирующих друг друга варианта, понял?

В т о р о й. Понятно.

Д ж а л и л ь. Доложишь!

Расходятся.

I. 10. Сегодня и вчера

Решетки и застенки тюремных камер, зарева пожарищ, вздымающиеся над черными обугленными остовами рухнувших городов, женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке — образ пылающего в огне человеческого мира. Молодая женщина с распущенными волосами шьет рубашку и поет.

 

А м и н а. Дильбар поет — она рубашку шьет,

Серебряной иглой рубашку шьет.

Куда там песня — ветер не дойдет

Туда, где милый ту рубашку ждет.

Атласом оторочен воротник,

И позумент на рукавах, как жар.

Как будто все сердечное тепло

Простой рубашке отдает Дильбар.

Вот и последний стежок… Посмотри, мама! Понравится ли ему?

Старуха. Некому уже больше надеть эту рубашку. Нет рук, которые бы взяли ее. Нет уже больше моего сына. Земля стала ему рубашкой.

А м и н а. Это неправда!

С т а р и к. Да, ничто уже теперь не коснется его. Ни пуля, ни железо, ни человек.

А м и н а. Нет-нет! (Обратившись к другому человеку). Пойдем скорее на почту! Надо быстрее отправить мой подарок.

Человек. Кому?

А м и н а. Ты спрашиваешь — кому? Ты был его другом!

Человек. Он мертв. Предатели не живут… Не упоминай больше его имени!

И множество других людей. Рубашка? Какая рубашка? Этого номера полевой почты не существует. Мы не можем послать посылку. Голубая рубашка? Ему не нужна ваша рубашка. Есть данные, что на нем вражеский мундир. У него очерствело сердце, и он забыл все! Таким, как он, нужна не рубашка, а саван мертвеца! Его уже нет, нет в живых!

Появляется Дильбар, девушка-песня.

А м и н а. Вы не знали его. Как может очерстветь его сердце, если он любит меня? Как может он умереть, если я люблю его? (Оборачивается.) Даже если он погиб, засыпан землей, он все равно ждет моего подарка! В моей рубашке он оживет!

Г о л о с а. Смотрите, она больная! Она свихнулась!

А м и н а. Это древнее поверье! Народ не может обмануться! (Полуулыбаясь, полуплача.) Если его тело в ранах, раны зарубцуются. Даже пепел, если только собрать его и накрыть рубашкой… Даже пепел!

Г о л о с. Она сошла с ума!

А м и н а. Это мир сошел с ума. Он взял у меня любимого.

Д и л ь б а р. Дай мне эту рубашку! Я отнесу ему.

А м и н а. Ты найдешь его? Найди! Найди и спаси его!

Д и л ь б а р (уходит в мир, в котором пылает война. Поет.)

Д и л ь б а р идет —

О н а рубашку милому несет.

Куда там ветер — песня лишь дойдет

Туда, где милый ту рубашку ждет.

Появляется С.

С. (глядя на идущую женщину). С улыбкой на лице, с обезумевшим взглядом огромных глаз, с ребенком в руках, замотанным в грязное тряпье, куда ты идешь, муза, ласка моя? Линии фронтов, горящие поля, хаос вздыбленной земли. Пляшет смерть перед тобой, а чистая любовь твоя даже не замечает ее. Ты веришь, что твоя любовь спасет любимого, что она заставит отступить от него и смерть?.. Взрывы, горит земля, дым и пламя, пламя...

Д в о е  э с э с о в ц е в в черном. Кто такая?

Д и л ь б а р. Меня звали Евой когда-то. Я ищу Адама. Вы его не видели? Вот его рубашка!

Э с э с о в ц ы. Документы?

Д и л ь б а р (показывая рубашку). Вот! Его любимая вышила ее.

Д р у г о й  э с э с о в е ц. Отбери у нее это тряпье! Обыскать!

Д и л ь б а р. Отдайте рубашку!

Эсэсовец. Направо! Лицом к стене! Быстро!

Человек в белом халате. Зубы! Поднять руки! Налево! Шнель!

Э с э с о в к а  с  х л ы с т о м  в  р у к е. Шнель! Быстро! Костедробилки стоят из-за отсутствия мешков. Работать! Шнель!

Д и л ь б а р (держа в руках мешок, любуясь шитьем и напевая).

Рубашка сшита. Может быть, вот тут

Еще один узор и бахрома.

Глядит Дильбар с улыбкой на шитье,

Глядит и восхищается сама.

 

Вдруг заглянул закат в ее окно

И на шелку зарделся горячо.

И кажется Дильбар, что сквозь рукав

Просвечивает смуглое плечо.

Д и л ь б а р (глядя на мешок и поднимаясь.) Я опять сшила тебе рубашку. Слышишь, милый? Я прошла уже тысячи километров, и везде — страдания, смерть, кровь. Почему ты не отзываешься? Куда ты ушел? Столько мертвых вокруг, и каждый из них с твоим лицом! Как мне узнать тебя?.. Чей-то стон? Наверное, это стонет израненная земля. А может, это твоя душа взывает ко мне? Я иду, иду!.. (Уходит, тает, словно видение.)

С. Странен этот мир. Странен, прекрасен, жесток.

Появляется Поэт.

П о э т (глядя в сторону, где скрылась девушка-песня). Как часто я вижу ее. Она как будто утренний туман родных полей. (Внезапно.) Кто? Кто здесь?

С. Я.

П о э т. А-а, мой двойник. Все идешь по моему следу?

С. Да!

П о э т. Скоро, скоро уже этот след оборвется.

С. Ты чувствуешь это сам?

П о э т. Скажи, в мире, в котором живешь ты, уже нет зла, крови?.. Молчишь?

С. Есть. Есть много крови, есть зло.

П о э т. Конечно, человек растет медленно. Смешно, наивно думать, что добро придет так быстро. Но ведь придет? Хочется думать, что придет!

С. Наверное. Иначе все бессмысленно. Человек или пуля? Трава или коса? Меня это интересует. Что сильнее? Огромная, продуманная до мелочей нацистская машина или человек?

П о э т (после паузы). Я хочу испытать последнее. Последнее в этом мире. Человек или пуля, говоришь? Трава или коса? Это трудный вопрос.

Появляется Палач.

П а л а ч. Торопится наш герой? Все испытаешь, дружок, все.

П о э т. А-а, палач… Тебе не терпится положить в карман свои три марки? Проверь лучше гильотину! Не затупилась ли?

П а л а ч. Мне не платили бы жалованья, если бы я не ценил свое ремесло. Никто почему-то не любит нас, а мы необходимы.

П о э т. И палач, оказывается, страдает. Его мечта — получить благодарность от приговоренного к казни. А знаешь, палач, мне жалко человека, который умер в тебе. Первый человек, которого ты казнил, ты сам.

П а л а ч. Я первый, будут и последние. Миллиарды голов! И каждая голова — три марки! (Внезапно.) У меня тоже есть мечта. Цель. Я хочу быть богатым. Очень богатым. Когда я стану богатым, я перестану убивать.

П о э т. Иди прочь! Я еще жив.

П а л а ч. Ты ненавидишь меня, а за что? Для каждого приговоренного я последний на этом свете, кого он видит. Все вы видите меня последним. А на том свете я первый. К кому первому приходит человеческая душа? (Безумно.) Меня любить нужно! Любить!

П о э т. Прочь!

Палач исчезает, растворяется во мраке.

П о э т (обернувшись к С.) Иди и ты! Твое время не пришло. Мой след еще не оборвался.

С. Прости! (Уходит.)

П о э т. Каждую ночь один и тот же сон. (Немигающим, остановившимся взглядом смотрит сквозь пространство.) Я вижу тебя, моя песня, всегда в снежно-белом платье. Ты словно утренний туман, и так похожа на мою любимую, что иногда я не различаю, где ты и где она.

Возникает Дильбар, девушка-песня.

Вот! (Шепотом.) Ты?

Д и л ь б а р. Да.

П о э т. Зачем ты приходишь ко мне, моя муза? Твоя судьба здесь, как и моя, — немота, смерть. Тебе здесь не место.

Д и л ь б а р. Мое место не только там, где красота. Место поэзии всюду, где человек.

П о э т. Тебя убьют здесь, как и меня.

Д и л ь б а р. Меня убьют, если ты не защитишь меня. Я прихожу к тебе для того, чтобы ты выполнил свой главный обет. Обет поэта.

П о э т. Трудно писать рядом со смертью. Она обессмысливает все.

Д и л ь б а р. Именно поэтому ты будешь писать. Чтобы противостоять смерти.

П о э т. Конечно, приходит столько мыслей. Порой они идут как лавина. Я столько бы написал теперь!

Д и л ь б а р. Пиши! Я твоя муза, и я говорю тебе: пиши.

П о э т (удивленно). Сейчас?

Д и л ь б а р. Да!.. Только одна у меня надежда…

П о э т (повторяя вслед за ней).

Только одна у меня надежда:

Будет август. Во мгле ночной

Гнев мой к врагу и любовь к Отчизне

Выйдут из плена вместе со мной…

П о э т (оборвав себя). Я не могу, не имею права писать стихи. Я могу в них проговориться.

Д и л ь б а р. Пиши про себя! Но пиши! Ты не только солдат. Ты и поэт!

Звучит танго смерти. Из темноты выплывают две пары: эсэсовцы в черных мундирах и женщины-заключенные в концлагерных робах.

П о э т (глядя на них). Их ведут на смерть, на пытки.Будь со мной!

Д и л ь б а р. Я всегда рядом. Помни об этом!

П о э т (шепотом). Да!

Д и л ь б а р. Я буду с тобой всегда. И после смерти. Вечно!

Шепот становится тише. Все заволакивается пеленой, исчезает.

Часть вторая

II. 11. Едлино, Польша,

отдел «1-Ц» при Волго-Татарскомлегионе.

6 августа 1943 года

Рунге и Ямалутдинов. Быстро входит Хелле, берет лежащую на столе трубку телефона.

Х е л л е ( по телефону). Да, штурмбанфюрер… Нет, это не входит в мои функции. Командуете легионом вы, и это по вашей части… Склады с оружием нужно взять под усиленную охрану. Причем желательно сделать это незаметно. Часть охраны можно спрятать в помещениях… Да, я незамедлительно доложу вам! (Вешает трубку.)

Р у н г е. Я займусь гримом?

Х е л л е. Сделайте из него красавца, дружище.

Рунге выходит.

Х е л л е (помолчав.) Так что, листовки появляются?

Я м а л у т д и н о в. Да!

Х е л л е. Что слышно о сроках?

Я м а л у т д и н о в. Вчера один парень из окружения Курмаша намекнул, что двадцатого надо ожидать каких-то событий. Но никто толком ничего не знает. Должен быть какой-то сигнал.

Х е л л е. Так… сигнал…

Я м а л у т д и н о в. Мне не особенно доверяют.

Х е л л е. Ничего, ничего. Главное впереди. Ведите себя так же. Без назойливости. Я думаю, мы заставим их поверить в вас.

Я м а л у т д и н о в. Я не могу спать, боюсь. Я проговариваюсь во сне. Если я проговорюсь, меня просто заколют.

Х е л л е. Запомните одно, Ямалутдинов! Если выступление произойдет раньше, чем я полагаю, а вы не успеете сообщить мне о нем, то первой жертвой окажетесь вы. Первое, что они сделают, предположить нетрудно. Они ворвутся сюда. Список же осведомителей будет лежать даже не в сейфе, а вот здесь… в открытом ящике стола… Ганс!

Появляется Фельдфебель и Рунге.

Проводи его, Ганс!

Фельдфебель и Ямалутдинов выходят.

Р у н г е. Хисамова загримировал. Все-таки не зря ли мы взяли его? Он еще мог пригодиться там.

Х е л л е. Там ему нет уже веры. Хисамова используем во время следствия. Сейчас важно вернуть ему доверие.

Р у н г е. Я все больше склоняюсь к мысли, что мы имеем дело далеко не с дилетантами. Курмаш был взят в плен при выброске к нам в тыл со спецзаданием. Прошел проверку. Но, может, главным его заданием было проникновение в легион?

Х е л л е. Возможно. Почему бы и нет? Как Баттал?

Р у н г е. На первом допросе кочевряжился. Кочевряжится и сейчас. В то же время есть ощущение, что должен заговорить… Не подсадная ли утка? Я бы немедленно приступал к арестам.

Х е л л е. Рано, дружище, рано. Схватим верхушку, а далеко ли копнем вглубь? Вы уверены, что у них нет еще второго подпольного комитета, который в случае провала первого…

Р у н г е. Чересчур тонко.

Х е л л е. А может, вы боитесь? На душе неспокойно? Конечно, первую обойму, если они опередят нас, они разрядят сначала в меня, потом — в вас. Впрочем, в вас даже в первую очередь. В вас и Ганса.

Р у н г е (криво усмехаясь). Почему же?

Х е л л е. Слава о вас вместе с криками ваших жертв разносится далеко. Вы с нашим милым Гансом, так сказать, великие мастера. Ну а я всего лишь подмастерье, да и то в области… э-э.. психологии. (Смеется.) Ну, хорошо. Ожоги, кровоподтеки… Все на месте?

Р у н г е. Сейчас покажу.

Вводят Хисамова. Он обезображен, в рваной одежде. Фельдфебель в угрюмом молчании наносит еще один штрих — разрывает на спине рубаху, обнажая покрытое ссадинами и ожогами тело.

Х е л л е (приглядываясь к Хисамову). Ничего. Будьте артистом! Предстоит маленький спектакль.

Р у н г е. Я бы пустил еще кровь. Пусть будет и настоящая кровь!

Х е л л е. Ганс! Учесть замечание!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Есть!

Х и с а м о в. Зачем кровь? И так я на себя не похож.

Х е л л е. Ганс все сделает аккуратно.

Х и с а м о в. Но скажите, чтобы не увлекался.

Х е л л е. Ганс, не увлекайся!

Хисамов и Фельдфебель выходят.

Включите запись, Рунге! Надо все же прослушать и звуковой фон.

Рунге уходит в другой кабинет. Через мгновение оттуда, как удар шквала,— ругань следователя и рев, крики истязуемого на допросах человека.

Р у н г е (выглядывая). Убедительно?

Х е л л е. Убавьте немного звук! Так! (Делает жест рукой.)

Становится тихо. Появляется Рунге.

Р у н г е. Я бы просто подверг Баттала еще раз обработке. Но настоящей.

Х е л л е. Выдержать, не предав, можно всегда. Боль имеет свои границы. Ее заменяют смерть или беспамятство.

Р у н г е. Боль есть боль.

Х е л л е. Вы не художник, Рунге, вы мясник. Вы не можете принять в душу ту мысль, что от человека, заранее готового принять все, до смерти включительно, иногда невозможно что-либо получить. Я готов допустить, что Баттал — это определенный ход в игре. Так не лучше ли ответить на него своим ходом?

Р у н г е. Вы чересчур интеллигентны.

Х е л л е. Чтобы что-то узнать, есть разные средства. Не только пытающие и выпытывающие, в коих вы, Рунге, специалист, но и провоцирующие и дразнящие. А они мне тоньше щекочут нервы. (Потянувшись и сделав ряд упражнений.) Что ж, начнем работать?

Рунге поднимается.

Дверь пусть будет полуоткрыта. Потом я закрою ее сам. И пусть введут…

Снова звучит запись истязания человека, рвет нервы крик Хисамова — полуживотный, получеловеческий; его перебивает ругань Рунге, и опять вопль, рев, стоны, крики: «Кто? Отвечай, кто?» — «Не знаю я ничего!» — «День и час восстания, отвечай! Структура организации, отвечай!» — «Нет, шкура! Покупай других!» Вводят Баттала. Ошеломленный криком, знакомым голосом, он застывает у порога. Стремительно вылетает из своего кабинета Рунге.

Р у н г е (обернувшись, с хорошо разыгранной яростью). Тащи его в камеру, Ганс! На лед! На гвозди!

Фельдфебель выволакивает Хисамова, — ноги его волочатся,— с силой швыряет его на пол. Хисамов в крови.

Ф е л ь д ф е б е л ь (понуждая его встать пинками). Вставай, свинья!

Х и с а м о в (шатаясь, поднимается). Не того выбрали, гады! Ничего вы из меня не выжмете!

Р у н г е. Посмотрим, что запоешь потом. Один электрод я посажу тебе на живот, другой суну в ягодицы, а фокусом лучей буду поджаривать знаешь что?

Х и с а м о в (как бы внезапно увидев Баттала). Ты, Абдулла? Чистенький? Взяли вместе, а чистенький?

Р у н г е. Он не такой дурак, как ты.

Х и с а м о в. Ах, вон что! Вот почему чистенький!

Р у н г е (Фельдфебелю). Убрать!

Х и с а м о в. Будь проклят, продажная тварь! Предатель!

Пинки, затрещины. Хисамов падает от удара. Фельдфебель волочит его к выходу. Уходит вслед за ними и Рунге.

Х е л л е (морщась). Кошмар, кошмар! (После паузы.) Проходите, Баттал! Проходите! У вас было время для раздумий. Я не сторонник тяжелых методов допроса, но поймите, их приходится применять. Вчера вы подверглись легкой обработке, но сегодня (снова морщится), боюсь, нас с вами ждут более сильные и неприятные ощущения!

Б а т т а л. Я долго и много думал ночью.

Х е л л е. Прекрасно.

Б а т т а л. Я буду говорить, если мне гарантируют жизнь.

Х е л л е (улыбаясь). Сейчас, когда идет война, гарантировать жизнь кому-либо вообще — дело трудное. Но шанс на жизнь, определенную надежду на нее я вам дать могу. Согласитесь, что в условиях военного времени и это немало! В конечном счете все будет зависеть от вас. От степени вашей осведомленности, других качеств, которые вы должны проявить.

Б а т т а л. Вчера на допросе у меня выбили зубы. И что-то с ухом. Плохо слышу.

Х е л л е (подойдя ближе). Это пустяки, пустяки. Сегодня же покажетесь врачу.

Б а т т а л (после паузы). Хорошо… Пусть будет этот маленький шанс, о котором вы говорите!

Х е л л е. Вы делаете правильный выбор. Реалисты живут дольше, чем идеалисты… (Вдруг совершенно другим тоном.) Ну-ка сюда! В кресло! Ну?!

Баттал пересаживается в кресло на колесиках. Хелле стоит за ним, его руки лежат на плечах Баттала.

Что вы скажете о структуре подпольной организации?

Б а т т а л. Что-то вроде айсберга. Знаешь несколько человек. Остальное в глубине, в темноте.

Х е л л е. Туманно. Поконкретнее.

Б а т т а л. Во главе стоит пятерка. Кто в нее входит, неизвестно. Известно только о ее существовании. Каждый член пятерки, насколько я знаю, прикреплен для руководства к так называемой тройке. Принцип такой — члены одной тройки не знают членов другой тройки и не знают руководителей, прикрепленных к чужим тройкам.

Х е л л е. Какие задачи ставит подполье?

Б а т т а л. Организация побегов, восстаний. Изучаем людей.

Круто и резко повернув кресло, Хелле встречается с Батталом.

Глаза в глаза.

Х е л л е. В какой стадии подготовка восстания в четвертом штабном батальоне в Едлино? Кажется, день восстания именуется как день Икс.

Б а т т а л. Функции у нас у всех жестко разграничены. Моя забота — листовки. Организационная сторона этого дела лежит не на мне.

Х е л л е. О ваших функциях поговорим особо. Что вы скажете о Курмаше? О его прошлом?

Б а т т а л. Он опытный человек. Знаю только, что был десантником, много раз забрасывался в тыл со спецзаданиями. Он не из разговорчивых. Да и вообще у нас не принято спрашивать что-либо.

Х е л л е. Плен — это тоже спецзадание?

Б а т т а л. Не знаю. Все может быть, конечно. Вряд ли наше командование и разведорганы равнодушно отнеслись к тому, что вы формируете из пленных разных национальностей воинские части.

Х е л л е. Вы близки с Джалилем?

Б а т т а л. Он поэт.

Х е л л е. Хорошо. День и час выступления?

Б а т т а л (после паузы). Если все будет нормально, восстание намечено на двадцатое августа. Но могут быть осложнения. Тогда чуть позже, двадцать седьмого.

Х е л л е. Почему выбраны именно эти числа?

Б а т т а л. На днях, четырнадцатого августа, исполняется годовщина создания легиона.

Х е л л е. Ну? И что же?

Б а т т а л. Мероприятия всякого рода, которые будут проходить в этот день, очень удобны для связей. Надо еще решить очень много организационных вопросов. Поэтому на эти дни приходится разгар подготовки.

Х е л л е. Логично. Но если бы я был на вашем месте… Чем вы можете подтвердить дату?

Б а т т а л. Только своей жизнью. Больше ничем.

Х е л л е. Этого мало. Ваша жизнь, несомненно, важна для вас. Но в общем балансе сил цена ее ничтожна. Нужны более веские подтверждения. Какова конечная цель операции?

Б а т т а л. При любом раскладе событий восстание будет, конечно, подавлено. Каждый из нас это понимает. Но важен пропагандистский эффект. В случае удачи это была бы крупная террористическая акция, которая не осталась бы незамеченной в мире. Смысл выступления, наверное, в этом. Что лучше, в конце концов? Гнить в лагерях, превращаться в предателей в легионе или с автоматом в руках попытаться взять свой последний шанс? На миру, как говорится, и смерть красна.

Х е л л е. Значит, двадцатого. Хорошо. Держать вас под арестом нет смысла, и, пожалуй, я выпущу вас. Но вы должны принести мне подтверждения…

Б а т т а л. Что я смогу принести? Если я выйду от вас, мне тут же перестанут доверять. Меня просто прикончат!

Появляется Рунге.

Р у н г е. Приехал шеф.

Х е л л е. Прекрасно. Отложим ненадолго беседу. Проводите его!

Рунге и Баттал выходят. На пороге — начальник восточного реферата имперского управления безопасности Райнер Ольцша. Приветствия.

Вечером я хотел выехать к вам с докладом.

О л ь ц ш а. Есть новости?

Х е л л е. Кое-что проясняется. В целом налицо широкая и довольно разветвленная сеть. Но, к сожалению, в руках только отдельные паутинки.

О л ь ц ш а. Я обещал рейхсфюреру доложить в первой половине августа, что этот вопрос окончательно закрыт.

Х е л л е. Мне нужно еще несколько дней. Торопливость так же вредна, как и медлительность. Прошу понять меня. Когда торопят, куда-то гонят, часто портишь красивое дело. Надо перетряхнуть весь личный состав легиона, есть целый ряд неясных моментов, еще в тумане вся расстановка сил. По некоторым данным, восстание намечено на двадцатое августа. Но как бы то ни было, у меня есть еще несколько дней для спокойной, кропотливой работы.

О л ь ц ш а. Ты всегда слишком увлекаешься, Фридрих. Смотри, под твою личную ответственность!

Х е л л е. Нажимать на спусковой крючок нужно вовремя. Не позже, но и не раньше.

О л ь ц ш а. Весь вопрос в том, как точно угадать этот момент. Не переусердствуй! Я что-то беспокоюсь за тебя. (Долгое время молча смотрит на него.)

Х е л л е. В чем дело?

О л ь ц ш а (медленно). Иногда на фронте чувствуешь заранее, что, допустим, твоего собеседника скоро убьют… В его глазах отражается смерть.

Х е л л е (нехорошо улыбаясь). Вы ясновидец? На шутки своего начальства надо реагировать, даже если эти шутки тебе не нравятся.

О л ь ц ш а. Прости! Я не хотел пугать тебя.

Х е л л е (хохочет). Смерть сейчас стоит над всем миром, и в глазах всех ее отсвет...

II. 12. Берлин,

сквер у резиденции Волго-Татарского комитета «Идель-Урал»

на Ноейнбургштрассе, дом 14.

7 августа 1943 года

Джалиль сидит на скамейке, что-то пишет в блокноте.

Появляется Шафи Алмас.

А л м а с. О, Залилов! Сочиняете стихи?

Д ж а л и л ь (пряча блокнот). Да нет. Баловство!

А л м а с. Можно взглянуть?

Д ж а л и л ь. Это не стихи. Всего лишь заготовки.

А л м а с (настойчиво). Я бы хотел все-таки посмотреть.

Д ж а л и л ь (вынимая блокнот). Я вижу, вы поклонник свободы творчества.

А л м а с (листая блокнот).

Только одна у меня надежда:

Будет август. Во мгле ночной…

А л м а с (подняв глаза на Джалиля). Что это? Я спрашиваю вас, что это?

Д ж а л и л ь. Это старые стихи. Были написаны еще там, в России. Я просто проверяю свою память. Иногда мне кажется, что я уже забыл все.

А л м а с. Память?.. Играете со смертью в прятки?

У обоих на лицах подобие улыбки.

Фихте когда-то охарактеризовал нашу эпоху, — впрочем, он это сделал еще в прошлом веке, — как состояние завершенной греховности…

Д ж а л и л ь. А мы все жаждем перехода к состоянию добра и красоты. Похоже на жажду над ручьем?

А л м а с (придерживая Джалиля за локоть). Вокруг меня, похоже, ведутся какие-то интриги. И вам почему-то Ольцша уделяет все больше внимания.

Д ж а л и л ь. Мне бы ваши переживания, господин Алмас!

А л м а с (резко). Кстати когда наконец вы покажете нам свою антикоммунистическую книгу?

Д ж а л и л ь. Торопитесь, чтобы я замарал себя окончательно? Через неделю — годовщина создания легиона. Готовим большую концертную программу. Я не могу разорваться.

А л м а с. Буду чрезвычайно рад, если концерт понравится руководству.

Д ж а л и л ь. Я только и думаю о том, чтобы было довольно начальство. Но всем, к сожалению, не угодить!

А л м а с. Память свою не тренируйте таким образом! Не советую! (Уходит.)

Д ж а л и л ь (смотрит ему вслед). Продержаться бы только… Все будет — и концерт, и память!

Появляется Баттал.

Наконец-то! (Здороваются). Ну! Рассказывай!

Б а т т а л. Арестован за болтовню. Слов доносчика, к счастью, никто не подтвердил, поэтому пришлось освободить. Такова официальная версия моего возвращения.

Д ж а л и л ь. Подробности!

Б а т т а л. Мне нужно добыть несомненные подтверждения для Хелле, что выступление состоится двадцатого.

Д ж а л и л ь. Он поверил?

Б а т т а л. Не знаю. Скорее всего сделал вид.

Д ж а л и л ь. Думаешь так?

Б а т т а л. Завтра я встречаюсь с ним на какой-то вилле. Там он принимает, наверное, своих агентов.

Д ж а л и л ь. Чем интересовался?

Б а т т а л. Структура организации. Состав комитета. Связи с нашими разведорганами. Я говорил в общем плане, как договаривались, но вопросы скользят, скачут, повторяются в разных вариантах. Вчера он допрашивал меня шесть часов подряд. Вроде все мелочь, все второстепенно. Не успеваешь сообразить, что можно говорить, что нельзя. Единственное спасение — упирал на то, что у меня узкий профиль работы — листовки. Но опять же листовки! Сразу веер вопросов — где, когда, кто?

Д ж а л и л ь (задумавшись). Как же его убедить? Конечно, он будет перепроверять твои сведения.

Б а т т а л. Мне кажется, он понял, для чего я был подослан к нему. Курмаш предлагает ликвидировать его. У Хелле все в руках, все нити. Не у Рунге они, не у Ольцша — у него!

Д ж а л и л ь. Что это даст?

Б а т т а л. Он честолюбив. Ни с Рунге, ни с Ольцша, по-моему, ничем особенно не делится. Для нас из них всех наиболее опасен. Пусть неожиданно исчезнет. Им будет о чем подумать, а мы в это время…

Д ж а л и л ь. Как он исчезнет? Где?

Б а т т а л. Есть один вариант, но его нужно еще проверить.

Молчание.

Кстати, насчет Хисамова. Он не предатель. Я сам был свидетелем, как его пытали. Все тело исполосовано, лицо разбито, на спине и груди — ожоги. Паяльной лампой жгли, что ли? Он не сказал ничего.

Д ж а л и л ь (обрадованно). Да? Страшно, когда теряешь веру в того, кто рядом. До сих пор не могу забыть того парня в Пиотрокуве.

Б а т т а л. Не хватает людей. Что, если все же привлечь Ямалутдинова? Курмаш сейчас тоже за. Пятнадцать человек, которые есть в его группе, могут пригодиться.

Д ж а л и л ь. Что вы так мечетесь? Как можно без настоящей проверки?

Б а т т а л. Проверим в каком-нибудь деле, свяжем кровью, чтобы не было возврата.

Д ж а л и л ь. Горячку порешь!

Б а т т а л. Сегодня повесился один из наших. На ремне. К спинке кровати привязал ремень — и на полу.

Д ж а л и л ь (хмуро). Слышал.

Б а т т а л. Боязнь не выдержать пыток, страх выдать имена в случае провала… Я его не осуждаю. Никто не знает заранее, способен ли он выдержать. Но, по крайней мере, этот парень поступил честно. Люди разные. Нельзя всех мерить по себе. А у нас какой-то вирус недоверия!

Д ж а л и л ь. Это извечная проблема всякой конспиративной деятельности.

Б а т т а л. Я не могу себе простить, что предал Хисамова. Пусть в мыслях! Его пытали, каждую минуту своего молчания он оплачивал черт знает чем, а мы все, и ты, и Курмаш, и я, сразу же отказали ему в доверии. Не он предал нас, а мы его.

Д ж а л и л ь. Ладно, перестань! Что толку?

Б а т т а л. Но откуда эта подозрительность даже к друзьям, к тем, кто делает с тобой одно дело? И этот парень, Ямалутдинов… Я не виню тебя. Мне самому история с его группой казалась подозрительной. Но я познакомился с людьми его группы. Настоящие ребята. Понимаешь, невозможно работать, невозможно вовлекать новых людей, если не верить им!

Д ж а л и л ь. Единственное средство уменьшить потери — это разделять людей на совершенно обособленные ячейки.

Б а т т а л. А может быть, в нашей душе сломалось уже что-то, а? Переродилось? Ты не забыл, что писал стихи? Не забыл, что ты поэт?

Д ж а л и л ь. Сейчас война.

Б а т т а л. На войну все списать можно.

Д ж а л и л ь (после паузы). Я согласен на ликвидацию Хелле. А насчет Ямалутдинова? Проверьте его на самом деле.

Б а т т а л. Тогда до встречи?

Д ж а л и л ь. Через два дня буду в Едлино. Ради бога, осторожней.

Пожимают руки, расстаются. Баттал уходит.

Джалиль. (глядя ему вслед.) Предчувствие какое-то… Откуда? Предчувствие смерти?

II. 13. Едлино, Мацковецка, 7,

вилла для агентурных встреч отдела «I-Ц»,

9 августа 1943 года.

Баттал с пистолетом в руках у двери. В другой стороне комнаты, словно вжавшись в стенку,— Ямалутдинов. У стола, в широком кресле, связанный, с кляпом во рту,— Хелле. Входит Курмаш. В руке у него тоже пистолет.

 

К у р м а ш. Здесь еще одна комната. Обзор почти круговой. Все тихо.

Б а т т а л. Подходы просматриваются. Все будет в порядке.

К у р м а ш. Да, дом на отшибе. Справа только… Там забор уходит к реке.

Б а т т а л. Недалеко.

К у р м а ш. Тебе придется скрыться.

Б а т т а л. Уйду к полякам.

Я м а л у т д и н о в. А его? Что будем делать с ним?

К у р м а ш. Тело — в багажник. Спрячем в лесу.

Я м а л у т д и н о в. Тело?

К у р м а ш (Батталу). Да, как новые документы?

Б а т т а л. При мне. Лучше, чем настоящие.

Я м а л у т д и н о в. Но если стрелять, будет слышно.

К у р м а ш. Никто не будет стрелять. Сними ремень. Он у тебя тонкий, подойдет.

Я м а л у т д и н о в. Ремень?

Б а т т а л. Ты что, болван, думаешь, мы пришли сюда в игрушки играть?

Я м а л у т д и н о в (снимая ремень). Я… я не не смогу.

Б а т т а л. А я размозжу тебе голову!

К у р м а ш. Спокойнее.

Я м а л у т д и н о в. Для меня это впервые в жизни. На фронте — другое дело, но когда так…

К у р м а ш. Для нас тоже.

Б а т т а л. Он думает, что убийство наша профессия, а ему, похоже, больше подходит роль кисейной барышни!

Я м а л у т д и н о в. У него родинка! Возле уха! (Скорчась, вдруг сгибается в поясе). Меня тошнит.

Б а т т а л (схватив его за шиворот и поднимая). Ты начинаешь мне не нравиться, дорогой мой! Думаешь, в подполье можно обойтись без этого? Это война! И она всюду!

К у р м а ш. Без разговоров! (Ямалутдинову). Ты сам просил, чтобы тебе поручили что-нибудь. твоя просьба удовлетворена. Приступай к ликвидации.

Я м а л у т д и н о в. Да… Да-да! (Поспешно делает петлю). Я все сделаю! Все!

Б а т т а л (взглянув на Хелле). Он хочет что-то сказать?

К у р м а ш. Вынь кляп.

Я м а л у т д и н о в. Не надо! (Испуганно). Не надо! Я не смогу!

Баттал вырывает изо рта Хелле кляп.

Б а т т а л. Ну? Будешь говорить?

Молчание. Ямалутдинов, побелев, почти теряя сознание, бессильно прислоняется к стене.

Х е л л е (тяжело дышит). Ваш новый юный друг плохо чувствует себя. Скажите ему, чтобы он успокоился… Однако чрезмерная наглость — устраивать ловушку в конспиративной квартире. Похоже на акт отчаяния. Играете ва-банк?

К у р м а ш. Список лиц, подлежащих аресту. Список осведомителей. День и час начала операции. Право на жизнь — в ответах, больше ни в чем.

Х е л л е. Право на жизнь? У меня его нет, как и у вас. (Усмехаясь). В крови современного человека не только любовь к жизни, но и любовь к смерти… Подождите, Курмаш! Прежде чем вы накинете на меня свою петлю… Маленькая просьба, господа!

К у р м а ш. Я сказал, о чем может идти речь.

Б а т т а л. Мы не бьем тебя! Не вышибаем зубы! А надо бы!

Х е л л е. И все-таки последняя просьба, господа! (Поспешно). Конечно, мы враги, и между нами никогда не может быть примирения. Вы не имеете еще корней в глубине мировой жизни, парвеню в истории, а наши корни, возможно, уже подгнили. Возможно, все именно так! Возможно, что еще и впереди последняя борьба для окончательного выявления основ бытия! Но какими бы врагами мы ни были, нас что-то и объединяет. Ведь можно понять даже и врага! Последняя просьба, господа!

Б а т т а л. Ну? Быстро!

К у р м а ш. Что за просьба?

Х е л л е. Всю эту неделю я пытался выяснить дату дня Икс. Собственно, даже причина моей смерти — в ней. Иначе бы я не оказался здесь. Я взываю к вашей человечности!

Б а т т а л. Ну?!

К у р м а ш. Короче!

Х е л л е. Я проиграл вам полностью эту шахматную партию. В моем присутствии вы говорите совершенно свободно. Значит, вы уверены в моем молчании. Я уже вычеркнут вами из списка живых. Но теперь, когда я на краю смерти… Когда, господа? Я хочу только знать, из-за чего я умираю.

Молчание. Хелле переводит взгляд на Баттала, на Курмаша.

К у р м а ш. Ладно! Нет больше времени.

Х е л л е. Это не праздное любопытство! Это мой последний вопрос. Я профессионал. И я хочу знать, где я проиграл вам, дилетантам? В чем?

Б а т т а л (не выдерживая). В чем? А в том, что не двадцатого, а четырнадцатого! В том, что тебя, падаль, уже не будет в это время, и все твои каверзы, вся твоя сеть, которую ты плел, лопнет! (Ямалутдинову). Давай!

Я м а л у т д и н о в. Сейчас! Сейчас!

Х е л л е. Четырнадцатого? Значит, выступление четырнадцатого.

Снова взгляд его лихорадочно обегает лица всех, чуть задержавшись на Ямалутдинове. Глаза его, казалось, пожирают людей и пространство.

Вдруг раздается тихий смех. Смех переходит в хохот.

Старый прохвост, господа, оказался прав!.. (Ямалутдинову.) Я избавлю вас, юноша, от неприятной повинности.

Резкое движение головой вниз. Надкусывает ворот рцбашки и тут же замертво повисает на веревках. Баттал и Курмаш бросаются к нему. И только Ямалутдинов, отступив и вытирая со лба, с шеи пот, кажется, еще глубже вдавливается в стену.

Б а т т а л (поднимаясь). Видимо, цианистый калий.

К у р м а ш. Что ж, облегчил дело. (Ямалутдинову.) Что посерел? Благодари его!

Б а т т а л. Фанатик! Надо отдать должное его хладнокровию.

К у р м а ш (вглядываясь в Ямалутдинова). Что?

Ямалутдинов — лицо посеревшее, глаза неподвижны — оседает по стене вниз, что-то неслышно бормочет, шевелит губами.

Что бормочешь?

Я м а л у т д и н о в. Меня мутит. Голова кружится. Сейчас, сейчас.

Б а т т а л (резкий поворот головы). Над чем Хелле так смеялся?

К у р м а ш. Уходим. Развяжи его. И вытаскивайте. (Ямалутдинову). Поднимайся! Живо!

Б а т т а л (толкая Ямалутдинова). Ну? (Ругается и вместе с Курмашом выносит труп.)

Я м а л у т д и н о в (поднявшись и двигаясь по комнате, как сомнамбула). Я сейчас!.. Я забыл… Что делать? Этот мертв… С ними? А если найдут список осведомителей? Нет, не найдут. Что же? С кем? (Качающаяся из стороны в сторону фигура и безумие отчаяния в остановившихся в глазах.) Что делать?

II. 14. Берлин, Клаузенерштрассе, 12, отдельный

кабинет ресторана «Золотой павлин»,

10 августа 1943 года.

Джалиль и Курмаш. Звучит музыка. Артисты варьете показывают номер. Номер заканчивается. Появляется официантка.

К у р м а ш (недовольно). В кабинете шумно. Закройте, пожалуйста, дверь.

Дверь закрывается. Джалиль и Курмаш остаются одни.

Боюсь, это был поспешный шаг. Хелле не тот орешек, чтобы раскалываться. Мы начали суетиться. В действиях нервозность.

Д ж а л и л ь. Где Баттал?

К у р м а ш. У поляков. Квартира надежная.

Д ж а л и л ь. Сейчас видел Ямалутдинова. Знал его по Демблину и Тильзиту, вместе сидели в лагерях… Как-то облинял. Пришибленный, затравленный, беспокойный. Щупал меня глазами, но со стороны, чтобы я не заметил.

К у р м а ш. Серьезно?

Д ж а л и л ь. Как он вел себя?

К у р м а ш. Плохо. Заставили его зарыть Хелле в лесу. Делал все словно по принуждению. Все время надо было подстегивать. Не человек, а барахло. Я весь день думаю о нем. Ненадежен.

Д ж а л и л ь. Что он может еще знать?

К у р м а ш. Главное знает. Был один момент, и Баттал сгоряча сболтнул!..

Д ж а л и л ь. Что?

К у р м а ш (после паузы, нервно). Надо с Ямалутдиновым кончать. И немедленно!.. Собственно, это главный вопрос, который я хотел обсудить.

Д ж а л и л ь. Объяснишь ты все толком или нет?!

К у р м а ш. Болтуны мы, раззявы!.. Баттал, черт его дернул за язык, ляпнул Хелле перед тем, как тот раздавил капсулу, про четырнадцатое. Надо было тогда же убрать и Ямалутдинова!

Д ж а л и л ь. Прекрасно! Вы распускаете языки, совершенно не контролируете себя, а человека, оказавшегося рядом с вами, на всякий случай нужно, оказывается, убирать. Есть какие-то более серьезные основания для подозрений?

К у р м а ш. Я своим нутром его душу чувствую. Вся эта история с Хисамовым и неожиданным появлением этого типа в легионе подозрительна!

Д ж а л и л ь. У меня в глазах все стоит тот человек в шталаге, которого расстреляли по моей вине. Я принял его за провокатора, а он меня — за предателя. Он мог быть с нами, должен был быть с нами, но с нашей же помощью его убили. Теперь вы со страху принимаете кого-то другого за предателя и, не разобравшись толком, хотите убрать. Убивать человека только за то, что тот показался мне облинявшим, а тебе не совсем сильным?

К у р м а ш. Если я буду знать, что среди десяти человек находится один предатель, от показаний которого зависит судьба тысячи человек, я выстрою в один ряд этих десятерых и расстреляю всех сам, лично, чтобы спасти тысячу! Ты сам прекрасно знаешь, что за нами судьба полутора тысяч человек!

Д ж а л и л ь. Не нервничай. Я не хочу, чтобы за наши ошибки, просчеты, промахи, глупости, болтовню расплачивались своей жизнью другие. Возможно, Ямалутдинов слаб. Слабых людей много, и это еще не основание и не причина, чтобы их уничтожать.

К у р м а ш (глядя за плечо Джалиля, в окно). Вон и он! Легок на помине. Долго жить будет, подлец!.. Я приказал ему прийти, чтобы ты сам взглянул на него.

Д ж а л и л ь. Позови.

К у р м а ш (кричит). Иди сюда!.. Пощупай его сам и решай. На тебе не меньшая ответственность.

Входит Ямалутдинов.

Д ж а л и л ь. Ну, здравствуй, Ямалутдинов. Давно не виделись.

Я м а л у т д и н о в. Да. Здравствуйте.

Джалиль долго и пристально смотрит на него.

Что вы на меня так смотрите?

Д ж а л и л ь. Я всегда пытаюсь понять человека по глазам. Стараюсь отгадать, что с ним случилось за то время, пока я его не видел? И что произошло?

Я м а л у т д и н о в. Со мной ничего не произошло.

Д ж а л и л ь. Как же не произошло?

Я м а л у т д и н о в. Что вы имеете в виду?

Д ж а л и л ь. Что я имею в виду? Я имею в виду то, что ты был пленным, а теперь работаешь в подполье. Продолжаешь войну здесь, в невозможных условиях. Тебя не раздавили, не сделали предателем. Ты оказался выше обстоятельств, остался бойцом. Не каждый способен взять на себя эту тяжесть. Ты взял.

Я м а л у т д и н о в. Не я один так. И другие.

Д ж а л и л ь. Да, и другие. Помни об этом.

Я м а л у т д и н о в. Я помню.

Д ж а л и л ь. У тебя есть дети?

Я м а л у т д и н о в. Да.

Д ж а л и л ь. Жива мать?

Я м а л у т д и н о в. Да.

Д ж а л и л ь. Помни и о ней.

Молчание.

Я м а л у т д и н о в. Что вы так смотрите?

Д ж а л и л ь. Ладно, иди. Но помни об этом разговоре.

Ямалутдинов уходит.

К у р м а ш. Ну? Что скажешь?

Д ж а л и л ь (после долгого молчания). Я не всевидящий бог, чтобы решать, должен человек жить или пришел час его смерти. Во всяком случае ощущение, что он еще пока не предал.

К у р м а ш. Мы не можем его никуда изолировать.

Д ж а л и л ь. Надо было оставить его вместе с Батталом.

К у р м а ш. Я понимаю, у меня нет никаких, даже малейших, доказательств. Только недоверие и опасение… Но побеждает тот, в ком меньше сантиментов! Угрызения совести, справедливость и прочее — это для мирного времени. Но не для борьбы! Возможно, Ямалутдинов парень как парень, и даже неплохой по своей природе, когда ситуация не испытывает его на излом. Но можно ли за него поручиться сейчас? Я сам сделаю все, что надо. И сам возьму на свою душу грех его смерти, если он невинен.

Д ж а л и л ь. Если бы я был уверен, Гайнан, что так нужно для нашего дела? Но, быть может, это необходимо для нашего с тобой спокойствия?

К у р м а ш (после некоторого раздумья). Ну что ж, пусть тогда живет.

Джалиль. Извини, я солдат, я поэт, но не палач. Я не могу…

К у р м а ш. Да, так. Ты, к сожалению, поэт. Поэты должны писать стихи. Им нечего делать на войне!

Д ж а л и л ь. У всех на войне есть свое дело. (Обнимая Курмаша за плечи.) Нам нужно продержаться еще три дня, Гайнан.

Долго стоят, смотрят друг на друга.

К у р м а ш. У меня нехорошее предчувствие. Интуиция меня никогда не подводила. Может, не Ямалутдинов. Возможно, что-то иное. Может быть, опасность где-то в другом месте. Но я ее чувствую.

Д ж а л и л ь. Постарайся переправить Ямалутдинова к полякам. И не сводите с него глаз. (Уходит.)

Снова появляется Ямалутдинов.

Я м а л у т д и н о в. С кем же пойти? Как быть?

II. 15. Едлино, Польша,

отдел «I-Ц» при легионе,

13 августа 1943 года.

Ольцша и Рунге.

Р у н г е (докладывает). Труп Хелле действительно зарыт в лесу. Я послал туда людей.

О л ь ц ш а. Доигрался, мальчик, жаль.

Р у н г е. Меня он считал ремесленником, а себя воображал художником. Вот и нарисовал себе бессмысленную смерть!

О л ь ц ш а. Вы были накануне погрома. Сегодня тринадцатое число. Завтра… Чистая случайность спасла вас от смерти, меня — от служебных неприятностей. Давайте сюда этого Ямалутдинова!

Р у н г е (подойдя к двери). Давайте сюда Ямалутдинова.

Фельдфебель вводит Ямалутдинова.

О л ь ц ш а. Смелее, смелее! Ты находишься среди друзей. Здесь ничто тебе не грозит.

Я м а л у т д и н о в (посеревший, обессиленный от внутренней борьбы). Если бы я что-то попытался там сделать, они бы убили меня… И потом, господин Хелле дал мне знак, чтобы я не предпринимал никаких действий.

О л ь ц ш а. Я понял тебя, понял.

Я м а л у т д и н о в. Я ни в чем не виноват!

О л ь ц ш а. Я понял тебя. Ты вел себя правильно, правильно.

Я м а л у т д и н о в. Они решили проверить меня на этом деле. Поэтому и взяли с собой… А потом увели к каким-то полякам, заперли, следили. Но я улучил минуту и сбежал.

О л ь ц ш а. Итак, выступление четырнадцатого?

Я м а л у т д и н о в. Да.

О л ь ц ш а. Ты сам слышал? Своими ушами?

Я м а л у т д и н о в. Сам. Господин Хелле потом засмеялся и раздавил зубами ампулу.

О л ь ц ш а (Рунге). Истинный немец. Он оставался профессионалом до самой последней минуты. Его заслуги достойны Железного креста. (Ямалутдинову). Что он сказал еще? Он сказал что-нибудь перед смертью?

Я м а л у т д и н о в. Он сказал, что старый прохвост оказался прав, и раздавил зубами… ампулу…

О л ь ц ш а. Старый прохвост… (Обращаясь к Рунге). Впрочем, вы, вероятно, правы. Он попался, конечно, как мальчик. Глупо!

Р у н г е. Нигде не зафиксировано, что у него должна была быть встреча с Батталом на конспиративной квартире! Это дилетантство! Это такое художество, которое на грани служебного преступления!

О л ь ц ш а. Да, непростительно!..

Р у н г е. Я был для него грубый мясник…

О л ь ц ш а. Приступайте, Рунге. По списку. Залилова пока не трогать. Его в Берлин, остальных — немедленно брать. (Уходит).

Р у н г е (набрав на диске телефона двузначный номер). По утвержденному списку. Начинайте. Залилова — изолировать. (Бросает трубку).

Ф е л ь д ф е б е л ь. Придется попотеть. Работы будет много.

Р у н г е. А ты уже устал, симулянт? Привык отлынивать! Дам кого-нибудь! (Уходит).

Ф е л ь д ф е б е л ь (заметив Ямалутдинова). Ты еще здесь? Пошел вон! Не сюда! В ту дверь.

Я м а л у т д и н о в. Сейчас-сейчас.

Ф е л ь д ф е б е л ь. Быстро! (Поспешно выталкивает Ямалутдинова.) Вон!

Из другой двери в кабинет вталкивают Баттала. Пространство заполняют несколько эсэсовцев. Удар. Второй, третий, еще один… Слышны только звуки ударов. Баттал падает.

Р у н г е (появившись из двери, подскочив). Явки? Отвечай! С кем встречался? Отвечай! Разуть его! Ганс!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Сейчас.

Стон, крики. Баттала уволакивают в соседний кабинет.

И уже оттуда слышны голоса.

Р у н г е. Кто в составе организации? Отвечай! Связные? Отвечай! Под напряжение! Пусть попляшет в пляске святого Витта! Ну? Ты был говорлив, когда спровоцировал свой арест. Ну?! В рот ему сунь электрод! В рот!

Вталкивают Курмаша.

(Выбежав и переключаясь на новый допрос). Советую быть благоразумным. Ваши задачи? Отвечай! Кто входит в состав пятерки? Отвечай!

И снова — удар за ударом. Ногами, стальной цепью, медным прутом.

К у р м а ш (разбитыми в кровь губами). Нас много. Много!

Э с э с о в е ц. Улыбаешься, сволочь! Я покажу тебе, как улыбаться!

Р у н г е. Где щипцы? Ганс! Связать! Вытяни у него язык! Пусть, если не хочет говорить, посмотрит на свой язык!

И снова рев, крики, звуки ударов…

Отвечай! Отвечай! Отвечай!..

В стороне, где-то на отшибе,— Ямалутдинов, жалкий, сжавшийся, безумный. Как сомнамбула, он кружит на одном месте.

Я м а л у т д и н о в. Жить, только жить… Будут рядом кричать, и я буду кричать, будут убивать, и я буду убивать! Плевать на все остальное. Для одних — флаг со свастикой, для других со звездой… Тряпки!.. Умирать ради тряпья? А кто знает, чья тряпка лучше? Кто?! Пусть умирают. Пусть травятся. Пусть воюют, убивают, пытают друг друга. Пусть подыхают все!.. (Безумно смеется.). Выжить бы!.. (С мольбой). Выжить…

II. 16. Берлин, Гегельплац, 2.

Ведомство рейхсминистра по делам восточных оккупированных территорий,

14 августа 1943 года.

Розенберг, Райнер Ольцша и Шафи Алмас.

Р о з е н б е р г (прохаживаясь по кабинету). Мобилизация на борьбу с большевизмом соединений, сформированных из народов России, — важный военный и политический эксперимент! К сожалению, приходится констатировать, что он не удался! (После тяжелой паузы). Не далее как вчера фюрер заявил, что все так называемые национальные комитеты оказались ни чем иным, как плодами с гнилым нутром… Вы ставите меня, дорогие мои друзья, в неловкое положение.

А л м а с. Неприятностей больше не будет. Работа ведется. Аресты начались.

Р о з е н б е р г. Работа ведется… Плохая работа!

А л м а с. Нужно время. Россия, к сожалению, не Европа. В Европе человек дисциплинированный от природы, а в России…

Р о з е н б е р г. Вы покинули Россию после революции. Не кажется ли вам, что за столь долгие годы вы утратили непосредственное ощущение этой страны? Что же касается человека — он таков, каким его делают обстоятельства! За какой-то десяток лет мы поменяли головы миллионам людей, и отныне они живут во власти нашей идеологии. Если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, не все с ней обстоит идеально! Вы хотите уверить меня в этом?

А л м а с. Я приложу все силы!..

Р о з е н б е р г. Боюсь, что ваших сил явно недостаточно… Вы свободны.

А л м а с. Я хотел присутствовать, господин рейхсфюрер, при беседе с Залиловым. Я чувствую, как меняется ко мне отношение… Если вы позволите?..

Р о з е н б е р г. В этом нет необходимости.

Алмас выходит.

Да, порченные молью люди не могут быть лидерами. Провал эксперимента отчасти объясним тем, что мы не нашли людей, которые действительно могли бы возглавить националистическое движение.

О л ь ц ш а. Большинство из них, к сожалению, отличаются изощренной хитростью, тщеславием, но не проницательностью и умом.

Р о з е н б е р г (раздраженно). Последними качествами должны обладать и вы с вашими сотрудниками, дорогой Райнер!.. Сегодня после первых лет натиска мир застыл в некоем равновесии сил. Больше того, кривая успеха порой идет даже на убыль... Я знакомился со стихами, которые вы мне доставили, с желанием всецело познать умонастроения враждебной стороны. С желанием понять природу противостоящей идеи! Хочется совершенства! Я страдаю от несовершенства этого мира! (Беря в руки фотокопию стихов и бросая их на стол.) Подобно Иксиону, прикованному Зевсом к вращающемуся колесу, мы заперты в вечном круговороте действий. Но колесо уже не катится, не идет! При всех колебаниях и иногда кажущихся положительных отклонениях оно неизменно оказывается в той же точке, из которой стремилось уйти! (Постукивая пальцем по листочкам со стихами.) Я убежден, если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, возможно поражение и большего масштаба. Вот что означают стихи вашего протеже, дорогой Райнер. Этот человек здесь?

О л ь ц ш а. Да.

Р о з е н б е р г. Что ж, давайте посмотрим на него. Введите.

Ольцша выходит и появляется вместе с Джалилем.

Прошу вас.Садитесь.

Д ж а л и л ь. Жизнь действительно парадоксальна. Когда меня повезли в Берлин, я не мог предположить, что этим обязан вам.

Р о з е н б е р г. Почему же? Мы с вами почти соотечественники. Правда, вы с Урала, с Волги, а я из прибалтийских немцев. Но мы оба из России. И к тому же коллеги. (Улыбаясь). Вы закончили курс в Московском университете, и я некогда отбыл его в этом же заведении.

Д ж а л и л ь. Не знал таких подробностей. Они меня бесконечно трогают.

Р о з е н б е р г. Как государственному деятелю, отвечающему за политику на оккупированных территориях, мне приходится размышлять над рядом проблем. Как вы думаете, должна ли оккупация определяться лишь чисто военными и экономическими нуждами? Или же ее пределы должны включать в себя также и закладку политического фундамента для будущей организации данных территорий?

Д ж а л и л ь. Вы хотите обсудить этот вопрос со мной?

Р о з е н б е р г. Видите ли, вся проблема СССР, если иметь в виду обширные пространства, анархический от природы склад характера народов, населяющих страну, и трудности управления, возникающие из одного этого, а также условия, созданные большевизмом, которые являются совершенно отличными от условий жизни и быта Западной Европы, требует совершенно иного подхода к ней.

Д ж а л и л ь. Такой реализм мышления вам, вероятно, нужно было иметь перед началом войны.

Р о з е н б е р г. Возможно. С вами приятно беседовать. Но вернусь, кстати, к вопросу о парадоксах! Я представитель режима, ведущего ныне свою решающую операцию, но, как ни странно, врагов рейха лицом к лицу вижу чрезвычайно редко.

Д ж а л и л ь. Почему вы называете меня врагом? Я добровольно и безоговорочно соединил свою судьбу с вами.

Р о з е н б е р г (помолчав). Нам с господином Ольцша все известно о вашей подпольной деятельности. Сегодня четырнадцатое августа. Ваша авантюра не удалась. Сейчас, когда мы беседуем с вами, всех ваших единомышленников уже допрашивают в гестапо.

Молчание. Лицо Джалиля остается спокойным, не шевелится ни один мускул, и только отрешенным делается взгляд.

Мне доложили, что вы были изолированы и еще не знаете этого?

Д ж а л и л ь (охрипшим голосом). Что вам надо? Почему я здесь?

Р о з е н б е р г. Жизнь парадоксальна — вы же сами утверждали этот постулат. Естественно, что вместе с вашими товарищами вы также будете приговорены за свои антигерманские действия к смертной казни. Но есть один вариант. Вы лично можете избежать данного приговора. Мы лишаем всякой правовой защиты врагов рейха, но еще Макиавелли сказал, что политику не следует становиться рабом собственного слова. Я готов потвердить истинность и этого парадокса.

Джалиль молчит.

Вы слышите меня?

Д ж а л и л ь (после долгой паузы, с неживой усмешкой). За что же такое необыкновенное, необъяснимое исключение из правил?

Р о з е н б е р г. Считайте это моим капризом. (С улыбкой, полной обаяния.) Волей случая или судьбы я стал вашим почитателем. И мне бы хотелось, чтобы вы занимали в рейхе то место, какое предусматривает для поэта целостность нашей политической идеи. Здесь, не скрою, у меня есть и своя корысть. Тогда идея, которой я служу, пусть в каком-то своем незначительном фрагменте, будет еще совершенней! (С видимой искренностью.) Это моя болезнь. Я уже говорил своему другу Райнеру, что я страдаю от несовершенства. Больше того, оно доставляет мне чисто физические страдания.

Д ж а л и л ь. Жарко! Однако, жарко.

Р о з е н б е р г (удивленно). Что?

Д ж а л и л ь. Как ни странно, я чувствую какое-то освобождение! Надоело играть! У вас есть нож?

О л ь ц ш а. Какой нож?

Д ж а л и л ь. Мне надо соскрести с лица маску!

Р о з е н б е р г. Вы не русский, Залилов! Какое отношение имеет к вам Россия? Мир не забыл, да и сами русские не забыли, что более трехсот лет их государство находилось в зависимости…

Д ж а л и л ь (усмехаясь). Вы не знаете истории, господин Розенберг. Вы не знаете, что в истории все перемешивается. Я не различаю теперь, не различаю даже по лицу, где татарин и где русский. Может быть, все дело в этом? (С холодной улыбкой.) А может, не только в этом? В наше время людей разделяет не столько то, что один немец, а другой русский или француз… Может быть, все дело в том, Розенберг, что нас с вами разделяет то, что вы нацист, а я…

Р о з е н б е р г. Это слова! Давайте переведем разговор на практическую почву. В комитете «Идель-Урал» вам, как поэту, было доверено дело пропаганды и культуры. Это довольно незначительная и неопределенная должность. Я предлагаю вам роль главы этого комитета!

Д ж а л и л ь. Старый сюжет о Фаусте и Мефистофеле?

Р о з е н б е р г. Вечные сюжеты потому и вечны, что они повторяются… Мы позволили вам, к сожалению, стать одним из лидеров подполья. Я признаю свою ошибку. И готов закрыть глаза и на ваши ошибки. Нам нужен человек, известный среди всех тюркоязычных народов.

Д ж а л и л ь. Извините. У меня есть уже профессия.

Р о з е н б е р г. Какая профессия?

Д ж а л и л ь. Вы ее называли. Я поэт.

Р о з е н б е р г (со страстью). Политика тоже по своей природе высокая поэзия! Это то поле деятельности, в котором новые комбинации непременно создаются, а не просто открываются и фиксируются. Мир будущего в значительной степени станет миром, сделанным политиками.

О л ь ц ш а. Кроме того, результат! Если бы был результат!

Д ж а л и л ь (резкий поворот головы). Что за результат?

О л ь ц ш а. Вы создали организацию, но она разгромлена! Чем уравновесятся ваши потери? Жалкие листовки? А чем окупится гибель их авторов, их распространителей? Вы вовлекли в свою организацию множество людей. Вы беззастенчиво эксплуатировали их простодушие, их нетерпение. Вы разжигали их ненависть. А в итоге? Вы здесь, на краю пыток и смерти.

Д ж а л и л ь. Мы, штурмбаннфюрер, вернули в руки людей оружие! Вернули им имя, родину. В условиях плена и обработки они сохранили верность долгу. Четыре батальона, которые вы сформировали из моих земляков, не принадлежат и не будут принадлежать вам. Они вне вашей власти! И они вам уже доказали это. Доказали в Белоруссии, в Карпатах, во Франции и вот сейчас в Польше.

О л ь ц ш а. Вы пожертвовали тысячами своих соплеменников! Обрекли их на смерть, на ужасные страдания! Так ли уж нуждалась в этой смерти ваша грядущая победа?

Д ж а л и л ь (насмешливо). А вы из гуманистов, однако. Конечно, победа будет обеспечена и без нас. Но возможно ли человеку перелагать на плечи других бремя спасения? По крайней мере, мы доказали, что мы были в этом мире.

Р о з е н б е р г. Слава — солнце мертвых. Так гласит древнее изречение. Но не всех мертвых. Ваша Родина будет знать вас лишь как предателя!

Д ж а л и л ь (вдруг засмеявшись). Уж не гадаете ли вы мне на картах, рейхсфюрер? Быть может, вы не из прибалтийских немцев, а из цыган? Вы считаете, что в силах приговорить нас к смерти, к бесславью, к позору? К чему угодно? Что мы все в ваших руках и в них наше прошлое и даже наше будущее? Жизнь парадоксальна, конечно! Но что самое парадоксальное, — в тот час, именно в ту минуту, когда вы пошлете нас на гильотину, к нам придет бессмертие. Именно в то мгновение. (С издевкой). И это наше бессмертье будет еще одним вашим поражением, поражением вашей идеи. Причем приговор этот никто не сможет отменить… Я никогда не жил так напряженно и так счастливо, как в эти месяцы. (Пренебрежительно), Если бы у судьбы были другие варианты? Их нет. И к чему этот нелепый разговор? Он был бы уместен в вашем ведомстве, штурмбаннфюрер, где ваши коллеги пытают сейчас моих товарищей. Так и везите меня туда! Продолжим разговор там. Видимо, мой бывший соотечественник действительно болен, иначе чем объяснить?.. (Не договорив, машет рукой).

Р о з е н б е р г. Вы сами подписываете себе свой смертный приговор.

Д ж а л и л ь. Я всегда все в жизни делал сам.

Помедлив еще мгновение, Розенберг нажимает кнопку звонка.

Как тень, возникает помощник.

Р о з е н б е р г (сквозь зубы). Увести.

Джалиля уводят.

О л ь ц ш а. Какие будут указания?

Р о з е н б е р г (тихо). Для врагов рейха у нас один закон. (Оставшись один). Если где-то в одной точке, в одном пункте… Неужели война проиграна?

II. 17. Берлин,

Центральная следственная тюрьма Тегель,

15 августа 1943 года.

Джалиль и Рунге.

Р у н г е. Ну, будешь говорить?

Джалиль молчит.

Белорусская операция! Как был организован переход батальона к партизанам?

Джалиль молчит. Рунге делает кивок головой. Звучит танго смерти.

Появляется помощник, ведя женщину в красивом медленном танце.

Джалиль ошеломленно смотрит на них.

Молчишь? Кому ты передавал свои стихи? Ну?

Кивок головой. Помощник рывком сажает женщину в специальное кресло,

защелкивает сзади руки наручниками. Останавливается рядом.

В руках у него ножницы.

Повторяю, где ты прятал стихи?

Кивок головой. Помощник резко наклоняется над женщиной. Ужасный крик.

Д ж а л и л ь (потрясенно). Прости меня, сестра. Прости меня за мое молчание. (Рунге). Лучше вырежи глаза мне! Мне! Чтобы я не видел таких, как ты!

Бросается к Рунге. Тут же звучит выстрел. Джалиль падает.

Р у н г е (подойдя к нему и трогая лицо носком сапога). Жив!.. (Помощнику). Плесни на него водой! Нет, мы убиваем не сразу. Мы убиваем медленно! (Кричит). Я превращу тебя в кусок мяса, в требуху, в не-человека!..

Д ж а л и л ь (в бреду). Дайте бумагу.

Р у н г е. Что? Бумагу?

Д ж а л и л ь. Стихи!

Р у н г е (после паузы). Как я устал убивать! Как надоело мне убивать! Проклятый мир! (Вновь зверея). Стихи, говоришь? Кровью ты будешь писать свои стихи! Последней кровью!

II. 18. Сегодня и вчера.

Женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке на фоне пылающего в огне мира.

И под сводом этого мира — С., свидетель, современник, двойник всех живущих.

Появляется Дильбар, девушка-песня.

Д и л ь б а р (обращаясь к С.). Ты поэт?

С. Да. И я хочу знать, уничтожим человек или неуничтожим.

Д и л ь б а р. Вот его стихи. Я принесла их оттуда.

С. Только одна у меня надежда:

Будет август. Во мгле ночной

Гнев мой к врагу и любовь к отчизне

Выйдут из плена вместе со мной…

В круге света — Курмаш.

К у р м а ш. Священник тюрьмы только что сказал, что сегодня в полночь нас обезглавят. В последний раз я проверяю себя…

Высвечивается второй человек.

Б а т т а л. Унтер предложил папиросу. Маленький штришок — папироса смертника. Он роздал папиросы и другим одиннадцати приговоренным. Что ж, самое время покурить последний раз.

На том же месте — Поэт.

П о э т. Возможно, в чем-то виноват и я? Чего-то не разглядел. Не понял… Каждый день тысячи и тысячи людей гибнут, уносимые шквалом. Прости меня, мой брат, убитый в Пиотрокуве! Но вот пришел и мой день Икс… Лорка? Здравствуй, Лорка! Тебя убили фалангисты, а сегодня убьют меня. Пушкин! О, целая коммуна поэтов, задавленных, расстрелянных… Я, по-видимому, первый, кто будет гильотинирован. Все мы листья, оторванные от ветки. А дерево? Дерево, наверное, будет расти!

С. История потом донесет слова одного священника, бывшего свидетелем их последней минуты: «Они умерли с улыбкой».

Появляется Палач.

П а л а ч. Они все улыбались!

С. А-а, палач! Я хочу спросить тебя, палач, именно тебя, уничтожим человек или неучтожим?

П а л а ч (подергиваясь в нервном тике, безумно). Почему они улыбались? Кому они улыбались? (Уходит.)

Появляются Ямалутдинов и Хисамов.

С. Я спрашиваю и тебя…

Я м а л у т д и н о в. Я ничего не знаю! Я хотел только жить. Я никому не делал ничего плохого!

С. Я спрашиваю тебя, почему, несмотря на предательство, на их лицах не погасла улыбка?

Х и с а м о в. Да, это он предал всех! Он, именно он выдал всех нас!

С. Предав и сам, ты десятилетиями примазываешься к чужой славе! Но придет и для тебя твой час!

 Хисамов. Это ложь! Я прошел проверку!

С. У меня свое следствие… (Увидев бредущих женщин). Свое следствие в этом мире.

Амина, вечная женщина, мать всего человечества, и Дильбар, девушка-песня, бредут по земле.

Кого они ищут уже целую вечность? Кого зовут?

 

Д и л ь б а р. Дильбар поет — она рубашку шьет,

Серебряной иглой рубашку шьет,

Куда там песня — ветер не дойдет

Туда, где милый ту рубашку ждет.

Атласом оторочен воротник,

И позумент на рукавах, как жар…

А м и н а. Столько дорог… Тысячи километров, тысячи тысяч… Где же ты? Куда ты ушел? Ты жив, я знаю. Знаю, милый… Но как мне найти тебя? (Оглядывается.) Поля, в которых ничего не растет… (Поднимает чей-то череп.) Может, это ты? Амина тебя ищет. Амина сшила тебе волшебную рубашку.

С. Все мы, наверное, странники на этой земле. Но найдем ли то, что ищем?

А м и н а. Кто ты, милый?

С. Кто? Я ищу неучтожимого вечного человека, и я твой сын, мама.

А м и н а. Да, сын… Возьми рубашку, сынок. Каждому родившемуся на земле я даю голубую рубашку, чтобы война не могла убить его снова. Чтобы смерть была бессильна. Мне нужно вышить много-много рубашек. Прощай, сынок!.. Надо обойти всех и каждому дать по волшебной рубашке… (Идет дальше).

Д и л ь б а р. Дильбар поет,

О н а рубашку милому несет.

Куда там ветер — песня лишь дойдет

Туда, где милый ту рубашку ждет.

С. (держа в руках голубую рубашку). Спасибо за рубашку, мама…

1980

 

 

 

 

Карликовый буйвол

 

трагифарс

 

 

Часть первая

 

В качестве действующих лиц в трагифарсе участвуют Ворвачев Леонид Сергеевич — из бывших, его двойники, люди из народа Мария и Иван, сыщики периферийного уровня Аглямутдинов, Запупейкин и их коллеги, гроссмастера планетарного сыска Горемыкин и Квакин. Естественно, Левитин — из докторов, и прочие.

Мнения и высказывания персонажей могут не совпадать с мнением автора, о чем последний глубоко скорбит, поскольку является благонамеренным и законопослушным гражданином исчезнувшего, но подразумеваемого Отечества. Автор также не отвечает за любые параллели и ассоциации с какими-либо реальными лицами современной ему истории, если таковые случайно возникнут в воображении почтенной публики. Пустое зубоскальство — единственная скромная цель автора.

I.1

Все здесь на грани абсурда и сюра. Реальность, но сдвинутая с опорных болтов. Наблюдатель трагифарса может представить все происходящее в реалистических деталях, а может — в условных, где места действия лишь слегка помечены, обозначены знаком. И в самом деле не поймешь — то ли перед нами двухкомнатная «хрущевка», то ли игровая площадка в каком-то «сюрровом» сооружении, символизирующем, вероятно, весь

нелепый порядок человеческого бытия. Нетрудно вообразить, что делает женщина — ее зовут Мария,— поглощенная ночным бездельем. Звонок в дверь. Мария уходит в прихожую. Возвращается с Иваном...

М а р и я. Почему так долго?

И в а н. Дай-ка мне выпить.

М а р и я. Еще чего? Раздевайся. С порога и — выпить?

Иван проходит на кухню, возвращается с бутылкой водки, стаканом.

Наливает полный стакан, проглатывает и, усевшись на стул, сидит,

тупо уставясь в пол.

И в а н. Сейчас человека одного приведу. Ты сразу сознание не теряй.

М а р и я. Какого еще человека? Посмотри на часы. Двенадцать ночи!

И в а н. Сама увидишь. Давай — выпей тоже.

М а р и я. Зачем еще я буду пить?

И в а н. Выпей, говорю.

Наливает полстакана. Мария пьет. Сидят, уставясь друг на друга.

М а р и я. Тебя что? Мешком по голове саданули? Что за человек?

И в а н. В машине его оставил. В кабинке. Я ведь сено хотел сегодня взять. Присмотрел стожок. У деревни Айша. В Высокогорском районе. Давно уже договорился, кому загнать. Люди ждут! Подъезжаю, начинаю грузить, а он вылезает. Я обомлел!

М а р и я. Да кто? Кто?

И в а н. Ну, этот! Кто? У кого лысина с кляксой? Кто нами правил? А теперь бездомный, как пес. Вот пожалел. Там, в поле, проторчали до ночи, чтобы никто не видел. Сейчас я ему харю газеткой закрыл. Сидит в машине. Сказал: пойду, с женой вопрос провентилирую.

М а р и я. Ну и что?

И в а н. Пойду, приведу его?

М а р и я. Господи, что за валенок мне достался! Ну, кого ты мне приведешь? Какого лысого?

И в а н. Сказал, приведу. (Идет к двери, оборачивается). Ты подготовься, не хлопайся сразу на пол. У меня самого в голове ералаш.

Уходит.

М а р и я. Кого же он приведет? (Возбужденно.) Недотепа, дурень треклятый! Бича, поди, подобрал, алкаша?! А мне — его ублажай, корми? (Подходит к зеркалу.) Платье что ли надеть? Да ну их, наплевала тысячу раз... (Однако трогает помадой губы, сбрасывает обычный халатик и переодевается в другой, поярче). Шпана несчастная! Связалась с быдлом!

Звонок в дверь. Входит Иван. За ним мнется человек.

И в а н. Проходите, проходите, Леонид Сергеевич. Вот жена, так сказать, супруга. Мария или Маша. Мы, можно сказать, почти молодожены. Еще не расписались.

Мария, обомлев, смотрит на визитера.

И в а н. Ну, ты чего глаза выпучила? Встречай гостя. Видишь, привел.

В о р в а ч е в. Ворвачев Леонид Сергеевич. Прошу извинить за неожиданное вторжение.

М а р и я. Сам Ворвачев?! Это как же так? Этого вовсе не может быть!

В о р в а ч е в. Да вот уж, так получилось. Мария — красивое имя. Простите, как по отчеству вас величать?

М а р и я. Лукинична.

В о р в а ч е в. И сам не знаю, как все объяснить, Мария Лукинична. Кстати, какой это город? Где мы находимся?

М а р и я (Ивану). Какой у нас город?

И в а н. Город? Какой город?

В о р в а ч е в. У меня что-то с памятью порой неважно. Просто голова кругом.

И в а н. Совсем кругом. Правителей много, а каждый немножко не в себе. То дурак, то бандит.

В о р в а ч е в. Простите, и где этот ваш город находится? В европейской части или в азиатской?

М а р и я. Вот это да! Мы — Европа! А еще страной правил! (Ивану). Ты кого привел?

И в а н. Ну, не знает человек. Не все географию проходили. Обязаны все про твой город знать! Что мы стоим? (Ворвачеву). Присаживайтесь.

В о р в а ч е в. Я думаю, далеко ли до центра. Мне ведь в столицу надо добираться.

Все садятся. Сидят молча. Гость смотрит на них, хозяева — на него.

М а р и я. Вроде похож. Вылитый. И пятно на лбу. Только помятый больно. Шика нет.

В о р в а ч е в. Какой уж тут шик, Мария Лукинична. Столько времени в бункере. Вот позвольте несколько дней побыть у вас. Надо осмотреться. Понять, что к чему. Только прошу вас, мое пребывание у вас должно быть тайной.

И в а н. Да, ты уж не трепли языком. Побудет человек несколько дней и отчалит. А то натреплешь беду нам на голову.

М а р и я. А вы точно — Леонид Сергеевич? Похож-то похож... Подождите, у меня газета есть. С портретом. (Приносит газету.) Копия! Если только не аферист какой-нибудь. А?

В о р в а ч е в. Да я уж и сам не знаю, кто я теперь такой. (Подходит к зеркалу). Бороду надо непременно отрастить. Темные очки купить. Только куда родимое пятно девать? Не замажешь. (Оборачиваясь к Марии и Ивану). Я с этим пятном как прокаженный. Парик нужен.

М а р и я. Откуда же вы здесь появились, Леонид Сергеевич? В районе-то Высокогорском? И почему вам прятаться надо? (Мужу). Откуда он?

И в а н. Я же говорю, стожок присмотрел. Договорился продать. Подъезжаю, гружу, а он вылезает. И руки вверх поднял. Как в плен сдается.

В о р в а ч е в. Я думал, меня опять арестовывают.

М а р и я. А что же в стожке-то вы делали?

В о р в а ч е в. Ночевал.

М а р и я. В стожке?

В о р в а ч е в. Такая жизнь, что не знай куда залезешь.

М а р и я. Однако плохая я хозяйка! (Вскакивая.) Милости просим! Чем богаты, тем и рады. Сейчас жизнь такая... Бедная жизнь, Леонид Сергеевич. Небось проголодались?

В о р в а ч е в. Уже сутки ничего не ел, Мария Лукинична!

М а р и я. Что же ты, Иван? Хоть какую-нибудь горбушку бы дал.

В о р в а ч е в. Мне бы помыться сначала. Сено даже в уши набилось.

М а р и я. Как же вы, не пойму я, в поле-то оказались?

В о р в а ч е в. Да я уже объяснял Ивану Петровичу.

И в а н. Объяснял он, объяснял!

В о р в а ч е в. Меня летом, когда переворот объявили, с дачи в Крыму увезли. На самолет, потом в машину и в какой-то бункер засунули. Комната метров двенадцать. Вот и все. Я даже не знаю, где это место находится. Все эти месяцы и газет совсем не читал. А позавчера охрана перестреляла друг друга. В карты играли, и кто-то из них крупно проиграл. Один из охранников вывел меня в машину, повез. Вез, полдня вез, потом остановил машину, выпил еще бутылку водки и говорит: я тоже в бегах, пошел вон, пока добрый. И пнул почему-то в зад. Я и пошел.

М а р и я. Но как же? Вот же только вчерашний день вас по телевизору показывали! Куда-то вас опять понесло — то ли в Америку, то ли в Японию?

В о р в а ч е в. Я же говорю: меня увезли, похитили. А там кто-то вместо меня разъезжает. Мерзавец какой-нибудь. Двойник. Пользуется мной.

М а р и я. Сейчас как раз последние известия. (Включает телевизор). Смотри, ты! Во — в Америке!

В о р в а ч е в. Это не я.

М а р и я. А чем докажешь, что он — это не ты? А ты это ты?

И в а н. Будто репей! Наговоритесь еще. Поесть надо, умыться надо! С дороги человек!

В о р в а ч е в. Я с вашего разрешения принял бы ванну. А то, знаете, в стожке... не очень... Кто-то по мне там ползал.

И в а н. Дай человеку чистое полотенце.

Мария подает полотенце, рубашку, пижамные штаны.

М а р и я. Пожалуйста, Леонид Сергеевич. Все чистенькое, отглаженное. Купайтесь на здоровье, а я пока насчет ужина похлопочу.

Ворвачев уходит в ванную комнату.

Мария достает бутылку водки, разливает.

М а р и я. Давай, Ваня, выпьем, чтобы в голове прояснилось.

Пьют. Снова ошарашенно смотрят друг на друга.

М а р и я. Нужно бы документы проверить. Вдруг проходимец?

И в а н. Какие документы? Посмотри на рожу. Весь его документ на ней написан. Одна клякса на лбу чего стоит.

М а р и я. Дурачок! А если вор, жулик? Заснем, а он острым ножичком р-раз по горлу!

И в а н. А чего у нас грабить? Мы уж и так им ограблены до нитки. На книжке три тысячи у меня было. Где они? В бумажки превратились. Он уж и так нас всех ограбил, гад такой! Да еще его прихлебатели. Все воры и жулики! На водку только и хватает.

М а р и я. Чего же тогда ты его приволок с собой?

И в а н. Не знаю. Жалко стало, поди. Человек все-таки. Вылезает из стожка и руки вверх поднял. Как фриц во время войны.

М а р и я. В милицию надо заявить, Иван, в органы. До добра все это не доведет. У него же на лбу — отметина. Он — меченый! Вдруг его сам Сатана своим знаком пометил? Нельзя таких в свой дом приводить.

И в а н. Я подумал, может, разбогатеем. Не бесплатно же. Он мне деньги обещал. Доллары.

М а р и я. Сколько?

И в а н. Много.

М а р и я. А чего он хочет? Чего хочет?

И в а н. Откуда я знаю, чего хочет. Бороду отрастить хочет, а потом в столицу-матушку податься. С голой ряшкой он же не может туда ехать. Его схватят тут же. Первый встречный властям сдаст.

М а р и я. А ты чего не сдал? Нашелся честный благодетель. По телевизору сейчас видел, как такой же пятнистый речь произносил?

И в а н. Видел.

М а р и я. Ну, вот! Одного хватит! От одного-то люди дохнут, скоро со страха на деревья полезут. А ты еще нашел. Куда их разводить? Да и теперь нами бульдог правит. Ему это понравится?

И в а н. Ладно, Мария. Вышло так. Вдруг жизнь шанс дает? Деньги будут. У него их, поди, куры не клюют. Наворовал, наверно. Поможем человеку, и он нас отблагодарит. Глядишь, завтра опять царем нашим станет?

М а р и я. Ну-ну, заждались. А сейчас корми его, царя? Учти, я полмесяца как безработная. А из-за кого все началось? А теперь велишь мне ублажать его? Вон он без бабы сколько времени. Вдруг на меня набросится?

И в а н. Кончай! Тебе только и надо, чтобы на тебя кто-то набрасывался. Смотри у меня! (Машет кулаком у лица Марии).

М а р и я. А я чего? Я — ничего. Тебе жалко человека, и мне — жалко. Вон его баба, выходит, с другим все ноченьки спит? Это как так можно издеваться над человеком? Его взапертях держат в бункере, а в его постель к его законной бабе другого меченого, значит, суют.

И в а н. Ладно, не твое дело. Отрастит человек бороду, и — все. Нас дальнейшее не касается.

М а р и я. Как это не касается? В моем доме живет, а меня не касается? На-ка, выкуси!

Появляется Ворвачев. В одежде Ивана, с полотенцем через плечо.

В о р в а ч е в. Помылся. Очень хорошо. Нет ничего прекрасней горячей воды. Можно сказать, опять консенсус с жизнью установлен.

М а р и я. Присаживайтесь к столу, Леонид Сергеевич. Я сейчас. Живо! (Приносит еду, тарелки, вилки). Жизнь теперь интересная, голодная, но что есть, то есть.

В о р в а ч е в (оглядывая комнату). Значит, так живет простой народ. Любопытно! (После паузы). Бедные мои, милые люди! Я ведь всю жизнь был оторван от вас, друзья. Знаете, как хотелось мне иногда прокатиться, например, на трамвае. Просто до слез хотелось.

И в а н. На трамвае?

В о р в а ч е в. Именно. Бывало, еду на машине,кортеж, мигалки, а самому хочется выпрыгнуть — и на трамвай. У нас, государственных деятелей, была ужасная жизнь, дорогие мои. Вы хоть расскажите мне, что в стране без меня происходит. Куда она, родная, катится?

М а р и я. Ну, дела! Расскажем, поведаем. Вот шампанское припрятала себе на день рождения, однако для дорогого гостя... Царь в доме! Потеха!

И в а н. К счастью бы!

М а р и я. Иван, открывай!

Пробка с хлопком летит в потолок. Общий хохот.

I.2

Кабинет сыщика регионального управления безопасности

Фатхуллы Аглямутдинова.

А г л я м у т д и н о в (сидит, уткнувшись в кроссворд. В нетерпении чешет лоб, нос; наконец, не выдерживая.) Как это понять? С помеченного поля по часовой стрелке? Что за идиотский кроссворд? (Набирает номер телефона). Это я, Аглямутдинов. Слушай: снежно-бакалейный вид осадков. Пять букв... Что? А-а, крупа. Смотри-ка, соображаешь. А вот еще — карликовый буйвол. Не знаешь? Как называется карликовый буйвол, не знаешь? Ну, ты даешь!! Карликовый буйвол!.. Подожди. Грызун с короткими передними лапами и длинным хвостом?.. Да у меня есть дело. Я как раз делом и занят! У нас шеф член клуба эрудитов. Прислал шифровку с кроссвордом. (Снисходительно). Валенок ты недочесанный. Я мозги тренирую. У меня во всякое время дня и ночи должны быть высокопрофессиональные мозги! (Бросает телефонную трубку и вдруг замечает муху.) Ожила? Из глубокого подполья, сука, вылезла? (Совершая броски по кабинету, начинает ее ловить). Не уйдешь, подлая тварь! В конце концов, я — сыщик! И уверяю, супер-пупер сыщик божьей милостью! В конце концов, на карту брошено мое профессиональное достоинство. (Изловчившись, зажимает муху в ладони). Вот так-то! Нет-нет, я лично вам ничего не сделаю. Я поступаю строго по закону. Мое дело — ловить. Ловить всяких подозрительных пройдох. Спецслужба ныне работает только по закону. Никакой самодеятельности! (Достает баночку из-под сметаны и старательно вталкивает в нее муху, тут же закрывая банку крышкой.) Но по какой же статье вас провести? Измена Родине в форме шпионажа? Да, пункт «а», статья 64. Все теперь изменяют Родине. Растащили Родину, распродали! А мы сейчас оформим допрос. По всем правилам. Ваша фамилия, гражданка?

Открывается дверь. Входит Запупейкин.

З а п у п е й к и н. Чего кричишь, Аглямутдинов? В коридоре слышно. Кого допрашиваешь?

А г л я м у т д и н о в. Тренируюсь. Чтобы из формы не выйти.

З а п у п е й к и н. Вот это молодец! Не узнал про карликового буйвола?

А г л я м у т д и н о в. Никто ничего не знает. Исключительно тупой народ, я тебе скажу!

З а п у п е й к и н. Развинтились. Страна, можно сказать, гибнет, а люди... Сейчас зашел к Самохину в кабинет. Стоит на голове. Уснул. Храпит. Этот новый, которого из контрразведки перевели... Заглянул к нему. А он — там трем бабам по трем телефонам одновременно в любви признается. Один ты работаешь. Одобряю.

А г л я м у т д и н о в. Стараюсь, Захар Филиппович. Под вашим высоким началом... Но я слышал, вроде и хорошая новостишка есть?

З а п у п е й к и н. Какая?

А г л я м у т д и н о в. Зарплату нам, говорят, вдесятеро увеличивают. Правда, что ли?

З а п у п е й к и н. Власть о нас не забыла. Пригодимся еще. Но я к тебе по делу, сотрудничек!

А г л я м у т д и н о в. Серьезно, Захар Филиппыч?

З а п у п е й к и н. Бутылка коньяка за тобой.

А г л я м у т д и н о в. Заметано.

З а п у п е й к и н. Дело не рядовое. В соседней республике из засекреченного и строго охраняемого объекта исчез Некто, абсолютно похожий на бывшего главу государства. Охрана перепилась вусмерть. Перестреляли друг друга, мерзавцы. А этот тип смылся с каким-то майором.

А г л я м у т д и н о в. А что? Двойник? Или действительно Ворвачев? Кто такой?

З а п у п е й к и н. Пока сие неизвестно. Поступила шифровка, разосланная по всем управлениям. Найти Ворвачева Леонида Сергеевича. Или лицо, за него себя выдающее. Живым или мертвым. По линии угро пришла ориентировка на рецидивиста Вшивякина с теми же приметами.

А г л я м у т д и н о в. Как он там оказался?

З а п у п е й к и н. Секреты большой политики. Сам впервые слышу. Какое нам дело, как он там оказался.

А г л я м у т д и н о в. Вчера в «Вестях» его рожу показывали. Речь произносил где-то в Америке. Интервью давал.

З а п у п е й к и н. Повторяю. Исчез Некто. Причем исчез в направлении нашей республики. Майор уже задержан, на допросах дал показания. Сейчас без сознания. Приходит в себя. Вполне возможно, что этот Некто здесь, у нас.

А г л я м у т д и н о в. Де-ла! Аж руки чешутся.

З а п у п е й к и н. Давай рассуждать логически. Если на тайном объекте содержат некое лицо, которое можно идентифицировать с бывшим главой государства, и это лицо вдруг исчезает, то, значит, мы имеем дело с происшествием чрезвычайной политической важности. Понял?

А г л я м у т д и н о в. Это-то я понял. Но что будем делать мы?

З а п у п е й к и н. Если эта каналья просочится в нашу республику, он моментально засветится. С его физиономией, которая известна каждому, не спрятаться. Поэтому буквально на уши поднимем всю агентуру. Но задача не в том, чтобы только поймать эту дичь. Задача в том, Аглямутдинов, что мы с тобой должны узнать о ней первыми. Когда он окажется в наших руках, никто, кроме нас с тобой, на всем белом свете не должен будет о нем знать. Вот цель, которую я ставлю перед тобой.

А г л я м у т д и н о в. А что за игру ты мне предлагаешь?

З а п у п е й к и н. Правильно, игру! Нынче все играют. Давай и мы с тобой поиграем. Давай поиграем с тобой в свою собственную игру!

А г л я м у т д и н о в. Что-то я не пойму, Захар Филиппыч. К чему ты клонишь?

З а п у п е й к и н. А я проверяю тебя на сообразительность. Ты мне сейчас сам должен подсказать сюжет этой игры. Ты форму не потерял, решая целые дни кроссворды и ловя мух?

А г л я м у т д и н о в. Вроде нет. Не потерял.

З а п у п е й к и н. Ну, покажи тогда свою квалификацию.

А г л я м у т д и н о в (морща в раздумье лоб). В случае обнаружения этого субъекта могут быть в принципе рассмотрены три варианта дальнейшей работы с ним.

З а п у п е й к и н. Для начала пойдет. Продолжай.

А г л я м у т д и н о в. Первый вариант из элементарных. Находим его, Ворвачева этого, и сдаем обыкновенным порядком по инстанции. В виде трупа или живьем. Как решим сами. Начальство дает нам за это в зубы в качестве премии должностной оклад и выносит благодарность за отличную службу. В форме приказа с занесением в личное дело.

З а п у п е й к и н. Правильно.

А г л я м у т д и н о в. В этом случае Ворвачев уплывает из наших рук.

З а п у п е й к и н. Соображаешь. Ну?

А г л я м у т д и н о в. Второй вариант поинтереснее. Все теперь криком кричат о рынке. Вот и мы продаем этого Ворвачева кому-нибудь. Ловим его, помещаем под свой колпак и начинаем поиск покупателя на рынке.

З а п у п е й к и н. Недаром, оказывается, ты здесь мух ловил. Молодец!

А г л я м у т д и н о в. Мы его продаем либо его друзьям, либо врагам. Либо продаем его ему самому. Кто больше заплатит.

З а п у п е й к и н. Третий вариант?

А г л я м у т д и н о в. Первый вариант служебный. Второй — коммерческий. А третий — политический!

З а п у п е й к и н. Ну, Фатхулла Аглямутдинов! По-моему, я не напрасно взял тебя в свой отдел. Далеко пойдешь. Продолжай!

А г л я м у т д и н о в. Представьте, что вдруг по всей стране в народе проходит слух, что тем летом во время переворота Ворвачева похитили и подменили. Подменили главу государства, внедрив на его место куклу, двойника. Страна была порушена. Армия уничтожена. В экономике крах. И все это сотворено руками двойника и его кукловодов. Наконец, и двойнику дают коленкой под зад, отправляют на пенсию. На его месте — вечно пьяная каналья. И вот в это время разрухи, голода и всеобщей смуты на авансцене снова появляется наш герой, вырвавшийся чудом из заточения. Милости просим, Леонид Сергеевич! Настоящий, не подмененный. Патриот. Не предатель, на которого все плюют, а народный защитник, который все эти месяцы и годы провел в заключении. В думах и скорби о поверженной Родине! И вот он опять появляется перед нами. Как птица Феникс из пепла! Чтобы спасти всех нас. Чтобы объединить распавшуюся страну, в которой уже почти началась гражданская война. Он опять скажет народу: «Больше доверия, товарищи!» Ну, может быть, что-нибудь и другое. И вот представьте ситуацию...

З а п у п е й к и н. Все, Аглямутдинов, все! Будем действовать!

А г л я м у т д и н о в. Я готов. Но один звонок. Для страховки. (Набирает номер). Слушай, это я, Аглямутдинов. Привет! Решаю кроссворд. Карликовый буйвол? Четыре буквы. А-а... (Бросает трубку). Исключительно тупой народ. Будем действовать, Захар Филиппович!

З а п у п е й к и н. Вперед, Аглямутдинов!

I.3

В квартире Марии. Иван и Мария.

И в а н (собираясь на работу). Спит, что ли?

М а р и я. Спит.

И в а н. А он закладывает будь здоров. Вчера больше меня выдул! И ни в одном глазу.

М а р и я. Закаленный. Им что? Пить да речи балабонить.

И в а н. Ну, ты его покорми чем-нибудь.

М а р и я. Да знаю, не учи.

И в а н. Я, наверное, поздно вернусь. Мне в другую область за железом ехать надо. Ты уж язык держи. Чтоб никому.

М а р и я. Я-то держу, ты не прохудись. Вам, шоферюгам, только бы болтать да болтать.

И в а н. С кем нам болтать? Как филин, сидишь один в кабинке.

М а р и я. Чужое око да ухо везде есть.

И в а н. Ладно, пошел. Ты уж займи его, чтоб не скучал. Все-таки большой человек. Хотя я бы его за то, что с людьми он сделал, самолично повесил бы... Вон, слышала, казаки на Урале одному вору со снятием штанов пятнадцать плетей дали? Если бы народ лупил таких на площадях, жизнь давно бы лучше стала.

М а р и я. Ладно, иди, иди. Надоел со своей политикой. Я — баба! У меня нет политики.

Иван уходит. Мария достает из шкафа красивый китайский халат, переодевается, приводит себя в порядок перед трельяжем. Мы видим, что она еще довольно хороша. Да и относительно молода, лет тридцати шести. Распахнув полу халата, она придирчиво и оценивающе рассматривает сначала одну ногу, потом вторую. Вдруг из-за ширмы

слышится интеллигентное покашливание.

М а р и я. Проснулись, Леонид Сергеевич? Как спали-почивали на новом месте? (Отодвигает ширму, и мы видим Ворвачева, сидящего в постели и укутанного простыней.)

В о р в а ч е в. Спасибо, Мария. Кошмары все мучили. От кого-то все бежал, прятался. Ни сна, ни отдыха, как говорится. Когда-то в молодости я пел. (Прокашлявшись, напевает арию). «Ни сна, ни отдыха измученной душе...»

М а р и я. Да у вас голос!

В о р в а ч е в. Тенор. Прочили большое будущее. Лучше бы я стал певцом. Не получилось. А вам, Мария, очень идет этот халат. Где Иван Трофимович?

М а р и я. Иван Петрович ушел. На работу. Гегемон должен трудиться. Мы одни.

В о р в а ч е в. Гегемон? А, да-да. Я очень уважаю пролетариев и вообще рабочий класс. С вашего позволения, Машенька, я встану?

М а р и я. А может быть, Леонид Сергеевич, вам кофе прямо в постель подать?

В о р в а ч е в. Вы меня балуете, Маша. Смотрите, я капризный и потребую... всего. Вчера я, признаться, не разглядел вас. А вы — красивая, очаровательная женщина.

М а р и я. Да и вы еще красивый, в соку, мужчина.

В о р в а ч е в. Да? Вы находите?

М а р и я. Если бы я была незамужняя женщина, я бы непременно увлеклась вами.

В о р в а ч е в. Ох, Мария Лукинична!..

М а р и я. Мне больше нравится, когда вы называете меня просто Машей. Можно и я тебя буду называть попросту?

В о р в а ч е в. Разумеется, Машенька. Для красивых женщин я — Леонид.

М а р и я. А для меня ты просто Леня, Ленчик. Огурчик ты мой нежный! Представь, я — твоя служанка, с которой у тебя есть свои маленькие секреты. (Приносит на подносе чашечку кофе). Вот и кофе. Раньше, небось, ты вставал, и какая-нибудь хорошенькая горничная приносила тебе бокал кока-колы. Как у тебя проходило утро?

В о р в а ч е в. Ох, Маша, не трави душу! Представь, плещешься в бассейне из чистого розового мрамора... Нет, не могу говорить.

М а р и я. Ну, Ленчик!

В о р в а ч е в. Как надели мне на даче в Крыму черный мешок на голову, все оборвалось. Другие привычки образовались. Представляешь, каждую ночь я думал, проснусь я живым или не проснусь? А днем: доживу я до ночи или не доживу?

М а р и я. Бедняжечка ты мой!

В о р в а ч е в. А народ меня любит, помнит. Вот вы с Иваном — ведь простые же люди. И я чувствую: вы любите меня!

М а р и я. Конечно, любим. Бедняженька, как сердчишко твое без любви истосковалось! Ну, не буду тебя смущать. Одевайся. Твои брюки я в химчистку отдам почистить. Измазюкался весь. Надевай пока все мужнино.

Выходит на кухню. Ворвачев надевает полосатые пижамные штаны и молодежную куртку яркой расцветки.

Вид у него достаточно нелепый, но для дома сойдет.

 

М а р и я (заходя). Видишь, какой ты у меня спортсмен. Не бойся ничего, не опасайся. Считай, ты здесь у меня, как у Христа за пазухой.

В о р в а ч е в. Я тоже всегда любил народ, Маша. Я ведь ничего плохого ему не хотел. Я хотел дать народу свободу.

М а р и я. Ну, ты и дал. Дал. Мы нынче все очень свободные. От всего на свете.

В о р в а ч е в. Меня не все понимают, Машенька.

М а р и я. А я тебя понимаю.

В о р в а ч е в. С вами мне исключительно повезло. Ведь я мог до сих пор находиться там, в поле. В соломе этой, в стожке. Куда бы я пошел? Никогда, Маша, не забуду, что в трудный момент моей жизни вы с Иваном оказали мне помощь. Немного изменю свою внешность... Да, Маша, я очень давно не ездил на поезде. Там, по-моему, надо билеты покупать, да? По юности помню.

М а р и я. Билеты нынче подорожали.

В о р в а ч е в. Я все возмещу. Маша. Меня смущает, как вести себя в вагоне. Ну, мы еще об этом поговорим. Пойду, помоюсь. Знаешь, в былые-то времена… Утром проснусь, откину одеяла... У каждого, говорят, свое хобби. Я, извини меня, любил по утрам голым ходить. В бассейне освежусь, кофе выпью... Как вспомнишь, плакать хочется. А какие приспособления были у меня в туалетной комнате! А унитаз... Извини меня, что о таких вещах говорю...

М а р и я. Ну, что ты, Ленчик? Это очень интересно!

В о р в а ч е в. Правда? Так вот, Маша, унитаз был рассчитан и сделан точно по форме моего седалища! А ручки кранов? Ведь мастера специально снимали мерки с моей руки! И вот я здесь. Ах, Мария Лукинична! Я превратился в человека, у которого нет даже своей зубной щетки.

М а р и я. Я все приготовила, Леонид Сергеевич. Зубную щетку тебе подарю. Новенькую. Иди, родной, умывайся.

Ворвачев выходит. Мария набирает номер телефона.

М а р и я. Аглямутдинов, ты? Узнал меня? Здравствуй!.. Цыпочка ты моя! И я соскучилась, и — звоню. Повидаться нужно... Некогда? Хлопоты? А я тебе помогу в твоих хлопотах... Да, кое-что в клювике есть, хочу тебе, птенчику моему, принести на язычке... Нет, сегодня не могу. Мне еще надо все разузнать... Давай! Завтра давай. Во сколько?.. Там, что ли? На той же квартирке? Ясно. До завтра, Аглямутдинчик!

Довольная, поднимается и кружится на месте. Появляется Ворвачев с полотенцем в руках. Вытираясь, подходит к зеркалу.

В о р в а ч е в. Господи, я ли это?

М а р и я. Ну, ладно, ладно. Хватит страдать. Исстрадался весь. Новая жизнь начинается. Конечно, ты. Хотя, может, и не ты, а аферист какой-нибудь? А? Между прочим, я аферистов очень люблю.

В о р в а ч е в. Какой же я аферист, Маша?

М а р и я (смеясь). Ну, а вдруг какой-нибудь уголовничек? Ездишь по стране, дуришь бедным женщинам головы. А только поверят тебе, ты золотишко-то — шасть, и в карман! Шучу-шучу! Вот ты когда голым по дому ходил, твоя баба — Нинкой ведь зовут, да? — тоже голой, поди, ходила?

В о р в а ч е в. Нет, она у меня строгая. Она любила, чтобы я голым пребывал, а она в это время была застегнута на все пуговицы...

М а р и я. Как королева?

В о р в а ч е в. Нарочно разоденется, как будто готовясь к приему какого-нибудь президента с супругой. А еще звонком горничную вызовет, чтобы та принесла ей апельсинового соку.

М а р и я. А ты в это время голяком? Ты, небось, горничных-то не пропускал? Тебя бабы ой-как любили. Больше бабы тебя любили, чем мужики.

В о р в а ч е в. Да, женщины меня боготворили. Сколько писем присылали. С фотографиями. В купальниках. И без. Очень интересные письма встречались. Но не всегда мне попадались. Приду с работы, а она сидит у камина и сжигает их, сжигает! Мужчины ведь, Мария, народ грубый, невоспитанный, неотесанный. Нет у них полета фантазии. А в женских письмах порой такая чистая душа светилась!

М а р и я. Ну, ладно — фантазия, душа! А любовницы-то у тебя были? Кроме горничных?

В о р в а ч е в. Человек на любом посту человек. Но в личной жизни я был несчастен. Признаюсь, меня держали под каблуком.

М а р и я. Я сразу определила, Ленчик. Нам с тобой, как положено на свете, людьми надо быть. Ты мужчина, я женщина. О чем разговор?

В о р в а ч е в. Вы так считаете, Мария?

М а р и я. Уедешь в столицу и будешь иногда вспоминать хорошую бабу Машу, которая тебя бескорыстно любила. А баба по имени Маша вспомнит как-нибудь одного мужичка, непутевого, и расплачется. Пойдем, пойдем лучше в ту комнату. Там лежанка двуспальная. Небось истосковался в бункере-то?

В о р в а ч е в. Ты думаешь, это лучше сделать до завтрака?

М а р и я. До завтрака, милый. Сначала до завтрака, а потом — после завтрака.

Звонок по телефону.

Чтоб тебя лихоманка взяла! (Берет трубку). Але! Слушаю... Да, завтра, завтра, я сказала. Нет меня сегодня дома. Дела! Занята круглый день. Завтра! (Бросает трубку). Пойдем, милый.

В о р в а ч е в. Кто звонил?

М а р и я. Один старый любовник. Знакомый по работе, и даже начальник. А зачем мне старый, когда у меня есть новый? Он, может, в Москву меня с собой возьмет, да? Бросит она своего Ивана, а он свою Нинку-гордячку... Пойдем, попробуем, милый.

В о р в а ч е в. Боюсь я. Маша. Как-то с утра?.. Вдруг не получится? Непривычно с утра. И потом прошло столько времени...

М а р и я. Все получится, лапонька моя. Торопиться не будем. Куда нам спешить? На работу нам с тобой не надо. Оба мы с тобой нынче безработные. Со мной всегда у всех получается.

В о р в а ч е в. А если кто-нибудь придет?

М а р и я. Трусишка ты, зайка мой серенький... Никто не придет. Да и придет, провались они все пропадом! Пусть у двери торчат!

 

Увлекает Ворвачева в другую комнату.

Оттуда слышится то ли визг, то ли истерическое радостное хихиканье.

Вдруг все тонет в музыкальном ударе.

Хозяйка, видимо, включает музыкальную запись.

I.4

Кабинет в ведомстве субпланетарного сыска.

На стене в раме под стеклом  традиционный  портрет  «железного  патриота»,  товарища

Ф.Д.Квакин и Горемыкин.

К в а к и н (входя в кабинет и на ходу раздеваясь). Это черт знает что! (На пол летит генеральский мундир). Мы власть или не власть? (На пол летит галстук). Мы спецслужба или не спецслужба? (На пол летят штаны с лампасами). Нас уважают или не уважают?

Г о р е м ы к и н (подбирая брошенную одежду). Успокойтесь, Самсон Самсоныч. Здоровье прежде всего. У вас может повыситься давление.

К в а к и н (переодеваясь в штатское платье). Нет, каково! Я этих политиканов, этих мутантов делаю «от» и «до». Леплю собственноручно, обставляю советниками, а они мне потом нотации читают?!

Г о р е м ы к и н. Не принимайте близко к сердцу. Ну, сказал вам что-то президент, эка беда? Услышал о побеге предшественника, об исчезновении, затрясся от страха. Попросил ликвидировать Ворвачева совсем. Понять можно.

К в а к и н. Просит, скотина, чтобы я к нему являлся в этом клоунском наряде! Видишь ли, для его престижа нужно! (Снова хватает мундир и швыряет его куда-то за стол). Кто сказал ему? Кто донес этой образине о том, что произошло? Значит, информация наверх идет и помимо нас?!

Г о р е м ы к и н. Я проверю.

К в а к и н. Мы не руководим потоком информации!

Г о р е м ы к и н. Я займусь тщательной проверкой. Давайте проанализируем все с самого начала и выстроим события в одну единую логическую цепь.

К в а к и н (падая в кресло, включает вентилятор, нажимает кнопку). Давай, давай анализируй.

В дверях появляется вышколенная женщина в белом передничке,

молча и быстро расставляет перед Квакиным и Горемыкиным кофе,

бутылки с пепси-колой, легкую закуску, также неслышно уходит.

(По селектору). Меня нет. Ни с кем не соединять.

Г о р е м ы к и н. Общая ситуация такова. Проблема первая. Исчез либо сам Ворвачев, либо двойник, выдающий себя за бывшего президента. Ворвачев, играющий ныне отставного главу государства, находится в поездке за границей. Сведений о том, что информация об исчезновении первого Ворвачева просочилась в мировую печать, нет. Идут поиски. Пять запасных двойников находятся в местах их дислокации.

К в а к и н. Постой, постой! Кто же исчез? Реальный Ворвачев или не реальный?

Г о р е м ы к и н. Не установлено, Самсон Самсоныч. Сейчас неясно, является исчезнувший субъект реальным Ворвачевым или это был двойник.

К в а к и н. Как так?

Г о р е м ы к и н. Мы так часто их заменяли, что теперь уже никто не знает, где реальный Ворвачев, а где его повторения. Признаться, это уже и неважно.

К в а к и н. Но порядок есть порядок!

Г о р е м ы к и н. Дело в том, что человек, непосредственно проводивший операции по замене Ворвачевых, нами тоже заменен. Как известно, ему пришлось умереть. Надо, я считаю, в целом разобраться со всем этим балаганом вокруг Ворвачева.

К в а к и н. Именно балаган!

Г о р е м ы к и н. Вторая проблема, Самсон Самсоныч, поактуальнее. Если вам не нравится конкретно нынешний глава государства, можно его заменить. Подготовка двух его двойников полностью завершена. Люди прошли полный курс обучения, успешно сдали экзамены и в любую минуту готовы к исполнению роли президента страны. Вам остается лишь выбрать кого-то.

К в а к и н. Не будем с этим спешить. Надо посоветоваться. Это серьезный вопрос. Я должен посоветоваться. Обсудим первую проблему. Что будем делать с оставшимися Ворвачевыми? Ваше предложение, Евсей Евсеич?

Г о р е м ы к и н. Нулевой вариант.

К в а к и н. Ликвидация?

Г о р е м ы к и н. Я понимаю нынешнего президента. Я бы тоже настаивал на полной и всесторонней ликвидации.

К в а к и н. Включая и того, кто сейчас за границей?

Г о р е м ы к и н. Сбежавший Ворвачев и официальный должны, с вашего позволения, покинуть сей бренный мир в первую очередь.

К в а к и н. Однако, ты кровожаден, братец.

Г о р е м ы к и н. Я, как и вы, чистый прагматик, Самсон Самсоныч. Мы —люди без чувств. Мы упорные, настойчивые, предельно холодные, расчетливые люди, не имеющие никаких чувств.

К в а к и н. Не все, не все, Евсеюшко. Я, например, человек с чувствами. И их не скрываю. Я всегда симпатизировал Ворвачеву. Больше того, я люблю его. Но ты прав. Деятельность этого субъекта уже не вписывается в реалии дня.

Г о р е м ы к и н. Абсолютно не вписывается. Вы посмотрите. Этот, что функционирует легально, проявляет излишнюю прыткость. Да и все они какие-то активные. Вот и разбегаться стали, как клопы. Один интервью дает, как нам жизнь строить. Развалил все и вся, люди звереют, а он интервью дает? Кто ему позволил раздражать людей? Он согласовывал с нами основные положения этих интервью? С вами лично, Самсон Самсоныч, он их согласовывал?

К в а к и н. Нет, Евсеюшко. Нет.

Г о р е м ы к и н. Вот видите. Так что же себе эти куклы позволяют? Мы этого новенького одели, мы ему родимое пятно на плешь посадили. Мы ему сказали: «Изображай! Но в меру, скромно!». Другому сказали: «Сиди, жди часа». А он, выродок, исчезает, из бункера, как последний дезертир.

К в а к и н. Да, ты прав. Мало ли что охрана от безделья с ума сошла. Должен был сидеть на своей кровати, как дрессированная мышь. Что он там теперь выкинет? Остальные, говоришь, на месте?

Г о р е м ы к и н. В целости и сохранности.

К в а к и н. Головой за них отвечаешь, Евсей. Голову тебе сверну! Чтобы завтра были здесь. Сам с ними разберусь.

Г о р е м ы к и н. Самсон Самсоныч, с Ворвачевыми не разбираться надо... Что они — консервы, что ли? Про черный день их держим? Ну, раньше понятно было: одного отправляли в Тьмутаракань на встречу с народом, другого — речь произносить на каком-нибудь съезде, третьего — на заседании посидеть. Чем их было больше, тем каждый в отдельности стоил меньше. Система власти в целом была хорошо управляема. Но сейчас на кой леший, извините, Самсон Самсоныч, мы храним в таком количестве сей политический утиль? Непорядок это.

К в а к и н. Действительно, непорядок. Но вдруг пригодятся, Евсей?

Г о р е м ы к и н. Хорошие хозяева двор в чистоте содержат. Мусор не хранят. Хозяина нет. В стране хозяина нет, и у нас, простите Самсон Самсоныч, за критику, хозяина нет.

К в а к и н. Критикан! Ладно, уговорил. Представь, все семеро Ворвачевых вдруг на волю вырвались? Что это будет? А я отвечаю за спокойствие на данной территории. И с меня спросят! (Помолчав). Значит, изобразим по данной проблеме такое решение: исчезнувшего найти. Если под землю провалился, вырыть из земли и доставить.

Г о р е м ы к и н. Непременно. Отыщем и доставим. Люди работают. Разослана ориентировка. Не только по нашей линии, но и по линии уголовного розыска. В последней он обозначен как рецидивист Вшивякин.

К в а к и н. Какие новости из Поволжья? Как там ас сыска Запупейкин? Не лодырничает?

Г о р е м ы к и н. Запупейкин докладывает регулярно. Обшаривают каждый квадратный метр территории.

К в а к и н. В новой шифровке скажи: тому, кто первый обнаружит самозванца — обеспечено место резидента в какой-нибудь хорошей капиталистической стране. Пожизненно. Или в аппарате центра. Разошли по всем управлениям. Ну, а что будем делать с тем, кто интервью без спроса дает? Со вторым Ворвачевым?

Г о р е м ы к и н. А как у него со здоровьем?

К в а к и н. Если ты предлагаешь нулевой вариант, то это я должен спросить у тебя, как у него со здоровьем?

Г о р е м ы к и н. Наверное, здоровье у него, Самсон Самсоныч, должно быть такое, какое мы пожелаем?

К в а к и н. Кто у него лечащий врач?

Г о р е м ы к и н. Левитин. Тот же, что и у вас. Сейчас вместе с пациентом в поездке. Самолет прибывает завтра в девять ноль-ноль.

К в а к и н. Вот пусть он им и займется. Вызови его завтра, я сам с ним поговорю.

Г о р е м ы к и н. Во сколько вызвать?

К в а к и н. Ну, пусть отдохнет с дороги. Умоется хоть. Не будем жестокосердны. Вызови к двенадцати. Да, пошли ему французских вин. Старикан это любит.

Г о р е м ы к и н. Ясно.

В дверях появляется помощник Квакина.

П о м о щ н и к. Извините, Самсон Самсоныч. Вы просили ни с кем не соединять, но на проводе — президент.

К в а к и н. Что ему нужно?

П о м о щ н и к. Не знаю. Голос как у побитой собаки.

К в а к и н. Скажи этой пьяной полукровке, этой помеси беспородного бульдога с крокодилом, что меня нет... Впрочем, ладно. Ступай.

Помощник выходит.

(Подняв трубку). Але, Квакин... А-а, вы, Борисыч?.. Ну, понятно, понятно... Ладно, будем считать инцидент исчерпанным... Да, вот сидим с Горемыкиным, пьем кофе, калякаем, обсуждаем житейские проблемы. Думаем, не ударить ли по бабам... Да, вашу просьбу о судьбе Ворвачева мы рассмотрели. Нулевой вариант. Ладно, увидимся. (Бросает трубку). Извиняется, негодяй.

Г о р е м ы к и н. Он вас боится. Боится и ненавидит.

К в а к и н. Такова моя доля. Все меня боятся и ненавидят. Кроме тебя, пожалуй. А? Или ты тоже меня ненавидишь?

Г о р е м ы к и н. Самсон Самсоныч! Вы же знаете, как я вам предан!

К в а к и н (подходит к зеркалу, поглаживает свое лицо). А как ты думаешь, преданный Горемыкин, мы с тобой реальные люди? Или нас тоже когда-то кто-то давно подменил? Знаешь, я иногда думаю. Возможно, под видом людей планету уже давно захватили какие-то инопланетяне? А? Захватили же мы эту страну. И планету, возможно, кто-то захапал. Ты из какой планеты, Горемыкин? Из какого мира?

Г о р е м ы к и н. Конечно, если мы постоянно кого-то меняем, то и нас, возможно, кто-то меняет. Я вот сегодня утром проснулся. Гляжу — рядом жена вроде лежит. Но смотрю и что-то не узнаю ее. Я даже хотел спросить, Самсон Самсонович, вы мне ее не заменили?

К в а к и н. Нет. Вроде не давал такого распоряжения, Евсей. Может, только по ошибке?

Г о р е м ы к и н. С вашего разрешения, я проверю?

К в а к и н. Отчего же... Проверь. Но если ты недоволен женой, скажи, подай заявление... Ты вот на жену смотрел, семейный кроссворд разгадывал, а я, Горемыкин, проснулся поутру и хорошо поработал. Знаешь, как называется грызун с короткими передними ногами и длинным хвостом? Из девяти букв?

Г о р е м ы к и н. Не представляю.

К в а к и н. Эх, ты! Кстати, шифровка на карликового буйвола не поступала?

Г о р е м ы к и н. Нет.

К в а к и н. Плохо работают, Евсей. Лодыри! У нас во всемирном клубе эрудитов, знаешь, жесткие правила. Ну, хорошо. Договорились. С Ворвачевыми разберемся! Но имей в виду, Горемыкин, грызун с короткими передними лапами и длинным хвостом это тушканчик.

Г о р е м ы к и н. Тушканчик?

К в а к и н. Именно! Туш-кан-чик!

I.5

На конспиративной квартире.

Аглямутдинов в нетерпении ходит по комнате, курит.

А г л я м у т д и н о в. Все горит, дел уйма, а ее, курвы толстозадой, нет. Куда запропастилась?

Звонок в дверь. Аглямутдинов возвращается с Марией.

Опаздываешь, старуха. Сильно опаздываешь!

М а р и я. И не говори. Давай-ка, поухаживай за мной. (Раздевается). Ты что-то подсох, исхудал? (Лаская, целует Аглямутдинова).

А г л я м у т д и н о в. Веду здоровый образ жизни. Баб нет. С чего худеть?

М а р и я. Врешь, наверное?

А г л я м у т д и н о в. Клянусь. Все думы о бедной родине и о тебе.

М а р и я. Смотри, мы с тобой тогда твердо договорились. Обещал: перед встречей со мной — суточное воздержание.

А г л я м у т д и н о в. Клянусь, мать. На кресте клянусь. Тьфу, на Коране.

М а р и я. Клянешься, а под глазами мешки?

А г л я м у т д и н о в. Мешки от пива, от пива. И от больных почек. (Взглядывает на часы.) Я уже волновался. Нет и нет. Уже сорок минут прошло, а тебя все нет.

М а р и я. Да еле вырвалась! Один тип не отпускал. Из одной постели — в другую! Ха-ха! Да шучу.

А г л я м у т д и н о в. Что звонила? Что у тебя в клювике?

М а р и я. А мы как с тобой? Сначала отдохнем и о деле потом поговорим? Или наоборот? Сначала о деле, а после отдохнем?

А г л я м у т д и н о в. Я деловой человек. Давай вначале о деле. Мы все-таки какое воспитание получили прежде? Сначала общественное, потом личное. Ну, что у тебя?

М а р и я. А у тебя что за хлопоты, сыщик ты мой разлюбезный? Вижу, волнуешься. Кого ищешь? Кого сыскать никак не можешь?

А г л я м у т д и н о в. Да есть там один... персонаж — рецидивист. Провалился куда-то, мать его за ногу!

М а р и я. Провалился. И неведомо куда? Так вот считай, Аглямутдинчик, мой любезный, я его тебе в кармане принесла. Чистенького, вымытого, голенького.

А г л я м у т д и н о в. И где он?

М а р и я. А в моей постельке лежит. Дома у меня. Отдыхает после великих трудов.

А г л я м у т д и н о в. И каков же он из себя, этот волнующий нас обоих гражданин?

М а р и я. А этот гражданин представляет из себя интересного лысенького мужчину примерно шестидесяти с лишним лет.

А г л я м у т д и н о в. Пятнышко есть у него на лбу?

М а р и я. Все при нем. И родимое пятнышко есть. Без пятнышка-то, без кляксы на лбу, я тебя разве побеспокоила бы? Я как увидела это пятнышко, так сразу об Аглямутдинчике подумала.

А г л я м у т д и н о в. Как же он в постель к тебе попал, дорогая?

М а р и я. А как они ко мне все попадали? За двадцать-то лет сколько их перебывало? Помнишь, один писатель был. Все книжки мне дарил. Очень любил новые произведения читать. Особенно после. А физика помнишь? Курчавенького? Всех их я тебе сдавала. Потому — только тебя люблю.

А г л я м у т д и н о в. На мемуары тебя потянуло, мать. Выйдешь на пенсию, будешь мемуары писать. Мы тебя ценим, Мария. И руководство тебя ценит. Ты у нас самый лучший агент. И я тебя ценю, как верную, испытанную, боевую подругу.

М а р и я. Вот о цене и речь. Сдавать, Аглямутдинчик ты мой, я устала, продавать хочу. Хватит, бесплатно я на вас при коммунизме работала! Теперь, сам знаешь, капитализм, пальцем деланный.

А г л я м у т д и н о в. Ну, мы сговоримся, сговоримся. В обиде не будешь. Сама же видишь, дело крупное. Чего он хочет? Какие планы у твоего гостя?

М а р и я. Планы такие: отрастить бороду и в Москву дунуть. Но боится, что в дороге схватят. Дрожмя дрожит, бедный.

А г л я м у т д и н о в. А в первопрестольной что думает делать?

М а р и я. Видать, какие-то люди там есть, которые могут помочь. Хочет вернуться на свое законное место.

А г л я м у т д и н о в. Это куда? На трон, что ли? Президентом?

М а р и я. Да нет. К себе домой. Ты сам подумай! С его бабой кто-то чужой спит, в его квартире кто-то другой хозяйничает. Природные его детки должны папой называть опять какого-то чужака. Разве не обидно ему. Пусть в отставке, но почет, уважение... Шофер, машины, челядь, заграничные поездки, охрана. А у моего — ни кола, ни двора. Как побирушка бездомный.

А г л я м у т д и н о в. Ну, и чего хочет твой несчастный квартирант? Конкретно?

М а р и я. Ворвачева поддельного, который теперь вместо него живет, он выкрасть хочет. А сам на его место в этот момент скакнет. Лежит, и все планы обдумывает. Кто заметит? Никто, говорит, и не заметит. Очень уж он этого двойника своего ненавидит. Говорит, обнаглел, поучает всех, советы всем дает. Его прямо трясет, когда о нем говорит. На народ тоже обижается.

А г л я м у т д и н о в. А народ при чем?

М а р и я. Говорит, глупый народ. Разрез глаз разглядеть даже не может. Разрез-то глаз, оказывается, другой. Я уж сравнивала. У моего глаза тоже выпученные. Но в меру. А у того, кто сейчас по загранице вместо него шастает, еще повыпученнее будут.

А г л я м у т д и н о в. Ладно. Значит, он у тебя дома. Твой мужик в курсе дела?

М а р и я. Он его и привел. Подобрал в поле.

А г л я м у т д и н о в. Ну, что, мать, ты должна понять серьезность происходящего. Скоро пойдет крупная игра. Твоего постояльца мы завтра возьмем и отвезем в один закрытый домик. Вместе с тобой. Будешь за ним присматривать там. Ну, а твоего мужичка придется убрать, чтобы зря не вякал. Свидетели ни к чему.

М а р и я. Ах, Аглямутдинов! Да оставь его, дурака, в покое!

А г л я м у т д и н о в. Нет, мать, нет, проговорится. Вопросы начнет задавать. Куда ты подевалась? Куда он делся? По пьянке кому-нибудь расскажет. Здесь большая игра, а при ней всегда трупы бывают. Да и потом, кто он тебе? Таких мужей у тебя сотни были! Мы и сунули тебя к нему временно, чтобы ты среди люмпен-пролетариата поработала. Считай, что твоя командировка в народ завершена. Будешь работать среди высшего слоя. Согласна?

М а р и я. Неожиданно как-то.

А г л я м у т д и н о в. Соглашайся, дурочка, соглашайся. Я тебе по дружбе говорю. А то, знаешь, и насчет тебя примут решение. Жизнь такова: был человек, и нету. И никто не вспомнит.

М а р и я. А что с Иваном случится?

А г л я м у т д и н о в. Он же шофер. Опасная профессия.

М а р и я. Ой, связал меня черт с вами! Не развяжешься теперь!

А г л я м у т д и н о в. А зачем развязываться? Еще крепче надо связаться. Давай-ка выпьем с тобой за новую жизнь, Мария Лукинична. (Вынимает бутылку). Отчество вот только у тебя не модное.

М а р и я. Евангелист Лука был. Отца в его честь прозвали.

А г л я м у т д и н о в. Евангелист? Все мы — библейские персонажи. (Разлив вино). Ну, с Богом! За победу Всевышнего над Сатанай!

М а р и я. А мне, знаешь, сыскарь ты мой, всю жизнь нагишом хочется по улице пройти! Чтобы всем в рожу плюнуть! Чтоб знали, что наплевала я на все!

А г л я м у т д и н о в. Вот это правильно. Вот это разговор! Ты, старуха — гений! Все узнала, и мы в дамках! (Поднимаясь). Ну, считай общественный долг мы с тобой выполнили. Давай сугубо личными делами займемся. Хочу проверить твою квалификацию.

Уходят в другую комнату. Оттуда доносится смех, визг.

Голос Марии. Ну, Аглямутдинов!.. Ну, Аглямутдинов!.. У-уй!

I.6

В квартире Марии. Ворвачев и Иван.

И в а н. Ну, что, чайку попьем, Леонид Сергеевич? Или водочки желаешь?

В о р в а ч е в. Давай водочки. Напиться хочется, Иван Петрович.

И в а н. И напьемся. А чего нам? Я с рейса вернулся. Могу. Неспокойно, знаешь как-то. Будто свинство в душу вошло. И не выходит. Подумал, не случилось ли чего? Слава Богу!

В о р в а ч е в. Ох, выбраться бы отсюда поскорее.

И в а н. Вот жизнь пошла. Если бы кто сказал, что у меня дома на кухне будет сидеть такой великий человек, как ты, ни за что не поверил бы.

В о р в а ч е в. А сегодня не магнитный день? Неважно себя чувствую. Какое-то беспокойство тоже. И Мария Лукинична задерживается.

И в а н. Так ведь по магазинам, небось, шастает? У меня первая супруга померла, и вот мы с Марией снюхались. Она баба ничего. Не соскучишься. Ну, поехали?

В о р в а ч е в. Поехали.

Пьют.

И в а н. Эх, Леонид Сергеевич, не знаешь ты, какая планида у людей! Такая трудная! Пойдешь в магазин, деньги в кармане хрустят, ничего не взял, а денег нет. Если не воровать, то жить совсем нельзя!

В о р в а ч е в. В России всегда подворовывали.

И в а н. В том и спасение. Ну, так не все воровать приучены. Как им быть? У меня о них душа болит. Ты знаешь, сколько теперь пустая бутылка стоит?

В о р в а ч е в. Какая бутылка?

И в а н. Из-под кефира.

В о р в а ч е в. А что, кефир в бутылках продают?

И в а н. Темный ты человек. Даже про кефир не знаешь. Правда, теперь на пакеты переходят. Ну, дальше поедем?

В о р в а ч е в. Непременно.

Пьют.

Я, Иван, кефир, конечно, пил. Но мне его ведь не в бутылках приносили. Да и что ты знаешь про мою жизнь, чтобы осуждать? Вот люди идут по улице. Захотелось им остановиться, с встречным-поперечным покалякать. Стой, калякай. Полная свобода. Захотелось на лавке в сквере посидеть. Сиди. А я, Иван, всего этого был начисто лишен. Свободы совсем не было. Поверь, уже сорок лет как пешком по улицам совсем не ходил.

И в а н. Да, тяжелая у вас жизнь была.

В о р в а ч е в. Очень тяжелая! Народ только про это не знает. Куда ни пойдешь, охранник глаза мозолит. Дома в каждой комнате по бугаю. А моя Нина Петровна, знаешь, увлекающаяся натура... Сколько раз ее заставал с этими бугаями… И толку что? Надели на голову черный мешок, и все, конец.

И в а н. Ну, так тебе за вредность платили хорошо.

В о р в а ч е в. Не так много, Иван. Официальную зарплату возьми, не такая уж большая была.

И в а н. А неофициальная?

В о р в а ч е в. Ты чужой карман видишь. Но свой-то чем набиваешь?

И в а н. Ворую, конечно, где что плохо лежит. Как удержаться? Но я-то воровал на рубли, а ты-то, небось, рублями брезговал?

В о р в а ч е в. Эх, свербит на сердце, Ваня. Вся жизнь у меня рухнула. Дома нет. В доме чужой человек. Домашних тапочек даже нет у меня теперь. Мария вон зубную щетку подарила. Дожил до того, что нет домашних тапочек. Я ведь, Иван Петрович, беженец теперь. Или как таких в Сибири кличут?

И в а н. Кого? Кого?

В о р в а ч е в. Ну, которые в подвалах живут, на чердаках?

И в а н. Бичи, что ли? Бомжи?

В о р в а ч е в. Вот я бич и есть. Или бомж. Без определенного места жительства. Свербит на сердце! Давай еще заход сделаем!

И в а н. И у меня во внутренностях сплошное неблагополучие. (Приносит вторую бутылку, разливает). Ну, за Русь, за матушку!. Продали ее, христопродавцы, проворовали, профукали!

Пьют.

В о р в а ч е в. Профукали, верно. Но я ведь хорошего хотел.

И в а н. Не знаю, чего ты хорошего хотел. Народ болтает, что ты с потрохами купленный. И задешево, говорит.

В о р в а ч е в. Кем же я купленный?

И в а н. Это уж тебе лучше знать. Лет тридцать-сорок назад тебя на крючок поймали. Вот ты на крючке с той поры и висишь.

В о р в а ч е в. Неужели такое болтают?

И в а н. Болтают. Да мало ли чего болтают. А правда, что ли?

В о р в а ч е в. Как можно, Иван Петрович? Да нет, это клевета! Неправду ты говоришь! Вот я сегодня только в газете читал. Где эта газета? (Рыскает по комнате, ищет.) Вот она! Ты слушай, слушай, Иван! Вот! (Читает). «Для люмпенов Ворвачев — это проблемы с водкой, отсутствие закуски, беспорядок повсюду и меха его супруги. Они родились в рабстве и считают лучшим хозяином того, кто лучше кормит, а не того, кто снимает ошейник». Это очень правильно про ошейник, Иван!

И в а н (поет).

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек!

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек.

В о р в а ч е в (пьяно пошатываясь). Нет, ты послушай, Иван! Послушай! (Читает) «Уникальная ситуация: страна лежит в руинах, у нее нет денег и еды, но она свободна! И когда-нибудь люди, отряхнувшись от водочных очередей и талонных проблем, поймут, как уже понял Запад, кем были вы, Леонид Сергеевич. И скажут, простите нас, Леонид Сергеевич». Вот, Иван! Вот что народ говорит! Он просит у меня прощения! А ты — мне такое... (Плачет.)

И в а н (поднимаясь). Эх, погибла Русь-матушка! Погибла! Не спасли мы ее! Давай шандарахнем за жизнь на другом свете! Может, там получше!

Наливают. Пьют.

Царствие ей небесное! Во веки веков!

Пьют и поют.

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе-горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

И в а н (кричит). Ты мужик, Ворвачев?!

В о р в а ч е в. Мужик! Я мужиком родился! Я даже комбайнером работал.

И в а н. Что же ты продал Россию-то? За какие-такие коврижки продал?

В о р в а ч е в. Я продал? А ты ее разве не продал? Пусть, я тебе лапшу на уши вешал, а почему ты лопухи свои, уши эти, открытыми держал? (Передразнивая.) Народ болтает! А чего народ? Не только я, но и народ твой просрал Россию! Где народ этот? Нет народа! Все просрали! Они там, в лондонах, в тельавивах, думают — нас к ногтю, а они жить будут за наш счет? На вот, выкуси! Мы им такую чуму устроим! Весь мир без нас очумеет!

Снова поют.

И беда приключилася страшная,

Мы такой не видали вовек,

Как у нас, голова бесшабашная,

Застрелился чужой человек!

Пьяный разгул. Вопли. Крики.

В о р в а ч е в (кричит). Процесс пошел! Ха-ха!

И в а н. На народ вякаешь, сука?! А я вот народ созову! Скажу -— вот он, гад? Хватайте его, люди добрые! За сколько тебя купили, Иуда? За сколько ты народ заложил? Этим, поганцам всяким иностранным?

В о р в а ч е в. Нет, врешь! Я — сам!

И в а н. И я...я сам — Иуда! Точно! Я вот, русский мужик, тебя в своем доме принимаю! Ну, не христопродавцы ли мы? Вместо того, чтобы удавить поганца!..

В о р в а ч е в. А что? И продал я Христа! За тридцать сребреников продал! (Пьет.) А теперь на брудершафт с Христом! С народом на брудершафт! Покаяться хочу? Давай, Иван, покаемся! Покаемся! (Плачет.) А потом удавимся!

И в а н. Покаемся! (Грохается на колени.) Каемся, Господи!

В о р в а ч е в (тоже падает на колени.) Каемся, Господи-и-и!

Звонок в дверь. Но никто из них не слышит его. Один вопль стоит в квартире: «Каемся, Господи!» Дверь взламывают, и в комнату врываются Аглямутдинов, Запупейкин и еще два-три человека.

З а п у п е й к и н. Ворвачев Леонид Сергеевич?

В о р в а ч е в (стоя на коленях). Каюсь, Господи! Каюсь, ка-юсь!

Часть вторая

Да, это было наитье, внезапно, как молния, снизошедшее на меня, а, возможно, чья-то верховная воля... Первые читатели из числа близких знакомых качали головами: слишком круто! А что круто? Я удивлялся. Жизнь придумывает сюжеты покруче. Ныне эпоха абсурда и ужаса. Вдруг читаю «Князя тьмы» Бориса Олейника. Читаю, и аж вздрогнул. У меня наитье, видение, а здесь — свидетельство...

«Кто-то тронул меня за плечо. Один из работников аппарата показал глазами в сторону: мол, зовет. Я слишком длительное время не видел президента вблизи. Потому первое, что меня поразило, это еле уловимое внешне, но внутренне явственно ощутимое изменение во всем облике. Всегда подтянутая, пружинистая фактура обмякла. Несмотря на явные усилия держать голову, как всегда откинутой — взглядом вдаль,— плечи заметно ссутулились.

— Присядь,— сказал он с рукопожатием (рука была, как всегда горячая, но какая-то нетвердая).— Что, Борис, выживем?»

Учтите, Олейник описывает свою встречу с нашим героем, случившуюся после известных событий в августе начала девяностых годов.

«Последняя фраза пробивалась в сознании не сразу, поскольку мое внимание загипнотизировали совершенно новые, чужие черты, появившиеся в его лице. Оно как-то неестественно вытянулось... изменило очертания, и я открыл в нем что-то ассирийское... что ли?

Очнувшись от поразившего меня открытия, я ответил:

— Выживем-то выживем, но...

Он как-то странно заерзал, начал перебирать бумаги.

Это была моя последняя встреча с ним. На другой день он подписал свое отречение и самовольно распустил партию, т.е. волей-неволей, но ликвидировал существующий строй...» И чуть дальше: «Простительно мне, грешному, обратиться к инстинкту, или — на писательском наречии — к интуиции. А она мне нашептывает: а вдруг и я если бы знал, что властелин преисподней пометил нечто, уже априори обладавшее «осиновым комплексом», сиречь пусть и невинной, но нечестивой аурой?»

И вот так случилось, что я прочел «Князя тьмы», а Борис Олейник — моего «Карликового буйвола». И вот внезапный звонок Олейника, и телефонный разговор двух людей, летящий над огромной страной между Киевом и Казанью:

— Откуда вы узнали, что это не он?

— Не знаю, не знаю!

— А вы, вы... вы убедились, что это не он?!

— Мне показалось, что да — не он! Мне показалось, но точно — не знаю? Но я почувствовал, что он помечен! Понимаете, помечен!

А позже сюрреалистический сон, видение, истошный крик, разбудивший меня в ночи:

— Да, я помечен! — кричал пятнистый. — Помечен, и самим Сатаной! Но поведайте о моей трагедии! Расскажите о ней! Ведь это трагедия!..

А потом — рассвет, утро, будни. И крик «бывшего человека», оставшийся в памяти.

Да я рассказываю о том, что на меня снизошло сверху. Продолжаю эту скандальную историю...

II.7

Кабинет в столичной конторе субпланетарного сыска.

Квакин сидит, развалясь в кресле и положив ноги на стол.

В руке — телефонная трубка.

К в а к и н. Да, господин Титор... Слушаю... Не беспокойтесь? Как только ситуация с пропавшим Ворвачевым прояснится, немедленно доложу... Люди буквально роют носом землю. Этот дезертир будет разыскан. Не сомневаюсь! Я выпестовал отличные кадры!.. Хорошо, господин Титор! И относительно карликового буйвола. Четыре буквы. Мы знаем любовь вашего шефа к кроссвордам... Буду вам регулярно докладывать...

Кладет трубку. Какое-то время сидит, задумавшись. Нажимает кнопку.

Входит Горемыкин.

Есть ли какие-нибудь новости о нашем беглеце?

Г о р е м ы к и н. Пока никаких сообщений.

К в а к и н. И из Поволжья?

Г о р е м ы к и н. И из Поволжья.

К в а к и н. Плохо, Горемыкин. Плохо. Сейчас говорил с куратором нашего направления в Вашингтоне. Предложение о полной ликвидации политического феномена под кодовой кличкой «Ворвачев» одобрено. Но хозяева беспокоятся. (Спускает ноги со стола, поднимается. Расхаживает по кабинету). И не только беспокоятся. Но и выражают недовольство!

Г о р е м ы к и н. Они подозревают, что кто-то взял Ворвачева в работу и ведет с ним самостоятельную игру?

К в а к и н. Да, именно так, Горемыкин. Кстати, надо было давно покончить с этим вопросом.

Г о р е м ы к и н. Я ведь не раз предлагал, Самсон Самсоныч.

К в а к и н. Наша ошибка. Твоя — ты не был достаточно убедителен. Моя в том, что поддался чувствам. Ты прав, мы должны быть существами, не имеющими никаких чувств.

Г о р е м ы к и н. Доктор Левитин здесь. В приемной.

К в а к и н. Правильно. Все идет по плану. Вот и доктор, посланник смерти в белом халате, вызван для черного дела. (Вдруг не выдерживая.) Не могу, Горемыкин! (Смахивает слезу, вынимает платок и вытирает глаза.)

Г о р е м ы к и н. Что с вами, Самсон Самсоныч? На вас лица нет.

К в а к и н (оглушительно сморкаясь). Я или безнадежно сентиментален, или постарел, Горемыкин. Сегодня у меня черный, трагический день. Как я переживу все это? Я борюсь с собой, стараюсь не показывать вида, но чувство скорби выше меня. Через десять минут я должен дать указание о ликвидации Ворвачева, а ведь он мой крестник, выученик. Можно сказать, мое любимое дитя, взлелеянное, взращенное и в муках выпестованное именно мной.

Г о р е м ы к и н. Что вы говорите?

К в а к и н. Когда почти сорок лет назад меня прислали в эту страну, ставшую за эти годы моей нежно почитаемой родиной, Ворвачев оказался первым человеком, кого я завербовал. Представь молодого, талантливого парнишку, первокурсника, стремительного и необычайно общительного. Мы были почти ровесниками. И первый шаг в своей карьере он сделал именно по моему совету. Я подсказал, чтобы он вдрызг напоил комсорга факультета. На следующий день он выступил на собрании с разоблачениями и сам стал комсоргом. И это было началом его необыкновенной карьеры! Я сразу распознал в нем талант и полюбил его. Я даже отдал ему свою любовницу.

Г о р е м ы к и н. Нина Петровна? Неужели она?

К в а к и н. Да, и получилась прекрасная семейная пара. А когда он был избран главой этого несчастного государства, не стало в мире человека счастливее меня! Кто еще мог похвастать, что воспитал такого человека? И вот пришел час, когда я сам должен прервать лебединую песнь своей жизни! (Не выдержав, рыдает, вытирает со щеки слезы).

Г о р е м ы к и н. Я понимаю вас, Самсон Самсоныч.

К в а к и н. Нет, никто не в силах понять, как глубоко я несчастен! Ты, верно, думаешь: старик расклеился? Да, расклеился! Тебя прислали позже, когда многое здесь уже было сделано. Но кто все это начинал? Кто находил таких, как Ворвачев? И как поводырь вел их наверх в течение десятилетий? А вы... вы все даже потеряли его среди двойников! (Пересилив себя). Приглашай доктора, Горемыкин. Я возьму себя в руки.

Г о р е м ы к и н. Мне присутствовать Самсон Самсоныч? Или?..

К в а к и н. Вызову, если возникнет нужда.

Горемыкин уходит. Квакин сидит, горестно охватив голову руками.

Входит доктор Левитин.

Л е в и т и н. Самсон Самсоныч, можно? Здравствуйте!

К в а к и н (идя навстречу и раскрывая объятия). А, Вениамин Григорьевич! Очень рад, прошу вас. Извините, что заставил ждать в приемной. Были неотложные дела.

Л е в и т и н. Да нет, что же. Конечно!

К в а к и н. Я пригласил вас как пациент. Но не только как пациент.

Л е в и т и н. Разумеется! Надо регулярно подвергаться осмотру. Между тем вы часто манкируете... Но прежде, Самсон Самсоныч, я хочу искренне поблагодарить вас за присланные французские вина. Исключительный букет! Сегодня у меня будут гости, и ваш драгоценный подарок, не сомневаюсь, произведет неизгладимое впечатление.

К в а к и н. Не стоит благодарности. Мы ценим преданных сотрудников и заботимся о них. (Поднимая одну из папок). Кстати, Вениамин Григорьевич, о вас собраны, оказывается, компрометирующие материалы, но я вовремя узнал об этом и пресек.

Л е в и т и н. Материалы? Обо мне?

К в а к и н (неодобрительно). Смотрите, сколько насобирали! Подземные кроты! Как будто хотят организовать новое дело врачей. Но вы можете не беспокоиться. Эта папка будет лежать в моем сейфе, и никто никогда не узнает о ее существовании.

Л е в и т и н. А что там в ней? Можно посмотреть, Самсон Самсоныч?

К в а к и н. Все пыль, труха, Вениамин Григорьевич. Не стоит внимания. Будете расстраиваться. Зачем? (Кладет папку рядом с собой). У вас есть завистники. И это естественно. Вы — известный практикующий врач, профессор. Ведете большую научно-исследовательскую работу. Редактор одного из руководящих медицинских журналов. Как же, батенька мой, в этом положении обойтись без врагов? Натурально, кое-кто мешает вам плодотворно работать, доносит о каждом вашем шаге.

Л е в и т и н. Не подозревал! Хотя ущемления встречаются.

К в а к и н. Мы поможем вам нейтрализовать этих мелких людишек. И знаете, как мы это осуществим? Мы сделаем некий символический жест, и умные и даже очень глупые люди поймут, что вы находитесь под высокой защитой. В прошлый раз вы, помнится, упомянули, что не имеете дачи?

Л е в и т и н. Да, как-то так вышло. Не получилось.

К в а к и н. Это не дело. Человек вашего положения и возраста обязан хорошо отдыхать. У меня как пациента не будет доверия к своему лечащему врачу, если я буду знать, что он не имеет возможности отдыхать... Здесь у нас освободилась одна дачка на берегу озера. Я посоветовался с коллегами, и мы решили... Буду откровенен: я делаю это и из некоторых корыстных побуждений. Рядом находится моя дача. Так что будем отдыхать вместе.

Нажимает на кнопку. Входит Горемыкин.

Евсей Евсеич, я подарил нашему дорогому доктору дачу. После того, как мы поговорим, не сочти за труд — съезди, покажи, отдай ключи.

Г о р е м ы к и н. Хорошо, Самсон Самсоныч.

Л е в и т и н. Ну, как можно! Я очень вам благодарен. Я даже не знаю, как вас отблагодарить!

К в а к и н. Благодарите наше замечательное государство. Это — государственная дача. Вам она дается в пожизненное пользование.

Г о р е м ы к и н. Должен заметить — дача в прекрасном состоянии.

К в а к и н. Да, озеро, нетронутый лес. Потом выкупите по остаточной стоимости. И еще ваши внуки и правнуки будут там отдыхать.

Г о р е м ы к и н. С вашего позволения, Самсон Самсоныч?..

К в а к и н. Да, можешь идти. Ступай.

Горемыкин выходит.

Что ж, теперь я хотел бы проконсультироваться о самочувствии... одной особы...

Л е в и т и н (открывая чемоданчик и доставая белый халат и прибор для измерения давления). Смешная привычка, но святой ритуал: во время осмотра я должен быть в халате.

К в а к и н. Это профессиональное. Я уважаю профессионализм в любой форме.

Л е в и т и н. На что жалуемся, Самсон Самсоныч?

К в а к и н. На что может жаловаться такой человек, как я? Бессонница, давление. Вы отвечаете за мое здоровье. А я — за состояние здоровья вверенной мне территории. Нет-нет, доктор, я хотел сегодня пообщаться с вами не столько как пациент... Некогда! О своем здоровье думать некогда. Да, прошу вас, не снимайте халат. Нужна ваша помощь именно как врача.

Л е в и т и н. Да-да, конечно. Буду рад услужить вам.

К в а к и н. Меня больше всего волнует сейчас не мое собственное здоровье, а здоровье нашего уважаемого и глубоко чтимого Леонида Сергеевича. Вы были вместе с ним в поездке. График встреч был очень напряженный. Не устали?

Л е в и т и н. Да, поездка была очень насыщена встречами. И физически нелегка. К тому же Леонид Сергеевич заразился гриппом. И сейчас на почве гриппа развивается хрониосепсис. Ничего опасного, но недомогание есть недомогание.

К в а к и н. Вот видите, сама судьба благоволит к нам! Должен только предупредить, доктор, разговор наш сугубо конфиденциален.

Л е в и т и н. Конечно. Я понимаю.

К в а к и н. Буду с вами вполне откровенен. Наверху пришли к выводу, что жизнь этого человека уже не представляет никакой политической ценности. Дело в том, что его могут использовать чужие, враждебные нам силы. Отрицать его значение нельзя. И за границей, и здесь оно не нуждается в подтверждении. Но принято решение об окончательной ликвидации его политической активности. Мы убрали его с поста главы государства, заменили другим политическим актером. Такие перемены нужны. Но Леонид Сергеевич продолжает ездить по миру, как будто до сих пор является руководителем страны. Сознательно или бессознательно он пытается отодвинуть на задний план нынешнее руководство. Есть люди, которые этим обстоятельством недовольны.

Л е в и т и н. Я не политик, Самсон Самсоныч, я врач. И он — мой больной.

К в а к и н. Больной, и, к сожалению, чрезвычайно активный. И весь вопрос в том, чтобы уменьшить интенсивность и продолжительность активности этого лица. Свести ее к нулю. Я понимаю вас, Вениамин Григорьевич. Я сам привязан сердцем к этому человеку. Он — мой друг, мой ученик.

Л е в и т и н. Я всю жизнь стараюсь держаться подальше от непосредственной политики. Я просто лечу людей.

К в а к и н. Да-да, но в народе растет недовольство, раздражение. Поднимается ропот. Это раздражение переливается и на новые власти. Надо успокоить бедный народ, бросить ему кость. Народ любит потоптаться у трупов известных людей. Если мы не можем его накормить, то хороший труп-то мы можем ему обеспечить? Народ должен знать, что Бог есть и следит... Я не буду говорить, кому принадлежит сама идея смерти от болезни. Но намекну: эта идея родилась на достаточно высоких уровнях. На тех уровнях, где может быть принято решение и о нашей с вами ликвидации. В случае ослушания. Малейший нелояльный шаг по отношению к этим лицам повлечет для нас с вами более чем неприятные последствия. Да что мы, доктор! Мы с вами старые люди, свое отжили. Но ведь у нас есть дети. У вас — трое детей, а внуков, кажется, пятеро? Я не ошибаюсь, доктор?

Л е в и т и н. Нет. Да. То есть, я хочу сказать, вы не ошиблись. Пятеро.

К в а к и н. Вот видите. А чем повинны бедные детки, еще не успевшие согрешить?

Л е в и т и н. Я понимаю, Самсон Самсоныч. Я согласен.

К в а к и н. Ну и отлично.

Л е в и т и н. Но это опасно. Моя репутация...

К в а к и н. Ваша репутация нисколько не пострадает. Скоро выборы в Академию медицинских наук... Станете академиком. Здоровых залечивают, доктор, а больных и сам Бог велел.

Л е в и т и н. Я давний лечащий врач Леонида Сергеевича. Поверьте, для меня это очень нелегко.

К в а к и н. Именно потому, что вы его лечащий врач, вам и доверено это тонкое дело. Я предлагаю вам выработать такой метод лечения, при котором можно было бы скорее закончить эту жизнь, не имеющую уже никакого политического смысла. Вы должны теми средствами, которые в ваших руках, помочь нам. Уверяю вас, вы пожнете замечательный урожай.

Л е в и т и н. Ворвачев страдает поражением сосудов сердца, миокардитом. Случаются недомогания. Если применять средства, усиливающие, возбуждающие деятельность сердца... Если довести до чрезмерной степени, можно ускорить процесс. Это может привести к инфаркту миокарда.

К в а к и н. Сколько времени это займет?

Л е в и т и н. На это нужно три-четыре месяца.

К в а к и н. Ворвачев вам доверяет? У вас хорошие с ним отношения?

Л е в и т и н. Да. Он полностью мне доверяет, полагается на меня. Я лечу и всю его семью.

К в а к и н. Значит, вы хорошо знаете его организм. Я не говорю, что нужно применение острых препаратов. Но это нужно сделать очень быстро. У медицины в этом плане чрезвычайно много возможностей. А человеческая жизнь хрупка и ненадежна. В любой момент она может оборваться от какого-то пустяка.

Л е в и т и н. Я подумаю, как это сделать.

К в а к и н. Мне безразлично, как вы будете лечить своего пациента. Мне нужен только результат. Даю вам на это три дня.. Технические детали обговорите с Горемыкиным.

Нажимает кнопку. Входит Горемыкин.

Евсей Евсеевич, доктор любезно согласился исполнить нашу просьбу. Пожалуйста, по дороге на дачу продумайте и составьте тщательный план. (Левитину). Это моя правая руки, Вениамин Григорьевич. Любые ваши пожелания будут немедленно и исчерпывающе выполнены. Считайте, что это ваш ассистент. Кстати, у Евсея Евсеевича тоже медицинское образование. Вы оба обладатели гуманной профессии. (Вставая и обнимая обоих за плечи). Главное, друзья мои, сохранить спокойствие в обществе. Чтобы росли и цвели здоровые настроения. Чтобы в головах у народа не появлялось ненужных вредных мыслей. Вы представьте, вдруг Ворвачева возьмут в оборот определенные политические силы! Что из этого может получиться? Человек часто бывает опасен не сам по себе, а в той мере, в какой его может кто-то использовать. Дать жизнь или взять ее — это прерогатива Бога. И я отдаю эту прерогативу вам. С Богом, друзья!

Л е в и т и н. Я постараюсь сделать все, как нужно.

К в а к и н. И чудесно. В определенные исторические периоды приходится прибегать к медицинскому вмешательству в ход политических процессов. В наше время это закономерность, доктор. (Горемыкину). Кстати, надо подумать, чтобы за здоровьем нынешнего главы государства наблюдал такой тонкий специалист, как Вениамин Григорьевич.

Г о р е м ы к и н. Хорошо.

Л е в и т и н (со страхом). Вы так считаете?!

К в а к и н. Здоровье всенародно любимого президента должно быть в надежных руках. Но все это мы обговорим позже. Ведь наши дачи рядом. Будем часто встречаться. До свидания!

Л е в и т и н. До свидания.

К в а к и н (вдогонку). Один презент, доктор!.. Я знаю — вы поклонник всего французского. Позвольте предложить вам набор духов от Диора для вашей супруги!

Л е в и т и н. О, благодарю вас!

К в а к и н. Мы ценим преданных работников.

Горемыкин и Левитин уходят.

(Один). Кто только и когда оценит меня? Ах, Леонид Сергеевич, Леонид Сергеевич! Прощай, лебединая моя песня! Сначала ты был один. Потом тебя растворили во множестве двойников, и я, твой создатель, не знаю даже, в ком из них ты прячешься. Возможно, этот эскулап прикончит даже не тебя. Но все равно — ты обречен. Одно из твоих «Я» даже сбежало от меня. Наивный! Разве можно сбежать от нас? Ох, как бы я хотел поговорить с тобой. В последний раз перед твоим уходом, друг мои милый; помнишь, мы были юны, и вся жизнь лежала у наших ног огромной козырной картой! Прощай, друг любезный! Прощай! (Плачет). Я остаюсь на своем посту. Пока не уберут и меня! (Рыдает).

II.8

На конспиративной квартире. Ворвачев и Аглямутдинов.

В о р в а ч е в. Где я? Куда меня привезли? Что это значит?

А г л я м у т д и н о в (освобождая Ворвачева от наручников). Успокойтесь, гражданин.

В о р в а ч е в. Что значит успокоиться? Это бандитский притон? Боже, в чьи руки я попал?

А г л я м у т д и н о в. Вот мои документы. Майор Аглямутдинов Фатхулла Хабибрахманович. Прошу любить и жаловать. А это одно из помещений нашей сыскной конторы.

В о р в а ч е в. Какое надругательство и бесстыдство? Меня возят как мешок с песком. Туда возят, сюда! Я дал этой несчастной стране свободу, и вот вместо благодарности...

А г л я м у т д и н о в. Мы непременно поговорим обо всем. Хотя политические взгляды уголовников нас вообще-то не интересуют.

Входит Запупейкин.

З а п у п е й к и н. Все еще выясняете отношения?

В о р в а ч е в. Меня здесь оскорбляют! Он назвал меня уголовником, а эти наручники?! Я протестую! Вы меня еще в кандалы закуйте!

З а п у п е й к и н. И закуем, если понадобится. Как вы прикажете поступить при задержании рецидивиста, четырежды судимого? Судимого за убийство, растление малолетних, а по последним двум делам проходящего как крупный аферист!? Хе-хе! Быть может, таких мы должны встречать с букетиками фиалок?

В о р в а ч е в (заикаясь). Я задержан как аферист? Я аферист? За-а ра-а-астление?

А г л я м у т д и н о в. Вы Вшивякин. Не отпирайтесь!

В о р в а ч е в. Какой Вши-и-вякин? Моя фамилия Ворвачев. Ворвачев Леонид Сергеевич.

З а п у п е й к и н. Все правильно. Вот ориентировка уголовного розыска. Пользуясь некоторыми сходством с нашим уважаемым Леонидом Сергеевичем, вы, Вшивякин, выдаете себя за Ворвачева. Сейчас разыскиваетесь в связи со зверским убийством своей приемной матери, которую вы предварительно изнасиловали.

В о р в а ч е в. Изнасиловал? При-при... Приемную мать?!

З а п у п е й к и н (Аглямутдинову.) Знакомьтесь, Аглямутдинов. Из породы вечных сыновей лейтенанта Шмидта.

В о р в а ч е в. Я требую встречи с генералом! С вашим руководством!

А г л я м у т д и н о в. А майор и полковник вам не подходят по рангу, Вшивякин? Здесь ничего требовать вы не можете.

В о р в а ч е в. Не называйте меня Вшивыкиным.

З а п у п е й к и н. Не Вшивыкиным, а Вшивякиным. И здесь вы лжете. Хорошо. Соблюдем необходимую формальность. Садитесь, гражданин.

Все усаживаются вокруг стола.

Фамилия, имя, отчество?

В о р в а ч е в. Это допрос? Я — Ворвачев Леонид Сергеевич.

З а п у п е й к и н. Год рождения?

В о р в а ч е в. 1931.

З а п у п е й к и н. Национальность?

В о р в а ч е в. Я русский. Русский я!

А г л я м у т д и н о в. Русский?

В о р в а ч е в. По документам я русский!

З а п у п е й к и н. Где ваши документы?

В о р в а ч е в. У меня лично ничего нет.

З а п у п е й к и н. Человек без документов, а претензий целый ворох. Род занятий?

В о р в а ч е в. Какой у меня сейчас род занятий? Сижу с вами. Несколько месяцев назад мне надели на голову мешок.

3апупейкин. Надо показать его психиатру.

А г л я м у т д и н о в. Для таких, как вы, существует старое, точное определение: самозванец. Вы — самозванец! Чем вы докажете, что вы Ворвачев Леонид Сергеевич? Вот, пожалуйста, последние номера газет. Здесь сообщения, информация о визите господина Ворвачева за границу — с супругой. Вы посмотрите, супруга улыбается...

В о р в а ч е в. Это клевета! Это двойник! Он, мерзавец, захватил мое политическое положение и мою супругу!

З а п у п е й к и н. Знаете, Вшивякин, из областной психбольницы недавно сбежал один больной, который выдавал себя за Эйнштейна. Он явился в местный университет и заявил, что, кажется, в 1911 году он ошибся. Якобы его теория относительности неверна, и он придумал теперь совсем другую формулу.

В о р в а ч е в. Я абсолютно нормален! Не делайте из меня идиота или уголовника. Я никогда не был пациентом психбольницы, не растлевал малолетних. И не убивал приемную или какую-то другую мать!

З а п у п е й к и н. Читайте сами. Ориентировка столичного уголовного розыска. Все приметы сходятся. Один к одному.

В о р в а ч е в. Я — бывший политический и государственный деятель. Еще раз говорю, тем летом, во время известных событий в августе, мне надели на голову мешок. Вероятно, сделали укол, поскольку я потерял сознание. Меня куда-то увезли, и я все это время находился в бункере.

А г л я м у т д и н о в. Какие страшные, странные и нелепые вещи вы рассказываете, Вшивякин. Сейчас у нас демократия, царят свобода, либерализм, гласность. Мы создаем правовое государство, а вы придумываете Бог знает что. Начитались ужасов про Сталина и Берию или романов Дюма, и уж вам мерещится...

В о р в а ч е в. Но как вам доказать, что я это я? Вот смотрите, смотрите! (Обеими руками хватает свою голову и тычет ею Аглямутдинова). Вот!

З а п у п е й к и н. Господи, любой врач любой заурядной поликлиники сделает такое родимое пятно любому плешивому человеку.

А г л я м у т д и н о в (брезгливо отстраняясь). Уберите свою лысину!

З а п у п е й к и н (Аглямутдинову). Ничего, посидит в следственном изоляторе, вспомнит свою настоящую фамилию. Но на этот раз, Вшивякин, вам не отвертеться: за свои деяния вы получите либо «вышку», либо, если будете признаны невменяемым, психушку пожизненно.

В о р в а ч е в. Я вменяемый! Поймите, я — Ворвачев Леонид Сергеевич. Товарищ полковник! Товарищ майор! Доложите руководству. Доложите, что я ни на что теперь не претендую. Я вполне лоялен к новому режиму власти. Согласен на все. Ведь я прошу малого. Я прошу только вернуть меня к моему привычному образу жизни. Мне же обещали!

А г л я м у т д и н о в. Что вам обещали?

В о р в а ч е в. Мне обещали, что потом, когда все развалится, мне дадут возможность уехать за границу.

З а п у п е й к и н. Кто вам обещал?

В о р в а ч е в. Как кто? Ведь вы же из ведомства Квакина? А товарищ Квакин, насколько я понимаю… Я прошу вас, доложите немедленно ему. И умоляю: не надо превращать меня во Вшивыкина!

А г л я м у т д и н о в (терпеливо). Не Вшивыкина, а Вшивякина.

З а п у п е й к и н. Хорошо, предположим, на секунду, вы не Вшивякин, а действительно Ворвачев Леонид Сергеевич. Но что тогда? Выходит, реально существует уже несколько Ворвачевых? Во всяком случае, как минимум — двое. Ваше появление на свет Божий может дестабилизировать обстановку.

В о р в а ч е в. Но в чем я виноват? Меня поставили руководить партией и страной. Руководил. Все делал, как велели. Потом вдруг надели мешок на голову и увезли. За что?! А сейчас я ни на что не претендую. Я же не говорю, что хочу опять править.

А г л я м у т д и н о в. Не хотите?

В о р в а ч е в. Упаси, Боже! Но мне обидно, что меня так предали. Почему Самсон Самсоныч Квакин не доверился мне до конца? Разве я не сделал бы того же самого, что совершил потом мой двойник? Подумал, чго я буду сопротивляться официальному уходу в отставку? Но это смешно. Я понимаю: мавр сделал свое дело, мавр должен уйти. Но мавр должен был уйти по-человечески. На условиях, которые обговаривались. Меня обманули! Поймите мою трагедию.

З а п у п е й к и н. Что будем делать, Аглямутдинов? Товарищ утверждает, что он не Вшивякин. Отправим на психиатрическую экспертизу?

А г л я м у т д и н о в. Привычка к власти у человека так быстро не пропадает. У него не видно замашек Наполеона. Он больше похож на мелкого уголовника, чем на политического деятеля.

В о р в а ч е в. Я устал. Делайте со мной, что хотите. Нет больше сил бороться. Нет сил жить в этом мире. Я устал не быть самим собой. Тридцать-сорок лет, и все эти годы сплошная игра, постоянное принуждение. Хотите, чтобы я был Вшевыкиным или Вшивякиным? Хорошо, буду. Вшевыкиным или Вшивякиным. Это он вас снова послал ко мне! Знаю, — он!

А г л я м у т д и н о в. Кто он?

В о р в а ч е в. Это он играет со мной в кошки-мышки!

А г л я м у т д и н о в. Кто?

В о р в а ч е в. Он. Дьявол. Сатана. Люцифер!

А г л я м у т д и н о в. Вы помните первый разговор с этим Люцифером, определивший вашу судьбу?

В о р в а ч е в (как сомнамбула). Да. Это случилось еще тогда, когда я был студентом университета.

А г л я м у т д и н о в. Расскажите, Ворвачев, все расскажите.

В о р в а ч е в. Они сделали из меня зомби. Они управляют мной! Вы верите, что я не Вшивякин? Вы назвали меня Ворвачевым. Я — Ворвачев?

А г л я м у т д и н о в. Я верю. Рассказывайте. Рассказывайте, что помните.

З а п у п е й к и н. Да, мы верим вам.

В о р в а ч е в. Сначала я не знал, я долго не знал, в чьих руках нахожусь. Я не знал, кто меня толкает, делает мне карьеру. Все шло само собой. Мне будто дул ветер в спину. Двери сами раскрывались передо мной, и я много лет не знал, не догадывался, а когда узнал — было уже поздно! Я думал, что работаю на наше ведомство, а на самом деле, оказывается, работал на них... Да, меня вытолкнули на самый верх. Но, отжав меня, использовав, как лимон, они же швырнули меня потом в преисподнюю. Да, моими руками испоганена и разрушена эта страна. Но что я мог сделать? Что я мог? Поймите это!

Отступив, Запупейкин нечаянно роняет стул.

Ворвачев приходит в себя.

(Очнувшись). Что со мной? Ах, это вы...

З а п у п е й к и н. Да, это мы.

В о р в а ч е в. У меня иногда происходит что-то... с головой.

А г л я м у т д и н о в. Как вы неосторожны, Захар Филиппыч. Я только начал вводить его в транс.

З а п у п е й к и н. Ничего. И так все ясно. Давайте, Леонид Сергеевич, говорить прямо. Мы действительно из ведомства Самсона Самсоныча Квакина. Но мы представляем другие политические силы.

В о р в а ч е в (озираясь). Куда я попал?.. Куда я опять попал? Господи!

З а п у п е й к и н. Мы предлагаем вам вариант новой политической игры, где вы предстанете вновь в роли первой скрипки оркестра. Разумеется, вначале. Потом — почетное положение Спасителя Отечества.

В о р в а ч е в. Я ничего не-е пони-маю!

З а п у п е й к и н. Страна разрушена. Вместо единого государства — куча обломков. Народ в шоке и оцепенении. Надвигается голод. На пороге гражданская воина. На юге она уже идет. Нет лидера. Нет крупной общенациональной фигуры, способной сплотить всех. И здесь в качестве мессии на политической сцене вновь появляетесь вы!

В о р в а ч е в. Я?!

З а п у п е й к и н. Да, вы.

В о р в а ч е в. Я буду снова Ворвачевым?

З а п у п е й к и н. Да. При этом в открытом обращении к народу вы заявите, что во время известных летних событий вы были похищены, что на самом деле вы не имеете никакого отношения к тому обвалу событий, который произошел в стране после вашего похищения. То, что делалось от вашего имени осенью того года, делалось по указанию врагов государства вашим двойником. Вы вновь берете на себя функции управления и как легитимный глава государства отменяете все указы, постановления, законы, принятые с момента вашего похищения и ареста до сего времени как незаконные. Вы объявляете своего двойника самозванцем, вашего преемника — узурпатором, а тех, кто тем летом организовывал дешевый спектакль, — организаторами антигосударственного путча. И вокруг вас начинают сплачиваться народ, собираться силы.

В о р в а ч е в. Это игра в Лжедимитрия! Нет, ни в коем случае! Что с ними происходит потом?!

А г л я м у т д и н о в. Это любопытная и увлекательная игра в Ворвачева. У вас нет выбора.

В о р в а ч е в. Но мне сейчас ничего не нужно. Получать пенсию, существовать на каком-то более или менее приличном уровне, отвечающем в некоторой степени моим прежним привычкам!..

А г л я м у т д и н о в (Запупейкину). Я — не могу! Объясните этому дураку, Захар Филиппыч, что всем в высшей степени наплевать на его привычки.

З а п у п е й к и н. Если вас устраивает роль рецидивиста Вшивякина, пожалуйста! Но говоря о том, что Вшивякину грозит суд или пожизненное пребывание в психиатрической больнице, я был не совсем точен. Уголовник Вшивякин, убийца и растлитель малолетних, будет случайно застрелен при задержании. И эта неосторожность случится уже завтра.

В о р в а ч е в. У меня происходит что-то с головой.

З а п у п е й к и н. С вашей головой будет все в порядке. Будем вместе спасать страну, Леонид Сергеевич. Еще и сейчас пять-десять процентов населения вас поддерживает. Дураков много. Если вы выступите в предлагаемой роли, за вами пойдет семьдесят-восемьдесят процентов народа.

В о р в а ч е в. Но у меня нет уже никаких сил для этого. Я боюсь.

А г л я м у т д и н о в. Вы всегда играли какие-то роли, Ворвачев. Роли политического новатора и социалиста. Роль предателя. И разрушителя государства. Сейчас вам также временно предлагается роль патриота.

З а п у п е й к и н. И спасителя Отчизны. Мы не предлагаем вам недостойной роли.

В о р в а ч е в. Господи! Я шахматная пешка! Всю свою жизнь я был как пешка! Меня все время двигали, меня постоянно переставляли с места на место.

А г л я м у т д и н о в. Вас использовали западники. А сейчас вас будут использовать почвенники. Какая вам разница? Проститутка, отдаваясь клиенту, не думает о любви. Она подсчитывает в это время сумму гонорара. Ваш гонорар — жизнь.

З а п у п е й к и н (вставая). Даем вам сутки на размышление. (Аглямутдинову). Позови Марию Лукиничну.

Аглямутдинов выходит и возвращается с Марией.

Мария Лукинична поможет вам скоротать время. Холодильник забит продуктами. Телевизор работает, радио — тоже. Телефона, извините, нет. Каких-то попыток вырваться отсюда предпринимать не следует. Спецобъект находится под тщательной охраной. Одни сутки, господин Ворвачев. Вы выйдете отсюда либо сами как спаситель Отечества, либо как уголовник под фамилией Вшивякин вас вынесут отсюда ногами вперед. (Марии.) Пока развлекайтесь.

Запупейкин и Аглямутдинов уходят.

М а р и я. Меня тоже привезли сюда, Леонид Сергеевич.

В о р в а ч е в. Врешь! Ты агент! Ты их агент! Это ты продала меня!

М а р и я. А скольких ты продал? Ты не агент? Все мы чьи-то агенты. Обедать-то будешь?

В о р в а ч е в. Обедать?

М а р и я. Ну, пора и обедать.

В о р в а ч е в. Давай. Почему-то очень есть хочется.

Мария собирает на стол. Садятся. Мария наливает вино.

М а р и я. Помянем Ивана Петровича. Добрый был человек.

В о р в а ч е в. А что такое? Что с ним случилось?

М а р и я. Да вот только что сообщили. Попал в аварию, дурачок. Сегодня один попадает в аварию, завтра другой. Помянем душу этого доверчивого русского человека.

Выпивают, молча едят. Вдруг Ворвачев вскакивает из-за стола.

В о р в а ч е в. Что делать? Я не знаю, как быть? Я боюсь, боюсь! И мне они устроят такую же аварию!

М а р и я (льнет к нему). Ну, что ты, лапочка. Ну, если хочешь, пойдем... Пойдем, полежим немного. Успокоишься. И мне надо успокоиться.

В о р в а ч е в. Отстань! Надоело! Ничего не хочу!

М а р и я. Нинка твоя, подлая, поди, тоже сейчас с этим... занимается, с заместителем твоим. Ну, и мы займемся. Пойдем, пятнистенький мой.

В о р в а ч е в (плачет). Меня обвиняют в государственных преступлениях. Назвали проституткой!.. А что я мог сделать? Я тоже был связан по рукам и ногам. Ведь это же все давно закладывалось. Еще при лысом борове с бородавкой. Специально закладывались неправильные стратегические решения в развитие сельского хозяйства, чтобы народ оставался на голодном пайке. В атомной энергетике — что, случайно? — станции строили на разломах? Все думают, Желтобыль — случайная авария. Недоумки! Это был запланированный атомный удар. А военное строительство, истощавшее экономику? Когда я пришел, что я мог? Меня бы сразу раздавили!

М а р и я. Как ты переживаешь, маленький мой. И в самом деле я к тебе всем сердцем привязалась.

В о р в а ч е в. Обвинять легко! А в таком же положении был этот, картавый, в восемнадцатом году. Почему он впал в истерику из-за Брестского мира? Тоже совершил сделку с самим Сатаной! И этот Сатана в любой момент мог обнародовать договор с ним! И надо мной Сатана! Теперь опять гонят служить. Или ногами вперед, слышала?

М а р и я. Ну, и послужи! Отломится, что ли?

В о р в а ч е в. Там спасай западную цивилизацию, здесь спасай Отечество! Почему я должен все время что-то спасать? Вон, цивилизацию спас, а мне мешок на голову? Отечество спасу, и тоже — мешок?

М а р и я. Ну, успокойся, родненький, успокойся! Время еще есть. Обдумаем.

В о р в а ч е в. И эта лярва! (Рыдает). Она тоже предала меня!

М а р и я. Нинка, что ли?

В о р в а ч е в. А кто еще?

М а р и я. Лярва и есть лярва. Давай, мы ей покажем. Пойдем, лысенький мой. Пойдем, спаситель Отечества разьединственненький!

В о р в а ч е в. Один раз уже было так. Меня на целый год заменили двойником. Случайно получилось. Но она даже и не заметила подмены.

М а р и я. Ей все равно о кого бедра тереть, курве треклятой! Страдалец ты мой!

В о р в а ч е в. Я Сатаны, Машенька, боюсь. Он ведь везде, везде!

М а р и я. А я сейчас перекрещу комнату, и мы дьявола прогоним. Вот смотри, смотри. (Крестит воздух). Знаешь, есть примета такая. Если кто боится нечистой силы, надо повесить над дверью связку чеснока, а на пол у двери поставить перевернутый веник.

В о р в а ч е в. А есть чеснок. Маша?

М а р и я. Видела в холодильнике. Народ здесь заботливый. Сейчас и чеснок над дверкой повесим, и веник поставим. И все будет хорошо.

В о р в а ч е в. Ты так думаешь, Машенька? Что бы я делал без тебя?

Женщина хлопочет. То выходит, то входит в комнату.

М а р и я (вернувшись и обнимая Ворвачева). Ну, вот, повесила. Нечистая сила сейчас уберется отсюда. Пойдем, миленький мой. Я тебе сказку расскажу. Как ты будешь опять царем-правителем. Как буду я у тебя в любимых горничных. А лярвочку одну, курвочку нехорошую, мы с тобой на кухню сошлем. Пусть оттуда зубы скалит и пирожки нам стряпает!..

Уходят в другую комнату. Слышен смех Марии.

II.9

На квартире второго Ворвачева. Ворвачев один.

В о р в а ч е в (стоя у двери и разговаривая с невидимым собеседником). Нина! Ниночка! Могу я зайти к тебе в комнату? Пойми, мне трудно кричать. У меня напрягается горло. (Обиженно.) Нет, молчать целыми сутками — это пытка!

Отходит от двери, останавливается. Он почти неотличим от первого Ворвачева.

Разве только чуть больше лоска, да костюм другой.

Вновь подходит к недоступной двери.

 

Пожалуйста, не капризничай, Нина. У мужчин это бывает. Вот сейчас придет доктор Левитин, я с ним посоветуюсь. То, что не смог ночью, ни о чем не говорит. Усталость, недомогание. Тебе нужно было успокоить меня, а ты стала фыркать. Как же после этого? Что?.. Молчишь... Уверяю тебя, мне больше шестидесяти лет, полноценного удовлетворения я, видимо, дать не могу, но я стараюсь. Ты должна хотя бы отметить мои старания.

Звонок в дверь.

Я попрошу доктора Левитина поговорить с тобой.

Уходит. Возвращается в сопровождении Левитина и Горемыкина.

Последние в белых халатах.

 

Прошу вас! Пожалуйста! Присаживайтесь.

Л е в и т и н. Позвольте представить, Леонид Сергеевич. Мой новый ассистент. Специалист по народной медицине и омоложению.

Г о р е м ы к и н (кланяясь.) Гиль Аркадий Саввич. Занимаюсь, если позволите, также сексуальными нарушениями. Нарушениями в сфере половой деятельности.

В о р в а ч е в. Очень хорошо, прекрасно! (Поворачиваясь к Левитину.) А я, наверное, переутомился, доктор. Все-таки была очень напряженная поездка. И горло еще болит.

Л е в и т и н (раскрывая чемоданчик.) Сейчас мы вас посмотрим, внимательно послушаем. Раздевайтесь... Так. Не дышите, пожалуйста. Дышите... Снова не дышите... (Убирая фонендоскоп.) Хрипы еще есть. Одевайтесь, Леонид Сергеевич. (Считает пульс.) Пульс слегка учащенный. Волновались?

В о р в а ч е в. Да. Опять семейная сцена.

Л е в и т и н. Все на той же почве?

В о р в а ч е в. Как обычно…

Л е в и т и н. Поэтому я и привел с собой товарища Гиля. (Меряет давление). Однако и давление повышенное. Сто шестьдесят на сто. Перевозбудились, Леонид Сергеевич. Не бережете себя. И супруга вас не бережет.

В о р в а ч е в. И не говорите! (Машет рукой.)

Л е в и т и н. Ваш организм очень хрупок и нежен. Вы очень чувствительны. И к перемене погоды, и даже к настроению окружающих.

В о р в а ч е в. Знаете, доктор, я хотел бы жить в XIX веке. Это время не для меня.

Л е в и т и н. Ничего, ничего. Сейчас мы вас подкрепим. В нашем веке люди тоже живут. Обязаны жить, если им разрешат.

В о р в а ч е в. Опять уколы? Ужасно боюсь.

Л е в и т и н. Вас больше устраивают капсулы?

В о р в а ч е в. Да, глотать легче. И приятнее.

Л е в и т и н. Вот, Леонид Сергеевич, пожалуйста. Две капсулы. Одну из них примите сейчас же. (Ворвачев запивает лекарство водой из стакана.) А вторую примите ровно через час. Капсулы снимут напряжение.

В о р в а ч е в. В душе постоянно какое-то беспокойство. Так переживаю за все, что происходит.

Л е в и т и н. Непорядок в стране — непорядок в душе. Все мы переживаем.

Г о р е м ы к и н. Позвольте дать один совет. Доктор Левитин специалист в области оперативной терапии, а я — приверженец профилактической медицины. Есть очень простые способы избавления от неврастенических кризов. Надо чаще гулять в лесу или в парке. Он у вас за окном. Гуляя, повернитесь на восток, подчеркиваю, на восток и прислонитесь к какому-нибудь толстому дереву.

В о р в а ч е в. К дереву? И любому?

Г о р е м ы к и н. Желательно к вязу, к дубу. Либо сосне. Можете положить правую руку себе на грудь, а левую на спину. Постарайтесь погрузиться в созерцание и думайте о влиянии на вас дерева. В течение нескольких минут настроение изменится. Произойдет обмен между магнетизмом дерева и вашим магнетизмом. Если вы будете ходить к этому дереву регулярно, оно излечит вас окончательно.

В о р в а ч е в. Как просто и оригинально!

Г о р е м ы к и н. У каждого политика должен быть на примете свой дуб. Опыт народной медицины еще не оценен.

Л е в и т и н. И все-таки давайте мы сделаем вам еще и успокоительный укол. У вас блеск в глазах. Вы провели трудную ночь.

В о р в а ч е в. Да-да, знаете, когда в семье непонимание...

Л е в и т и н (вновь открыв чемоданчик, разбивает ампулу.) Пожалуйста, ложитесь. (Делает укол.)

В о р в а ч е в. Ой-ой? Мне больно.

Л е в и т и н (смеясь). Вы очень чувствительны, (Закрывая чемоданчик). Все, Леонид Сергеевич. Напряжение будет убрано. Посидите перед телевизором, посмотрите какую-нибудь веселую передачу. Расслабьтесь.

В о р в а ч е в. Один вопрос к Аркадию Саввичу. У меня сложившийся ритм жизни во всем. В том числе и в сексе. И моя супруга очень строго следит за расписанием. Словом, меня очень огорчила сегодняшняя ночь. Наверное, сказались нагрузка, недомогание?

Г о р е м ы к и н. Здесь нет проблем. Выход вы можете найти на кухне.

В о р в а ч е в. На кухне?

Г о р е м ы к и н. Да. Например, в любовных делах чрезвычайно полезна обыкновенная морковь.

В о р в а ч е в. Вы так считаете?

Г о р е м ы к и н. Уверен в этом. Действие проверено многократно. Морковь насыщает организм витаминами А, В, С и Е. Арабская медицина — скажем, советует тушить морковь в молоке. Если вы попросите свою кухарку...

В о р в а ч е в. Слава Богу, повара мне оставили. Но сегодня Нина Петровна отпустила его домой.

Г о р е м ы к и н. Попросите супругу. Пусть она вам потушит морковку. При регулярном употреблении это блюдо повышает сексуальный аппетит и способствует всестороннему улучшению супружеских отношений.

В о р в а ч е в (Левитину.) Вы, доктор, привели с собой кудесника!

Л е в и т и н. Выздоравливайте, Леонид Сергеевич. Мы с вами раскланиваемся.

В о р в а ч е в. Нет, нет! Минуточку, доктор. Я бы очень хотел, чтобы вы поговорили с моей супругой. Объясните ей все. Когда она сердится, то, бывает, молчит часами. В доме возникает такая напряженная атмосфера, хоть беги.

Уходит в другую комнату.

Л е в и т и н. Процесс пошел. Я искренне привязан к нему. И подумать только: через два часа он умрет перед телевизором от сердечного приступа.

Г о р е м ы к и н. Да, процесс пошел. Бывают моменты, когда нужно действовать медленно и чрезвычайно осторожно. И бывают моменты, когда нужно действовать быстро и внезапно.

Л е в и т и н. Ваш план безупречен.

Г о р е м ы к и н. Как видите, ничего сложного во всех этих вещах нет. Политическая необходимость требует иногда именно срочного медицинского вмешательства.

Л е в и т и н. Но я изумлен. Ваши советы — советы тонкого профессионала.

Г о р е м ы к и н. Я специалист универсального профиля, Вениамин Григорьевич.

Л е в и т и н. Я часто думаю: как жалка все-таки и ничтожна человеческая жизнь. Вот через два часа у клиента наступит огромная сердечная слабость, человека не станет. А он еще не знает об этом. Его сознание занимают какие-то пустяки.

Г о р е м ы к и н. Вы философ. Это правильно. Жизнь, смерть — к этим вопросам надо относиться действительно философски.

Входит Ворвачев.

В о р в а ч е в. Моя супруга просит ее извинить. У нее неважное настроение, и она не может никого принимать. (Помедлив.) Ах, друзья мои! Как бывает тяжка порой доля любящего супруга!

Л е в и т и н. Не расстраивайтесь, Леонид Сергеевич.

В о р в а ч е в (не выдерживая.) Знали бы вы, какой ад — мои семейные отношения. Все привыкли видеть ее рядом со мной. Но она изображает привязанность ко мне только перед телекамерами и корреспондентами! Никто не знает, что иногда она бьет меня, больно щиплет!

Л е в и т и н. Неужели? Я вам очень сочувствую.

Г о р е м ы к и н. Вам поможет морковка. Морковка, тушенная в молоке.

В о р в а ч е в. Да-да. (Провожая.) Сердечно вам благодарен.

Левитин и Горемыкин уходят. Ворвачев остается один, вытирает

платком слезы, опять останавливается у двери.

Нина! Позволь все-таки зайти к тебе? Я посоветовался с врачами. Оказывается, все просто. Как ты думаешь, у нас есть морковь? Ну, хватит тебе дуться! Знаешь, нужно только потушить морковь в молоке, и все будет в порядке. Что?.. Можно зайти?

Уходит в соседнюю комнату. Спустя мгновенье вылетает, радостный, оживленный. Что-то ищет, вполголоса напевает.

Морковка, морковка! Родная Каховка!

Горячая пуля, лети!

Мы мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути.

(Кричит.) Нина, я нашел ключ от лоджии! Я сам найду морковку!

Скрывается в другой двери.

 (Кричит.) Нашел, нашел!!

II.10

На конспиративной квартире в поволжском городе.

М а р и я. Ау, Ленчик? Что ты там заперся? Мне тоже нужно в туалет.

Спустя мгновенье появляется Ворвачев.

В о р в а ч е в. Я долго думал, размышлял.

М а р и я. Ну, ты даешь! У меня подруга была. Детективы любила в туалете читать. Запрется и сидит часами.

В о р в а ч е в. Все важные для страны решения я всегда принимал, сидя на унитазе. Знаешь, я окончательно решил. Я согласен!

М а р и я. Ну, и здорово! Все равно деваться некуда. Я рада, что ты укрепился во мнении.

В о р в а ч е в. Это может быть грандиозный поход. Ты думаешь, народ поддержит меня?

М а р и я. Непременно поддержит. А как же? Народу ведь что? Ему только команду дай, да покажи, где враг. Он и ринется, сломя голову. Все потопчет. Только обещай, Ленечка, что я с тобой буду в эти минуты. Не Нинка твоя! Она, изменщица, тебя забыла, с другим милуется, а я здесь, рядом. Все опасности с тобой разделяю.

В о р в а ч е в. Об этом мы поговорим после.

М а р и я. Когда после-то? Ты не думай, что если я с Иваном была, то не смогу в высоком обществе находиться. Я везде приспособлюсь. У меня и писатели были, и химики. Эти... как их? Партийные работники тоже. А Иван — временное явление. Надо было прощупать настроение люмпен-пролетариата.

В о р в а ч е в. Ты можешь не беспокоиться, Мария. Я обязательно отблагодарю тебя. А сейчас почитай опять Пушкина. Про Самозванца и Бориса Годунова. Меня классика вдохновляет.

М а р и я. Народец здесь запасливый. И про Пушкина не забыли. До чего этот Аглямутдинов Фатхулла Хабибрахманович умный! (Читает.)

Конечно, царь: сильна твоя держава.

Ты милостью, раденьем и щедротой

Усыновил сердца своих рабов.

Но знаешь сам: бессмысленная чернь

Изменчива, мятежна, суеверна,

Легко пустой надежде предана,

Мгновенному внушению послушна,

Для истины глуха и равнодушна,

И баснями питается она.

Ей нравится бесстыдная отвага.

В о р в а ч е в. Именно! Прав Александр Сергеевич Пушкин. Народу нужны совершенно нелепые басни и абсолютно бесстыдная отвага предводителя!

М а р и я (читает).

Так если сей неведомый бродяга

Литовскую границу перейдет,

К нему толпу безумцев привлечет

Димитрия воскреснувшее имя.

В о р в а ч е в. А если это будет не бродяга? Ведь я-то не бродяга с улицы! Представь, я воскресаю? Меня знает весь мир! Меня поддерживает бедный народ! Я отнюдь не политический покойник. Нет, дудки! (как сомнамбула, закрыв глаза). Мой народ... Во мне все горит, Мария! Сердце горит!

М а р и я. А вот про нас с тобой. Послушай! (Толкает Ворвачева.) Слушай!

Я решилась

С твоей судьбой и бурной, и неверной

Соединить судьбу мою; то вправе

Я требовать, Димитрий, одного:

Я требую, чтоб ты души своей

Мне тайные открыл теперь надежды;

Чтоб об руку с тобой могла я смело

Пуститься в жизнь, не с детской слепотой,

Не как раба желаний легких мужа,

Наложница безмолвная твоя,

Но как тебя достойная супруга...

Слышишь, Ворвачев? Сам Пушкин написал про меня! Гляди! (Читает.)

Знай: отдаю торжественно я руку

Наследнику московского престола.

Звонок в дверь.

В о р в а ч е в. Кто это?

М а р и я. Вот она, наша с тобой судьба! Вот!

Входят Запупейкин и Аглямутдинов.

Запупейкин. Ну? Как настроение у нашего гостя?

М а р и я. Мы готовы.

В о р в а ч е в. Да, я полностью готов! Я готов!

З а п у п е й к и н. Замечательно! Народ сразу должен почувствовать вашу уверенность в победе. С первого появления! С первых слов!

В о р в а ч е в. Да, да! Я спасу бедный народ! Я возглавлю военный общенародный поход против негодяев, захвативших власть в стране. О, если бы я мог еще разоблачить международную масонскую банду, заправляющую всем! Всех этих подлых Квакиных! Но я их уничтожу! Я с корнем вырву из тела мира эту сифилитическую заразу! Нет, господа! Вы ошиблись! Ворвачев еще жив и действует! Вы отправили в отставку не меня, а хорошо подготовленного вами мерзавца. Я покажу, что значит быть настоящим патриотом!

З а п у п е й к и н. Как, Аглямутдинов? По-моему, человек полностью в форме? Молодец, Мария.

А г л я м у т д и н о в. Уже сегодня созовем пресс-конференцию, Захар Филиппович. (Ворвачеву.) Покажем вас по телевизору, агентства всего мира разнесут весть о вашем возвращении на пост главы государства. И это будет уже половина дела.

М а р и я. Но я хочу быть с ним! Я не хочу, чтобы он возвращался к своей сухолядой твари.

А г л я м у т д и н о в. Пойми, Мария! Эта сухолядая и должна подтвердить всенародно и публично, что он-то и есть истинный Ворвачев. Мы не можем обойтись без нее.

М а р и я. А как же я?

А г л я м у т д и н о в. Найдем и тебе место. Будешь при нем. Но только не суйся вперед.

З а п у п е й к и н. Ладно, перейдем к делу.

М а р и я. Ой, как интересно! Но мне нужно срочно в туалет.

Уходит.

З а п у п е й к и н. Пока вы здесь с Марией, Леонид Сергеевич, развлекались да размышляли, как жить-поживать, мы интенсивно работали, составляли документы. Вот товарищ Аглямутдинов совсем не спал. Давайте посмотрим их.

А г л я м у т д и н о в. Да, глаз не сомкнул. (Достает из портфеля бумаги.) Вот, Леонид Сергеевич, разработка вашего выступления перед журналистами на пресс-конференции.

Передает текст Ворвачеву. Ворвачев просматривает его, кивает.

А вот ваше первое обращение к народу, которое вы там зачитаете.

З а п у п е й к и н. Прочитай, прочитай!

А г л я м у т д и н о в. Документ большой. Здесь вы подчеркиваете, что полностью владеете ситуацией и восстановили связь со страной, прерванную в результате преступных действий антигосударственных лиц. Впрочем, процитирую: «В ближайшие сутки я приступаю к полному исполнению своих обязанностей. А авантюристы, захватившие власть, понесут юридическую ответственность за свои противозаконные действия...». На самом деле мы их тут же ликвидируем.

В о р в а ч е в. Да-да, всех их арестовать! И обязательно этого пьяницу некрофила с мордой тупого бульдога! И — в камеру, в камеру!

А г л я м у т д и н о в. Продолжаю: «Все органы исполнительной власти, включая министерство безопасности, обороны, внутренних дел, переходят в непосредственное мое подчинение».

В о р в а ч е в. Правильно!

А г л я м у т д и н о в. Вот график вашего триумфального пути в столицу. Все проработано. (Передавая документы.) Проект заявления группы офицеров о переходе армейских частей и флота в ваше подчинение. Заявление профсоюзов страны о поддержке мер по стабилизации. Проект заявления лидеров ряда партий и движений в вашу поддержку.

В о р в а ч е в. Отлично. Это то, что нужно в первую очередь.

А г л я м у т д и н о в. Вот постановление № 1 о мерах по защите жизненно важных интересов народов и граждан, независимости и территориальной целостности страны.

В о р в а ч е в. Вы хорошо поработали. (Запупейкину.) Я возьму вас обоих в свой аппарат. Я люблю компетентных работников.

А г л я м у т д и н о в (продолжая вынимать документы.) Обращение к главам государств и правительств, к генеральному секретарю ООН.

В о р в а ч е в. Зачитайте, дружок.

А г л я м у т д и н о в. «В соответствии с Конституцией и законами государства сегодня на всей территории страны вводится сроком на шесть месяцев чрезвычайное положение. На этот период всю полноту власти беру на себя. Принимаемые меры являются временными и никоим образом не означают отказа от курса на глубокие реформы во всех сферах жизни государства и общества. Эти меры диктуются жизненной необходимостью предотвращения широкого гражданского конфликта с непредсказуемыми последствиями для народов страны и всего мирового сообщества...».

В о р в а ч е в. Очень своевременный документ! В своей внешней политике я всегда смотрел на три шага вперед!

А г л я м у т д и н о в. Позвольте зачитать последнюю фразу: «Я надеюсь, что принимаемые меры найдут должное понимание со стороны народов и правительств, Организации Объединенных Наций».

В о р в а ч е в (в возбуждении расхаживая по комнате.) Да, дорогие господа-товарищи! Наступает час Икс, и сегодня — решающий день! Мы сметем и опрокинем навзничь врагов Отечества! Всех этих подлых, по дешевке купленных манкуртов, людей без родины и чести! Они уничтожили страну, но мы возродим ее славу и величие. В моей груди кипит восторг! Канальи! Пришел ваш срок! (Запупейкину.) Непременно нужно, чтобы на мое возвращение отозвались поэты. Так сказать, интеллигенция! Вот этот, которого я послал в какую-то маленькую ничтожную страну послом... То ли в Люксембург, то ли в Бельгию! Южный человек? Азиат. Он мне еще льстил... Забыл фамилию! Пусть выразит радость!

З а п у п е й к и н. Мы свяжемся с ним, как только появится возможность, Леонид Сергеевич.

В о р в а ч е в (загибая пальцы). Значит, армия будет, от интеллигенции товарищи есть... Надо сразу пообещать народу снизить цены!

З а п у п е й к и н. Все проработано.

А г л я м у т д и н о в. Вот пакет экономических предложений.

В о р в а ч е в (просматривая бумаги). Прекрасно. Эти нынешние спекулянты совсем обокрали несчастный народ. Каждый правитель грабит, но грабить надо в меру. В меру и с умом. (Увидев остановившуюся в дверях Марию.) Мария! Я возвращаюсь к людям!

М а р и я. Ну, и выпить тогда надо! Или мы сами не люди? Захар Филиппыч? Фатхулла Хабибрахманович?

В о р в а ч е в. Непременно. Непременно, друзья! А есть бутылка?

М а р и я. И коньяк, и шампанское. Народ здесь запасливый.

З а п у п е й к и н. Ладно. Для поднятия тонуса можно.

В о р в а ч е в. Наметилось взаимопонимание, и я очень хочу выпить! Ум кипит, нервы как тончайшие волоски! О, как остудить душу? Какие слухи, господа, пойдут по всей стране и миру! Я снова буду в центре всеобщего внимания.

Разливают коньяк. Поднимают рюмки.

Вы не понимаете, друзья, что я пережил в эти месяцы и годы. Когда много лет о тебе каждый день с утра до ночи долдонит пресса, то привыкаешь к этому как к воздуху. Нет в мире сильнее наркотика, чем слава и власть. И вдруг этот наркотик у тебя преступно отнимают. Становится буквально нечем дышать! Труднее всего переносить именно молчание. Я готов сидеть в бункере, но лишь бы говорили обо мне! Слава выжигает всю душу. Вы не знаете, друзья мои, что такое слава!

З а п у п е й к и н. За успех нашего общего дела!

М а р и я. Мы пьем за вас, Леонид Сергеевич! За ваше второе пришествие на свет Божий.

Пьют.

В о р в а ч е в. Ты права, Мария. Я, как Христос, укажу людям путь. Я тоже прошел через Голгофу. Народу как раз нужен вождь-мученик. Он ждет меня. Ждет пророка! В народе накопилась энергия, и я сегодня же укажу ему его врага! Прошу налить еще!

З а п у п е й к и н. Хватит, Леонид Сергеевич! Думаю, достаточно.

А г л я м у т д и н о в. Еще много организационной работы.

В о р в а ч е в. Нет-нет! Еще коньяку! За вас, товарищи! За вас, господа! Я все время путаюсь в этих обращениях, но мы в этом вопросе еще раз основательно разберемся... Если бы не было вас, друзья мои, я, наверное, до сих пор сидел бы в стоге сена. (Пьет.) Какой-то жар в груди... Сейчас, господа! Я смочу только лицо водой. Одну минуту! (Слегка пошатываясь, уходит в ванную комнату.)

З а п у п е й к и н (Аглямутдинову.) Что ж, по-моему, все пока идет нормально?

А г л я м у т д и н о в. Пресс-конференция назначена на шесть вечера. Без объявления повестки. Все собкоры центральных газет, радио и телевидения предупреждены. И вся местная пресса. Человек сорок будет. Его привезем туда в шесть пятнадцать.

Вдруг доносятся шум падения, стоны, крик.

Мария бросается в ванную комнату, тут же появляется снова.

М а р и я. Врача! Срочно врача!

А г л я м у т д и н о в. Что?!

З а п у п е й к и н. Что такое?

Бросаются туда, где что-то стряслось с Ворвачевым.

Спустя время, медленно выходит Мария.

М а р и я (сев на стул и поднимая чью-то рюмку с недопитым вином). Боже мой!

Аглямутдинов и Запупейкин волокут Ворвачева.

З а п у п е й к и н. Клади его. Что тащить? Клади на пол.

М а р и я. Видно, с сердцем?

З а п у п е й к и н (подойдя к столу и наливая коньяк.) Врача уже не нужно. Ничего больше не нужно.

Аглямутдинов поднимается над трупом. Видны ноги Ворвачева.

А г л я м у т д и н о в. Такой великий замысел испортил, кретин. Такую тонкую игру сломал, мерзавец! (В раздражении пинает ногой дверь.)

З а п у п е й к и н. Эта публика — подлец из подлецов. Доверять им ни в чем нельзя. Видишь, и здесь в самый последний момент подвел.

М а р и я. Шелапутный какой-то. Я думала, буду вместо его лярвы. Не вышло.

З а п у п е й к и н (не выдерживая). У этих баб мозги все скособочены. Лярва, лярва! Сама ты хорошая лярва!

А г л я м у т д и н о в. Что делать будем, Захар Филиппыч?

З а п у п е й к и н. Вот так совершается мировая история, Аглямутдинов. Иногда из-за какого-нибудь пустячка все летит к чертовой матери. Слушай, у нас есть монастыри? Монастыри у нас есть?

А г л я м у т д и н о в. Наверное, есть. Отчего не быть.

З а п у п е й к и н. Ну, вот, уйдем в монастырь! Станем монахами. Вот ее возьмем в монастырь. Пойдешь в монастырь, Мария?

М а р и я. Пойду… Только в мужской. У меня сексуальная ориентация правильная.

А г л я м у т д и н о в. Нет, мне с моей мусульманской физиономией в монастырь не к лицу.

З а п у п е й к и н. Тебя муллой в мечеть определим. Глядишь, в муфтии выбьешься. А я игуменом стану.

М а р и я. Второй покойник. Иван и вот Леня... Господи, сколько уже этих покойников у меня было.

А г л я м у т д и н о в. Однако, что делать будем?

З а п у п е й к и н. Как что делать? Разыграем первый вариант. Выкажем чувство уважения и лояльности к приказу начальства. Мария, орден хочешь или медальку?

М а р и я. Медальку? За что?

З а п у п е й к и н. Представляю вас обоих к наградам за поимку уголовника-рецидивиста Вшивякина, который выдавал себя за бывшего руководителя государства и хотел дестабилизировать положение в стране. А вы этого подонка нашли и властям доставили. Правда, не живым, а мертвым. Но ведь он и мертвый нужен. Так что, дорогие мои сограждане, вы сослужили важную службу правящему ныне режиму.

А г л я м у т д и н о в. Рады стараться. (Хохочет.)

З а п у п е й к и н. Будем искать, товарищ Аглямутдинов, новых подонков. Вон по линии уголовного розыска двоих уже задержали — похожи на нынешнего пьяницу-некрофила. Так что отыщется и еще пятнистый или какой иной Спаситель! Русь ведь морде честного человека, какие у нас с тобой, дорогой брат по оружию, не поверит?

А г л я м у т д и н о в. Нет, не поверит.

З а п у п е й к и н. Она поверит только проходимцу, самозванцу. Вот мы этого самозванца и отыщем. Какого-нибудь Стеньку Разина или Емельку Пугачева с мордой Ворвачева или чьей-то еще. Либо Минина с Пожарским. С соответствующей мордой, а? И спасем Россию-матушку!

А г л я м у т д и н о в. Но прежде я бы поспал, Захар Филиппыч. Двое суток без сна.

З а п у п е й к и н. Нет, Аглямутдинов, нет. Игра продолжается. Повезешь сейчас спецрейсом труп в столицу. Его там ждет не дождется Квакин.

А г л я м у т д и н о в. Кстати, карликового буйвола я расшифровал. Три энциклопедии прошерстил. Аноа, понял? Бубалус аноа называется.

З а п у п е й к и н. Да ну? Ай-да Аглямутдинов! Обрадовал меня все-таки.

М а р и я. А мне что делать, Захар Филиппыч? Мне скучно без работы.

З а п у п е й к и н. И вы, агент особого назначения,  младший лейтенант Поцелуева, командируетесь в столицу сопровождать труп. Запомните, этот труп — пропуск для вас в центральный аппарат. Вперед, друзья мои. Нас ждут великие дела!

А г л я м у т д и н о в. Вперед!..

II.11.

Известный кабинет в ведомстве субпланетарного сыска.

Квакин за широким столом.

К в а к и н (в телефонную трубку). Да, господин Титор... Ликвидация Ворвачевых протекает нормально. Ворвачев-первый задержан. Труп в спецморге. Умер от сердечного приступа. Ворвачев-второй тоже в спецморге. Сердечный приступ. Остальные пятеро в течение дня тоже умрут от сердечного приступа. В шестнадцать часов акция в спецкрематории. Один труп планируем оставить для официальных похорон... Что? Вы так считаете?.. Понятно... Расшифровка загадки из четырех букв продолжается. Спецслужбы работают…(Слушает.) …Вы удивительно глубоко проникаете в суть вещей. Все будет исполнено абсолютно точно. Буду регулярно докладывать вам...

Кладет трубку. Просматривая донесения и шифровки, вполголоса

напевает.

Мы светлый путь куем народу,

Мы счастье родины куем.

И за желанную свободу

Мы все боролись и умрем,

умрем, умрем!

Трам-та-та, трам-та-та,

Мы везем с собой кота,

Чижика, собаку, кошку-забияку

обезьяну,

попугая...

(Поднимая голову от шифровки). Снежно-бакалейный вид осадков? Пять букв. Крупа. Совершенно точно. Карликовый буйвол? Четыре буквы. Аноа. Правильно. А-но-а! Удивительно! Сколько я бился над этим карликовым буйволом?! Молодцы, ребята! И опять Запупейкин и Аглямутдинов.

Нажимает кнопку. Входит Горемыкин.

Отличные кадры выросли в Поволжском регионе, Горемыкин. Или ты не согласен?

Г о р е м ы к и н. Согласен.

К в а к и н. Не ревнуешь? Молодец. Господин Титор будет доволен. Загадка четырех букв разгадана. Знаешь, Горемыкин, я чувствую, кроссвордами увлекается кто-то из самого высшего слоя. На недоступном верху. Даже, думаю, сам господин Титор не знает имени этого... гм... небесно-сатанинского существа. Возможно, сам.., имеющий 99-ю степень, заказал сей кроссворд. Что, однако, с трупиком? Произвели вскрытие?

Г о р е м ы к и н. Разрыв сердечной мышцы.

К в а к и н. Бедняга. Может быть, это и не сам Ворвачев, а двойник? А возможно, и настоящей Ворвачев? Но ты посмотри, Горемыкин. Труп — это Поволжье. Карликовый буйвол — опять Поволжье. Российские спецслужбы утерли нос всем другим спецслужбам мира.

Г о р е м ы к и н. Майор Аглямутдинов и агент особого назначения Мария Поцелуева в приемной.

К в а к и н. Что же мы держим наших героев в приемной? А все говорим: нет ничего позитивного в жизни. Давай-ка их сюда.

Горемыкин выходит и возвращается с Аглямутдиновым и Марией.

 

Рад видеть вас, друзья! Хотелось бы, конечно, подробно поговорить с нашими героями, действительно герои! — но сегодня нет времени. Думаю, вас, Аглямутдинов, надо испытать на работе в аппарате. Нам нужны интеллектуалы. Молодые растущие интеллектуалы!

А г л я м у т д и н о в. Рад служить Родине всюду. Моя Родина там, где вы.

К в а к и н (Горемыкину.) Каков, а? Настоящий герой! Далеко пойдет. А вас, агент особого назначения Поцелуева... Почему бы ее не направить горничной к нынешнему президенту-алкоголику, Евсей? Он хоть и наш воспитанник, но все должны быть под присмотром Бога. Лишний глаз не повредит.

Г о р е м ы к и н. Слушаюсь.

М а р и я. У меня глаз хороший.

К в а к и н (осматривая ее ноги.) Жалко... такой аппетитный глаз отдавать этому бульдозеру. Запупейкин представил вас к награде. Я поддержу это ходатайство. Но удачи вам, успехов, друзья!

Аглямутдинов и Мария выходят.

(Напевает.)Мы кузнецы, и дух наш молод,

Куем мы счастия ключи...

Итак, два Ворвачева в спецморге. Остальные?

Г о р е м ы к и н. Доставлены сюда. Вы хотели сами их посмотреть. Извините, Самсон Самсоныч, за личный вопрос. Зачем вы развели их столько? Целых семь экземпляров. Хватило бы двух-трех.

К в а к и н. Когда будет написана история мирового сыска, в ней отдельной строкой будет сказано, что Ворвачев являлся ценнейшим агентом в мировой тайной политике. Даже если бы он случайно умер, он должен был остаться в живых в нескольких вариантах. Важен не он сам по себе как личность, а его феномен как явление. Когда ты найдешь и взрастишь, и выпестуешь такой дивный цветок, Горемыкин, ты не будешь задавать подобных вопросов.

Г о р е м ы к и н. Извините.

К в а к и н. Сверху поступило указание. Четырех оставшихся Ворвачевых ликвидировать. Одного оставить. И наш куратор, пожалуй, прав. Мы едва не совершили ошибки.

Г о р е м ы к и н. В нем может еще возникнуть нужда?

К в а к и н. Меня интересует другое. О смерти Ворвачева-второго никто не пронюхал? Пресса не пронюхала?

Г о р е м ы к и н. Исключено. О его кончине знают только его супруга и доктор Левитин. Но они молчат.

К в а к и н. Давай порассуждаем. Сегодня возникла новая ситуация. Пропавший беглец в морге. Ворвачев-второй, раздражавший всех своей политической активностью, тоже в морге. На столе. Мы опять контролируем положение. Если сейчас мы сунем в зубы народу труп Ворвачева, народ пожует его с неделю, а потом выплюнет и забудет. Определенный политический эффект здесь, конечно, возможен. Но вдруг так сложится ситуация, что этого Ворвачева надо будет судить. Да, ради преодоления стресса в обществе возникнет острая необходимость провести открытый гласный политический процесс и подвергнуть его наказанию за его бесчисленные преступления перед народом... Ведь эти требования возрастают!

Г о р е м ы к и н. Резонно.

К в а к и н. И вот надо будет воздать должное, а козла отпущения в наших руках нет. Другая ситуация — что, если завтра новому президенту вдруг понадобится резко отмежеваться от него или как-то его использовать? В какой-нибудь неблаговидной роли? Наконец, рассмотрим третью ситуацию, самую неприятную из возможных. Завтра где-нибудь в глубине России, в том же, например, Поволжье, или, скажем, на Урале, самостоятельно объявляется вдруг человек, как две капли воды похожий на нашего героя, и заявляет, что именно он, Ворвачев. А мы все, включая нового президента, премьер-министра и так далее, — банда государственных преступников. Что предпримем тогда мы? Мы, непростительно израсходовавшие весь запас Ворвачевых? Кого мы тогда ткнем в глотку народу? Кого противопоставим Самозванцу? А могут возникнуть и другие нештатные форс-мажорные ситуации.

Г о р е м ы к и н. Простите, Самсон Самсоныч, что я подталкивал вас к излишне кардинальному решению.

К в а к и н. Радикал и экстремист ты, Горемыкин. Но ты прав в одном. Конечно, непорядок — держать столько Ворвачевых. Когда он был государственным лицом, понятно. А сейчас зачем? Страна да и мир выдержат разве столько Ворвачевых? От одного-то с ума все сошли.

Г о р е м ы к и н. А этого, которого оставим... Опять вернуть на старое место?

К в а к и н. Да-да, именно. На квартиру, к драгоценной супруге. Сам и отвези. Пусть живут. Пока. Левитину скажи: мертвец ожил. Может, его кондрашка хватит. Кстати, попугай его хорошенько — не выполнил, мол, задания.

Г о р е м ы к и н (посмеиваясь). Однако везет и супруге. Все время обновление.

К в а к и н. Да она и не замечает, когда мы ей меняем кавалера.

Г о р е м ы к и н. Кого же оставить, Самсон Самсоныч? Может быть, вы их посмотрите сами.

К в а к и н. Хочу лично проститься. Хотя, возможно, настоящего Ворвачева уже нет в живых? Действительно, я старый сентиментальный дурак. Но вдруг я узнаю своего ученика? Я бы хотел сохранить ему жизнь. (Помедлив). Давай, заводи по одному.

Г о р е м ы к и н. Сейчас приведу.

Выходит. Возвращается с Ворвачевым-3.

В о р в а ч е в. Самсон Самсоныч! Отец родной!

К в а к и н. Леонид Сергеевич! Пожалуйста! Здравствуйте. Проходите, садитесь.

В о р в а ч е в. Я очень рад, что, наконец, все как-то прояснится. Меня перестали использовать. Раньше поедешь на встречу с трудящимися, посидишь на торжественном заседании... А сейчас сижу в одиночестве. И все думаю, думаю о смысле жизни.

К в а к и н. Леонид Сергеевич, очень сложная ситуация в стране. Тоже думаем, размышляем. И ведь не я один решаю ваш вопрос. Сама жизнь его решает.

В о р в а ч е в. Я хочу, чтобы меня использовали по-настоящему.

К в а к и н. Используем, используем. Вам скажут о ваших дальнейших задачах и планах. (Горемыкину.) Не он. Давай следующего.

Горемыкин выходит с Ворвачевым-3. Входит в другие двери,

сопровождая Ворвачева-4.

(Встречая). Леонид Сергеевич, дорогой, прошу вас!

В о р в а ч е в. Я тоже рад встрече с вами. Здравствуйте.

К в а к и н. Ну, как здоровье? Как себя чувствуете?

В о р в а ч е в. И здоровье неплохое. И самочувствие отличное. Но, знаете, Самсон Самсоныч, в последние месяцы у меня совсем нет общения с женским полом. И обслуживают меня мужчины. Хотя бы какую-нибудь служаночку...

К в а к и н. Да, Леонид Сергеевич, все мы люди. Понимаю. Я подумаю о ваших проблемах и решу их.

В о р в а ч е в. Премного вам благодарен.

К в а к и н. Следующето.

 

Повторяется аналогичная ситуация.

Горемыкин выходит в одну из дверей и появляется в другой — со следующим Ворвачевым-5.

 

К в а к и н (снова раскрывая обьятья..) А вот и Леонид Сергеевич! Время на вас не действует. Нисколько не меняетесь, Леонид Сергеевич.

В о р в а ч е в. Стараюсь держать себя постоянно в форме. Рад вас видеть.

К в а к и н. Какие у вас проблемы?

В о р в а ч е в. Проблем нет. Я не распускаюсь. Хотя и нет работы, но живу тренировками. Изучаю политическое положение в стране и в мире. Жду от вас указаний. Какие поступят указания, такие и буду исполнять.

К в а к и н. Привык к указаниям. А жизнь прошла. Помнишь, как мы с тобой в молодости по бабам ходили?

В о р в а ч е в. Не помню. Склероз, Самсон Самсоныч.

К в а к и н. Да, у всех склероз. А указание сейчас одно для всех, Леонид Сергеевич. Поддержать усилия власти, быть благонамеренным, лояльным гражданином общества.

В о р в а ч е в. Самсон Самсоныч, я лоялен и благонамерен генетически.

К в а к и н. И еще другое задание, Леонид Сергеевич. Вам следует оставаться порядочным семьянином, не забывать о своей добросердечной супруге. Соскучились по ней?

В о р в а ч е в. Да, всегда смотрю на ее фотографии. Я очень люблю свою Ниночку.

К в а к и н. Похвально! Кстати, вы не знаете случайно, как называется карликовый буйвол? Решаю кроссворд. У нас в ложе, простите, в клубе эрудитов...

В о р в а ч е в. Если по латыни. Нет, не знаю.

К в а к и н. Жаль.

В о р в а ч е в. Я тоже увлекаюсь кроссвордами. Занимательное занятие. Обложился энциклопедиями, словарями. Я знаю, карликовые буйволы живут в Африке, в Индии и у нас.

К в а к и н. Да что вы говорите? Потрясающе. Хорошо, Леонид Сергеевич. Идите, ждите. Как быть дальше, вам скажут. (Горемыкину). Пока не заводи никого. Зайди сам.

Г о р е м ы к и н. Хорошо.

Выводит Ворвачева и снова возвращается.

К в а к и н. Я их почти не различаю. Абсолютные копии. Ни одного настоящего.

Г о р е м ы к и н. У меня самого от них уже в глазах рябит.

К в а к и н. Другие такие же?

Г о р е м ы к и н. Никаких различий. На ком остановимся, Самсон Самсоныч?

К в а к и н. Ну, давай вот этого, последнего оставь, что ли? Эрудита. Бог их ведает, кто из них, подлецов, настоящий. Только душу травить. Отвези его прямо сейчас к супруге. Восстановим статус-кво.

Г о р е м ы к и н. Так сказать, происшествие, которое осталось неизвестным миру?

К в а к и н. Примерно так. А от остальных чтоб ни пылинки. Никто не должен знать, что они вообще были.

Г о р е м ы к и н. Я сам прослежу за операцией в крематории.

К в а к и н. Ну, что же, будем считать, что никакого ЧП вокруг некоей экс-фигуры на вверенной нам территории не происходило, а? (Напевает.)

Мы светлый путь куем народу,

Мы счастье родины куем...

 

Вдруг шум, дикий грохот за дверями. В кабинет врываются двое в форме.

С автоматами. Потом еще один.

К в а к и н. Что такое?

Г о р е м ы к и н. Что произошло?

С п е ц н а з о в е ц. Молчать! Вы арестованы!

 

Другой спецназовец пинками и ударами приклада гонит из кабинета Квакина с Горемыкиным.

Из-за кулис выбегает ведущая спектакля.

 

В е д у щ а я. Я помреж спектакля. Я должна прервать спектакль. В театре военные. Что-то происходит в городе!

Полное смешение театральной действительности и действительности жизненной.

Абсурд, возведенный в степень. На сцене появляются двое — Запупейкин и капитан.

У выходов из зрительного зала патрули — то ли десантников, то ли спецназовцев

в пятнистых комбинезонах с автоматами.

 

К а п и т а н. Без паники! Свет и прожектора в зал!

Столбы света устремляются в зал, ослепляя ничего

не понимающих людей.

Мужчинам сидеть на местах! Женщин и детей вперед!

К т о – т о  и з  з а л а. Что случилось? Что произошло?

К а п и т а н. Пока вы здесь сидели, введено чрезвычайное положение. Один из подготовленных двойников действующего президента сбежал. Поднят мятеж. Не дергаться, не кричать! Театр оцеплен. Проверка документов!

Л е й т е н а н т. Что делать с артистами?

З а п у п е й к и н. Артистов в гримерные. Разберемся отдельно.

На сцену вбегает человек, за ним — двое в форме.

Грубо хватают его, заламывая руки.

Ч е л о в е к (кричит). Я не резидент, меня спутали, я артист, я играю в этом спектакле!! Какое вы имеете право?!

Л е й т е н а н т. Ты еще бежать, тварь?!

Человека — зрители узнают в нем действительно Квакина — волоком волокут за кулисы.

С п е ц н а з о в ц ы у п р о х о д о в (действуют грубо, жестко, решительно). Спокойно! Спокойно! У всех мужчин — проверка документов и личности!

 

Примечание автора: Только на улице или даже у себя дома зритель должен понять, что произошло в театре. Поэтому — никаких уступок мелкому тщеславию, никаких выходов на сцену. Из театра зрителей выпроваживает спецназ. Действие трагифарса заканчивается на улице, где почему-то звучат выстрелы...

1992

 

Диктовка на рассвете

История рождения предлагаемого читателям трагифарса необычна. Замысел «Карликового буйвола» возник у меня внезапно. Шли последние дни апреля 1992 года. Из С.-Петербурга поздно, почти ночью, вдруг позвонил режиссер «александринского» театра Натан Басин.

— Диас Назихович, что вы делаете? Смотрите телевизор? Бросьте. Пишите лучше пьесу. Ничего нет, ставить совершенно нечего...

Обычный разговор, какой бывал не раз и раньше. Н.Басин и прежде много раз говорил мне об этом. Всякий раз я отмахивался. После истории с сожжением декораций спектакля «День Икс», который был поставлен в Казани в театре имени Качалова в постановке Басина, разгромом пьесы «Ищу человека», когда в 1984 — 87 годы они подверглись надругательству и травле, в душе жило отвращение к театру. И вдруг во время разговора по телефону (мы обсуждали уже последние новости в Казани и С.-Петербурге) я внезапно понял: да, буду писать. Причем немедленно. Что-то словно щелкнуло в мозгу. Возникло ощущение смутной, но все более завораживающей и все более крепнущей идеи. Я поспешил скорее закончить разговор. Бросил трубку. За какие-то минуты был лихорадочно набросан на листке бумаги сюжет.

На следующее утро, проснувшись полпятого и лежа еще в постели, я стал диктовать разбуженной недоумевающей жене первую главу трагифарса. И каждое утро, еще не умывшись, чуть не спросонья, я около часа диктовал пьесу, без малейшей правки, почти начисто, а потом отсыпался — до десяти, до одиннадцати. Всякий раз я мог бы продолжать диктовку и дальше, но у жены уставали пальцы (записывать надо было быстро), а потом я сдерживал себя и сам: для каждой главы нужно было сохранить предельную обостренность восприятия. Однако два раза удержаться не удалось, и триллер из одиннадцати глав был продиктован мной за девять дней. Собственно, за девять рассветных часов.

Такое случилось впервые. Я никогда раньше не диктовал пьес, рассказов, а тут произошел этот казус. У меня был прежде личный «рекорд»: очень сложную по рисунку трагедийную хронику «1887» я завершил за три недели. Но этому предшествовало почти годичное изучение материала, работа в архивах. «Пророк и черт», трагикомедия, написана была мной за месяц. Но, скажем, над трагедией «День Икс» я бился пять лет. К последней окончательной форме «Вернувшихся» я пришел через десятки не удовлетворявших меня вариантов за три года. А здесь — девять часов и чистый, окончательный результат?

Теперь, когда уже прошло много времени после написания вещи, мне самому представляется все связанное с рождением «Карликового буйвола» полуреальным. Наговаривая текст, я порой словно въявь ощущал, что кто-то точно диктует мне реплики и монологи моих персонажей. Пришла даже мысль: быть может, я избран какой-то непонятной высшей силой в качестве орудия чьего-то морального наказания и возмездия?

Абсурд и мистика продолжались и дальше. Прочитав триллер, Натан Басин тут же позвонил: буду ставить. Но внезапно — непонятный затор, заслон со стороны дирекции театра. В «Правде» на уровне второго или третьего лица клятвенно заверили: будем печатать. И опять — внезапный, ничем не мотивированный отказ. Аналогичный сюжет прошел в журнале «Театр»... Вынимаю из ящика письмо, пришедшее из Санкт-Петербурского БДТ: «Благодарю Вас за память, за доверие... Но, честно говоря, нахожусь в шоке от сути вещи. Не буду вдаваться в подробности, постановка «Карликового буйвола» в БДТ невозможна».

И вновь порой приходило ощущение, что кто-то высший стоял над людьми, над их волей. Но теперь уже не способствуя рождению «Карликового буйвола», а, напротив, препятствуя выходу его к людям. Чувство соблазна и страха посещали душу режиссеров, издателей, читавших трагифарс. И страх, как правило, побеждал.

Словно сам Бог и Сатана играли в карты, и одним из ходов их игры являлась полуреальная, а, может быть, и вполне реальная история про Ворвачева...

1993